Трое в Бентли, не считая блондинки

Мы с Брайаном сидели друг напротив друга на краю того самого массивного стола Людовика XV, большую часть которого по-прежнему занимала девица, наотрез отказавшаяся продрать глаза и перебираться спать на диван. За это Брайан пригрозил, что никогда ее не развяжет, но с тем же успехом он мог напугать эскимоса тропической лихорадкой. Девушка лишь изменила положение головы, после чего продолжила пребывание в объятиях Морфея. Передо мной стояли чашка, чайник, сахарница и кувшинчик с молоком. Брайан то и дело смущенно поглядывал на меня, будто белая рубашка с оборочками, которую он любезно предоставил мне взамен испорченной блузки, мне не шла, и он стеснялся об этом сказать. Мне показалось, что он не представлял, о чем со мной можно говорить, словно сама ситуация была ему внове. Из проигрывателя в углу доносился бодрый мотив: Оne, two, three o'clock, four o'clock rock, Five, six, seven o'clock, eight o'clock rock Nine, ten, eleven o'clock, twelve o'clock rock, We're gonna rock around the clock tonight! Вдруг меня осенило: Тони "Испанец" сказал, что Брайан из "Роллингов". Тех самых, надо же… Несмотря на то, что я не была их большой поклонницей — в лицо знала разве что Мика Джаггера, а из песен — только про удовлетворение, красную дверь, которую автор композиции жаждет выкрасить в черный, потерянную малышку и ту, где что-то про самолет с зомби. Но так или иначе, я относилась к ним с восхищением, если не с трепетом. В конце концов, их имена, наверняка, сохранятся в учебниках по истории, а пока — в 21-м веке — они сами были живым историческим фактом, глядя на который нет-нет, да и ощутишь дух минувших дней. Они как захороненный Ленин у русских или Ким Чен Ир у корейцев, только не забальзамированные, а скачущие по сцене на радость публики. Это была прекрасная тема, чтобы положить почин дружеской беседе. — Тони упомянул, что ты музыкант, — начала я исподволь. — Расскажешь? Брайан внимательно посмотрел на меня, и его губ коснулась легкая улыбка. Он встал и подошел к ситару, сиротливо стоявшему в углу. Присев рядом с ним, он бережно погладил гриф. — Я был музыкантом, а теперь просто алкоголик. И наркоман, — тихо произнес он и внезапно повернулся ко мне. Я чуть не уронила кружку на пол, ибо его лицо являло парадокс. В глазах одновременно читалось и наслаждение, и такое страдание, словно кто-то царапал обнаженные нервные окончания. Я не была специалистом по психологии, но знала, что люди, особенно творческие, пускаются во все тяжкие в надежде забыться, но никогда — от хорошей жизни; в надежде сбежать от призраков, что поджидают не ночью под кроватью, а внутри тебя самого в любое время суток; от монстров, которые не улыбаются плотоядно тремя зубастыми ртами, накручивая на коготь чешуйчатый хвост, а смотрят обжигающими глазами несчастной любви. Брайан сел на пол, уложил ситар к себе на колени и, закрыв глаза, коснулся кончиками пальцев струн. Древние философы верили, что небесные сферы медленно скользят вокруг нашей планеты и время от времени задевают друг друга, тогда рождается музыка, прекраснее которой нет ничего на свете, музыка, врачующая душу. Гармония сфер, так они ее называли. То, что играл Брайан, было похоже на гармонию сфер. Музыка то звенела, словно квинтэссенция восторга, то роптала, упрашивала и завораживала. Она брала меня в плен, затягивала, как тянет не спавшего двое суток человека закрыть глаза и предаться сну. — Как красиво ты играешь. Ты сам это написал? Раздался громкий незапланированный аккорд, потому что Брайан со всей силы дернул струны. — Я не пишу музыку, — угрюмо ответил он. Я понимающе кивнула. — Я слышала, чтобы писать хорошую музыку, нужно иметь чистые помыслы и жить безгрешной жизнью. — Эмм… вообще-то, для этого нужно знать нотную грамоту и иметь талант, — на последних словах Брайан совсем скис, но потом его настроение претерпело очередную метаморфозу, и он бодро вскочил на ноги. — Пойдем, Мэг, я покажу тебе мой храм музыки. Музыка спит, но мы можем разбудить ее! Через некоторое время я наблюдала за игрой Брайана на причудливом инструменте, который он назвал терменвокс. Это была коробка с двумя антеннами. Он двигал руками, словно маг, кастующий заклинание, из-за чего менялись высота и громкость. Выполняя колдовские пассы, Брайан заставлял инструмент издавать разные звуки: от писка до низкого рева. При игре ему приходилось полагаться лишь на собственный слух — других ориентиров, вроде клавиш или струн, не было. Разве что держать в зубах линейку и выверять каждое движение с точностью до микрона. По моей просьбе он наиграл мотив Вагнеровского свадебного марша и при этом ни разу не сфальшивил. — Браво, маэстро! — восхищенно выдохнула я. Меня в равной степени удивили как его навыки игры на шайтан-инструменте, так и знание классики. Все-таки рок-музыканта в последнюю очередь заподозришь в том, что по вечерам он предпочитает арии Моцарта и Бетховена творчеству собратьев по жанру. Ан-нет, вон какая разносторонняя личность: любит и Мадди Уотерса с Чаком Берри, чьи биографии с легкой подачи Брайана я теперь могла пересказать наизусть, и обществом герра Вагнера не пренебрегает. Наигравшись с музыкальными инструментами, Брайан заметил, что дождь закончился и пригласил меня прогуляться. На улицу. В лес. По-хорошему, мне следовало бы попросить его выделить мне комнату и отправиться спать, поскольку час назад я готова была отдать душу за кровать и более-менее сносный комплект постельного белья, но Брайан так очаровал меня, что мне хотелось оттянуть момент расставания. Стоакровый лес, как называл его Брайан, начинался сразу за бассейном на заднем дворе и, вопреки названию, занимал пять сотен акров. Воздух после дождя был такой свежий, что после каждого вдоха кружилась голова. Ночное небо глядело на нас тысячами любопытных звезд, сбившихся гуртом вокруг луны, будто надевшей полумаску Призрака Оперы — одна ее половина сияла холодным светом, другая окунулась во тьму. Под моими ногами, обутыми в предоставленные хозяином дома резиновые сапоги, хрустели ветки и чавкала земля под мокрой травой. Брайан шел чуть впереди и предупредительно освещал путь фонарем, периодически оглядываясь, дабы удостоверится, что у меня все в порядке. Или что я не сбежала. Покуда мы блуждали среди вековых деревьев, он с гордостью рассказывал о своем поместье. Как оказалось, этот самый дом раньше принадлежали писателю Алану Милну, и именно он послужил источником вдохновения для написания рассказов и поэм о Винни-Пухе. По словам Брайана, где-то на территории усадьбы собирают голубиный помет статуи знаменитого медвежонка, Пятачка, Иа-Иа, Тигры, Кролика и Совы и памятник Кристоферу Робину. — Так что, Мэг, как мне тебя снова найти после того, как завтра ты бросишь меня? — вдруг спросил Брайан, прервав рассказ. — А зачем тебе меня искать? — я не удержалась и адресовала собеседнику кокетливый взгляд, который он вряд ли разглядел в темноте. — Ну например, я захочу тебя похитить, — в тон мне ответил Брайан. — Согласно горячим уверениям журналистов, я иногда этим балуюсь. — А синюю бороду по ночам не приклеиваешь? — хихикнула я. — Она у меня каждую ночь сама отрастает. У меня и еще у одного человека, — Брайан немного помолчал. — Ну так что, расскажи, кто ты и откуда. Я вздохнула. Можно было бы соврать, но не хотелось. В конце концов, если я останусь в 60-х навсегда, мне понадобятся новые друзья. Я украдкой глянула на обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки, и меня стали душить рыдания. Неужели я больше никогда не увижу моего мужа? Я всхлипнула, получилось громче, чем я рассчитывала. Брайан остановился и обеспокоенно заглянул в мое лицо. — Ты чего? Я покачала головой, мол, все в порядке, и попыталась взять себя в руки, словно боясь, что налетевший вдруг ветер разболтает всем о моей слабости. Слезы колючими льдинками застыли в глазах. — Я все расскажу, но только не подумай… — "что я сумасшедшая"? Разве не именно это я сказала бы, будь и впрямь сумасшедшей? — Впрочем, думай что угодно. Там, откуда я пришла — и куда я, надеюсь, вернусь — ты меня вряд ли найдешь… Отбиваясь от ветра, который тянул меня за волосы словно карапуз, решивший поиграть в парикмахера, я снова задумалась о датах. До моего рождения осталось меньше пятнадцати лет, и сорок — до того дня, когда я попаду сюда, а Брайану на вид тридцать или около того. Если я вернусь, то мы с ним, наверное, смогли бы увидеться. Почему же я никогда не слышала его имени по телевизору, и в интернете оно не мелькало? Или же мелькало? В следующее мгновение мои волосы стали перпендикулярно коже, по телу пробежали мурашки размером с доброго термита, а сердце со свистом провалилось в пятки. Я вспомнила… Перед моим мысленном взором появился разворот статьи журнала, название которого я даже не потрудилассь прочитать. "Роковое число: что такое "Клуб 27"?" Сразу после Курта был… О нет! Я посмотрела на Брайана, который явно недоумевал, почему я застыла с распахнутыми глазами и полуоткрытым ртом и не тороплюсь поделится сокровенной информацией о своем прошлом. — А там — это где? — нетерпеливо спросил он, глядя на меня, как султан на Шахерезаду. — Там — это Лондон… в 2009-м году. — Не понял. — Видишь ли… — Господи, сколько еще раз я буду вынуждена рассказывать эту нелепую историю, чувствуя себя распоследней дурой? — …еще утром я смотрела на календарь и видела там 7 июня 2009-го года. А потом — раз! — и сорока лет как не бывало. Брайан посмотрел на меня так, будто не мог решить, хмуриться ему или смеяться. Словно разочарованный моим экспозе, он развернулся и зашагал обратно, в сторону дома. Я засеменила следом. — 2009-й, говоришь? В принципе, все сходится, — задумчиво проговорил он. — Кстати, я не упоминал, что после смерти Джона Кеннеди мир захватили инопланетяне, а я их тайный агент? — Ты не веришь мне, — упавшим голосом сказала я. — Честное слово, Мэг, такая умная девочка, могла бы придумать что-нибудь пооригинальнее. — Хорошо, не веришь — и не надо. Это не так важно как… Сколько тебе лет? — А знаешь, я, пожалуй, готов поверить, что ты из другого времени или даже с другой планеты. Как ты можешь меня не знать?! В глазах Брайана промелькнуло какое-то странное выражение. Обида? — Не знаю, потому что ты умрешь в 27 лет! — крикнула я, но налетевший ветер швырнул слова мне в лицо, вместе с прядью волос. Отплевываясь, я краем глаза взглянула на собеседника. Он смотрел на меня так, будто я влепила ему крепкий подзатыльник. — Мне 27, — побледнев, прошептал Брайан. В его глазах был беспомощный испуг барашка, оказавшегося в центре волчьей стаи. Я до боли закусила губу, ругая себя за несдержанность. — Марианна говорила, что гадала по "И цзин" и увидела мою смерть, — дрожащим голосом сказал Брайан, переходя под конец фразы на шепот. Я подумала, что Марианна, кем бы она ни была, вероятно, тактичнейшая из женщин. Такая похоронах не постесняется спросить у присутствующих, почем те брали черный бархат. — Когда это произойдет? И как? — Я не знаю. Вдруг Брайан поморщился, как от зубной боли, схватил меня за плечи и встряхнул. — Какого черта ты ни хрена не знаешь? — заорал он и оттолкнул меня так, что я упала. Я взвизгнула и испуганно пригнула голову, опасаясь, что Брайан решит выместить на мне всю свою злость и страх, но повторного акта рукоприкладства не последовало. Вместо этого я услышала сдавленные рыдания, а через пару секунд он опустился на землю рядом со мной, плача и вопя, как трехлетний ребенок. Я прикрыла рот рукой, потому что чувствовала, что сейчас тоже заплачу — мое сердце ныло от тоскливого ужаса. Господи, во что же я ввязалась? Как я помогу ему совладать с его болью? Обычно мне приходилось говорить о смерти уже умерших людей, чьи близкие успели смириться со свершившимся фактом. Ни разу мне не доводилось сообщать о грядущей смерти, поскольку в свое время я благоразумно обошла стороной кафедру онкологии. Сейчас я была беспомощна и растеряна. Я подползла к Брайану и осторожно обняла его за плечи, не зная, как успокоить. Бедный падший ангел. Он обнял меня, уцепившись так крепко, будто надеясь, что в роковой момент я смогу удержать его на этом свете. — Я не хочу умирать, — хрипло шептал он в мои волосы. Не знаю, сколько мы так просидели. Брайан не скоро, но все же успокоился, и теперь просто всхлипывал мне в ухо. Я промерзла до костей, ноги затекли, но я не шевелилась, продолжая поносить себя последними словами. Зачем, зачем я ему сказала? Наконец, он поднял голову с моего плеча, поднялся и протянул мне руку, помогая встать. Мы молча пошли в дом. Зайдя внутрь, я бросила взгляд в зеркало и отметила, что после сиесты в лесу выглядела как партизан, неделю проведший на болотах. Меня отвлек звук, который скоро начнет преследовать меня в кошмарах — резкий вдох. И еще один. Что ж, пускай. Даже ангелам бывает так тяжко, что хочется закрыть лицо крыльями и разрыдаться; что перья хочется рвать от досады. Я прошла в соседнюю комнату, где Брайан сидел над дорожкой белого порошка, только что не зарывшись в него носом. Светлая челка завесила лицо, а руки были бессильно опущены. Я села рядом и уставилась в одну точку перед собой. Меня отвлек тихий щелчок — Брайан дрожащими пальцами поднес ко рту сигарету и закурил. Я обнаружила рядом пачку и тоже закурила, потому что нужно было чем-то себя занять. Я затянулась сигаретным дымом и долго не выдыхала его. Мне хотелось затуманить себе голову, чтобы мысли улетели далеко-далеко. Я не заметила, как уснула. Меня разбудила серия звонков в дверь, перемежающихся стуком. Открыв глаза, я вздрогнула, увидев маячившее в окне лицо мертвенно серого цвета. Нечто не двигаясь и не моргая сверлило меня взглядом. Несколько мгновений мы пялились друг на друга, после чего я узнала в нем гипсового Кристофера Робина, о котором мне вчера рассказывал Брайан. К слову о Брайане, тот спал, обрушил голову мне на плечо. Мы оба уснули сидя, поэтому не было ничего удивительного в том, что моя спина одеревенела настолько, что мне понадобится, как минимум, месяц занятий йогой, чтобы не остаться похожей на Квазимодо. Тем временем настойчивые визитеры разбудили и хозяина дома. Щурясь на свету, Брайан поднял лохматую голову. — Брайан, — завопили снаружи, — если ты сейчас же не откроешь, мы выломаем дверь! — By the pricking of my thumbs, something wicked this way comes, — сонно продекламировал Брайан. — Open locks, whoever knocks! [1] ______________________ [1] — фраза из четвертого акта пьесы "Макбет" Шекспира. Примерный перевод: "Пальцы чешутся. К чему бы? К посещенью душегуба. Чей бы ни был стук, падай с двери крюк." (пер. Бориса Пастернака)