Трое в Бентли, не считая блондинки

Не видя ничего вокруг из-за мутных слез, застеливших глаза, я неслась к выходу из нехорошего дома, натыкаясь на углы и уронив по пути стул. Шум привлек хозяина дома. — Мэг, куда пошла? Даже не взглянув на него, я продолжила путь, силясь вспомнить, где выход из этого грешного лабиринта комнат. — Мэг! — снова рявкнул Мик. На этот раз его въедливый голос был ближе, отчего я запаниковала. Я попробовала перейти на бег, но он схватил меня за руку, заставив вскрикнуть. Вероятно, мне теперь потребуются годы сеансов психотерапии, чтобы привыкнуть к чужим прикосновениям, в особенности — прикосновениям мужчин. Мик что-то говорил, даже кричал, постоянно повторяя мое имя, но я не слушала и беспомощно дергала рукой, думая о том, как бы поскорее разорвать этот физический контакт, доставлявший мне больше дискомфорта, чем доставил бы топор в спине. Наконец, я не сдержалась и, зажмурившись, изо всех сил впилась зубами в пальцы своего обидчика. Мик вскрикнул и принялся вырывать свою руку из моего рта. Шипя и сквернословя вполголоса, он дергал кистью из стороны в сторону и даже чем-то оцарапал мне подбородок, но я сжала зубы, как голодная собака, урвавшая шмат сочной говядины с хозяйского стола. Осознав тщетность своих попыток, Мик схватил меня за шиворот и несколько раз тряхнул. Я позволила ему отдернуть руку, отшатнулась и с мрачным удовольствием посмотрела на краснеющий след от своих зубов. Я невольно обратила внимание на его мизинец, где красовался вычурный перстень с выгравированным на нем двуглавым чудовищем. Больно поцарапал! Я снова кинулась к двери. Добравшись, я остервенело задергала ручку, сначала тихо хныкая, а затем крича, чтобы меня выпустили. "Выбраться! Уйти! Убежать!", билось у меня в голове. Не знаю, сколько времени я беспомощно скреблась в дверь, всхлипывая и что-то выкрикивая, но вскоре я почувствовала колоссальный упадок сил и — о нет! — подступающую апатию. Только не это! — Мэгги, ну ты чего? — ласково заговорил Мик. Я резко обернулась и вперила в него взгляд, каким Папа Римский смотрел на Лютера. Я старалась не мигать, чтобы показать, что не теряю бдительности, и черта с два он ко мне еще раз прикоснется. Мик миролюбиво протянул мне прозрачный стакан, на треть наполненный водой. — Выпей, это успокоительное. Мой воспаленный мозг моментально аггравировал последний термин до "снотворное", поэтому я, взвизгнув, саданула кулаком по стакану. Послышался плеск воды и бряк стеклянного стакана по деревянному полу. — Открой дверь, - промямлила я. — Дура, куда ты пойдешь — ночь на дворе! Сейчас же успокойся, пока я не вызвал полицию! Я начинала тихо сходить с ума. Мне до слез, до хриплого воя, застрявшего в горле, хотелось оказаться снаружи. Я подняла с пола стакан и швырнула его в стену. Раздался характерный звук бьющегося стекла. — Выпусти меня! — заорала я. — Успокойся, сумасшедшая! Выпускаю! Мик несмело прошел мимо меня к двери, на ходу доставая из кармана ключ. Едва щелкнул замок, и дверь приоткрылась, как я со всех ног рванула на крыльцо, преодолела несколько ступенек, из-за спешки слегка подвернув ногу, и бросилась бежать по Чейн-уок, залитой светом фонарей. Я куда-то свернула, потом еще раз и еще. Когда от бега закололо в боку, я остановилась, села на асфальт и, спрятав лицо в ладонях, дала волю рыданиям. Кажется, я с детства так не плакала — громко, навзрыд, словно ничего хуже того, что случилось, не могло произойти. Обдумывать свое отвратительное приключение не хотелось, да и не получалось. Я помнила только свой гнев, чувство унижения и растерянности, но, к счастью, никаких подробностей. Мне до смерти хотелось принять душ, а в груди клокотало навязчивое желание найти возможность исправить прошлое, снова вернуться на сутки назад и все сделать по-другому. Я никогда в жизни не предполагала, что подобное может произойти со мной. С кем угодно, только не со мной, ведь у меня был мой Руперт, который всегда меня защищал. Больше всего мне сейчас хотелось оказаться рядом с ним, уронить голову ему на плечо и не думать о завтрашнем дне. От плача вскоре заболело горло. Я сидела, тупо уставив взгляд на стену дома, стоявшего через дорогу, и не заметила, как на улице кроме меня появился кто-то еще. Я лишь услышала, как сбоку от меня шаркнула об асфальт подошва. Посреди тротуара стоял мальчик лет семи-восьми с копной светлых волос и широкоскулым, по-кукольному бледным лицом, на котором читалось недоумение. — Мэм, почему вы плакали? — просто спросил он, отчего я смутилась. Незачем детям становиться свидетелями взрослых проблем, у них и так все худшее впереди. — Да так, подралась кое с кем, — улыбнувшись, перешла я на детский язык, и тут же поинтересовалась. — А ты чего один по ночам бродишь? — Я маму ищу. — Ты потерялся? — Нет, это она потерялась. — Почему ты не обратился в полицию? — Я лучше сам ее отыщу, — отмахнулся мальчуган, — а то в прошлый раз они ее куда-то увезли и вернули только через два дня. А мне это время пришлось сидеть в каком-то доме, где от стен отваливалась краска, а под подушкой ночевали тараканы. Лучше бы к папе отвезли. — А где он? — Не знаю. Живет за городом. Но я надеюсь, что когда-нибудь он оттуда вернется. — Ясно. А мама что же, не в первый раз теряется? — Нет, конечно. Она постоянно теряется, а я нахожу ее, — гордо заявил юный Алан Пинкертон. — Она обычно либо в "Свином ухе", либо в "Бонасере", либо в "Джу-джу". Еще она иногда в "Big Easy" бывает. "Свиное ухо" я уже проверил, осталось еще три бара. Я не могла поверить своим ушам. Выходит, мать этого мальчугана была любительницей заложить за воротник, а ребенок вынужден был ночь напролет разыскивать ее и, скорее всего, вести пьяную домой. Да что же за мракобесие вокруг меня творится? — Как тебя зовут? - спросила я. — Джулиан. А вас? — Мэг. Джулиан, скажи, кто-то из родственником может тебе помочь? Это ведь не дело - ходить по ночам совсем одному. Мальчонка нахмурился, будто перемножал шестизначные цифры в уме, после чего пожал плечами. — Никого. Я поджала губы, чтобы опять не расплакаться. — Давай вместе поищем твою маму, хорошо? — "А когда найдем, я с ней немного поболтаю", мысленно добавила я. Джулиан обрадованно закивал. — Ты знаешь, где мы сейчас? - спросила я. Он ткнул пухлым пальчиком в табличку на доме, где значилось "Полтонс сквер". — Сейчас нам вон туда, в сторону Кинг-роуд. Как только я поднялась на ноги, Джулиан взял меня за руку. Я покрепче ухватила его ладошку, и мы с ним рука об руку зашагали, молча радуясь присутствию друг друга. Улица, по которой мы шли, походила на переулок в каком-нибудь провинциальном городке. Освещенные участки под фонарями соседствовали со сгустками тьмы, зато впереди, на Кинг-роуд, лучились светом витрины магазинов, словно огромные фонари, старавшиеся завлечь как можно больше мошкары. Меня всегда удивляло то, как престижные районы в Лондоне уживаются рядом с трущобами. Город напоминал сэндвич, собранный из свежего хлеба и увядшего салата, черной икры и дешевого вонючего сыра. — Нам сюда! — воскликнул Джулиан, когда мы свернули на Кинг-роуд, и указал на небольшой бар из тех, куда помещается не больше пяти столов, между которыми получается протиснуться разве что боком, и барная стойка, под которой предусмотрительный бармен всегда держит ружье на крайний случай. "Big Easy" гласила покосившаяся вывеска. Казалось, подует ветер — и она обрушится на голову потенциальному клиенту. Зайдя в помещение, я поморщилась от запаха табака, который был таким густым, что еще немного, и его можно было бы увидеть. Кто-то из немногочисленных посетителей громко разглагольствовал о жизни в таких выражениях, услышав которые самый либеральный журналист поверил бы в необходимость цензуры. Но, по крайней мере, никто не танцевал на столах, хотя вполне возможно, что вокально-танцевальная программа уже закончилась, поскольку через пару часов, по моим расчетам, должно было наступить утро. — Вон моя мама! Вон там, за дальним столиком, — затараторил Джулиан, вцепившись маленькой ручонкой в кружева на моей рубашке и увлекая меня за собой. На нас хмуро зыркнул бармен, протиравший стаканы полотенцем неопределенного цвета, которое он, вероятно, использовал в качестве прихватки, половой тряпки и решета. Я вежливо поздоровалась, но он ничего не ответил. Когда мы дошли до конца зала, Джулиан выпустил мою руку и прижался к женщине, которая сидела, закрыв глаза и подперев голову кулаком. Ее длинная челка свисала черными сосульками почти до самого носа. — Как ее зовут? — шепотом спросила я Джулиана. — Пэт, — прошептал он в ответ. — Пэт, вставайте, — я потрясла ее за плечо, — вас ребенок потерял! Она подняла глаза, и я увидела, что Пэт совсем молодая девушка, но ее неопрятный вид и оплывшее лицо прибавляли ей лет десять. — Кто вы? — спросила она. Мельком оглядев меня, Пэт уставилась в стену, и взгляд ее увяз в разлапистой цветочной гирлянде на выцветших обоях. — Меня зовут Мэг, — я старалась говорить как можно четче, — ваш сын очень волнуется за вас. Вставайте, я провожу вас до дома. Пэт засопела и снова опустила голову так низко, что ее лоб едва не встретился со столешницей, но Джулиана, ластящегося к ней, все же приобняла. — Я никуда не пойду, — пробормотала она. — Джулс может не волноваться, я все равно плохая мать. Он не много потеряет, если меня не станет. — Мамочка, я тебя очень люблю, — заверил ее сын, уткнувшись ей в колени. Пэт нетвердой рукой погладила его по волосам. — Пэт, мне кажется, подобные вещи не стоит говорить при детях, - наставительно произнесла я, злясь, что она не понимает таких элементарных вещей. От дыма начало щипать в глазах, поэтому мне хотелось как можно быстрее покинуть заведение. — Давайте я все-таки провожу вас домой. — Слушай, это не твое дело! — вспылила Пэт. — Ты вообще кто такая, чтобы читать мне нотации, а? Архиепископ Кентерберийский? — На ваше несчастье я придерживаюсь убеждения, что чужих детей не бывает, поэтому не могу пройти мимо ребенка, который разыскивает ночами свою мать-пьяницу, чтобы приволочь ее домой, — я почувствовала, что моя кровь вот-вот достигнет критической температуры. — Прекрати его мучить! — А когда его отец прекратит мучить нас обоих? — Его здесь нет. Не перекладывай ответственность. Пэт хотела что-то ответить, но, всхлипнув, разрыдалась, уткнувшись лицом в макушку сына. - Она всегда плачет с тех пор, как ушел отец, - шепотом пояснил Джулиан, хотя в шепоте не было необходимости — своими рыданиями Пэт мастерски воспроизводила звучание двигателя Су-35 в режиме скоростного воздушного боя. На нас стали оглядываться посетители, которым мы, определенно, мешали. Я заставила Пэт подняться и, сжимая ее плечи, повела к выходу. Джулиан поплелся следом. На улице, глотнув свежего воздуха, она немного успокоилась. — Ну что, Вергилий, веди нас, — обратилась я к Джулиану, который вряд ли оценил мою метафору, но, тем не менее, уверенно зашагал вниз по Кинг-роуд. По-прежнему поддерживая Пэт, я пошла следом. Мы брели вдоль нескончаемого ряда магазинов, на сверкающих витринах которых высились ворохи перчаток, лежали сугробами горы платьев, начищенные медные сковородки своим блеском соперничали со столовым серебром, лупоглазые куклы с надеждой смотрели на прохожих, ожидая, когда же их вызволят из стеклянного плена. Вскоре мы свернули на Олд-черч-стрит, оттуда на Юг-Парейд, где обнаружился целый квартал, занятый маленькими двухэтажными домиками из красного кирпича. Первый этаж каждого из них был оснащен ролл-ставней, благодаря чему можно было сделать вывод, что это гаражи состоятельных людей. К моему огорчению, Джулиан направился к именно туда, отыскал между первым и вторым гаражом лестницу, ведущую на второй этаж, и засеменил по ступенькам. Мы с Пэт поднялись следом. Помещение на втором этаже состояло из двух смежных комнат, разделенных тонкой картонной стеной, оклеенной пожелтевшими обоями. Пространство было заставлено мебелью с продавленными сидениями, в углу стоял потрескавшийся деревянный стол, под одну из ножек которого подсунули книгу "Что надо знать об эндшпиле". Единственным украшением здесь была висевшая на стене фаянсовая пикси, рыжеволосая и с длинным курносым носом. Я усадила Пэт на кровать, а сама, потирая затекшее плечо, опустилась в кресло. — Только не откидывайся, — предупредил меня Джулиан, — у него спинка еле держится. Он убежал куда-то в комнату за картонной перегородкой и вышел с листом бумаги в руках. Я мельком заметила, что он весь разрисован детскими каракулями, теми, которые получаются, когда дитя особенно старается. — Мам, смотри, что я нарисовал, — сказал он, протягивая рисунок Пэт, - это тебе. Красиво? Пэт поморщилась. — Джулиан, отстань! Не видишь, в каком я состоянии! — рявкнула она, но тут же исправилась и добавила более миролюбиво, — я завтра посмотрю, сынок, хорошо? Иди спать. Джулиан кивнул и, сжав от обиды кулачок, скрылся за картонной стеной. Пэт смущенно посмотрела на меня. — Спасибо, — пробормотала она. — Ты не подумай, такое не каждую ночь случается, просто сегодня… — она всхлипнула, — произошло кое-что нехорошее. — Да уж, дурацкий день, — согласно кивнула я и поднялась было на ноги, дабы более не докучать бедолаге своим присутствием, как вдруг мой взгляд зацепился за фотографию в деревянной рамке, стоявшую на колченогом столе. На правый верхний угол рамки был приклеен аляповатый розовый бантик, а снизу нарисовано несколько сердечек. Но все это было не важно по сравнению с тем, что было изображено на фотографии. На ней были Брайан и Пэт, обнявшиеся и счастливо улыбающиеся. Не веря своим глазам — а на то у меня была причина, поскольку я уже больше суток не могла нормально выспаться - я нагнулась, чтобы поближе рассмотреть фотографию. Я даже протерла глаза, но результата эти манипуляции не принесли, влюбленные — а герои фотографии выглядели такими счастливыми, что иначе быть не могло — находились на том же месте и так же широко улыбались. — Это Брайан Джонс? — ошарашенно выдохнула я. — Он самый, — грустно улыбнувшись, подтвердила Пэт. — Надеюсь, ты сейчас не повалишь меня на пол с целью выдрать мне волосы и расцарапать лицо? — Нет, Пэт, не повалю. А Брайан знает, что у него есть сын? — Конечно, он знает! Помню, в день рождения Джулса Брайан продал свою коллекцию пластинок и на эти деньги купил цветы для меня и одежду малышу. Но все это было словно в другой жизни, которую разрушила эта сучка Палленберг, чтоб ей подохнуть от своей наркоты, на которую она их подсадила! Брайан теперь из-за нее страдает… Мне тоже захотелось разразиться проклятиями, но не в адрес девицы Палленберг, а в адрес самого Брайана. Я закрыла глаза и досчитала до десяти, огромным усилием воли подавляя человеконенавистнические порывы. "Бедный" Брайан настолько несчастен, что сидит в собственноручно выстроенном аду, нюхает кокаин и спивается, начисто забыв о женщине, которая его, кажется, любит! Черт подери, да как он смеет говорить об одиночестве, когда у него есть сын, который ждет его возвращения? — Недавно я гадала о его судьбе, — продолжила Пэт, тоже наклоняясь поближе к фотографии, — и мне выпала триграмма "смерть от воды". Боже, как я хочу его увидеть и убедиться, что с ним все в порядке! Я отшатнулась от фотографии. Смерть от воды… Ну, конечно! Я с самого начала знала, от чего умрет Брайан, но напрочь забыла. Вот растяпа! Он утонет в своем бассейне, то ли по пьяни, то ли накидавшись наркотиками. Я вспомнила, вот только что это меняет? Я пристыженно съежилась, понимая, что по-хорошему стоит все рассказать Пэт, но… мое ли это, в действительности, дело? С ходом истории шутки плохи, можно наворотить такого, что потом всем человечеством будем расхлебывать. Если Брайану суждено умереть, значит, так тому и быть, я не стану вмешиваться и брать на себя ответственность за дальнейший ход событий. Пэт проследила за сменой выражений на моем лице. — Все в порядке? — Угу. — Кстати, а ты-то сама что делала на улице ночью? Да еще и с такими украшениями, — она кивком головы указала на синяки на моих запястьях, такие яркие, что издали их можно было принять за гранатовые браслеты. — Да так, — я махнула рукой, незаметно натягивая рукава рубашки до ладоней. Мы с Пэт несколько минут провели в молчании, размышляя о тяжкой женской долюшке, после чего я снова дала задний ход и поспешила откланяться. Вторая попытка оказалась более успешной. После того, как Пэт скомкано поблагодарила меня, я ретировалась из ее неуютной обители, перед выходом бросив взгляд на часы — почти четыре утра. Оказавшись на улице, я оглядела светлеющее небо, и тоска — нет, не ушла совсем — но отступила на шаг. Я по-прежнему намеревалась попасть в Кембридж - помирать, так во благо науки.