Отрывками

Волосы у Хакуэй распущены, а не собраны как обычно, и растрепаны. И выражение лица у Первой принцессы встревоженное, жалкое, и Коэну кажется, что она вот-вот расплачется, что она на грани срыва. И тонкое платье, одетое принцессой наспех, без служанок, как бы невзначай открывает ключицы, шею и – совсем чуть-чуть – острые плечики сестры. Да и вся Хакуэй какая-то встревоженная, потрепанная с этим невинным, просящим о помощи взгляде. – Коэн, – жалобно шепчет она. Сам Коэн выглядит чуть лучше Хакуэй. Мужчина убирает мешающие несобранные рыжие волосы и устало потирает глаза. Все же ночь на дворе, а нормально поспать Первому принцу удается не всегда. Он уже видел седьмой сон, когда услышал стук в свою дверь. Хакуэй, стоя у двери, извинялась, кланялась и клялась, что не хотела разбудить Коэна, но по-другому поступить не могла. Коэн слушал, потирал рыжую бородку и устало говорил: «Заходи». Хакуэй входит в его опочивальню, словно тень, такая маленькая, хрупкая и вся сжавшаяся под его испытующим взглядом. И стоит только Коэну закрыть дверь за девушкой, как она, словно потеряв остатки выдержки, оседает на пол, закрывая лицо ладонями. Коэн слышит глухие всхлипы, видит подрагивающие плечи сестры и единственное, что он может сейчас сделать, так это спросить ее. – Я… умоляю тебя, – говорит Хакуэй, она пришла к нему ночью, так к черту формальности, – не заставляй меня… Взгляд Коэна кажется холодным, а сам Коэн – бессердечным. Его молчание душит Хакуэй, а тяжесть мыслей в ее головке сводит с ума. И Хакуэй отнимает ладошки от заплаканного лица, наскоро вытирая рукавом платья слезы. Она резко поднимается, подскакивает к нависшему над ней, словно скала, Коэну и говорит: – Не заставляй, молю тебя. Хакуэй сейчас совсем непохожа на ту смелую, сильную духом принцессу, которую днем видят слуги и придворные. Сейчас она – больше маленькая девочка, чем гордая девушка. Не могла дотерпеть до утра, чтобы поговорить, не могла заставить себя посмотреть ему в глаза и на совете – при всех генералах, командующих и принцах – сказать ему об этом. Как трусиха, дождалась ночи. – Ты ведь знаешь, что я не смогу, – лопочет она, – знаешь, что я буду колебаться. Знаешь, что, стоит мне его увидеть, я забуду обо всех обетах и клятвах. – Хакурю должен умереть, – холодный и твердый голос Коэна прерывает лепет Хакуэй. Она дергается в сторону от этих слов, но – Коэн видит это – ей удается сдержать слезы. Коэн путается в своих чувствах, ощущениях, когда она несмело кладет свою маленькую ладошку ему на грудь и упивается взглядом на свои пальцы. – Если… если ты его пощадишь, – говорит она тихо, несмело, – то я сделаю все, что угодно. Ее тонкие пальчики осторожно касаются голой груди Коэна, и по телу мужчины пробегают толпы мурашек. Хакуэй знает о его чувствах, знает и – хоть и неумело – пользуется этим. Хакуэй отчаялась, не влюбилась – Коэн знает это. А поэтому – вместо того, чтобы припасть к ее губам, ответить на ласковые прикосновения – он убирает ее ладонь и говорит: – Не надо. Не заставляй себя. Хакуэй предлагает себя в обмен на жизнь любимого младшего брата, но Коэн слишком ценит ее, слишком любит, чтобы прикоснуться к ней просто потому, что она хочет спасти брата. Но Хакуэй не понимает этого. Она чуть слышно всхлипывает и, потеряв единственную надежду на спасение брата, дает волю слезам. – Иди сюда, – произносит Коэн и пытается обнять-притянуть Хакуэй к себе. Она дергается в сторону – то ли от неожиданности и испуга, то ли от неловкости и страха перед тем, что может сделать Коэн – и упивается каким-то странно грустным взглядом в его лицо. И Коэн понимает, что она, если не уйдет, станет просить его до рассвета, а даже если и уйдет сейчас, то встретит его днем невидящим, холодным взглядом. Коэн боялся холодной, бесчувственной Хакуэй. Боялся сильнее, чем ощущения ее горячих слез, которые он осторожно и как можно ласковее вытирает с ее покрасневших щек. – Прости, Хакуэй, – говорит Коэн, когда Хакуэй успокаивается, – но я не могу. Он заслужил это. Хакуэй дрожит в его объятиях, и Коэн обнимает чуть крепче. Хочется продержать ее в объятиях до рассвета не только потому, что больше гордая Хакуэй не проявит слабости, не допустит подобного. И не потому, что волосы девушки рассыпаются по ее спине и плечам иссиня-черным водопадом и пахнут мелиссой, а вдыхать этот аромат все равно, что дышать самой Хакуэй. Сейчас Коэну хочется ее обнимать просто потому, что наутро она его возненавидит. И пока Хакуэй молит всех богов о вечной ночи, Коэн невесомо касается губами ее волос.