Отрывками

Хакуэй любила многих. Любила и не помнила об этом. Забывала о своей любви на следующее утро. Она влюблялась до беспамятства, до безрассудства, забывая о долге, забывая о чести. Влюблялась как в первый раз: до сладкого трепета, до дрожи в ногах, до лихорадочного румянца на щеках, когда шептала роковые слова новому мужчине. «Кажется, я в вас влюбилась». Хакуэй вела себя не как принцесса. Была распутницей, была больна. Придворные шептали за ее спиной о позоре императорской семьи, Хакуэй оборачивалась и не понимала, о ком они говорят. Оглядывалась на Сейшуна, пожимающего плечами, но ловила что-то странное во взгляде юноши. – Ничего, госпожа, ничего, – говорил Сейшун, заставляя Хакуэй идти дальше. – Вы не должны обращать внимание на подобные… сплетни. Сейшун улыбался, утешал, и Хакуэй, сдавшись, продолжала путь. А Сейшун вздыхал, думая, что когда-нибудь не сможет скрыть от госпожи всей правды. Думал и знал, что Хакуэй не поверит его словам. Ри с грустью смотрел на принцессу, зная, что она вновь отправляется в другую страну. А в Синдрии было яркое-яркое солнце. И Хакуэй забывалась, слушая песни, подливая себе вино. Принцесса смеялась и смотрела на звезды, толкая Сейшуна и восторженно говоря ему: «Смотри, смотри! В Ко так не умеют укрощать огонь!» И щеки ее покрывались румянцем, едва глазами принцесса находила генерала Синдбада. И вино не ударяло в голову Хакуэй, и музыка не становилась громче, лишь ночь опускалась на Синдрию. И Хакуэй мысленно кричала себе: «Сейчас или никогда! Сейчас или никогда!», украдкой смотря на генерала из-под полуприкрытых век. Сейшун лишь проводил принцессу настороженным взглядом, понимая, что опять все по новой, что опять все сначала. И Ри молил, чтобы ночь поскорее закончилась. А Хакуэй трепетала, стоило только поймать на себе спокойный взгляд генерала. Садясь к нему близко-близко, подбадривала себя, уговаривала – «Ведь это единственная встреча, глупая» – и со смущенной улыбкой начинала разговор. – Мое имя Хаку… – а чего еще начать знакомство? – Я знаю, – перебил ее мужчина. Хакуэй прикусила губу, понимая, что сглупила. Она гость Синдрии, и, конечно, генерал будет знать ее имя. Принцесса разочарованно улыбнулась и встала. – Масрур, – сказал мужчина, хватая девушку за руку. Хакуэй удивилась, улыбнулась и присела обратно. – Я рада знакомству, Масрур. А Хакуэй не замечала косого взгляда короля, не видела разбитого – Сейшуна. Лишь алые глаза, смотрящие на нее, имели для нее наибольшее значение. Принцесса влюбилась в эти сильные руки, влюбилась в равнодушие глаз, ее очаровала недосягаемость – все же Масрур не замечал ухаживаний других синдрийских девушек. Влюбилась и забылась в первом же поцелуе в коридорах дворца короля. Хакуэй отдавалась рукам крепким мужским рукам, забывая обо всем, шепча лишь заветное имя. И с губ срывалось прекрасное «люблю». Хакуэй видела не такой уж равнодушный взгляд, когда Масрур, которым овладело желание, склонялся к ее губам для жесткого, сухого поцелуя. И принцессе нравилась эта грубость, нравилась сила, с которой фаналис прижимал ее к себе, нравилось чувство, разрывающее ее изнутри, заставляющее кричать громче и вновь повторять любимое имя. Хакуэй не помнила ни сладостных ласк короля Синдрии, ни неосторожных поцелуев фаналиса из Рема, ни сдержанного ответа Первого принца Ко, ни неумелый единственный поцелуй Сейшуна, как и не могла вспомнить прикосновений многих других мужчин. А наутро Хакуэй проснулась одна. Постель была еще горячая, а укусы-метки на теле принцессы жгли огнем, и Хакуэй не понимала, откуда они могли взяться. Девушка осматривала нагое тело, обтирала запачканные в чем-то вязком бедра и выше. А затем, наспех одевшись, выскальзывала из покоев, думая, что вчера вечером перепила и перепутала покои. И Хакуэй так же мягко, так же нежно, как и всегда, улыбалась Сейшуну, так и не заснувшему этой ночью, Масруру и Синдбаду, провожающих ее тяжелым взглядом, и жителям Синдрии, остальным генералам. Хакуэй улыбалась, потому что не знала, что едва солнце взошло, Сейшун прокрался в комнату, разбудил обнявшего во сне принцессу Масрура и попросил выйти. И ничего не понимающий генерал, набросив форму, вышел за дверь к ожидающему его юноше. – Принцесса больна, – прошептал Сейшун тихо-тихо. – Прошу, сделайте вид, что между вами ничего этой ночью не было. И… пускай это будет тайной, молю вас. Масрур взглянул на закрытую дверь, покосился на мальчишку и, ничего не ответив, оставил Ри одного. Сейшун вздыхал и не знал, что сделает фаналис. Он лишь вспоминал, как ровно год назад точно также упрашивал короля Синдрии сохранить связь с принцессой в секрете. – Принцесса больна, – шептал Сейшун.