Трое в Бентли, не считая блондинки

Застонав, я осторожно пощупала голову — шишка будет размером с кедровую. Нападавший придавил меня своим весом, поэтому к головной боли прибавились жалостливые завывания позвоночника. — Что ты успела снять? Отдавай все! Где твоя камера? Что ты слышала? Казалось, вопросительные знаки, которые юноша сдерживал в течение всей жизни, одновременно ринулись на волю. Я что-то мямлила в оправдание, но он так увлекся сочинением вопросов в мой адрес, что ответы нимало его не интересовали. Наконец, он схватил меня за плечо и развернул к себе лицом. — ааааАААА!!! — завопил он без перехода и отскочил в сторону. В нападавшем я узнала лохматого черноволосого парнишку, чей шейный платок от бега сбился набок. Тут же подоспели его товарищи. — Кит, что ты орешь? — спросил Мик, переводя взгляд с парализованного ужасом друга на меня. Ну конечно! Как же я могла забыть — его зовут Кит Ричардс. Года три назад я читала о том, как эта акула рок-н-ролла феерически навернулась с пальмы, и вообще периодически натыкалась на статьи с его жизнеописанием, свидетельствующим, что злоупотребление всем, чем только можно злоупотребить, отнюдь не гарантирует преждевременную смерть. Сейчас Кит смотрел на меня так, словно я была чудовищем, которое приходит за плохими детьми. А в глубине души он знал, что был очень плохим ребенком и давным-давно заслужил личного монстра. — Она… — Кит ткнул в меня дрожащим пальцем, — она мертва! Мои внутренности покрылись коркой льда — ведь именно этой теории я и сама придерживалась в начале своего приключения. А что если это правда? Не может же двум людям ни с того ни с сего привидеться одно и то же? Мик на мгновение возвел очи горе, после чего вновь взглянул на Кита и даже изобразил дружелюбную улыбку. Причем постарался изо всех сил, чтобы это не была улыбка санитара, завязывающего смирительную рубашку, а скорее улыбка психоаналитика, который предвкушает солидный чек. — Она не может быть мертва, потому что… жива, — сказал Мик, проявляя чудеса логического мышления. Если бы Джордж Буль услышал его сейчас, старик подошел бы побрататься. — Ты не понимаешь, — пробормотал Кит, и вдруг его глаза загорелись идеей. Судя по лихорадочному блеску, идея была столь же революционна как и та, что осенила Альфреда Нобеля при работе с нитроглицерином, в результате чего человечеству был дарован динамит. Кит запустил руку в карман, извлек оттуда пакетик с круглыми белыми таблетками-пуговками, о назначении которых я смутно догадывалась. Пока я настороженно пятилась, Кит вскрыл пакетик и щедрым жестом осыпал меня его содержимым. Задорно подпрыгивая, пуговки сбрякали по гальке. Я брезгливо поморщилась. — Что это? — Экстази. — И что мне с ними делать? — Считать. — Что? Кит ничуть не стушевался, когда в него вонзились три пары глаз, в которых отчетливо читалась жажда объяснений. — Легенда гласит, что если нечисть наткнется на своем пути на мешок риса, то непреодолимая сила заставит ее пересчитать все зерна. Это не рис, конечно, но их тоже можно считать. Я растерянно хлопала глазами, не зная, смеяться или плакать. Собеседник стоял явно в предвкушении того, что я вот-вот опущусь на четвереньки и примусь пересчитывать рассыпанные таблетки. Его товарищи критически оглядели меня — а вдруг, в самом деле, примусь? — Кит, с чего ты вообще взял, что она… мертва? — поинтересовался тот, чьего имени я по-прежнему не знала. Уголки его рта были опущены вниз, из-за чего лицо казалось немного грустным. Он напоминал одного из тех трогательных клоунов, что в изобилии обретаются на улицах Парижа и, вращая выразительными глазами, пытаются выбраться из невидимого куба. — Ну… я просто… — блистая косноязычием начал Кит, осознавая, что паром его убеждений вот-вот разобьется об айсберг здравого смысла, — я ее… в общем… этой ночью закопал… на кладбище. — И зачем вы это сделали? — спросила я, надув губы. - Мы с Анитой ехали от друзей, и вдруг смотрим — ты лежишь посреди трассы, вся в крови. Ну и решили, что ты мертва. — Что, и пульса не было? — ужаснулась я. — Да мы не слушали его, пьяные были вдрызг, — признался Кит. — Мы и свой-то вряд ли бы нащупали. — И вы? Решили? Меня? Закопать? — А что еще было делать?! Скажи спасибо, что не забросили в крематорий. До него, между прочим, было ближе. Я прикрыла глаза, чувствуя себя санитаром во время первого дежурства в сумасшедшем доме. — Прямо так закопали? Даже без гроба? — осторожно уточнил Мик, сделав едва заметный шаг в сторону от друга. Кит хлопнул себя по лбу. — Точно! Я вчера был у Джима… — У него кто-то умер? — Нет, это я просто издалека начинаю. Джим рассказал, что они с Памелой ездили в Новый Орлеан, а эта сучка взяла с собой свою мохнатую шавку — ну, помнишь, ту, которая тявкала, не затыкаясь? Так вот, как-то вечером они гуляли вдоль Миссисипи, где плавали аллигаторы, один из них не выдержал визгливого лая и махом проглотил псину. Короче, Джим кому-то там приплатил, и того аллигатора выловили. Вскрывать не стали — собаку, ясное дело, уже поздно спасать — но зато из кожи рептилии сделали крутой чехол для контрабаса, и вчера Джим подарил его мне. — У тебя же нет контрабаса, — опешил Мик. — Зато в нем удобно носить вещи. Я хотел взять его в тур вместо чемодана. Я не выдержала и залилась хохотом с нотками истерики. Подумать только — меня похоронили в чехле для контрабаса, сделанном из аллигатора, который сожрал чью-то собаку. — Зря ты это, Кит… — проронил печальный юноша. — Да я уже понял, но говорю же, пьяные были… — Я имею ввиду, зря ты разбросал здесь экстази. У Брайана чуть ли не ежедневно бывают полицейские, которые только и делают, что ищут повод обвинить его в незаконном хранении. Поэтому немедленно собери все 37 таблеток. Кит вздохнул, присел на корточки и начал собирать в ладонь белые кругляшки, а его товарищи обратили внимание на меня. Произошло то, чего я боялась больше всего. — Тебя что, машина сбила? — спросил Мик. Я замялась, мучительно обдумывая ответ. Сказать правду? Что-то мне подсказывало, что эти господа вряд ли примут мои слова за чистую монету, не станут ни удивляться, ни шутить. Я подпишу приговор сразу троим, если скажу "Пустяки, я всего лишь оказалась вовлечена во вращательное движение, позволившее мне описать траекторию, замкнутую во времени". В этом случае мой муж навсегда утратит супругу, я лишусь свободы — ибо джентльмены, несомненно, подхватят меня под белы рученьки и отконвоируют в дурку — а Брайан окончательно утратит веру в людскую честность. Умные мысли обходили мой перепуганный разум. Наконец, пауза затянулась настолько, что все, что бы за ней ни последовало, будет автоматически расценено как ложь. — Так и знал, что журналистка! — объявил Мик тоном Джулиана Ассанжа, заполучившего секретные депеши об американских войсках в Ираке. — Мы сдадим тебя в полицию за нарушение неприкосновенности частной жизни! Я нахмурилась, поскольку ситуация из сложной грозила эволюционировать в катастрофическую. У меня при себе не было ни паспорта, ни какого-либо другого удостоверения личности. Если попадусь копам, то не видать мне свободы, как вампиру полуденной прогулки по пляжу. По сравнению с этим даже избиение арматурой покажется пикником в оранжерее. Я снова дернулась в попытке убежать, но Мик с кошачьей ловкостью подскочил ко мне и схватил меня за ухо. — Оууу, — взвыла я, когда он пребольно скрутил его. — Я сказал, ты пойдешь с нами. С этими словами он направился к машине, а я поковыляла следом, ибо пальцы, выкручивающие ухо, не способствуют грациозной походке. — Вы совершаете большую ошибку, — скороговоркой произнесла я. — Ну, разумеется. Это было плохое начало, но я не теряла самообладания. Устроившись на заднем сидении, я решила, что придется выкладывать все начистоту. Честному ответу существовала лишь одна альтернатива — пожизненное заключение и смерть в неволе. Однако, следовало подобрать наиболее убедительную формулировку, обдумать интонацию, выражение глаз и прочие невербальные факторы. Мысли жужжали в голове, как рой пчел. Задумавшись, я по привычке достала из кармана айфон, чтобы проверить наличие новых сообщений, позабыв, что сейчас с большей вероятностью можно было ожидать появления сосулек в аду. Вдруг меня осенило. Я быстро ткнула пальцем на красный значок с изображением ноты и принялась инспектировать свой плейлист, изредка морщась и задаваясь вопросом "А это как сюда попало?". Наконец, я отыскала то, что нужно — песню "Satisfaction", к которой прилагалась обложка альбома — какого-то современного переиздания, где этим светилам рок-музыки было за шестьдесят. При этом выглядели они на все сто. Лет. Я тихо покашляла, привлекая к себе внимание, и протянула телефон собеседнику. — Что это? — спросил Мик, принимая его из моих рук. — Посмотрите на экран, — подсказала я. Мик опустил глаза и долго разглядывал экран, словно микробиолог амебу, которая только что ему подмигнула. Его нижняя челюсть в скором времени обещала встретиться с ключицей. Наконец, экран погас, спустя положенные две минуты. Мик часто заморгал, словно пытаясь стереть увиденное с сетчатки, и медленно повернулся ко мне. — Посмотрел, теперь готов послушать. Я отбарабанила объяснение тем же тоном, каким в седьмом классе рассказывала у доски монолог Джульетты: топорно, мямля, комкая слова, но блистая отменным знанием текста. Кит, который был за рулем, но при этом все слышал, остановил машину и повернулся ко мне. — Чего это ты там ему показала? — потребовал он. Я включила экран телефона, отыскала нужное изображение и дала ему. Через плечо Кита в экран посмотрел и третий музыкант, который единственный на фотографии был абсолютно седым. Эти двое тоже пялились в экран до победного конца, то есть до тех пор, пока он не погас. С минуту никто из нас не отваживался заговорить. Молчание распухло, будто мокрая вата, и, казалось, заслонило собой небо. — Я одного не понимаю… — проронил Кит, на его лице была такая задумчивость, словно он пытался в уме доказать теорему Ферма, — почему я один похож на гребанный чернослив? Мик посмотрел на меня взглядом, способным заморозить лаву в жерле вулкана. — Это хреновый розыгрыш. — Я говорю правду. Вот это мобильный телефон, — тараторила я, потрясая детищем Стива Джобса, — лет через десять и у вас примерно такие появятся. А то, что вы видели на экране — это, действительно, вы в будущем. У меня тут даже песенка есть. Я ткнула на экран и из динамиков послышался гитарный рифф, которому суждено прославиться и полюбиться во всем мире: "Дум-дум ду-ду-дум ду-ду-ду-ду-дум-дум…". Музыканты обменялись растерянными взглядами. — Из какого ты, говоришь, года? — уточнил Кит. — Две тысячи девятого. — И что, там все путешествуют во времени? — Никто никуда не путешествует. Для нас это такая же фантастика, как и для вас. Более того, ученые даже доказали невозможность межвременных перемещений. Я собралась было поведать ему про парадокс убитого дедушки, как вдруг осеклась. Ну конечно, ученые! Мне не с балалаечниками надо ошиваться, а обратиться к светлейшим умам современности. Один из них, насколько я знала, как раз должен обретаться неподалеку. Относительно. — Мне нужно в Кембридж, — провозгласила я. Оставалось надеяться, что профессор Стивен Хокинг еще не утратил способность говорить, иначе это могло осложнить и без того непростую ситуацию. — Какой, на хрен, Кембридж! — воскликнул Кит, — ты не уйдешь, пока не выложишь все от и до. Так что, через сорок лет мы будем живы и популярны? — А я женат? — вклинился Мик. — Наверное. Не знаю. — Какой будет наша музыка через десять лет? А через сорок? Сколько альбомов мы запишем? — Я получу какие-нибудь награды? Они уставились на меня так, словно с моего языка вот-вот готов был сорваться секрет мироздания. Для полноты картины не хватало лишь нарастающей барабанной дроби. — Я не знаю. Воцарилась такая тишина, что можно было услышать, как с громкостью ракетного двигателя стрекочут кузнечики. — Расскажи хотя бы то, что знаешь. — Ничего не знаю, — смущенно пробубнила я. — Мы тебе что, совсем не интересны? — надулся Мик. Я вздохнула, отмечая, что популярность отнюдь не способствует изменению характера в лучшую сторону. Если он так недоволен тем, что я ничего о них не знаю, то что бы он сделал, если бы я на-гора выложила всю подноготную, какую только могут узнать фанаты о своих кумирах? Убил бы, наверное. — Вы мне более чем интересны, но ведь любой человек имеет право на личную жизнь. Вот, например, некоторые люди носят слуховые аппараты, но это не означает, что я должна их выкручивать. Собеседники, казалось, были озадачены последним аргументом и пытались понять, относится ли он персонально к ним. — Зачем тебе в Кембридж? — поинтересовался самый немногословный, пристально глядя на меня большими синими глазами. Я была уверена, что если он и поверил мне, то потому, что сумел заглянуть этими глазами прямо в мою голову. — Хочу попробовать встретиться с одним ученым. Насколько я знаю, он преподает на кафедре теоретической астрономии. — Если хочешь, я тебя отвезу в Кембридж, но в этом случае, полюбопытствую, что скажет твой ученый. — Нет, Чарли, так не пойдет! — возразил Кит. — Ты там выведаешь секреты этих шаманов в белых халатах, сгребешь свою Ширли-мырли и дашь деру в какой-нибудь две тысячи-хрен-знает-какой год. А мы останемся без барабанщика! — Кит, во-первых, прекрати так называть мою жену. А во-вторых, не говори ерунды. Я более чем уверен, выяснится, что путешествия во времени невозможны, а у леди просто причудливый бред. Я задохнулась от возмущения. — Короче, я с вами, всегда хотел в будущее, — тоном отъявленного авантюриста сообщил Кит. — Да вы что, охренели?! — вскричал, наконец, Мик. — Никто никуда не поедет! Не хватало вам сорвать репетиции перед самым туром! Штаты, мать вашу, это не вшивая Европа! А она, — тычок в мою сторону, — пусть валит куда угодно хоть сейчас! — Тебя забыли спросить, — набычился Кит, — мамочка нашлась. Сказали — поедем, значит, поедем! Мик откинулся на спинку сидения и устало прикрыл глаза ладонью. — Только попробуйте сорвать мне тур, и я клянусь, вы пожалеете о той ночи, когда ваших родителей потянуло на альковные утехи, — простонал он.