Synapse

- Я совершенно серьезно, она положила одну руку на свое бедро – как истинная чёрная девушка, которой палец в рот не клади, - и говорит мне, что-то типа ‘парниша, даже и не думай сюда подкатывать’ – Дом скорчил рожицу, изо всех сил пытаясь быть похожим на упомянутую им Истинную Черную Девушку, - поэтому я просто уступил ей это чертово парковочное место. Закончилось все тем, что я пришел в офис на пять минут позже, а из зарплаты у меня вычли за полчаса. Не могу сказать точно, отчего это произошло – от того, что мой босс мудак или от того, что он не знает и базового курса математики, - но, так или иначе, это означало, что я мог с чистой совестью играть в «сапера» целых двадцать пять минут, так что. Но, ты знаешь, как говорят, - он взглянул на спящее лицо Мэттью, - нет худа без добра. Мэтт не ответил ему и продолжил молча лежать в палате Дома престарелых, завернутый в бледно-желтое одеяло. Оно закрывало собой клубок спутанных друг с другом проводов и дарило иллюзию более-менее естественного сна, но, из-за отсутствия специального медицинского оборудования, Мэттью часто надевали на лицо кислородную маску, в качестве меры предосторожности. Послышался медленный выдох и шипение. Доминик опустил глаза, смотря на вялую руку, пальцы которой он держал в своей ладони и осторожно поглаживал. - Твоя квартира продана. Новые жильцы въехали сегодня утром. Я прибрался там; надеюсь, ты не против, потому что мне пришлось перебрать абсолютно все твои вещи. Мэтт, у тебя дома столько всякого странного дерьма. Мне пришлось выставить его на eBay, - он широко улыбнулся. – Было немного обидно. В твоих запасах было много крутых старых книг, пластинок и прочей лабуды, но у меня все равно нет проигрывателя, поэтому себе я ничего не оставил. Хотя, я сохранил все видеокассеты. Видеопроигрывателя у меня тоже нет, но, я не знаю, вдруг на некоторых из них было записано что-то важное? Программы, которые тебе нравятся, или домашние видео столетней давности. Я знаю, что у моей мамы на чердаке до сих пор стоит коробка, где хранятся старые кассеты – видео, на которых я еще совсем маленький, знаешь, где я играю в саду, в кого-то наряжаюсь и подобная хрень. Боже, я чертовски надеюсь на то, что на этих кассетах полно записей тебя – мелкого придурошного пиздёныша, - где ты играешь в ванной, танцуешь, всякие другие неловкие вещи, - Дом начал хихикать, сжимая руку Мэтта. – Я, блять, клянусь тебе – я буду пересматривать их снова и снова, до тех пор, пока ты не очнешься. Ну, вот тебе, вроде как, и стимул, да? Улыбка медленно стерлась с его лица. Даже находясь в пустой комнате, Дом испытывал странное чувство стыда, смеясь над чем-то подобным в одиночку. Он нахмурился и прочистил горло. - О, еще я прошерстил твою жуткую коллекцию хентая. Мы же не можем позволить ей испариться в никуда, правда. Доминик довольно поджал губы, мысленно пролистывая список остальных вещей Мэтта, которые он сохранил. - Еще я спас твой ноутбук, так как у тебя там, наверное, тонны нужного материала. Но я не открывал его и, тем более, не включал. Может быть, если ты умрешь, я так и сделаю, но я и так чувствую себя слишком любопытным. И я забрал все семейные фотографии. Положил их в коробку. Все, кроме той, где ты сидишь на пляже со своей собакой – точнее, я думаю, что это твоя собака. Сейчас она стоит на моей прикроватной тумбочке. Знаю, знаю, - он закатил глаза, смотря в пол, - это ужасно, но я должен был это сделать. Я собирался положить ее в коробку вместе с остальными, но она слишком хорошо смотрится на моей тумбочке, чтобы от нее избавляться. О! И твой синтезатор, его я тоже забрал. Тебе захочется поиграть на нем, когда ты проснешься. И твой бумажник тоже, потому что бумажники – полезная вещь. У тебя там лежит четыре полностью использованных карточки на десятый бесплатный кофе. Должно быть, на достижение подобной цели было затрачено много усилий. Ты отлично справился. Пока Дом говорил, его взгляд был устремлен на колеблющееся пламя небольшой ароматизированной свечи, которая стояла на маленьком столе рядом. Пламя было совсем крохотным, но все же придавало этому месту уют и тепло домашней обстановки. И Доминик где-то слышал, что разнообразные запахи, окружающие больного, иногда сопутствуют их выздоровлению. Свечу меняли с каждым его визитом, предоставляя столько вариантов, сколько это было вообще возможно. Сегодня была свеча с запахом сандалового дерева. - Еще я забрал твое постельное белье и свитер, - коротко произнес он. Его губы сжались в прямую полоску. - Они больше не пахнут тобой. Сглотнув, он опустил глаза и передвинул стул. Его пальцы игрались с пальцами Мэттью, поочередно соединяя их друг с другом, один за другим, почти исчерпав все возможные комбинации: указательный со средним, средний со средним, указательный с безымянным. - Надеюсь, ты там в порядке, - сказал он. – Я знаю, что говорю это каждый день, но вдруг ты не мог слышать меня вчера, а сегодня услышишь. Я…да, я всегда говорю, что люблю тебя и скучаю по тебе, и что я надеюсь, что ты в порядке. В основном, правда, я говорю, что скучаю по тебе. Немного эгоистично, да? Наступила длинная пауза, в течение которой Доминик блуждал взглядом по складкам одеяла, которые покрывали собой хрупкое тело Мэтта. Он неловко наклонился вперед и положил голову на грудь Мэттью, крепко обнимая его крошечную фигуру, при этом стараясь не отрывать его от постели, и, вместе с выпирающими даже сквозь одеяло острыми косточками, Дом почувствовал укол грусти. Он снова потерял вес. Он постоянно терял вес. Медленное и стабильное сердцебиение отдавалось эхом в его груди, и Доминик сконцентрировался на силе этого ритма, для удобства сжимая в руках простыни. После того, как мышцы его спины начали ныть от столь искаженного положения, и после того, как он согнулся и повернулся вбок, Дом поморщился и выпрямился. - На какой главе мы остановились? – прозвучал его вопрос в тишине палаты, в то время как Дом подтянул к себе рюкзак, валяющийся у ножки стула. Он шарил в нем рукой до тех пор, пока не наткнулся пальцами на обложку книги, спрятанной под лежавшей на ней курткой. - Так, мы уже прочитали тот кусок, где они искали зверя на горе. И Джек там был полным засранцем, но Джек является полным засранцем в каждой главе, так что, будем искать дальше, - Дом листал страницы, иногда останавливаясь и пробегая взглядом по тексту, пытаясь угадать, читал ли он уже эти фразы или нет. - Окей. Глава восьмая. Дар Тьме.* Он прокашлялся. - Хрюша перевел несчастный взгляд с рассветно-бледного берега на черную гору…** *** Красное небо мерцало яркими молниями, чей фиолетовый свет отражался в зеркальной глади озера. Мэттью потерся щекой о землю, позволяя зеленым травинкам щекотать его кожу, и, слегка приоткрыв глаза, отрешенным взглядом посмотрел наверх. Он лежал на боку, прямо на краю острова. Один быстрый кувырок его тела – и он упадет в бездну ниже, и будет падать до тех пор, пока его не поймают наэлектризованные облака или он не сделает себе реактивный ранец. Реактивные ранцы – прикольная вещь, подумал Мэтт, всматриваясь в пропасть. По его коже пробежала дрожь, когда пальцы легким скользящим движением коснулись его живота. Доминик лежал сзади, переворачиваясь во сне, и Мэтт почувствовал, как крепкие руки обвились вокруг его талии. Объятие было нежным, и он с радостью поддался ему, запихивая свой скептицизм куда подальше, чтобы насладиться теплом от соприкосновения их тел. Так бывало иногда. Это срабатывало только тогда, когда он смотрел в другую сторону, отказываясь встречаться лицом к лицу с Домом – отрицание никогда не длилось слишком долго, - но представлять тело Доминика, обнимающее его во сне, приносило Мэттью чувство комфорта и спокойствия. Куча из трупов, лежащих на острове у портала, продолжала расти до тех пор, пока Мэттью не осознал, что каждая новая смерть была своего рода самовнушаемыми пытками, которые не стоили того, чтобы их выносить – даже несмотря на то, как сильно был обижен Мэтт. Вспышка боли, поражающая его каждый раз, когда он вспоминал о том, что Доминик больше никогда к нему не вернется, уже перестала ослеплять его яростью. Иногда он плакал, но больше не устраивал истерик и ни на кого не набрасывался: он лишь цеплялся за него, извиняясь и никогда не смотря иллюзии в глаза. Такие иллюзии всегда были «чище», лучше, ведь их создатель не имел силы воли на то, чтобы их разрушить. Он скучал по голосу парня больше, чем по всему остальному. Это было еще одной вещью, которую Мэтт не мог представить. Голос всегда звучал неправильно, - как те голоса, которые ты помнишь, но не слышишь в течение нескольких месяцев. И по его лицу. Время от времени Мэтт бросал вызов сам себе и осмеливался взглянуть на Доминика – тогда он пялился на его пустое лицо с немигающими глазами, силой разума исправляя углы и линии, корректируя форму ресниц, убирая поры. Ему никогда не удавалось его исправить. Иногда разочарование от невозможности создать идеального Доминика накрывало Мэтта с головой, и он скидывал парня с ближайшего моста, после чего воображал еще одного и снова пробовал это сделать, постоянно задаваясь вопросом, какого же хрена он творит. Большую часть времени он не мог вспомнить даже главные черты его лица, не говоря о мелких деталях. В такие моменты попытка вспомнить лицо Дома занимала у Мэтта больше времени, чем разглядывание его лица. Иногда он думал, что Доминика не существовало вовсе. *** В конце улицы, на которой располагалась квартира Доминика, находился паб. Не особенно хороший, конечно, но суть подобных пабов была не в этом. Дом поймал себя на мысли о том, что кидает в его сторону частые и пристальные взгляды, когда приезжает домой с первой работы, чтобы принять душ и съесть сэндвич, а затем, уже вымотавшийся и с мешками под глазами, едет на вторую. Паб находился напротив линии автомобилей, застрявших в пробке на дороге, по которой он обычно и ездил на работу, и это позволило Доминику подробнее рассмотреть сверкающую, покачивающуюся и болтающую друг с другом толпу, пьяной волной выплескивавшуюся на тротуар. Разговоры и смех наполнили воздух вместе с дымом от их сигарет. С каждым последующим днем, Доминик смотрел на эти толпы людей, все больше ощущая себя одиноким; чувство решимости сменилось чувством тоски. Каждый вечер он ходил в душ, позволяя горячей воде стекать с его коже – прекрасно понимая, что, рано или поздно, ее отключат, - и, упираясь лбом в кафельную плитку, думал об этих шатающихся фигурах. Удовольствие приходило гораздо быстрее, если он думал об этих безымянных и безликих телах; думать же о Мэттью ему было больно, а он не мог позволить ядовитым мыслям захватить его голову перед сменой в супермаркете. Это было во вторник вечером, когда он подъехал к светофору и внезапно осознал, что прошло уже два месяца с того дня, как он начал оплачивать медицинские расходы Мэттью. Два месяца отсутствия еды, сна и свободного времени, за исключением того, что он проводил, сидя у больничной койки. Одна тысяча двести пятьдесят фунтов в день. Его взгляд задержался на бедрах девушки, и любопытство пламенем вспыхнуло в его мозгу. Может быть, с девушками было бы проще. Меньше напоминаний о Мэтте. Одна тысяча двести пятьдесят фунтов умножить на шестьдесят два. Около восьмидесяти тысяч, подумал Доминик. Доминику стало интересно, что бы он мог купить на восемьдесят тысяч. Стоящие за ним машины начали громко сигналить, возвращая парня с небес на землю и заставляя его посмотреть на ядовито-зеленый сигнал светофора. Сглотнув, он извинился перед сигналившим ему водителем, и вжал педаль газа в пол, проезжая последние сто ярдов до своего парковочного места у заднего двора Tesco. Только тогда, когда он захлопнул за собой входную дверь своей квартиры, он понял, что он, хоть и недолго, но всерьез подумывал над тем, чтобы склеить девушку из паба. Волна горечи накрыла Доминика при мысли о том, во сколько обходилась ему жизнь Мэтта; воспоминания об этой мысли осели волнами болезненного отвращения в животе. Спотыкаясь на лестнице, Дом почувствовал, как его пальцы, вцепившиеся в перила, онемели. Его дыхание было рваным и беспокойным. Перед глазами пронеслись всполохи света, после того, как он поднялся и упал на колени в нескольких шагах от матраса, который служил ему постелью, а затем, шатаясь, уткнулся лицом в темно-синее одеяло. Тошнота и головокружение, все же, взяли верх. Слишком много стресса, слишком много боли – Дом понял, что его организм достиг своего предела. Он почти не понимал, что ползет – чувствовал лишь, что ковер жжет ему ладони, - и вскоре пол в спальне сменился кафелем в ванной, а Дом вцепился руками в ободок унитаза. Его тело дрожало и билось в конвульсиях, после чего его вырвало. Желчь была единственной вещью, которая покинула его желудок, и Дом крепко зажмурился. Сплевывая жидкость в унитаз, Дом отсел от него, а затем поднялся на ноги, его пальцы дрожали. Дом вцепился в раковину и прополоскал водой рот, прежде чем взглянуть на пепельно-бледное отражение своего лица в зеркале. В его налитых кровью глазах виднелся испуг. Ресницы склеились от слез, которые вызвал неожиданно сильный приступ тошноты, и он потер глаза костяшками пальцев. - Ты чертовски херово выглядишь, - прохрипел Дом, грустно ухмыляясь тому, каким слабым голосом он сказал эти слова. Они жалили его горло. По крайней мере, звук его голоса не вызывал никаких подозрений десятью минутами позже, когда Дом, задыхаясь в трубку, говорил, что не сможет выйти в эту ночную смену в супермаркет. Он первый раз брал больничный. Чувствуя себя слишком больным, чтобы есть, Дом немедленно зашагал в сторону лестницы и вскоре обнаружил себя с ключами от машины в руке, захлопывающего входную дверь и вновь мучающегося от приступа головокружения. *** - Я собираюсь сделать это быстро, - сказал Дом спящему Мэтту. Он в который раз провел большим пальцем по скуле брюнета, стараясь не думать о том, что кость с каждым днем все больше выпирала наружу. – Я должен сделать это быстро, а потом я должен уйти. - Я не знаю, как долго я смогу продолжать делать это, детка. Я люблю тебя больше, чем ты когда-нибудь об этом узнаешь, но это…это трудно. Я и правда думаю, что у меня больше не осталось ничего из того, что еще можно было бы продать, - он пожал плечами, - и я начинаю болеть от того, что не ем достаточное количество еды, от того, что не пользуюсь горячей водой. Я брал кредиты, я занимал, правда – я даже просил денег у твоего брата и твоей сестры, и все такое, - но у меня не осталось буквально ничего. Я даже не могу оплатить ренту, и я не знаю, что делать, если я потеряю квартиру. - Ты похож на очень, очень дорогое домашнее животное, - хихикнул Дом, быстрым и стыдливым движением смахивая слезы, - на самое нелепое животное, за которым очень сложно ухаживать. И я просто…Я не думаю, что смогу продолжать ухаживать за тобой. - Я буду продолжать это делать так долго, как смогу, но меня хватит на пару дней, не больше. Не знаю, есть ли смысл в этой просьбе, но я все равно попрошу – я умоляю, - прошептал Дом, и его голос дрогнул на последнем слове. – Я умоляю тебя очнуться в ближайшие пару дней. Просто дай знак, что ты жив. Пожалуйста, пожалуйста, очнись. Дом наклонился и прикоснулся губами к его лбу, вскоре отстраняясь. Мэттью услышал скомканное «я люблю тебя», прежде чем Дом накинул свою куртку и, смаргивая слезы, покинул палату. * имеется ввиду книга У.Голдинга "Повелитель мух" (прим. пер.) ** перевод Е.А.Суриц