Отрывками

Миледи улыбалась, и д’Артаньян чувствовал, что он готов погубить свою душу ради этой улыбки. А. Дюма. «Три мушкетера»

– Ты прекрасна. И ты должна помнить об этом, – нашептывает Гьекуэн дочери, обнимая ее сзади за плечи. – Да, мама, – отвечает Хакуэй без эмоций, без беспокойства, когда жемчужные руки матери спускаются по ее плечам, очерчивают ключицы, спускаются к груди, скрытой за легкой тканью одеяния принцессы. – Ты должна умело пользоваться своим телом, своей улыбкой, – продолжает Гьекуэн, – и тогда любой мужчина падет пред тобой на колени. – Да, мама, – вновь повторяет заученную фразу принцесса. Матери лучше не перечить. Мать не стоит огорчать. Эти два правила Хакуэй выучила «на отлично», потому что без устали себе повторяла долгие годы о том, что мать и брат – единственное, что у нее осталось. Хакуэй пыталась следовать этим правилам, не нарушать их. И это у нее вроде бы как получалось. А потом к этим двум добавилось еще одно правило: не напоминать Гьекуэн о ее изуродованном лице. Хакуэй давно не смотрит матери в лицо прямым взглядом. Девушка всегда опускает голову, стараясь не замечать отвратительный рубец на правой щеке – его оставила алебарда малыша Хакурю – и на левой – ожог, занявший почти все лицо когда-то прекрасной женщины, – вот тут уже постарался Джудал. И теперь Гьекуэн старается научить свою прекрасную, похожую на нее, как две капли воды, дочь стать женщиной, способной простой улыбкой пленить мужчину, подчинить его. Гьекуэн учит свою прелестную дочурку, как манипулировать глупыми мужчинами. – Ты не должна забывать о том, что любовь и симпатия – не главное, когда стараешься подчинить, – шепчет Гьекуэн, приподнимая руки Хакуэй вверх, – все, что должно тебя волновать, так это сила твоей жертвы. Влюби его в себя, подчини и нанеси удар в самое сердце. Гьекуэн учит Хакуэй по ночам. Женщина приходит к принцессе глубокой ночью, пользуясь тайными ходами, и исчезает на рассвете, оставляя дочь в смятении. А не снятся ли ей эти встречи часом? Хакуэй прилежно учится. По вечерам она смотрит в зеркало, улыбается своему отражению, пытаясь заставить саму себя поверить в эту улыбку, пытаясь влюбится в собственное отражение. Иногда Гьекуэн подкрадывается к ней незаметно, и тогда ничего не ожидавшая принцесса, сглатывает, замечая в зеркале изуродованное лицо матери. Левая часть лица почти вся обгорела. Голубой глаз побелел, и Хакуэй даже сомневается: видит ли им Гьекуэн? Вокруг ожога маленькие змейки-рубцы, видимо простым ожогом женщина не отделалась от маги. Когда нежная прекрасная кожа сморщилась, обуглилась и покрылась темной корочкой. – Прекрасно, Хакуэй, прекрасно, – почти нараспев произносит Гьекуэн. – Я слышала дворцовые слухи от кухарок. Наш милый Коэн уже в твой власти. А это значит, что ты сможешь завладеть и королем Синдбадом. Хакуэй не знает как, но у ее матери получается быть призраком во дворце. Она медленно скользит по коридорам дворца, оставаясь никем не замеченной. Наверное, дело в том, что теперь Гьекуэн стала тусклой. – Король Синдбад падет перед твой красотой, – нашептывает Гьекуэн. – И уже тогда ты сможешь выбрать мужчину, которого хочешь. – Да, мама, – произносит Хакуэй, когда мать пропускает свои перебинтованные пальцы сквозь иссиня-черные волосы принцессы. Именно к этому она и стремится. Угодить матери и наконец-то, когда все будет закончено, выбрать мужчину, заполучить которого нужно было бы не Гьекуэн, а которого бы полюбила сама Хакуэй. «Хочу быть свободной». «Хочу влюбиться». «Хочу быть любимой». Но нельзя. Нельзя. Нельзя. Мать пока недовольна своей дочуркой. Гьекуэн как-то проникает на корабль, плывущий в Синдрию. Она играет роль сгорбленной старухи, закутанной в тряпки и крепко сжимающую перебинтованными костлявыми пальцами трость. Гьекуэн умеет быть упорной, Гьекуэй умеет добиваться своей цели. И когда Синдбад принимает Хакуэй и остальных гостей империи Ко, девушка косится на сгорбленную мать, пытаясь угодить ей своей позой перед королем, своим тоном и улыбкой. Гьекуэн улыбается своей страшной, потерявшей всякое очарование улыбкой и кивает, мол, да, да, продолжай. Хакуэй противно, когда Синдбад, придя ночью в ее покои, падает перед ней на колени и целует ее колено. «Перестаньте! Вы же король!» Хакуэй не кричит только потому, что за стеной, затаив дыхание, Гьекуэн внимательно прислушивается к их разговору. Хакуэй прикусывает губу, когда рука Синдбада скользит по ее бедру, и встает со своего места. – Вы просто прекрасный король, – произносит Хакуэй, подходя к столику. Она берет листок бумаги и кисть, которую сразу же опускает в баночку чернил. Прости меня, мама. Прости меня, брат. Простите меня, король Синдбад, но сегодня ночью я ждала в своих покоях другого человека. – Вы создали чудесную страну, – продолжает Хакуэй и манит пальцем короля к себе. Синдбад подходит к ней и читает на листке бумаги: «Прошу вас, уходите». – Я думаю, что ваши потомки будут править так же, как и вы, – говорит она. «Прошу, бегите из этих покоев». – … ваша страна будет процветать еще долгие, долгие годы. «Скажите, чтобы на рассвете я покинула вашу страну. Молю вас!» Хакуэй улыбается, вспоминая уроки Гьекуэн. Прости меня, мама. Но я боюсь. – На рассвете вы должны покинуть Синдрию, – говорит Синдбад, и Хакуэй ликует – получается так холодно, так грозно и угрожающе, что у принцессы все внутри переворачивается из-за этого голоса. «Благодарю вас». Хакуэй невесомо целует Синдбада в щеку – слишком мало для мужчины, слишком мало для короля – и говорит: – Неужели так скоро? – Это не обсуждается. Хакуэй улыбается, провожая взглядом уходящего Синдбада, и спешит надеть маску огорчения – принцесса знает, что вот-вот прибежит ее мать. И почти в ту же секунду разъяренная Гьекуэн врывается в ее покои. – Ты слишком плохо старалась, – шипит Гьекуэн, хватая дочь за длинные иссиня-черные волосы. – Ты должна была умолять его взять себя! Должна была предложить свое тело! Гьекуэн быстро успокаивается – нельзя-нельзя портить прекрасное лицо Хакуэй. В первый раз не получилось – получится во второй. Гьекуэн вздыхает, касается своего изуродованного лица и отдергивает руку, словно обжигается. Пока Гьекуэн не касается своего лица, она не помнит о шрамах и ожоге. Гьекуэн опускается в кресло, выпрямляя спину, – все же манеры, вбиваемые годами, не забудешь всего за несколько месяцев. – Сейчас ты пойдешь к королю, – говорит Гьекуэн, – ты сядешь на его постель и скажешь, что замерзла. Ты должна попросить его согреть свою постель. Ты поняла? – Да, мама, – говорит Хакуэй, сжимая губы. Хорошо, что темно, хорошо, что не видно. Хакуэй выходит из покоев, даже не поправив съехавшее платье, даже не убрав растрепанные волосы. Ты должна подчиняться матери. Ты сможешь влюбиться. Ты должна слушаться мать. Ты сможешь быть с тем, кого любишь. Не перечь матери. Только не бойся. Выполняй все, что тебе приказывает мать. Не бойся, слышишь?! Ты не можешь ослушаться мать. Все в твоих руках. Не противься. Ты слышишь?! Ты свободна! Вопреки всему, Хакуэй нарушает все те правила, которые сама же для себя установила. – Я свободна, я свободна, – шепчет Хакуэй, когда бежишь босиком по холодному полу дворца. – Прости меня, мама. Хакуэй останавливается перед дверью в покои. Но покои принадлежат отнюдь не королю Синдбаду. Принцесса, вся потрепанная, помятая, стучит в дверь. И через минуту дверь открывает разбуженный Хакуэй фаналис. Хакуэй сразу же хватает его за руки и, смотря прямо в глаза, шепчет: – Я люблю вас, люблю! Масрур хмурится – он-то наслышан о ней – и тянет Хакуэй внутрь. Главное – это не поддаться чарам этой ведьмы, думает фаналис. – Давайте поговорим, – произносит Масрур, закрывая дверь. Хакуэй улыбается. И улыбается совсем не той улыбкой, которой научила ее Гьекуэн. Ее улыбка измученная, но счастливая, и Масрур настораживается. Какую игру затеяла принцесса? – Я люблю вас, – вновь шепчет Хакуэй с румянцем на щеках. «И уже тогда ты сможешь выбрать мужчину, которого хочешь», – нашептывает в ее голове голос Гьекуэн. Хакуэй выбирает мужчину с грустными глазами, не_гладиатора, генерала Синдрии. Хакуэй привстает на носочки и невесомо целует губы Масрура, который остается безучастным. – Ну что же вы молчите, Масрур? «Ты можешь пленить любого мужчину, заставить его быть твоим». Но я не хочу так. Я хочу по-настоящему. – Пытаюсь понять, какую игру вы затеяли, – говорит Масрур. Гьекуэн стучит пальцами по столу, ожидая, когда вернуться дочь и объявит, что Синдбад не устоял. А Хакуэй, впервые вырвавшись из-под контроля Гьекуэн, пытается хоты бы этой ночью быть свободной.