Тень

Он едва смог открыть один глаз. Тело не слушалось. Он пошевелился, но ожидаемой волны боли не последовало. Шерлок попытался подвигать рукой и не смог, осознавая, что его конечности полностью обездвижены. Он приподнял голову и осмотрелся: белые стены, бельё, кровать… Идеальное белоснежное убранство! Холмс чувствовал, что его лицо опухло, правый глаз заплыл и не открывался. Он медленно положил голову на подушку, которая была такой же идеально белой, но с кровавыми пятнами, разбросанными по всей поверхности. Шерлок чувствовал себя так, будто зажат в тиски, и больше всего на свете хотел бы сейчас оказаться в том карцере, в котором он сидел до этого. Лучше уж валяться на полу, чем лежать сейчас в этом тюремно-белом облаке и ждать своего часа. Он дрался с азартом, с упоением разбивая лицо Морана в кровь. «Милитари» добавляло его организму ловкости, злость будила в нем зверя, а ненависть к Джиму порождала желание убивать. Его ломали долго, а потом долго избивали. Профессионально, с наслаждением впечатывая берцы в безвольно лежащее на полу тело. Били так, чтобы не превратить его в одну сплошную красновато-синюю массу. Джим берег вожделенное тело для себя, а потому приказал своим головорезам немного порезвиться с несговорчивым пленником. Но как оказалось, пленник был, словно обезумевший гризли, силен, ловок и зол. Но не настолько, чтобы противостоять троим. Шерлок вырубился через час после начала экзекуции и не помнил, как оказался в спальне. Он посмотрел на свою руку — она не была привязана, не была скована наручниками, а лишь безвольно лежала на кровати. Он отметил следы инъекций, разбросанные по всему предплечью, предполагая по собственным ощущениям, что это, скорее всего, какой-то препарат, действующий на организм подобно местному наркозу. Он попытался пошевелить другой рукой, потом ногами и понял, что его конечности обездвижены намеренно. Шерлок прислушался к себе, к своим чувствам, ощущениям — восстановительный процесс шел стремительно, благодаря его экспериментальному препарату. Тело наливалось энергией, мозг работал, как часы. «Милитари» пока сослужила ему очень хорошую службу. Боль он практически не ощущал, благодаря воздействию миорелаксантов, которые ему ввели. Он был уверен в том, что Джим влил в него лошадиную дозу лекарства, чтобы воспользоваться, наконец, его несопротивляющимся телом. Шерлок знал, видел, что испытывает Джим, чувствовал его желания и понимал, что насилия не избежать. Он поймал себя на том, что даже не пытается отодвинуть мысли о предстоящем вглубь своих Чертогов, а наоборот тщательно готовит свой мозг к полному игнорированию того, что ему предстоит. В конце концов, тело — лишь транспорт, оно потерпит, а мозг должен быть отключен от всех внешних раздражителей. Холмс глубоко вздохнул и позволил себе подумать о Джоне. Мысли сплошным потоком ворвались в сознание и моментально заставили сердце заколотиться сильнее. Холмс слышал вновь и вновь слова Джима в своей голове, и, прикладывая неимоверные усилия, пытался заставить себя перестать делать выводы, не имея доказательств. Всего лишь слова Мориарти, манипуляция в чистом виде, ложь с самой первой буквы и блеф! Шерлок отлично понимал, что Джим мог убить Ватсона или отдать на растерзание своим головорезам, но отчего-то думал, что Джим не настолько глуп для этого. Мориарти интуитивно понял, почувствовал, что значит Джон для Шерлока, и сейчас манипулировал его чувствами, пытался вывести на эмоции и заставить пойти на глупые, необдуманные поступки. Джим провоцировал его, играл… И как бы Шерлоку не было противно это признавать, но обида, боль и разочарование уже опутали его сознание. Он не мог разумно мыслить — все силы уходили на эту эмоциональную борьбу. Холмс поддался эмоциям. Слова Джима прочно засели в голове, атаковали сердце и ранили душу. Шерлок не испытывал подобных чувств никогда в своей жизни, и сейчас, лежа в этом белоснежном плену, явственно понял, что готов признаться себе в том, что впервые в жизни ощутил нечто такое, отчего и душа, и сердце заходились в едином порыве. Он боялся, безумно боялся за Джона, а неизвестность, в которой он сейчас пребывал, его просто убивала. Он вдруг поймал себя на мысли, что будь Ватсон главным предателем всех времен и народов, он не стал бы беспокоиться о нем меньше. Он слишком сильно привязался к своему охраннику, доверился ему, раскрыл всего себя перед ним. И сейчас не желал, не хотел, не мог поверить в то, что его предали… Едва заметно холод обдал его тело. В комнате он был не один… Шерлок почувствовал Джима, уловил терпкий запах его возбуждения и напрягся. Тот раздевался в какой-то нетерпеливой поспешности, и, когда по обе стороны от распластанного по кровати Шерлока появились руки, Холмс лишь прикрыл глаза. … Он рассматривал матовое тело сквозь прозрачное стекло и чувствовал, как сердце пропускает удар за ударом и тут же начинает с бешеной скоростью набирать темп. Безумный моторчик вдруг замер в глотке, когда Джим увидел, как спина едва заметно прогнулась, а голова приподнялась над подушкой. Тело в белоснежном облаке манило к себе магнитом, заставляя рот наполняться слюной. Он едва сдерживался, чтобы не начать резко дрочить. Джим уже давно знал, что эту страсть не излечить, не убить, не искоренить из него. Он болен с самого первого мига, стоило ему только взглянуть на свою отраву, на свой тяжкий крест, на своё безответное желание. Он все же с силой сжал болезненно эрегированный член и до крови прокусил губу. Такой дурман застлал его мозг, что он готов был на всё, лишь бы прекратить чувствовать эту безумную сладкую боль, разливающуюся в груди при одном только взгляде на это обожаемое тело. Но он любил и боготворил великий гений Шерлока. Он хотел обладать не столько телом, сколько душой, мозгом Холмса. Он хотел его всего, без остатка, и, зная, что никогда не будет безраздельно царствовать в этой великолепной голове, скулил от невыносимой боли. Он смотрел, как избивают его любовь, и сам едва не срывался с места, чтобы перестрелять собственных людей. Никто, никто не мог прикасаться к его Шерлоку, никто не мог дотрагиваться до этой матовой кожи, до этих шершавых чувственных губ, до этих плеч, шеи, волос… Он смотрел и едва не стонал от желания схватить в охапку избиваемого и целовать, исступлённо шепча всякие глупости и обещая уничтожить весь мир ради него, единственного, любимого… Он хотел бы зализывать каждую каплю крови, каждый бордовый подтек на коже… Но он сидел и смотрел. Смотрел, с мстительной болью ощущая, как его сердце бешено колотится в груди, рвется на части от невыносимой жалости. Он почти чувствовал на себе каждый удар, ощущал, как из рассеченной плоти вытекает кровь, и в этот момент ненавидел СЕБЯ и до боли, до исступления любил ЕГО. Он приказал принести Шерлока в спальню, в эту обитель жарких снов, мечтаний, вожделения и животной похоти. Джим смотрел на свою сбывшуюся мечту и не мог сдвинуться с места. Он каждую ночь видел Шерлока в этих белых, почти скрипящих простынях, и каждую ночь засыпал на полу, завернувшись в одеяло, измученный бессонницей и фантазиями. И сейчас в шаге от него, практически на расстоянии вытянутой руки — такой настоящий, живой, реальный Шерлок, а он готов сдохнуть только от одной этой мысли, и кончить, словно прыщавый юнец, лишь от вида вожделенного тела. Джим дрожал так сильно, что вынужден был присесть на стул и плеснуть в лицо воды. Он не мог больше ждать, он хотел почувствовать каждой частичкой себя тепло любимого тела. Джим старался не думать о реакции Шерлока. Он сам обколол миорелаксантами ноги и руки Холмса, чтобы в полной мере насладиться его беспомощностью. Но это была вынужденная мера. Он бы хотел заняться с ним любовью, увидеть, как любимый человек в ответном порыве вскидывает навстречу бедра, как обвивает руками его спину и впивается ногтями в кожу, не в силах сдерживать собственную страсть… Он бы хотел… Мориарти тряхнул головой и направился в свою спальню. Шерлок еще не чувствовал прикосновений чужого тела, но уже испытывал отвращение к тому, что сейчас ожидаемо произойдет. Джим лег прямо на Шерлока и заглянул в глаза. Губы запорхали по разбитому лицу, но Холмс не реагировал. Будто бы телесная оболочка находилась сейчас в этой постели, а душа была где-то далеко, возможно, в сердце той пещеры, в объятиях другого мужчины. Джим замер на миг, а потом резко отстранился, и Шерлок почувствовал, как он сел на его ноги. Пальцы с едва заметным нажимом скользнули по бедрам вверх и замерли на пояснице. — Не думал, что это будет так… Он гладил желанное тело и шептал, не в силах оторвать ладони от крепких полукружий. Джим сглатывал слюну и припадал к спине Шерлока, прихватывал губами, слегка перекатывал кожу во рту и отпускал. А потом зализывал, как зализывает заботливая сука раны у задиристого щенка. — Ну же, Шерлок… Стонать тебя не учили? Холмс молчал, не шевелясь, не двигаясь и почти не дыша. А Джим не мог остановиться. Его пах разрывало от желания кончить, он едва мог себя сдерживать. Но прикасаться к себе не смел, не хотел. Слишком часто он трогал себя сам, представляя, что это длинные пальцы Шерлока скользят вдоль его члена, пробираются в отверстие на головке и растирают капли скопившейся жидкости. Он знал, что по собственной воле Шерлок никогда не притронется к нему, но сейчас не желал думать об этом. Под ним был объект его вожделения, и он не мог думать ни о чем, кроме собственного удовольствия. Джим отдернул руки от тела Холмса и посмотрел на них — они дрожали. Его всего трясло от долго сдерживаемого желания, и он не мог больше этого терпеть. — Ты, блять, сука, довел меня до того, что я, как последний идиот, дрожу, сидя на твоих ногах, а ты, тварь, даже не возбужден! Я, блять, едва могу говорить, а ты лежишь так, будто тебе на все это насрать. Сука! Ты как фригидная блять, Шерлок. Блять! — Эрекция напрямую зависит от работы головного мозга. А трахать мой мозг ты не сможешь никогда! — А кто смог? Кто? Смог? Выебать твой драгоценный мозг? Шерлок замолчал и замер. Он мысленно оградил себя от этих прикосновений, уплывая в свои Чертоги и предоставляя Джиму развлекаться с его телом. Мориарти умирал от вожделения, сходил с ума от ревности и любви. Терял голову от прикосновений к этой матовой коже и страстно хотел поцелуя. Хотел почувствовать, как язык скользнет во влажную податливую глубину и заласкает рот изнутри, а чувственные желанные губы с силой втянут его губу и будут посасывать. Джим застонал… Низко, протяжно… Он опустил руку и сильно обхватил мошонку Шерлока. Сжал, ошалевая от боли и обиды. Отсутствие физиологического возбуждения Шерлока было слишком очевидным. Мориарти зарычал от злости. Он быстро соскочил с кровати и рванул на себя дверцу тумбы. Вытащил тюбик с лубрикантом и выдавил полную ладонь. Сел на ноги Шерлока и опустил ладонь на его ягодицы. Прохладный гель расползся по полукружьям, заставляя Джима застонать от желания. Одну руку он помимо воли опустил на свой возбужденный до предела член и сильно сжал. Другая рука растерла лубрикант по телу Шерлока, и пальцы начали с неистовой страстью сильно потирать сфинктер. Холмс был расслаблен и далек от всего происходящего. Джим не встретил ни единого препятствия на пути и медленно ввел пальцы внутрь. И задрожал так, будто его вмиг пробила лихорадка. Два, три, четыре… Он растягивал его, ласкал изнутри, едва касаясь простаты и ожидая реакции на свои действия, а Шерлок так и продолжал лежать, не издавая ни единого звука. И тут Джима прорвало! Он прерывисто задышал, схватил в стальные тиски бедра Шерлока и поставил того на колени. Впился ногтями в кожу и вставил свой член внутрь, долбанул по простате и начал двигаться быстро, хаотично, уже не сдерживая внутреннюю дрожь и вколачиваясь до самых яиц. Он резко вышел, и, едва не всхлипывая, перевернул Шерлока на спину. То удовольствие, которое он испытал сейчас, видя полувозбужденный член Шерлока, невозможно было сравнить ни с чем. Он упал ртом на этот вожделенный орган и принялся неистово сосать. Он самозабвенно скользил языком по всей длине, заглатывая член до самого горла и чувствуя, что, если он сейчас не вернётся обратно в эту влажную тесную глубину, то просто кончит как мальчишка, в простынь, замазав её своей спермой. Джим, дрожа всем телом, приподнял бедра Шерлока и медленно, утопая в смазке, вошел внутрь. Задохнулся от ощущений и зажмурился. Оргазм его оглушил. Джима затошнило от этой сладкой мути, которая заполнила его мозг, и упал на грудь Шерлока, прижимаясь губами к любимой груди. Джим выскользнул из тела Шерлока и с неистовством припал вновь к его члену. Он хотел его в себя, хотел получить то, о чем мечтал столько времени. Пусть так, без ответа, без встречного порыва. Хотя бы так… Джиму было противно от собственного бессилия. Он сосал этот слегка отвердевший орган и не чувствовал ответного движения. И тогда он вставил в расслабленный смазанный анус сразу четыре пальца. По телу Шерлока пробежала дрожь. Лицо скривилось и мышцы сжались, зажимая как в тиски ладонь мучителя. И тут язык ощутил подрагивание полутвердой плоти. Джим с силой всасывал член, проводил зубами по всей длине, пробирался острым, как жало, языком в отверстие уретры и вновь сосал, чувствуя, как член твердеет и наливается кровью. Пальцы с неистовством орудовали внутри, лаская простату и заставляя реагировать на каждое прикосновение. Сейчас он хотел одного — почувствовать, как твердый член Шерлока заполнит его неподготовленный анус. Он, не отрывая взгляда от губ Шерлока, начал насаживаться на вожделенный орган, едва не дурея от сумасшедшего коктейля боли и наслаждения, который литрами впрыскивался в его кровь. Он, превозмогая боль, до упора сел на член и едва не завыл от разочарования — возбуждение спадало так стремительно, что чувство заполненности сменялось ощущением опустошенности и вселенского разочарования. Джим неистово двигался вверх-вниз, и даже не понял сразу, как член выскользнул из его тела, а лицо Шерлока растянулось в едва угадываемой усмешке. И тогда Мориарти зарычал: зло, срываясь на хрип, безнадежно… Он с силой развернул Шерлока на живот, впиваясь зубами в кожу и дурея от привкуса крови, и с силой вставил свой напряженный член внутрь. Тело под ним с силой дернулось и тут же расслабилось, опало. Джим трахал и стонал, вбивал себя в Шерлока и рычал, пытаясь кончить. И не мог. Он бесконечно долго двигался внутри этой скользкой глубины, утопая в смазке и собственной сперме, и не мог кончить. Член разрывало от желания, но мозг работал с удвоенной силой и твердил, кричал о том, что его не хотят, он ничто, он пустота… И от этого Джим едва не орал во весь голос. Он трахал долго, пока не вышел из истерзанного тела и не замер в углу на полу. Он так и не кончил. Член все еще стоял, а желание было просто сумасводящим, но он больше не мог трахать гуттаперчевую куклу, пусть и долго вожделенную. Он открыл глаза и наткнулся на взгляд, полный ненависти, который прожигал, осмеивал, унижал… Не Шерлок был унижен и раздавлен, изнасилован и распят — убили его, Джима, причем прямым выстрелом прямо в сердце. Прицельно! И насмерть!