Трое в Бентли, не считая блондинки

Осознав, что не сможет отпереть дверь силой мысли, подобно шекспировским ведьмам, Брайан поднялся на ноги, испытывая, судя по стону, невообразимые страдания, по сравнению с которыми танталовы муки казались верхом блаженства. Я протерла глаза и поняла, что пришло время сматывать удочки, пока хозяин дома не заставил меня мыть посуду в качестве расплаты за гостеприимство. Мне стало грустно от того, что придется расстаться с этим потрепанным симпатягой, которого получится ли увидеть вновь — неизвестно. Между тем, у меня самой на горизонте маячил экзистенциальный кризис. — Спасибо за гостеприимство, Брайан, — я поднялась на ноги, — кажется, мне пора. Он распахнул глаза так, что стал похож на очень удивленного персонажа аниме, но затем, вспомнив, что уговор был только на одну ночь, смиренно поджал губы. — Мы еще увидимся? Ну откуда же мне знать? — Конечно, увидимся, — честно соврала я, подумав о том, что после этого мне следует работать асфальтоукладчицей в аду. Навестить-то я его навещу, но не раньше, чем разберусь с собственными терниями. Ведь Брайан смотрел на меня этим невыносимым взглядом, словно я была его спасением, а быть чьим-то спасением — такое серьезное обязательство… Однажды я летела на самолете и решила внимательно прочесть инструкцию по безопасности. Меня удивило, что в случае путешествия с ребенком при резком снижении давления в кабине самолета требовалось надеть маску на себя и убедиться, что она работает, а потом — на ребенка. Я подумала: что за глупость, ведь ребенок — это самое дорогое для матери. Это все равно, что рваться к спасательной шлюпке на тонущем корабле, отталкивая стариков и детей. Позже, когда я познакомилась со своим будущим мужем, он объяснил, что если кинуться надевать маску на ребенка, не позаботившись о себе, то есть риск надеть ее неправильно. Или, если все же удастся натянуть ослабевающими пальцами маску на дитя, то можно не успеть надеть ее на себя и потерять сознание. Тогда ребенок от страха сорвет свою. С того момента я не раз убеждалась, что подобный алгоритм справедлив для любой жизненной ситуации. Как-то во время вскрытия я была вынуждена констатировать врачебную ошибку. Диагност прописал антибиотики двадцатилетнему юноше с покрасневшим горлом, решив, что это обыкновенное воспаление. Вскрытие показало, что у пациента был эпиглоттит, смертельно опасное заболевание, вызывающее сужение дыхательных путей. В беседе с врачом я выяснила, что он развелся с женой, из-за чего был рассеян в тот день и не осмотрел пациента как следует - вот и причина оплошности. А сколько в мире детей с травмированной психикой из-за того, что их родители чувствуют себя несчастными? Пока не наденешь маску на себя, ты никого не спасешь. — Пообещай! — потребовал Брайан, хватая меня за запястье. — Обещаю. — Нет, так не годится, — надулся он, после чего, оглядев мою руку, проворно схватил безымянный палец и стащил с него обручальное кольцо. — Беру это в качестве залога. Я задохнулась от негодования: мало того, что меня обвиняют во лжи, так еще и грабят средь бела дня. — Отдай! — я попыталась выхватить кольцо из его пальцев, но Брайан ловко отвел руку назад. — Я верну его прямо сейчас, если ты признаешься, что не собиралась возвращаться. — Да собиралась я! — Тогда у тебя будет возможность забрать его, — с этими словами он демонстративно надел кольцо на свой палец, где оно затерялось среди более маститых собратьев. Я удрученно проводила глазами символ супружеской верности, заговорщически сверкнувший на прощание в луче полуденного солнца. Брайан адресовал мне извиняющийся взгляд, мол, не я виноват, что люди перестали вызывать доверие. Я улыбнулась, пробормотала "Еще увидимся!" и, предоставив ему встречать посетителей, выскользнула во внутренний двор, откуда намеревалась выйти на дорогу, обогнув разлапистый дом, дабы оставить свое присутствие незамеченным. При свете дня лес был не так страшен, как ночью. Воздух успел прогреться и пропитаться запахом хвои. Папоротники, окружившие дом, колыхались как хвосты диковинных птиц, а рядом пестрели цветы — вереск, колокольчик и водосбор, похожий на падающую комету. На листьях растений сверкали капли росы, словно осколки зеркал, разбросанные в траве. Поодаль на лужайке я заметила еще две гипсовые фигуры, в которых узнала Винни-Пуха и Тигру. Наблюдая этот великолепный пейзаж и домик, увитый вьюнком до самой крыши, казавшийся снаружи игрушечным, я не могла не думать о его хозяине. Как бы мне хотелось узнать о нем побольше. Почему он живет так далеко от города, где научился так красиво играть, и почему он такой грустный? Здравый смысл подсказывал, что любопытство никогда не доводит до добра, оно, как говорится, сгубило кошку. А кое-чьего любопытства хватит на целый зверинец. Гадкий голосок уже уговаривал меня сделать пару шагов назад, спрятаться вон за тот пушистый папоротник и совсем немного подглядеть. Я начала догадываться, что Брайан не от хорошей жизни ни словом не обмолвился о своей группе, о которой он, как участник, должен был рассказать в первую очередь, не от хорошей жизни. Взять хотя бы тот факт, что в его доме не нашлось ни одной их пластинки. На сей счет у меня было две теории: либо он испытывал неконтролируемое отвращение к песням Rolling Stones, как некоторые люди не любят тараканов, либо ненавидел то, о чем они нелюбезно напоминали. Оставив терзания, я нырнула в кустистую флору. Через открытое окно террасы комната - пока что пустая - была как на ладони. И тут появились они. Хотя нет, сначала появились голоса, и я разобрала слова "давно не виделись", "мы по делу" и "ого, новая пластинка Джими Хендрикса!", но потом они тоже появились. Вместе с солнечным светом, теплым воздухом и запахом табака они вплыли в комнату, и ноги их не касались пола. Именно так мне хотелось бы описать появление легендарного Мика Джаггера, пусть еще не ставшего легендарным, и двух его коллег. Памятуя о том, как неистовствуют фанаты на концертах, я была уверена, что он сверхъестественная личность. Но тощий лохматый парнишка с такими пухлыми губами, при виде которых любая актриса от зависти съест каталог силиконовых имплантатов, лично у меня не вызывал никакого желания нарушить вторую заповедь. Двое других - к сожалению, запамятовала их имена - выглядели ничуть не представительнее: один лохматый с несвежим, наспех завязанным шейным платком и подбородком, алчущим встречи с бритвой, другой - еще один "человек в сером фланелевом костюме", которого если и можно было заподозрить в причастности к рок-группе, то разве что в качестве юриста. Тем временем музыканты расселись кто куда - Мик сел в колченогое кресло с позолоченной обивкой и деловито закурил, изображая безмятежность. Вот только его пальцы дрожали так, что любой врач диагностировал бы болезнь Паркинсона. Двое других устроились на диване напротив него. Все трое старались не смотреть на Брайана, который присел на край небольшого секретера спиной ко мне. — Слушай, чувак, — промямлил Мик, облизнув губы, — мы хотели сказать… В общем, у нас вот-вот будет тур… А ты… ну, все эти судебные иски могут создать кучу проблем… Даже если тебе да­дут визу, ты не сможешь поехать. Ты не ходил на репетиции, а нам нужно играть новые песни, ты же их совсем не знаешь… — Старик, ты уволен, — пришел на помощь Мику его небритый товарищ. — Все кончено. Повисла неловкая пауза, которая разрасталась, постепенно превращаясь в тягостное молчание. Брайан сидел неподвижно, ссутулив плечи, и за все это время не сказал ни слова. Первым не выдержал Мик, он поднялся с кресла, запахнув пиджак, надетый на белую рубашку с щегольским жабо. — Сто тысяч, — торопливо проговорил он. — Сто тысяч фунтов прямо сейчас за раз­рыв контракта и еще двадцать каждый год пожизненно - то есть столько, сколько будет существовать группа. И еще название… — Название остается за мной, — мот­нул головой Брайан. — Это я его приду­мал, вы не забыли? Так что если я захочу основать вторых "Rolling Stones"… На лице его товарищей отразился такой безнадежный ужас, словно они были рисоводами, секунду назад узнавшими о грядущей засухе. Брайан с пару секунд наслаждался эффектом. — Ладно, не парьтесь, — невесело усмехнулся он. — У меня есть планы. Мы поду­мываем кое-что сделать с Хендриксом. Мик, облегченно вздохнув, подошел к Брайану и похлопал его по плечу. Последний даже не шелохнулся. — Счастливо, Брайан. Заходи к нам в студию, чувак. Он направился к выходу. Остальные двое молча пожали ему руку и проследовали за Миком. Я мысленно погладила светловолосую макушку Брайана и уныло поплелась в обход дома, как и планировала несколько минут назад. После этой отвратительной сцены, свидетельницей которой я стала, у меня скисли остатки настроения. Я с трудом продралась сквозь заросли к дороге, жалея, что не имею привычки носить в кармане мачете. Едва ступив на гравий и оглядев одежду в поисках репейника, большого любителя проехать "зайцем" на ком-нибудь, я заметила три пары глаз, чей недоуменный взгляд был обращен на меня. Оказывается, я вышла в нескольких футах от синего Бентли, на котором, очевидно, прибыли доморощенные парламентеры. Будучи девой стыдливой, болезненно воспринимающей повышенное внимание к своей персоне, я постаралась как можно скорее покинуть поле их зрения и быстро зашагала в противоположном направлении, делая вид, что заинтересована пейзажем. Вот балда, надо было дождаться, пока они уедут! Тем временем за моей спиной произошло небольшое аутосовещание. Я уловила слова "журналистка" и "#$%, они достали!". Яростный возглас "Держи ее!" и звук приближающихся шагов подействовали на меня, как слово "шашлык" на овцу. В моей памяти всплыли статьи, где говорилось о знаменитостях, зверски избивших журналистов их же фотоаппаратурой, а поскольку фотоаппаратуры у меня не было, то я могла рассчитывать на удар, скажем, куском ржавой арматуры. Я бросилась бежать, на ходу выкрикивая, что джентльмены ошиблись, и я не имею никакого отношения к СМИ. Пробежав ярдов десять, я оглянулась и взвизгнула, потому что один из преследователей был от меня на расстоянии вытянутой руки. Одним броском, который вызвал бы завистливый вздох у профессионального регбиста, он толкнул меня в спину и повалил на землю.