Легенда о Тайной Страже. Книга I

Король Рохана в очередной раз с поклоном подал кубок Королеве Арвен, и та с милостивой улыбкой повелительницы душ и сердец повернулась к ее Эомеру… Белая Леди Рохана сдвинула брови и опустила голову. Она ничего не могла с собой поделать и смотреть на брата, склоняющегося перед эльфийской королевой, тоже не могла, и была сама себе противна. — Я вижу, Король Эомер, — улыбнулся Леголас, — ваш давний спор с моим другом Гимли не привел к сердечному согласию. — Мы пришли к сердечному согласию, — буркнул Гимли, вставая, чтобы подать кубок Владычице. — Мы пришли к согласию в том, что каждый имеет право выбирать. Арвен рассмеялась. Эовин передернула плечами и вновь сделала слугам знак наполнить кубки. Порой ей казалось, что собравшимся уже хватит, а порой она хотела, чтобы они наконец-то успокоились под столами и не вели больше таких разговоров на грани дозволенного. — Хорошо же, — поддразнил Леголас, — с вами двумя все ясно. А что скажут остальные? Арагорн и Владыка Келеборн могут не отвечать. Я скажу, что Леди Арвен — моя давняя знакомая, а Леди Галадриэль — великая Владычица, а потому я могу лишь склоняться перед обеими и почитать их священным знаменем Перворожденных… — Выкрутился, — хмыкнул Гимли. — Владыка Элронд? Добрые мои хоббиты? Фарамир? Эовин отвернулась. Ей казалось, что она знала его ответ, как и ответ любого мужчины рода человеческого, и она не хотела смотреть на него. А вот Фарамир отвел от нее взгляд с заметным усилием. — Я, естественно, согласен с вами, любезный Гимли, — спокойно откликнулся он. Владычица изумленно изогнула бровь, Арвен отвернулась, пряча смешок, Арагорн, казалось, настороженно размышлял, нахмуриться ему или улыбнуться. — Почему «естественно»? — спросила Галадриэль. — Разве дочь моей дочери не Королева твоей страны, сын Гондора? И разве подданные не обязаны почитать свою Королеву за прекраснейшую женщину в стране? Только те, кто очень хорошо знал Фарамира, могли заметить искру гнева, блеснувшую в его глазах. — Странный вопрос, Владычица. Всем известно, что я поклонник светлых волос. Эовин едва не выронила кубок, глянула — и застыла. Фарамир стоял, небрежно прислонившись к стене, положив руку на пояс, и безмятежно и откровенно смотрел Владычице Галадриэль куда-то чуть ниже шеи. Эомер, было поднявший благодарный взгляд на жениха несчастной сестренки, покраснел до ушей и потупился. Леголас подавился смехом, Арвен — праведным возмущением, Галадриэль, казалось, утратила дар речи, а Гимли медленно поднимался из-за стола, пылая бешенством. Арагорн просто вжал голову в плечи, ожидая бури на голову Наместника. Но бури не последовало — Владыка Келеборн внезапно от души расхохотался. — Дорогая моя, готов поклясться, что так тебя не оскорбляли уже целую Эпоху, если не две. Со времен Феанорингов, надо полагать. Но признайся, что ты заслужила, — он мягко коснулся руки жены и немедленно обернулся к Фарамиру. — Я восхищаюсь тобой, сын Денетора! И я хочу выпить с тобой, — он снова фыркнул. — Выпить за то, что для мужчины самая прекрасная женщина в мире — та, которая избрала его. Фарамир мгновенно сменил позу на почтительный поклон и, в свою очередь, рассмеялся. — Благодарю тебя, Владыка… За понимание. Как они пили, Эовин уже не видела. Она вылетела из залы с такой скоростью, будто за ней гнался Балрог Моргота. В дверях она услышала музыкальный смех Владычицы. Очнулась на конюшне, в пристройке, где хранились седла и щетки. Задыхаясь от слез не то смущения, не то обиды, она стащила с крюка седло и подумала, что никакой долг не заставит ее возвращаться в залу и смотреть кому-либо в глаза… Особенно лорду Арагорну и леди Арвен! — Эовин, что случилось? — раздался от дверей знакомый голос. — Это ты меня спрашиваешь, что случилось? — вспыхнула она. — Мне казалось, это я должна тебя спрашивать! — Спрашивай, — Фарамир шагнул к ней, попытался забрать у нее из рук седло. Он улыбался, пока не увидел выражение ее лица. — Спрашивай же, Эовин, — мягко сказал он, взяв ее за локти. — Или скажи, что тебя так огорчило. — Если ты думаешь, что меня не должно огорчать то, что ты строишь глазки эльфийкам, ты глубоко ошибаешься, — выпалила Эовин прежде, чем сообразила, что это было не слишком справедливое утверждение. Он даже отступил на шаг. — Я? — переспросил с веселым изумлением. — Я… что делаю? Эовин! — он отобрал у нее седло, повесил на место и обнял ее. Она рванулась из его рук. — А как еще это можно назвать? — ей пришлось закинуть голову, чтобы смотреть ему в глаза, но от этого ее поза стала лишь более гневной. — Выходит, что лишь эльфийские королевы достойны самого глубокого восхищения, а человеческие женщины могут только напоминать их? — Эовин! — Четверть века Эовин! — гнев обуял ее, мешая мыслить и говорить связно. — Ты ни разу не посмотрел на меня такими глазами! И… Она не договорила — он сгреб ее в охапку и прижал к себе. — Во имя всего светлого в этом мире, радость, неужели ты бы хотела, чтобы я смотрел на тебя такими глазами?! Она осеклась, вспоминая его взгляд — беззастенчивый, оценивающий… Наглый и возмутительный. И все-таки… — Почему же ты смотрел на нее так, ведь Владычица — средоточие всего светлого… — она неуверенно уткнулась лбом ему в плечо. — Я был зол, — он потерся подбородком о ее макушку. — Вопрос Владычицы вовсе не был средоточием всего светлого. И мне не нравится, когда обижают мою любимую. Он тихо фыркнул ей в волосы. — Впрочем, мои действия были не соразмерны обиде. Хорошо хоть, Владыка Лотлориэна меня понял правильно, я ведь заслужил хорошую трепку… — Так тебе не нравится Галадриэль? — Эовин все еще пряталась на его плече. — Радость! — он отстранил ее от себя и заглянул ей в глаза лукавым взглядом. — Ты когда-нибудь видела на полях Каленардона окаменевшие ракушки? Такие, которые крошатся в руках и окрашивают все вокруг белым… Она недоуменно кивнула. — Галадриэль чуть ли не древнее этих ракушек, — он смеялся. — Как ты думаешь, какие чувства я могу испытывать к окаменелой древности? — Но ведь ты смотрел на нее… — Золото мое, — он запустил пальцы в волосы на ее висках, поднял ее лицо к своему, — неужели тебе было так больно видеть это? Я могу посмотреть так на кого угодно — из меня вообще мог бы, наверное, выйти неплохой лицедей, раз даже ты поверила. Эовин посмотрела на него скептически. — На кого угодно? И на Короля, например? Или на моего брата? Он на мгновение опешил, потом рассмеялся. — На твоего брата — пожалуй, нет, мне жить еще не надоело. Но ты меня и не попросишь, ведь твой брат похож на тебя, — шутливо шепнул он ей на ухо. — А на Короля… Только если тебе очень хочется… Не хотелось бы плодить сплетен. Эовин захихикала. — А если я поймаю тебя на слове? — Мы, люди Гондора, редко хвастаемся, но уж если хвастаемся — либо выполняем то, что обещали, либо умираем, пытаясь выполнить, — с мальчишеской ухмылкой ответил он и тотчас сменил тон на совершенно серьезный. — Что же тебя так огорчило, радость? Неужели моя дурацкая выходка? — Нет. Не знаю, — Эовин доверчиво прижалась щекой к его груди. — Может быть, мне показалось, что вам с Владычицей открыто что-то такое, что для меня не доступно… — Радость, сама подумай, что такого может быть открыто Владычице во мне, чего ты можешь не знать? Эовин очень серьезно глянула ему в глаза. — Не знаю… Может быть, мечты? — Эовин, — он отодвинулся на шаг, — давай прекратим этот разговор… — Почему? — искренне удивилась она. — Потому что ты рискуешь сделать его чересчур откровенным, — предупредил шутливо, но что-то в его голосе заставило ее вздрогнуть. — И твой брат мне потом голову оторвет, и будет совершенно прав. — Я устала думать, что я хуже других… — шепнула она, не слишком надеясь, что он поймет ее правильно. — Эовин, я был бы редкой свиньей, если бы надумал сейчас этим воспользоваться, — он взял ее за плечи и заглянул ей в глаза. — А Владыка Келеборн истинно мудр. Эовин положила голову ему на плечо. Ну, за что ей такое счастье? Движение, совсем легкое, но нетерпеливое, отвлекло ее от размышлений, и она ощутила, что на ее губы просится внезапная улыбка. Эльфийские королевы, может быть, и прекрасны, но ему почему-то на них наплевать… Впрочем, как и на то, что в эту пристройку, где хранятся щетки и седла, может зайти кто угодно… Он никого не боится, но пришел сюда, за ней… Впервые в жизни она ощутила, что у нее кружится голова от ощущения собственной власти. Власти не по праву происхождения, тяжким грузом трудов и обязанностей давившего ее всю ее жизнь. Не по праву силы, делавшей ее пол и внешность почти проклятием. Эта власть была безмерно легка и оглушительно приятна, в ней не было ни долга, ни горечи — одна только чистая радость. Впервые в жизни она потянулась поцеловать его — сама. В первый раз не испытала зависти, ощущая силу его объятий. Какая разница, насколько он ее сильнее, мудрее, старше или выше рангом, если она одним движением руки может лишить его возможности дышать и смотреть на свет? Она встряхнулась, отступая и выворачиваясь из его рук. — Чтобы ты не считал себя свиньей… Пойду-ка я проведать Виндфолу. — О, вот вы где! — раздался голос князя Имрахиля от дверей. — Фарамир, тебя битый час разыскивает гонец из Минас Тирита. Говорит, что послание только в собственные руки. — Жизнь у нас такая, — Эовин прикрыла рот рукой, потому что ее внезапно разобрал смех. — Сейчас еще и меня кто-нибудь найдет… — Это называется жизнью? — Наместник сокрушенно развел руками. — В корягу такую жизнь! Имрахиль сочувственно кивнул ему, потом обернулся и поклонился Эовин. — Простите, леди… И позвольте составить вам компанию, я тоже хотел посмотреть, как устроили наших лошадей. Она все еще смеялась, когда подавала князю руку. — Я от всей души желаю вам обоим поскорее добраться до вашего Итилиена и полгодика никого не видеть, — сказал он ей на ухо. — И не надо смотреть на меня с таким возмущением, леди, я еще помню, что такое быть молодым… Эовин вспыхнула до ушей, но не удержалась от того, чтобы коснуться губами его щеки. — Спасибо, дядя. На душе у нее было так хорошо, как не бывало с довоенных времен. Виндфола ластился к ней, чесался мордой о ее плечо и толкал ее носом, просясь на волю. Эовин потрепала его по жесткой щетке подстриженной гривы. Да, в Итилиене им всем будет хорошо… *** — Что-то ты уж очень задумался над этим посланием, — заметил Арагорн, когда они с Имрахилем увидели Наместника возле ограды лошадиного выгула за чтением несчастной бумаги, ради которой поставили на уши весь Медусельд. — Вздор какой-то, — покачал головой Фарамир. — Корабль умбарцев ушел из гавани Харлонда, оставив своего капитана под стражей у Баранора. — Неплохо, — Король даже остановился от удивления. — И что теперь делать с этим подарком Умбара? — Да кто ж его знает, — Фарамир вдруг фыркнул. — «Подарок Умбара»! Забавно! Хотя, думаю, ему совсем не забавно. — Ни разу не забавно не только ему, — предупредил Арагорн. — Это был бунт на корабле. У пиратов есть право команды сместить капитана, если им не довольны. Это право обычно приводит к кровавой драке, но тут мы им создали самые подходящие условия. Но для будущих отношений с Умбаром не самая подходящая история… — Действительно, что мы будем делать, если к нам повалят толпами избавляться от неугодных капитанов, — Наместник улыбнулся. — Но, быть может, нам пригодится этот Ангамайте, государь. Имрахиль вопросительно посмотрел на него, а Арагорн одобрительно закивал в ответ. — С нашей стороны это нехорошо получилось. Я думаю, что будет справедливо дать ему достаточную сумму в качестве возмещения за потерю корабля. Достаточную, чтобы добраться до Умбара и разобраться с обидчиками, — пояснил Наместник. — И обязательно попросить его уведомить нас об окончании этой истории… — И попытаться сделать его своим человеком в Умбаре, — Арагорн хмыкнул. — Было бы прекрасно, но ты всерьез думаешь, что этот Ангамайте согласится сообщать нам какие-нибудь важные вести? — Не знаю, — Фарамир пожал плечами. — Но никого лучше у нас пока все равно там нет. Когда-то там были люди Гондора, но уже задолго до войны никого не осталось… — Из-за этого было столько бед и неожиданных нападений, — оживился князь Имрахиль. — В конце концов, можно не рассчитывать на этого самого капитана, но дать ему в поддержку нескольких наших людей. А уж они там поищут, кто согласится снабжать нас вестями. — Опасную игру вы оба предлагаете, — Арагорн задумчиво сунул в рот трубку. — Конечно, это правильные мысли, но… Не лучше ли предложить этому Ангамайте корабль и товары для продажи, по твоей же задумке, лорд Имрахиль? — Нет, государь, лучше не валить все дела в одну кучу, — князь покачал головой. — С людьми с гондорского корабля там и разговаривать не станут. И этот Ангамайте, если даже он вдруг согласится на такой план, будет заведомо выглядеть лазутчиком Гондора. — Тоже верно. Но очень велик риск для тех, кто отправится с ним. Найдутся ли добровольцы? — Найдем, государь, — Наместник улыбнулся. — У нас немало оторвиголов, которые скучают по настоящему делу. Арагорн взял донесение и пробежал его глазами. — Кто такая Риан? — поинтересовался он. — И кто такой этот Анборн, который принес весть об уходе умбарского корабля? — Риан — моя давняя знакомая. Я посоветовал Баранору негласно взять ее в Стражу, для сбора сведений в Городе. — Женщина в Страже? — Имрахиль опешил. — Да где такое видано, племянник! — Ну, судя по хвалебным отзывам лорда Баранора, это был неплохой совет, — хмыкнул снова Арагорн. — Но вообще-то мысль довольно дикая. — Негласно, государь, — умоляющим тоном произнес Наместник. — Я прекрасно понимаю, сколько будет вопросов, если она действительно наденет форму Стража! А Анборн — мой же разведчик из итилиенского отряда, который следил за умбарцами. — И этот человек говорит мне, что он мечтает только о тихой жизни в тихом лесу Итилиена, — Арагорн от души расхохотался и хлопнул его по плечу. — Какая-то отправка лазутчиков, какие-то тайные соглядатаи в Городе! Чего еще ждать от тебя, лорд Фарамир? Ты уже послал парочку отрядов изучать обычаи и нравы истерлингов? — Нет, но у меня есть человек из тех краев, которого можно расспросить о них, — очень серьезно отозвался Наместник Гондора. — Парень, ты рехнулся, — Арагорн закрыл лицо рукой. — Лорд Имрахиль, ты видел такое, чтобы у человека была свадьба через пару недель, а он занимался устройством разведки? — Видел, государь, — спокойно отозвался Имрахиль. — Точнее, видел, как человек наутро после свадьбы отправляется проверять строительство дальних укреплений… — Уел, — грустно согласился Король. — Но пусть мне все звезды Эа будут свидетелями, я не желаю ему своей судьбы! — Тогда не надо было оставлять его Наместником, — князь Имрахиль вздохнул. — Неужели вы думали, что будет как-то иначе? — Нет, конечно, — Арагорн взял Фарамира за плечо. — И я без него — как без рук. Просто мне его действительно жаль. Хотя я сейчас без зазрения совести свалю на него еще кучу дел, пока меня здесь не будет. Имрахиль помолчал. — Когда Владыки собираются отправляться, государь? — Послезавтра, — вздохнул Арагорн. — Так что у вас есть время попрощаться и с ними, и с Хранителями. Я провожу их до Гривы Рохана, вернусь — и нам тоже надо будет отправляться обратно. *** Когда гости отбыли, дворец затих надолго. Леди Арвен не выходила из отведенных ей покоев, и ее не решились тревожить. Король Эомер вместе с князем Имрахилем засели в рабочем кабинете, обсуждая торговый проект. Фарамир и Эовин довольно неожиданно оказались предоставлены сами себе. Более того, Король Эомер настоятельно рекомендовал своей сестре показать Наместнику Гондора окрестности Эдораса… Минуты свободы следовало ценить, и Эовин почти бегом побежала седлать своего застоявшегося Виндфолу, пока Фарамир вполголоса увещевал Нейтаниль, которая злобно жала уши и все норовила цапнуть его за руку. — Готовы? — окликнула она его, перекидывая стремена через седло и отворяя стойло. — Почти, — он ткнул кобылу кулаком в бок. — Нейта опять извалялась до черноты… Надеюсь, мы не поедем по людным улицам, я только под седлом смахнул. — Что ж ты конюха не позвал? — поддразнила Эовин. Он вывел, и в самом деле, какую-то пегую от грязи Нейту из стойла, с трудом удерживая ее от немедленной драки с Виндфолой. Унял кобылу и только потом повернулся к Эовин. — Я слишком хорошо отношусь к здешним людям, чтобы обязать их заходить к этой лошади, — ответил серьезно, но улыбнулся, почесывая Нейте лоб. Кобыла чихнула и переступила с ноги на ногу, задев собственное копыто. — Ты ее любишь, — заметила Эовин, подтягивая подпруги и стараясь не смотреть на то, как ласково скользит мужская рука по белой шкуре лошади. — Да, — он улыбнулся и снова легонько ткнул кобылу в бок. — Стой, Нейтаниль! А почему я не должен любить ее? — У нее скверный нрав. — У тебя тоже, — спокойно возразил Фарамир. — Но ведь я люблю тебя… Они уже довольно далеко забрались в предгорья, и копыта лошадей звонко стучали по каменистой тропе, когда Эовин вдруг повернулась к Фарамиру и отчаянно покраснела. — Я знаю, почему мой брат отправил меня показывать тебе окрестности Эдораса, — сказала она, готовясь не то отвернуться, не то рассмеяться. — М? — он удивленно поднял брови. — Есть такой обычай, — она отвела глаза, даже ресницы слиплись от слез смущения. — Понимаешь, ну… Надо знать, хорошо ли будет жениху и невесте друг с другом… Он долго и внимательно смотрел на нее, потом сказал совершенно спокойно: — Ты меня очень утешила. Она удивленно уставилась на него, и он продолжил очень серьезным тоном: — Я, было, решил, что они обсуждают женитьбу твоего брата на моей сестре, и очень расстроился. — Что?! — Эовин округлила глаза. — Какую женитьбу моего брата? — У князя Имрахиля есть дочь, — Фарамир подъехал поближе и с заговорщицким видом нагнулся к Эовин. — Не то, чтобы я сомневался в Эомере, но мне было бы очень грустно, если бы Лотириэль просватали, даже не познакомив с женихом… — Что ты такое говоришь! — воскликнула Эовин, разом забыв все свое смущение. — Неужели ты думаешь, что Эомер не может понравиться… — Не сомневаюсь, что может, как не сомневаюсь, что Лотириэль ему понравится, — откликнулся Фарамир. — Но ты сама сказала, что у вас есть такой обычай, и мне было бы очень грустно, если бы мой дядя не пожелал его соблюдать. Потому что в Гондоре его нет, насколько мне известно. Эовин фыркнула. — Не расстраивайся, мой брат очень внимательно относится к роханским обычаям, — она вдруг залилась смехом. — Ой, не могу! Эомер в роли жениха! — Что смешного? — удивился Фарамир. — Я на нем отыграюсь, — хищно пообещала Эовин. — Я от всей души попрошу Валар, чтобы они послали мне возможность отплатить ему за все той же монетой! — она толкнула Виндфолу вперед, и жеребец сорвался с места. — Мне остается только гадать, что такого ужасного сделал тебе Эомер, — Фарамир заставил свою кобылу двинуться вслед за Виндфолой. Эовин очень серьезно обернулась, переводя жеребца на шаг. — Он замучил меня вопросами, действительно ли я хочу выйти замуж. — И что ты ему ответила? Она фыркнула с досадой и откинулась на круп лошади, раскидывая руки в стороны. — Сговорились они, что ли? — спросила она у ясного неба. — Нет, но ты разбудила мое любопытство, — Фарамир со смехом заставил Нейту поравняться с Виндфолой и тотчас пожалел об этом, потому что кобыла заложила уши и попыталась укусить соседа. — Что я могла ответить, — Эовин села, подхватывая поводья и утешая испуганного Виндфолу. — Что я могла ответить, кроме того, что да, я хочу этого? — Если бы не это животное, я бы тебя сейчас расцеловал, — скорбно сказал Фарамир, одергивая Нейтаниль. — Послушай, я все хотела спросить тебя, чем же она так хороша, что ты на ней ездишь, — Эовин внимательно посмотрела на Нейту. — У нас есть норовистые лошади, но это какой-то ужас на четырех ногах. — У меня нет другой лошади, — Фарамир погладил кобылу по гриве. — А кроме того, она умеет многое, чего не умеют ваши лошади… — Покажи, — потребовала Эовин. Наместник подобрал поводья и слегка прижал колени к бокам белой кобылы. Играя поводом, он заставлял ее сдать затылок до тех пор, пока она не подвела задние ноги под себя и не начала отжевывать удила во рту. Тогда он неуловимо-легким движением рук и ног заставил кобылу пойти рысью боком, скрещивая ноги. Потом поднял в галоп, странный галоп, со сменой ноги на каждом темпе. Эовин во все глаза смотрела на это представление, заметив только, что галопирует Нейта со скоростью шагающего Виндфолы. Он осадил ее и пустил галопом назад. — Как ты это делаешь? — изумленно спросила Эовин. Нейта пошла вперед шагом, выбрасывая и задерживая в воздухе вытянутые передние ноги. Потом он натянул повод туже, и кобыла, казалось, просто загарцевала на месте, не будь это движение настолько ритмичным и уравновешенным. Он перевел ее в широкий и плавный шаг и отпустил поводья, оглаживая покрывшуюся пятнами пота белую шею. — Вот так. Под музыку и перед строем это производит замечательное впечатление. — Какое должно быть равновесие у лошади, — восхитилась Эовин. — И сколько сил! — Да, — он снова потрепал кобылу по шее, и та длинно зафыркала, переводя дыхание. — Но дальние походы, конечно, не для нее, да и лет ей немало… — Ты же разведчик, — заметила она, — зачем тебе такая лошадь? — У меня была другая, — он вздохнул. — Рыжик. А это кобыла отца… Он увлекался такими упражнениями, кое-что сам придумал. Она осторожно протянула руку и коснулась его руки. — Извини, я не знала, — с раскаянием сказала она. — Я уверена, что с жеребцом короля Теодена тоже мало кто справился бы, но мы все рады были бы ездить на нем, чтобы он не так скучал без хозяина. — Она скучает, да, — он вздохнул. — Но знаешь, — улыбнулся почти весело, — у отца она вела себя так же отвратительно. Хотя танцевала, определенно, лучше. — И все-таки теперь мне она нравится куда больше, — Эовин перегнулась через шею Виндфолы и погладила Нейтаниль, заставив ее подозрительно покоситься. — Ты как-нибудь дашь мне на ней поездить? — Только очень осторожно, — заметил он, чем вызвал гневный взгляд. — Я дочь дома Эорла! — А у нее скверный нрав, — спокойно возразил он. — И я за тебя все равно волнуюсь. Хотя если вы поладите, я буду очень рад. *** Остановились высоко в предгорьях, на берегу говорливого потока. Подвязали поводья лошадям, развели их подальше друг от друга и отпустили пастись, не снимая седел. Сами же развалились на теплых камушках, подстелив плащи. Солнце стояло высоко над горами, изредка набегающие тучки быстро улетали, сгоняемые ветерком. Тихонько позванивали над водой комары, где-то звонко пересвистывались сурки и каменки. — Окунуться бы, — мечтательно сказал Фарамир. — Жарко… — Кто тебе мешает? — лениво протянула Эовин, жмурясь и набрасывая на лицо край плаща, чтобы солнце не било в глаза. — Да здесь воды по колено, — хмыкнул он. — А сколько надо? — она удивилась. — Это же не Изен. — Да уж, не поплаваешь, — он встал, стянул тунику, бросил на камни. — Ты научишь меня плавать? — Эовин села, отбрасывая за спину золотые косы. — У нас почти никто не умеет. — Конечно, научу. В Итилиене озер сколько угодно, и Андуин рядом. — Хорошо, — она со вздохом легла обратно. Водичка в речке, текущей со снежников, была холодной и вкусной. Он долго плескал ее горстями себе в лицо, ловя брызги обветрившимися на горном ветру и солнце губами. Выкупался, наскоро прополоскал рубаху в той же речке и разложил сушиться на камнях. — Ты красивый, — негромко сказала Эовин из-под плаща, когда он натянул штаны и улегся с ней рядом. Она лежала, закинув руки за голову. Развязанные рукава закатаны до подмышек, рубаха свернута под грудь… Он вытянулся в полный рост, тоже забрасывая руки за голову. — Где тебя так? — она провела горячей от солнца рукой по его прохладному предплечью, которое было исполосовано шрамами. — На мосту Осгилиата, — он прикрыл глаза, наслаждаясь прикосновением. — Две стрелы, один наконечник неудачно вынули. — И неудачно зашили, — она поморщилась. — Хотя вот на плече еще более неудачно… — На плече удачно, — возразил он. — Это я в детстве со скалы свалился, когда мы ловили соколов. Чуть без руки не остался. Эовин покачала головой, поглаживая его по плечу. — Болит? Я сделаю мазь, но со шрамом уже ничего не сделаешь. — Шрамы не беда, беда, когда у всех шрамы, — задумчиво сказал он, потом поймал ее руку, провел ладонью до плеча. — Ты не обгоришь на солнце? — Вряд ли. Она снова откинулась на спину, он поднялся на локте и положил ей руку на живот. — Кожа горячая, — заметил он, осторожно проводя ладонью по тонкой талии. — Может быть, искупаешься? — Искупаюсь, — охотно согласилась она, запуская пальцы ему в мокрые волосы на затылке. — Но не сейчас. Искушение было слишком сильным — Фарамир отвел край плаща с ее лица, оставив глаза прикрытыми тканью, и наклонился, целуя ее горячие и шершавые от ветра и солнца губы. Эовин судорожно вздохнула и попыталась отстраниться, когда его ладонь скользнула вверх по ее телу. — Не пугайся, — он легонько прикусил ее нижнюю губу. — Если тебе неприятно… — Приятно, — тихо пробормотала она. — Но… — Ничего не будет, — пообещал он. — Мне просто хочется тебя поцеловать. Она вдруг откинула плащ и подняла на него тревожный взгляд. — Ты хочешь что-то спросить? — он улыбнулся, видя, как она стремительно заливается краской. — Спрашивай. Ты можешь спросить у меня все, что угодно, и я постараюсь тебе ответить. — Да? — сощурилась она, явно пытаясь собраться с духом. — Тогда ответь мне. Я много слышала от своих братьев и дяди о том, что мужчины… Что вам трудно… Терпеть… — храбрость окончательно покинула ее, слова застряли в горле, но он фыркнул и вновь наклонился поцеловать ее. — Интерес целителя? Или за меня переживаешь? — И то, и другое, — она разом перестала смущаться, в глазах разгорелся веселый огонек. — По поводу мужчин вообще лучше почитай мудрые трактаты, будет больше пользы. А я просто люблю тебя, — мягко сказал он. — Я не сделаю ничего, что может тебя обидеть или причинить тебе неприятности. Когда мы будем принадлежать друг другу, я буду очень счастлив, но тот не мужчина, кто обидит любимую ради удовлетворения сиюминутного желания. И в любом случае, я просто хочу поцеловать тебя. Насколько я понял тебя, ваши обычаи это не запрещают. Эовин погладила его ладонью по щеке и заглянула в глаза с неприкрытой нежностью. — Не запрещают, — подтвердила она, потянувшись к нему, чтобы поцеловать его самой. — И ты напрасно думаешь, что меня обидишь или причинишь мне неприятности. Просто… Наверное, я еще не привыкла. Фарамир рассмеялся. — Тогда ты можешь закрыть глаза и привыкать, верно? Она снова покраснела до ушей, но покорно откинулась на спину и прикрыла большие серые глаза. Он губами почувствовал движение ее ресниц, когда коснулся ее сомкнутых век. Медленные прикосновения прохладных губ к горячим от солнца вискам и лбу дарили Эовин ощущение дремотного блаженства. Он осторожно обвел изгиб ее уха языком, легонько прикусил зубами мочку, и она вздрогнула, пытаясь закрыться рукой. Фарамир тотчас же перехватил ее запястья за головой. — Мы же договорились, что ты лежишь и привыкаешь, — промурлыкал он ей на ухо. — Мда? — она легонько повернула голову. — И что теперь, мне нельзя тебя поцеловать? Серые глаза в окружении густых черных ресниц напоминали горные озера в грозу, такими они казались темными. — Нельзя, — вздохнул он. — Пока нельзя, мы ведь договорились… — Сам себя наказал, — лениво выговорила Эовин и вытянулась, расслабляя спину и закинутые за голову руки. — Наверное, — Фарамир фыркнул ей в шею, и она заметно вздрогнула, когда его рука проскользнула по ее лицу на горло, на мгновение задержалась на горячей ямке между ключиц и пошла ниже по рубахе. Она не запротестовала, но напряглась, когда ладонь нежно обвела и накрыла упругую выпуклость под мягкой тканью, а вот ему пришлось замереть на миг, чтобы перевести дыхание. Потом он осторожно изменил положение тела, освобождая вторую руку, и Эовин показалось, что она тает под теплой тяжестью. Ладонь на ее груди легонько сжалась, посылая приказ ее телу выгнуться навстречу чужой руке, и он подсунул вторую руку ей под спину, под рубаху, добрался до позвоночника и легонько надавил на нежную кожу. Она со всхлипом втянула воздух, чувствуя, что ее тело перестает ей повиноваться… Издалека, сквозь тягучий от жары воздух донесся звон. Эовин рывком села, стряхнув его руку. — Случилось что-то, — она настороженно прислушалась. Звон повторялся, он гремел по округе, точно били молотом по металлу. Фарамир свистом подозвал Нейту и серого. — Там деревня? — Да! — она уже подтягивала подпруги, и Виндфола фыркал, выражая недовольство прерванным обедом. — Пожар, наверное, или… — Орки? — он нахмурился, быстро накидывая куртку поверх влажной рубашки и застегивая пояс с оружием. Нейта взвилась на дыбы, как только почувствовала всадника в седле, но он не стал тратить времени на уговоры и огрел ее кулаком по шее, заставляя опуститься на землю. Кобыла пятилась, бочила, взмахивая пышным хвостом, едва не врезалась в серого, тот тоже заволновался, отскочил в сторону. — Может быть, разбойники, — Эовин сосредоточенно сдвинула брови, поднимая жеребца в галоп. — Орков давно нет. — Помни, что ты без кольчуги, — коротко бросил он, отпуская поводья и направляя сорвавшуюся с места кобылу в речушку. Лошади взметнули тучу брызг, выскочили на тот берег и перешли на карьер. До деревни было неблизко, и шкуры их успели залосниться от пота, пока встающий в жарком воздухе столб дыма не оказался совсем рядом. Нейта отстала от молодого жеребца, и когда Наместник Гондора оказался на деревенской улице на пять домов, Эовин уже перегнулась с седла, расспрашивая местных, собравшихся в цепочку от колодца до пылающего дома на краю селенья. Из рук в руки плыли ведра, натужно и беспрерывно скрипел колодезный ворот. Поливали горящую крышу женщины, дети и несколько стариков. Трое мужчин, ругаясь последними словами, ломали баграми еще не занявшуюся стену. Вокруг горящего дома с лаем метался серый волкодав, распугивая квохчущих кур, которых выкидывали из курятника две молоденьких девчонки. Пожилые женщины окружили всхлипывающую старуху, сидевшую на земле и причитавшую на всю деревню. Дом под соломенной крышей горел жарким костром. В тот самый момент, когда Фарамир осадил Нейту подле рыдающей старухи, в дом, выбив дощатую дверь плечом, влетел мужчина, закутанный в мокрый плащ. Народ замер, только ломавшие стену навалились яростнее, а серая собака отчаянно залаяла. Стена слегка подалась под ударами багров, раздался треск. Старуха вскинула испуганные глаза на незнакомого человека и беззвучно зажала себе рот рукой. — Старик ее там, — страдальчески пояснила стоявшая подле соседка. — Без ног он, не ходит. У этой стены… Мужиков-то трое, не управятся со стеной… Иии, сгорят ведь оба… Спасатель не появлялся. В дверном проеме стояла стена огня, а другого хода все еще не было. Фарамир выругался, слетел с седла и набросил на голову край плаща. — Лей! — он повернулся к цепочке людей, и на него разом обрушились четыре ведра воды. Пинком отбросил собаку, попытавшуюся проскочить вперед него. На голову едва не упала балка дверного проема, пламя ревело, смотреть было невозможно, и он споткнулся обо что-то мягкое и растянулся на полу. Кто-то надсадно кашлял неподалеку. Он нащупал слабо шевелящееся тело, сгреб, за что пришлось, потащил к стене, из которой мужики, навалившись на багры, выворачивали кусок. — Принимай! — просунул тело в дыру в стене, и его моментально подхватили несколько рук. Не выглядывая из-под капюшона, уже накаляющегося, он сделал два шага на звук кашля — и ухватил сначала за волосы, а потом за плечо человека, который стоял на коленях, склонившись едва ли не в самый огонь. Поволок к стене, тот слабо пытался помочь, отталкиваясь ногами, его похватали, за что придется, и выволокли из горящего дома. Следом, цепляясь за дружеские руки, вывалился наружу и Фарамир, которого моментально облили водой, зашипевшей на нагретом плаще. — Жив дед-то? — просипел он, когда перед глазами перестали плавать разноцветные круги. Эовин, склонившаяся над распростертым телом, казавшимся странно коротким без ног, вскинула тревожный взгляд, но утвердительно кивнула. — Живой, даже не очень обжегся, — сказала она. — Его бы только перенести отсюда подальше… Старуха, путаясь в подоле, ползла к мужу, соседка с плачем пыталась поставить ее на ноги. Мужики бросили багры и отошли подальше от ревущего пламени, потихоньку охватившего всю крышу. Тот, кто пытался первым вытащить старика, жадно глотал воду из ведра, проливая на себя половину и по-прежнему заходясь в приступах кашля. — Сейчас рухнет, — мрачно сказал один с багром, протягивая руку Фарамиру. — Ты хоть кто такой боевой, парень? Не наш, вроде. Он не ответил, щурясь на огонь в ярких солнечных лучах и с трудом переводя дыхание. Какая-то женщина грустно сказала что-то на рохиррике, глядя на коробящиеся от жара листья куста, осыпанного красными ягодами. Ей возразила босоногая растрепанная девчонка в огромном фартуке и с ведром, прибавила что-то, пытаясь поднять с земли старуху. Эовин ловко подсунула руку под спину спасенного, помогая сесть. Тот натужно дышал, видать, тоже наглотался дыма. — Ничего, ничего, — мягко уговаривала она его. — Сейчас продышишься. Старуха с плачем припала к его плечу, он отругивался, отталкивая ее. Оба с болью смотрели на пылающую крышу. Девчонка поднесла старику ведро с водой, что-то сказала ему. Старик огрызнулся в ответ и обнял жену. — Сыновья у них все погибли. Четверо, — тихонько пояснила Фарамиру пожилая соседка. — Сам-то вернулся от Изена, хоть и ноги отняли, а ребят… Троих у Хельмовой пади убили, младший, говорят, где-то на большой реке погиб… Там, в Гондоре… Она внимательно присмотрелась к нему. — Ты ведь оттуда? Он утвердительно кивнул и подошел к старику, которого уже перекладывали на плащ. Руки мимолетно коснулись прохладные пальцы Эовин. — Спасибо, — шепнула она, жестом приказывая отнести старика в дом. — Ты цел? Он снова кивнул. Старуха дернула его за рукав. — Спасибо тебе, сынок, да пошлет тебе Бема много счастья, — со слезами обняла его за шею, как только он наклонился к ней. — Он ведь у меня один остался, старик-то мой… Куда я без него, всю жизнь, почитай… Старик что-то рявкнул на рохиррике из тряпичной люльки, за углы которой уже ухватились женщины и двое подростков. Эовин на миг задержалась, уходя от горящего дома. Крепко взяла Фарамира за локоть и развернула к себе, внимательно глядя в лицо. — Что с тобой? Плохо? Он отвел глаза, отстраняя ее. Женщины встревоженно зашушукались. С грохотом рухнула одна из потолочных балок, в небо взвился сноп искр от горящей соломы. Кто-то из мужчин выругался, распоряжаясь снова передавать воду и заливать. Эовин выпустила руку Фарамира. — Пойдешь с нами? Он отрицательно мотнул головой. Она не стала настаивать и побежала догонять носилки. Через час от дома остался только закопченный остов глинобитных стен, да груда тлеющих углей. Едкий дым плыл над деревней. Серый волкодав лежал перед пожарищем, уронив морду на вытянутые лапы, и тихо скулил. Фарамир молча сидел рядом с ним, положив руку на жесткую собачью шерсть и закрыв глаза. Солнце загородила чья-то тень. Он взглянул и едва не подпрыгнул от неожиданности. Перед ним стоял тот, кто первым пытался вытащить старика из дома. Прокашлявшись, он принял участие в борьбе с огнем, но в суматохе Наместник даже не заметил, как странно этот человек выглядел. Удар орочьего зазубренного клинка когда-то снес ему половину лица, пощадив глаза, которые теперь смотрели из уродливых шрамов. Взгляд у человека был цепкий, фигура статная, как у многих рохирримов, но волосы были обриты до середины головы, оставляя над изуродованным лицом неожиданную гладкую кожу. — Мое имя Херуфара, — сказал человек глухим голосом, на шее у него тоже были шрамы, и голова странно клонилась набок. — И я здесь распорядитель. Наместник кивнул в ответ и протянул руку. Распорядитель. Не старейшина, но человек, ведающий законами и наказаниями. И как представился — «мое имя»! Видимо, поблагодарил таким способом, назвав истинное имя, да так, чтобы было сразу ясно — это не кличка, не прозвище, а то, что рохирримы считают самой важной частью души и личности… — Ты приехал с сестрой Короля, — продолжил Херуфара, присаживаясь на перевернутое ведро. — Ты лорд Наместник Гондора, так? Фарамир снова кивнул и попытался улыбнуться. — Спасибо тебе, — с чувством сказал Херуфара. — И за деда, и за меня. Ни один человек не заслуживает смерти в огне, — он уставился прямо в глаза Фарамиру своим цепким, пристальным взглядом. — Я был под Пелленором. Слухи ходили по войску. Ты не знаешь страха. Он протянул Наместнику оплетенную соломой глиняную бутылку, и тот, не принюхиваясь, разом сделал большой глоток яблочной браги. Херуфара внимательно смотрел на него. — Отпустило? — он забрал бутыль и ловко перебросил руку Фарамира через свое плечо. — Вставай. Бывает, — он вдруг улыбнулся, улыбка странно исказила его изуродованное лицо. — Бывает, — Фарамир откашлялся. — Спасибо тебе, Херуфара. — Пошли. — Не надо меня держать, не упаду, — попытался было запротестовать Фарамир, но Херуфара намертво сжал его руку. — Вставай. Он оказался прав, стоило выпрямиться, и земля предательски ушла из-под ног. Херуфара молча привел его в тот дом, куда отнесли старика. Волкодав побежал следом. Старик лежал на кровати, которая была распахнута настежь, Эовин возле очага грела какой-то горшочек, жена старика сидела подле мужа и поила его с ложки. — Ничего, — бросил Херуфара женщинам, дернувшимся было им навстречу, и аккуратно усадил Фарамира у стенки кровати на пол. — Все в порядке, — заверил Фарамир вскочившую Эовин. — Все совершенно в порядке, радость. В доме было душно, и земляной пол, казалось, покачивался. Херуфара потащил с него куртку, пришлось шевелиться, высвобождая руки. — Посмотреть, — объяснил Херуфара Эовин. — Вдруг пожегся. Наместник точно знал, что все-таки пожегся, отбитое плечо и бок саднили, подступал озноб. Эовин подошла поближе, внимательно осматривая его и на ходу помешивая в миске кислое молоко. — Повернись-ка, — тихо сказала она, дотрагиваясь до его плеча. — Больно? Легкая рука бережно втирала в покрасневшую кожу простоквашу. Стало еще холоднее. Ее теплая ладонь прошлась по его шее под волосами, потом она поднесла ему миску. — На-ка, выпей. И ложись, — распорядилась она, указывая на вторую кровать у другой стены. — Ничего страшного, ожогов нет, так… — она хмыкнула. — Подрумянился немного. Херуфара хохотнул, набрасывая на Наместника одеяло. Старуха смотрела на Фарамира с жалостью. — Это мой дом, — пояснил распорядитель, помогая Наместнику одолеть пять шагов до кровати. — Можешь здесь спать. Сегодня не поедете. — Как же, — пробормотал Фарамир, все еще не до конца осознающий происходящее, — Король Эомер наверняка встревожится… — Король Эомер пришлет сюда Всадников, — Эовин махнула рукой. — Я пока останусь здесь, присмотреть за дедом. И тебе лучше бы выспаться. Он рухнул на одеяло, которым была покрыта солома в деревянной кровати, и уснул, кажется, еще прежде, чем успел додумать мысль о блохах. *** Проснулся глубокой ночью от легкого движения рядом. Поднялся на локтях, осмотрелся. В дымоход заглядывали крупные летние звезды, огонь угас совсем, и нельзя было разобрать, что за куль лежит у очага, то ли спящий человек, то ли серый волкодав. Эовин погладила его по голове. — Спи, — шепнула она. — Выспался уже, сколько можно, — он вздохнул и повернулся к ней, радуясь, что не приходится лежать на больном боку. Тело жаловалось и ныло, сумасшедший рывок в горящий дом обошелся ему дорого. Теплое дыхание Эовин коснулось его лица. — Что с тобой случилось? — тихонько спросила она. — Кошмар увидел, — он нащупал в темноте ее руку и сжал пальцы. — Не могу себе представить, что отец… — Ты не боишься огня, — заметила она, отвечая на его пожатие. — За себя не боюсь. Но я и сам не ожидал, что вдруг станет так скверно… — Спасибо тебе, — серьезно сказала она. — Долг правителей — защищать жителей, но я бы не сумела вытащить старика из дома. — Еще бы ты попробовала, — он прижал ее руку к груди и перекатился, наваливаясь сверху. — Только попробуй мне! — Я сестра Короля, — возразила она. — Мой долг — защищать этих людей! — Не говори глупостей, — он провел ладонью по ее лицу. — Защищать и бессмысленно погибнуть — разные вещи. Она улыбнулась, он рукой почувствовал движение ее губ. — Шшш. Все спят, — заметила она. — А знаешь, что Херуфара считает себя тебе должным? — Он меня поблагодарил, что еще он мне должен? — Считает, что должен жизнь, — она вдруг усмехнулась. — Это обычай, распорядитель отвечает за жизнь каждого жителя деревни. А если он не может — то он оказывается должным свою собственную жизнь. — Так если он кому и должен жизнь, так этим старикам, — Фарамир улыбнулся в ответ. — Это очень хорошо, ведь у них все сыновья погибли. — Нет. Это сложно объяснить, но раз ты спас человека, которого он не спас, то он должен жизнь тебе. — И чем мне это грозит? — с сомнением поинтересовался Фарамир. — Ничем, кроме того, что он теперь отправится вместе с нами в Эдорас и дальше, — Эовин вздохнула. — А вот дом свой он действительно оставит погорельцам… — Ну, что ж, в Итилиене места на всех хватит, — Фарамир сонно пожал плечами. В этот момент издалека долетел слитный топот копыт. Эовин села, народ повскакал вокруг. — Всадники из Эдораса, — спокойно сказала она, поднимаясь. Эомер влетел в дом, едва не упав на пороге, и не обращая внимания на людей вокруг, сгреб сестру в охапку. — Вы не можете обойтись без приключений? — проревел он в бешенстве. Херуфара торжественно выступил вперед и начал давать краткие пояснения на рохиррике в своей необычной, рубленой манере речи. Эомер прислушался к нему, не выпуская Эовин из объятий. Потом посмотрел в сторону Фарамира, который уже сел на кровати и застегивал куртку. — Родич, ты ушиблен разумом, — уже мягче сказал он. — За одно тебя от души благодарю — если бы не ты, моя сестра бросилась бы в огонь сама. — Я знаю, — улыбнулся в ответ Фарамир. — Пока я рядом, я ей этого не позволю. — Себе тоже не позволяй слишком часто, — буркнул Эомер, качая головой. — Ты хоть цел? — Относительно, — Фарамир поморщился, когда на обожженное плечо легла перевязь меча. — Эомер, тебе не кажется, что надо чем-то помочь этим людям? — вполголоса обратился он к родичу. — Я займусь этим, — отрезал Эомер. — Только сперва уверюсь, что вы двое добрались до Эдораса без новых подвигов. — Хорошо, мы сейчас поедем, — спокойно согласилась Эовин. — Только я сначала еще раз осмотрю больного. Чтобы убедиться, что все будет в порядке… Эомер закатил глаза, но возражать не осмелился. *** Херуфара явился в Эдорас на следующий день. Серый волкодав трусил возле его лошади, когда он подъехал к нижним воротам Медусельда и потребовал встречи с Наместником Гондора. Фарамир долго убеждал распорядителя, что тот ничего не должен, пока не осознал, что этими уверениями только оскорбляет рохиррима. — Хорошо, Херуфара, прости меня, — вздохнул он, наконец. — Если ты хочешь, разумеется, ты можешь остаться при мне. Я надеюсь, что в Итилиене будет немало твоих земляков, и ты найдешь себе занятие по душе… — Распорядитель наказаний — важное занятие, — спокойно сказал Херуфара. — Я это дело знаю. Не люблю, но знаю. Фарамир удивленно посмотрел на него. — Что ты имеешь в виду, говоря, что не любишь это дело? Мне казалось, что распорядитель — это тот, кто толкует законы и судит… — Нет. Законы могут толковать и ученые люди. Ученые люди не могут исполнять то, что присудили. — Постой, так ты исполняешь наказания? — Да. Это важное занятие. Наместника пробрала дрожь. — И много ли тебе доводилось исполнять наказания? — Пока был мир — мало. Наши люди — честные люди. На войне много, — Херуфара помрачнел. — Это были не наказания. Но это были не люди. — Я очень надеюсь, что в Итилиене тоже будут честные люди, — искренне сказал Фарамир. — И ты сможешь найти себе другое занятие. — Другое занятие будет всегда, — кивнул изуродованной головой Херуфара. — Я должен себя кормить. Я не беру платы за исполнение наказаний. Но это важное дело, — он вновь цепко посмотрел в глаза Наместнику. — Я не люблю его, но это важное дело. — Да, я знаю, что это важное дело, — Фарамир тяжело вздохнул. — Но… поверь, я тоже занимался тем же, чем и ты, во время войны, и я был бы рад, если бы тебе больше не пришлось этим заниматься. — Тебе не придется, — Херуфара снова важно кивнул. — Ученые люди должны судить. А исполнять наказания они не должны. Чтобы отвести взгляд от странного рохиррима, Наместник наклонился к серому волкодаву, сидевшему подле хозяина. Погладил пса, собираясь с мыслями. — Ты добрый человек, — вдруг сказал Херуфара. — Он знает. Жаль, что ты делал такое дело. — Это твоя собака, — тихо отозвался Наместник. — Но ведь ты тоже исполняешь такое дело… — Да, — согласился рохиррим. — Но я не люблю это дело. Я говорю тебе это, чтобы ты знал. Но если понадобится, я буду его делать. Это важное дело. — Я все-таки надеюсь, что не понадобится, — мягко сказал Фарамир. — Хотя, конечно, так не бывает. — Твое дело — судить с разбором, — Херуфара протянул ему руку. — И не назначать лишнего. Мое дело — исполнять. Так, чтобы человек не озлобился, но понял. Серый волкодав потерся лобастой головой о колено Наместника и скупо махнул обрубком хвоста. *** Полтора десятка молодых жеребчиков бродили по большому выгону, обнесенному забором из жердей. Эомер постукивал рукояткой плети по перекладине, закрывавшей лошадям выход. — Хороши! — заметил Фарамир. — Это те, которых ты собрался продать нам на племя? Король Рохана кивнул и вдруг покосился на будущего родственника. — Скажешь, какой самый лучший? Эовин, до этого спокойно наблюдавшая за лошадьми, удивленно повернулась к мужчинам. Она прекрасно поняла мысли Эомера — и ее это немного обидело… Фарамир свистнул отрывисто и резко, и вспугнутые жеребцы закружились по загону, храпя и прижимая уши. Он внимательно оглядывал каждого. — Вон тот серый, с ремнем на спине, — указал он, наконец, и Эовин от всей души согласилась с ним. — И караковый с проточиной. Эомер улыбнулся. — И какой же лучше? — Я мало понимаю в лошадях, — извиняющимся тоном откликнулся Фарамир. — Не могу сказать. Серый рослый, с отличным сложением, а уж какие у него ноги и шея… Но у каракового чудное равновесие. Оба очень хороши, не знаю, кто из них будет лучше под седлом. — Выбери одного себе, дарю! — радушно предложил Эомер. — Твоя кобыла хороша, но она немолода. Князю нужна хорошая лошадь для дальних походов. Наместник улыбнулся. — Спасибо тебе… Чудесные лошади. — Так который? — Эорлинг заулыбался в ответ. — Серый или караковый? — Так не скажу, — Фарамир прищурился на все еще круживших по загону жеребчиков. — Дай-ка я подойду поближе… — Зубы и копыта можешь не смотреть, — небрежно заметил Эомер. — Их ведь всех выбирали… — Я и не собираюсь, — Наместник проскользнул под перекладиной и выпрямился, очутившись в загоне. Окликая или обходя подозрительно косившихся на него двухлетков, он приблизился к серому. Тот поднял голову, от чего жесткая щетка гривы встала торчком, прижал уши и ударил копытом по земле. Человек продолжил идти вперед, и серый начал отходить, не меняя угрожающей позы. Когда жеребенок уперся в загородку и раздул ноздри то ли от страха, то ли от злости, Наместник не стал приближаться, а повернулся и поискал глазами другого. Тот смирно стоял в сторонке. С настороженно поднятыми ушами караковый двухлеток следил за подходящим человеком, но никаких угрожающих действий не предпринимал. Даже больше: как только человек оказался рядом, он нерешительно сделал шаг навстречу, пошевеливая ушами, и вытянул любопытный нос. Под осень на крупе и бедрах жеребенка тусклым золотом отсвечивали сытые яблоки. Фарамир развел руки в стороны, и лошадь прянула вбок, продолжая коситься и смешно поставив уши вразлет. — Вот дурачок, все бы ему играть, — Эовин засмеялась. — Серый с дальних пастбищ, — пояснил Эомер. — А этот из-под кобылы табунщика. Фарамир снова пригнулся, пробираясь через жерди. Караковый жеребчик стоял, почесывая зубами холку соседа. — Ну, и какого выбрал? — усмехнулся Король Рохана. — Серый под королевское седло годится, — Фарамир кивнул на жеребчика, который гордо пробежал по загону машистой рысью. — А я бы взял все-таки каракового. Я ведь разведчик, — он виновато и весело улыбнулся Эомеру. — Моя лошадь должна за мной ходить, как собака. — Твоя кобыла точно не ходит, — тот фыркнул и хлопнул его по плечу. — Так что бери этого, дарю! — Спасибо, — Фарамир крепко пожал ему руку. — Надо придумать ему имя, — Эовин успокоилась, прочитав на лице брата искреннее удовольствие. — Придумай, — охотно согласился Фарамир. — Это роханская лошадь, и кличка у него должна быть тоже роханская. — А как же твои любимые эльфийские имена? — Эовин рассмеялась. — Ладно. Я предлагаю… — она подумала немного, — Гамбвинд! — Играющий с ветром? — Эомер пожал плечами. — Неплохо! — Игрун, — улыбнулся Фарамир. — Слышишь, сестра Короля сказала слово! Жеребенок постриг ушами и посмотрел куда-то в расстилающуюся до самого горизонта степь. Шумно выдохнул воздух из ноздрей и снова занялся холкой товарища. *** Эовин все еще улыбалась, входя в парадный зал Медусельда. Она не сразу приметила чью-то тень у потушенного ради дневного времени очага, но приметив, оторопела. Леди Арвен сидела на полу, обхватив руками колени и спрятав лицо. — Леди? — Эовин приблизилась очень осторожно. — Я… Что вы здесь делаете? Эльфийка подняла голову, и на щеках у нее блеснули мокрые дорожки. — Ох, леди Эовин, простите меня, — с трудом выговорила она, пытаясь улыбнуться. — Я думала, сюда до вечера никто не придет… Эовин решительно опустилась рядом с ней на колени, сдула золу с едва тлеющих углей. — Я пришла развести очаг, — объяснила она. — Но это может подождать. — Нет, отчего же, — Арвен уже справилась с собой и старалась незаметно утереть слезы о собственное колено. — Я вам могу чем-нибудь помочь? — Если пожелаете, — Эовин сунула в очаг несколько щепок из принесенной корзины, — можете нацедить пива из того кувшина, — она указала на стол, стоявший вдоль стены. Арвен удивленно посмотрела на нее, но неожиданно послушно поднялась и направилась к столу, на ходу отряхивая струящееся синее платье. Под руками Эовин затрещало маленькое веселое пламя, когда эльфийка вернулась с двумя кубками, на которых лежали пышные шапки пены. Эовин поднялась с пола, стащила с ближайшей скамьи медвежью шкуру и бросила у очага к ногам Арвен. — Так гораздо удобнее сидеть, — пояснила она. — А у огня и с пивом гораздо уютнее. На лице эльфийки появилась слабая улыбка. — Ты часто так сидела? — вдруг спросила она. — Да, — Эовин расправила шкуру и бросила в огонь еще несколько щепок. — Я никогда не говорю просто так. Устроилась на шкуре, подбирая ноги по обычаю рохирримов, чтобы сидеть на пятках. — Мы сидим вот так, — она протянула руки, забирая у Арвен оба кубка. — Попробуйте. — Неудобно, — тотчас оценила Арвен. — Наверное, я не привыкла. Она уселась боком, расправляя складки юбки, и Эовин подала ей кубок. — За что будем пить? — голос королевы звучал уже почти весело. Эовин поразмыслила, сосредоточенно сдвинув брови. — За то, чтобы этот уют не был нарушен в ближайшее время, — она улыбнулась, и Арвен улыбнулась в ответ. Отпили и заулыбались снова, глядя на получившиеся на лицах обеих пышные усы из пены. — Ты права, так лучше, — вздохнула Леди Арвен. — Если хотите побыть в одиночестве, я вас оставлю, — предложила Эовин. — Но если нет, я с радостью посижу здесь. — Я не хочу быть в одиночестве, — Арвен качнула головой, метнулись по плечам черные прядки. — Я… Мне и так одиноко… Эовин помолчала, глядя в огонь. — Давайте выпьем за добрую дорогу для тех, кто в пути, — тихо сказала она, поднимая кубок. Глаза Арвен снова наполнились слезами, но она криво улыбнулась и коснулась своим кубком кубка сестры Короля Рохана. — Доброй дороги! — Я часто так сидела здесь, — Эовин подняла голову и поглядела в сторону пустующего трона. — Сидела и желала доброй дороги… Братьям. Дяде. Всем. — Они могли не вернуться, так? — Арвен склонила голову и тоже сунула в огонь щепку. — Да… Эовин… Серые глаза простодушно посмотрели на нее. — Да, леди? — Спасибо, — серьезно сказала Арвен. — И прошу тебя, называй меня по имени, хорошо? Эовин улыбнулась. — Хорошо… Арвен, — она задумчиво посмотрела на свой кубок. — Выпьем еще? А потом мне надо все-таки заняться ужином. Ты можешь помочь мне, если хочешь, — быстро уточнила она, и эльфийка широко заулыбалась. *** — Ты мне нравишься, — громогласно заявил Эомер, ткнув жениха сестры кулаком в плечо. — И все-таки я бы тебя с радостью прибил. — Отличное заявление, — вполголоса прокомментировал князь Имрахиль, с тревогой глядя на Короля Рохана, которого с трудом держали ноги. Фарамир посмотрел на родича безмятежно и ласково. — Ты мне тоже нравишься, Эомер, и мне, право, было бы жаль прибить тебя в ответ, — невозмутимо сказал он, положив ему руку на плечо и усаживая его в кресло. Арагорн с любопытством наблюдал за обоими, растянувшись у камина и посасывая трубку. Эомер смерил Наместника оценивающим взглядом, потом, очевидно, жажда справедливости взяла верх над жаждой похвальбы, и он тихо фыркнул. — Это еще посмотреть надо, кто кого прибил бы… — Известно, что никто и никого не прибьет, — твердо ответил Фарамир. — Мы ведь не хотим огорчать твою сестру, верно? — Верно, — Эомер нахмурился. — Подумать только, если бы я знал, что я могу обрадовать ее, прибив этого Гриму… — Эомер, — негромко окликнул его Арагорн. — Нашел, кого вспоминать! — Нет, вы меня не поняли, — Эомер свирепо повернулся к нему. — Я был законченным дурнем. Если бы я его прибил, мой брат был бы жив, моя сестра жила бы куда лучше, и Рохан жил бы куда лучше, и вообще все было бы гораздо лучше… — Или армия Изенгарда атаковала бы Рохан до того, как Рохан был готов к отпору, — спокойно возразил Фарамир. — И тогда погибли бы все. Эомер озадаченно посмотрел на него. — Ты не знаешь, что могло бы быть, Эомер, — мягко поддержал Наместника Король. — Было то, что было. Если бы у трона Короля Теодена не сидел верный слуга Сарумана, Саруман не был бы так спокоен по поводу Рохана. Фарамир прав — он мог бы напасть раньше. Он мог бы… Да много чего он мог! И были какие-то причины, мешавшие тебе прибить Гриму, верно? Эомер повесил голову. — И все-таки, как я мог быть таким дурнем? — он мрачно уставился на собственные руки. — Я мог ему шею свернуть, как куренку. — Что это с тобой? — участливо спросил Арагорн, поднимаясь с пола и подходя поближе. — Никогда не думал, что ты… — Я ничем не помог своей сестре, — убито проговорил Эомер, продолжая поворачивать и рассматривать свои ладони. — Ее радость — не моя заслуга. И мне кажется, что Рохану я тоже ничем не помог. И не помогу. — Это хорошо, что вам так кажется, — спокойно заметил князь Имрахиль. Король Рохана удивленно поднял голову. — Это очень хорошо, друг мой, что вы не уверены в собственном могуществе. Это значит, что вы будете очень стараться. — Но ведь я же не могу! — Эомер сокрушенно развел руками. — Я вот думаю, любой из вас, оказавшись здесь на день, быстро разобрался бы в качестве советов советника и вышиб его отсюда пинком, не дожидаясь Гэндальфа! А я не смог… — Ты слушал его советы? — вдруг спросил его Наместник. — Нет, конечно, — изумленно воззрился на него Эомер. — Но мне приходилось им следовать. — Так вот, теперь ты можешь не следовать тем советам, которые тебе не по душе, — Фарамир улыбнулся. — Это опасно, племянник, — вдруг остановил его Имрахиль. — Грима — понятное дело, но в ином случае другая сторона может быть по-своему права. — А может быть не права, — Наместник тяжело вздохнул. — И надо иметь много решимости, чтобы просто вышибить пинком то мнение, которое ты считаешь неверным. — И это говоришь ты, лорд Наместник? — искренне удивился Арагорн. — Ты же человек-наоборот! Ты найдешь сотню возражений там, где все кажется очевидным, да еще и настоишь на своем! — Я частенько получал за это пинки раньше и не думаю, что впредь что-то сильно изменится. Но все-таки нужно, чтобы кто-то высказывал… другое мнение. — Напомни-ка мне, что за история у тебя была с каким-то менестрелем в Минас Тирите? — полюбопытствовал князь Имрахиль. — Он ведь тоже высказывал другое мнение, но тебе оно было не по душе… — А, — Наместник махнул рукой и засмеялся. — Это тот самый Анборн, государь. Прославился тем, что слагал не самые доброжелательные к правителям из Дома Хурина песни. — И что? — заинтересовался Эомер. — Да ничего, — Фарамир пожал плечами. — Не вешать же его за песни, хоть многие советники предлагали сделать именно это. Мы с Боромиром просто сочинили ответ и спели его. После этого он пришел ко мне в отряд. — Если не секрет, что за песни? — Арагорн удивленно поднял брови. — Я бы не хотел их вспоминать сейчас, — Наместник посмотрел виноватым взглядом на Короля. — Мысль для ответа мне отец подбросил… — Не сомневаюсь, — кивнул Элессар. — Язык у лорда Денетора был острее бритвы. Впрочем, как и у тебя. — А что делать, если язык плохо подвешен? — Эомер посмотрел на них с тоской. — Я бы тому, кто осмелился раскрыть рот на Дом Эорла, вид поправил от всей души… Неужели я был бы не прав? — У властителя есть право власти — оно опасно. Есть право силы — оно жестоко. Есть право мудрости — оно противоречиво, — сказал Наместник, разводя руками. — Но любое можно использовать, — подумал и добавил: — Боромир тоже сперва ему хотел просто вид поправить, отец отговорил. Но думаю, и это могло подействовать, смех — страшное оружие, а высмеять другого можно разными способами. — Если ты обидишь мою сестру, я тебе вид подправлю, — пообещал ему мрачно Эомер. — И помни, я не шучу! — Шли бы вы спать, высокие лорды, — Арагорн тихо фыркнул, глядя на обоих. — Завтра у всех трудный день. Наместник Гондора поднялся, довольно неожиданно для всех раскланялся придворным поклоном и явно смутился от собственного странного поступка. Подхватил Короля Рохана под руку и повел куда-то внутрь покоев крепости Дунхарроу, где все они проводили ночь, чтобы жених с невестой не оставались под одной крышей. Эомер по дороге что-то полусонно доказывал будущему шурину. — Даже странно, что они настолько подружились, — Арагорн неопределенно хмыкнул. — Трудно представить себе двух более несхожих людей. — Большое счастье для обоих, — заметил Имрахиль. — И большое счастье для леди Эовин. Знаешь, лорд Торонгил… Арагорн вздрогнул, услышав полузабытое имя, и мельком подумал, что они все в этот вечер изрядно перебрали. — Наверное, для Финдуилас самым большим горем был разлад между нашей семьей и ее любимым мужем… — Имрахиль скорбно покачал головой. — Я очень виноват перед мальчиками. Король протянул ему руку. — Пойдем и мы спать, лорд Имрахиль, — он вдруг улыбнулся невеселой улыбкой. — Я порой забываю, сколько мне лет. А ведь когда-то мы с тобой так же напивались и вели длинные умные беседы! Имрахиль улыбнулся. — И все-таки у вас очень много хорошего впереди, мой лорд. А я вот уже старик, у меня скоро внуки появятся… — И я бы не сказал, что я не завидую порой твоей судьбе, — поморщился Арагорн. — Пойдем спать. А все-таки что-то такое Фарамир сказал, что мне не понравилось. Право власти, право силы… В чем-то он был неправ, только не могу уловить, в чем именно! — Вы с ним нескоро сможете продолжить этот разговор, — рассмеялся Имрахиль, поднимаясь. — Но мне его слова показались верными. — Ладно, потом, — Арагорн решительно взмахнул рукой. — Все равно сейчас никто ничего толком не соображает. А завтра Фарамиру будет не до разговоров, да и нам с тобой тоже… *** Рассвет еще не заглянул в окна Золотого дворца, когда Эовин проснулась. Серые сумерки заполняли комнату, и ей показалось очень странным, что это предпоследний рассвет, который она встречает в Медусельде. Завтра будет дорога, потом будет неведомый Итилиен… Она зябко поежилась под покрывалом, подумав, что предпочла бы уже оказаться в дороге, в седле Виндфолы, в мужском платье вместо пышных одеяний, которые ей предстояло сегодня надеть. И не выслушивать все поздравления и здравицы, которые ей предстоит сегодня услышать. Она села в кровати. Хотела уже открыть створку, но снова свернулась в клубок и обняла руками колени. Она сперва попрощается с родным домом, а потом уже встанет… — Леди Эовин! — негромко окликнули с той стороны деревянных створок. Вдова Хамы. Одна из самых влиятельных знатных дам… Ох, как же ей не хотелось подниматься! — Я сплю, — буркнула она и сама подивилась своему ребячеству. — Эовин, — мягкий, музыкальный голос прорвался сквозь ее сны. — Дорогая, нам срочно нужна твоя помощь! — В чем дело? — сестра Короля разом подскочила, сбрасывая одеяло. — Я только что уронила черпак в чан с пивом, — сообщила Арвен и засмеялась. — Я за ним туда нырну, что ли? — Эовин засмеялась в ответ и все-таки откинула защелку. Эльфийка тотчас проскользнула к ней и расцеловала в обе щеки. — Просыпайся, солнце Эдораса, — она пригладила растрепанные косы Эовин. — Без тебя в чаны с пивом падают черпаки, а лошади отказываются есть овес. Вставай, Эовин! Слова Арвен отозвались острой болью, напомнив о близкой разлуке с домом… Эовин вдруг упала лицом в подушку. — Шшш, — рука эльфийки мягко заставила ее уткнуться лицом себе в колени, обтянутые бархатной тканью утреннего наряда. Эовин и сама не понимала, почему она так отчаянно расплакалась, но рука у Арвен была такая мягкая, а колени такие теплые, что она никак не могла унять слезы. Девушка сунулась носом в ладонь Арвен, точно жеребенок, прячущийся у матери. Ласковая рука продолжала гладить ее голову, и ей потихоньку становилось легче, будто со слезами уходила и тоска. — Ну? — Арвен ласково взяла ее лицо в свои ладони и заставила девушку сесть. — Лучше стало? Эовин судорожно вздохнула и кивнула с удивлением. — Вот и хорошо, — мягко сказала Королева. — Все правильно. Эовин растерянно глянула на Королеву, потом вдруг нерешительно улыбнулась. — Пора вставать, да? — Пора, — заверила ее Арвен. — Сколько времени мы будем сушить твои косы — мне страшно даже представить. Баня была топлена с вечера и стояла теплая, наполненная запахом запаренных трав. Арвен разделась до рубашки, которая быстро намокла и липла к телу, когда она опрокидывала очередной ковшик травяного настоя на голову и плечи Эовин. Эльфийка мурлыкала какую-то песенку, и Эовин почти задремала на полке под тихую мелодию. — Эй! — Арвен легонько хлестнула ее мочалкой. — Просыпайся! У нас много дел! — Зачем это все? — полусонно запротестовала Эовин. — Я… — Как зачем? — искренне удивилась эльфийка. — Чтобы быть красивой! — А надо? — Эовин затаенно улыбнулась, вспомнив, в каком виде она представала перед будущим мужем… Потрепанное платье с чужого плеча и передник, заляпанный кровью — в Доме Исцелений. Рубашка из грубого полотна, штаны с кожаными вставками, чтобы не протирались о седло, заправленные в сапоги — на тренировочной площадке. Кольчуга и меч на поясе… Зачем все это? Арвен точно угадала ее мысли. — Ты всерьез думаешь, что невесту наряжают для мужа? — она звонко рассмеялась. — Я тоже так думала. Эовин удивленно подняла на нее глаза. — Ерунда! — эльфийка решительно взмахнула рукой. — Муж тебе будет рад в любом виде, если он тебя любит. Но представляешь, сколько народа будет на тебя смотреть? Ваш праздник будет потом, и он будет гораздо дольше, чем на вас будут смотреть столько людей, — она скрутила мокрые волосы девушки в узел на затылке и заговорщицки заглянула ей в глаза. — Знаешь, чего я больше всего боялась, когда мы приехали в Минас Тирит? Нерешительно улыбнувшись, Эовин отрицательно покачала головой. — Зацепиться юбкой за седло и порвать ее, — Арвен сокрушенно развела руками. — Наши наряды удобны, но почему-то я очень этого боялась. А чего боишься ты? Эовин задумалась. — Не знаю, — призналась она, наконец. — Придумай, — наставительно сказала ей Арвен. — Так проще. — Я щитоносец Рохана, — засмеялась Эовин. — Я ничего не боюсь! — Вот и отлично, — Арвен ловко обернула ее простыней. — Это правильно. Вот и не бойся ничего. Тонкая рубашка из полотна, отбеленного до ослепительного цвета зимних гор, окутала Эовин до пят. Сверху Арвен бережно расправила складки золотистого платья с коричневой вышивкой. Золотым и коричневым была расшита и рубашка у ворота и на рукавах выше локтя, там, где они еще не расширялись и не струились летучими складками. Арвен распустила туго стянутые влажные косы Эовин, и золотые кудри упали ей на плечи и спину. Многорядные браслеты из жемчуга, оправленного в золото, оплели тонкие запястья роханки, ожерелье той же работы Ангелимира легло поверх золотой и коричневой вышивки. — Красивая! — восхищенно сказала Арвен. — Всегда бы ты так была одета! Вдова Хамы собрала светлые волосы у висков девушки в толстые прядки и тоже перевила их жемчугом. Традиционная прическа… Эовин часто ходила так, только стягивала прядки простыми кожаными ремешками. Сегодня эту прическу она носила последний раз в жизни. Странно, но вся ее печаль ушла, точно растворилась в утренних горьких слезах, пролитых на коленях Арвен. Она прощается с Медусельдом, но Медусельд должен надолго запомнить свою Белую Деву! Дочери Дома Эорла не привыкать быть центром всеобщего внимания… Эовин встала, когда пожилая женщина потянула ее за руки. Вдова Хамы обошла ее, придирчиво осматривая со всех сторон. Взялась за шнуровку платья на спине, и Эовин крепко уцепилась за спинку тяжелого кресла, пока женщина старательно затягивала платье на ее талии. — Ты дышать можешь? — полюбопытствовала Арвен. — Угу, — Эовин выдохнула и попыталась вдохнуть снова. — Похоже, что могу… Уф. Эльфийка засмеялась. Засмеялись и другие женщины. — Ну, заговорила наконец-то, — пробурчала вдова Хамы. — А то сидела все, как статуя каменная по дороге на Дунхарроу… Пугала всех. Женщины по обычаю затянули печальную песню. Эовин знала, что ей положено плакать — но плакать не хотелось. В голову лезли хлопотливые и не соответствующие моменту мысли об угощении и устройстве столов в парадном зале, пусть она и знала, что все давно устроено, как-никак, сама и делала это. Она не могла от них избавиться даже тогда, когда опускалась на колени и принимала от распорядительницы церемонии чашу, когда отпивала холодной и чистой ключевой воды, когда вставала и выходила в зал в сопровождении женщин. И только когда она увидела, как Фарамир прячет в рукав какую-то бумагу, жестом отстраняя взволнованно толкующего что-то Берегонда, она поняла, что не ей одной не удается забыть о заботах. И улыбнулась, встречая ответную восхищенную и чуточку виноватую улыбку.