Отчаянная

      Когда я открыла глаза, меня ослепила белизна четырех стен. Еще и эта назойливая лампа на потолке. Зажмурившись, я попыталась отбиться от этой временной слепоты и сконцентрировать взгляд хоть на чём-нибудь, что не обладает этим жутким белоснежным цветом. Не получилось. Вокруг все белое: кровать, умывальник в углу, ширма и миниатюрный унитаз за ней. Все, больше здесь ничего нет, даже окон, выходящих на улицу, только дверь напротив, в которую встроено маленькое окошко. Для чего оно? Нам, как каким-то зверям будут выдавать еду через него? Ожидаемо. Нас бояться, ведь жители дистриктов для них те же животные, только в человеческом обличии.       Повернув голову, я замечаю, что в мою руку воткнута игла, а рядом с кроватью стоит огромная стойка, к которой прикреплены мешочки с прозрачной жидкостью. Кажется, это называется «капельницей», хотя не уверена. Помню, что у мамы есть подобная вещь, ну, разумеется самодельная. Пытаюсь встать, но эта игла неприятно тянет кожу, поэтому недолго думая, я вынимаю ее. С отвращением смотрю на маленькие капли крови и незамедлительно заклеиваю ранку обратно пластырем. Голова продолжает слегка кружиться. В теле чувствуется слабость.       С трудом пытаюсь вспомнить, что случилось до того, как я оказалась в этом замкнутом пространстве. Произошедшее наваливается на меня внезапно. Жуткое осознание бьет по мне, словно разряды тока, и я подключаю все свои силы лишь бы держать себя в руках и не завопить во все горло от отчаяния.       Во мне растет новая жизнь. Часть меня. Часть Пита.       Или…       Нет. Если я беременна, то это ребенок Пита. Я уверена в этом. Да. Да только Пит. Я верю в это, и плевать что скулит противный внутренний голос.       Господи. Я думала, что я в западне, но это оглушительная новость… Я ожидала чего угодно, но не этого. Я была убеждена, что это ошибка, но оказывается, все это время ошибалась я сама.       Прикладываю ладони к плоскому животу. Неужели там, внутри меня зарождается новая, невинная, такая хрупкая жизнь? Часть Пита теперь живет во мне. От этой мысли наворачиваются слезы, и глупая улыбка растягивается на губах.       Как бы я отреагировала на эту новость, будь я сейчас дома рядом с мамой, Прим и Питом? Обрадовалась бы? Нет. Определенно нет, ведь когда я была дома, я даже не осознавала, что чувствую к Питу. Если бы меня не забрали сюда, я бы так и не поняла себя. Но сейчас? Я знаю лишь одно – я жутко боюсь. Не за себя, а за ребенка. Сидя в неведении, страх начинает медленно пожирать меня. Слезы катятся, катятся, катятся и кажется им нет конца.       Прислоняюсь спиной к холодной стене и прижимаю колени к груди. Беззвучно плачу. Что мне еще остается? Выбраться у меня все равно не получится. Теперь я не могу рисковать. На мне лежит большая ответственность. Я не одна, и я должна защищать маленькое чудо, которое с каждым днем растет во мне.       Делаю глубокий вдох. Надо успокоиться. Я не должна раскисать. Теперь я просто не имею на это права. И Пит. Он обещал вытащить меня. Я верю ему. Он не подведет меня. И тем более, если меня забрали, он уже знает, что я жду его ребенка. Хотя, я ведь сама не верила в это…       Нельзя исключать и той возможности, что мне солгали, ведь никаких симптомов у меня до сих пор не было. По своим месячным я не могу ориентироваться, так как из-за нарушенного питания у меня давно сбился цикл.       Нет. Зачем мне будут лгать? Тем более, если я беременна, странно, но от этого осознания мне становится немного легче. Глупо, наверно. Я запуталась.       Мне нужно увидеть Мадж. Мы с ней попали в одну и ту же ситуацию. И Эвелин. Она ведь тоже где-то здесь. Как мне найти их? Вдруг мне больше не удастся их снова увидеть? Я должна хоть что-то сделать.       В порыве новой неизведанной силы духа, я встаю с кровати и начинаю колотить в дверь, в надежде, что меня кто-нибудь услышит.       — Эй! Меня кто-нибудь слышит? – конечно же все мои крики оказались простой тратой времени. Осмотрев пустой коридор, я поняла, что возле моей камеры (не знаю, как еще назвать это место) не стоят миротворцы. Но я не перестаю надеяться, что Пит здесь, ходит где-то рядом и пытается найти меня.       Мое внимание привлекает дверь напротив моей. Через это маленькое окошко не видно, кто находится в ней, но мне хочется верить, что там может сидеть Мадж.       — Мадж! Ты слышишь меня?! – я начала новую попытку. — Ты здесь?!       Тишина. И эту тишину я слушала следующие часы тихого одиночества. Тоска и безнадежность душили. Я старалась не плакать. Но как обойтись без слез в такой ситуации? Я далеко от родных людей, от дома, от человека, которого полюбила, но поняла это слишком поздно. В сердце колит, в горле саднит, а глаза уже болят от слез. Как только закрываю их, пытаясь дать им отдохнуть, я вижу небесные глаза Пита, его привычную ухмылку, которая раньше раздражала меня, его тянущиеся руки ко мне. С болью я медленно осознаю, как мне не хватает его. Когда выберусь отсюда, я все ему расскажу, попытаюсь вернуть то, что сама так твердо закончила. Конечно, если я выберусь.       Через несколько часов меня будит легкий щелчок, а за ним следуют слова:       — Время ужина.       Я медленно поднимаюсь и плетусь к двери. Через миниатюрное окно вижу, что стоит миротворец, и, кажется ждет, когда я заберу поднос с едой, который меня мало волнует. Я обращаю взгляд на миротворца, надеясь разглядеть кто находится под непроницаемым шлемом. Безуспешно. Черное стекло не обладает и малейшей прозрачностью, поэтому совсем отчаявшись, я беру поднос и отхожу от двери. Миротворец сразу же закрывает окошко и уходит.       Садясь на край койки, я наконец смотрю, что находится на подносе: ароматная каша с кусочками фруктов, на отдельном блюдце немного свежих брокколи, одно яблоко и стакан апельсинного сока. Не плохо. Радует, что они не будут морить нас голодом.       Нас.       Судорожно выдыхаю. Кажется, мой разум уже свыкся с новостью, что я беременна. А сердце? Сердце гулко трепещет лишь от одного мысленного упоминания.       Откладываю поднос в сторону и хватаюсь руками за голову, глуша свои очередные рыдания. Раньше я не была такой слабовольной. Может быть, как раз беременность так влияет на меня? Была бы мама рядом, она бы точно знала, что со мной происходит.       Не хочу есть, поэтому забираюсь в кровать, и закрываю глаза с надеждой, что во сне увижу небесные глаза.

***

      Через какое-то время я снова проснулась от щелчка замка, но только более громкого, отчего я сделала вывод, что открывают не окошко в двери, а саму дверь. Продрав глаза, дабы отогнать сонливость, я разглядела две входящие фигуры в мою камеру.       — Доброе утро, №…ох, простите, мисс Эвердин, - извиняющимся тоном произнесла докторша по имени Панш.       Я медленно поднимаюсь, замечая боковым зрением, как миротворец уносит капельницу из моей камеры.       — Поднимайся, дорогая, нужно идти на процедуру.       — Что за процедура? – хрипло спрашиваю я.       — Не переживай. Мы просто введем тебе кое-какие витамины для плодотворного развития плода, - пояснила Панш что-то записывая в свой журнал. Интересно, она когда-нибудь отрывается от него?       Нехотя, я все-таки встаю со своей койки и плетусь за докторшей. Протираю лицо ладонями, чтобы хоть как-то избавиться от этой противной сонливости. По-хорошему надо бы умыться, но незваные гости отняли у меня и эту возможность.       Проходя по пустому коридору, я обращаю внимание на другие камеры. Через это мизерное окошко абсолютно ничего не видно, есть ли там вообще такие же бедные узницы, как и я? Или здесь держат меня одну? Это невозможно.       Мы заходим в лифт. Внутри все стены, потолок и даже пол отделаны зеркалами. Когда Панш нажимает на панели кнопку «5», двери закрываются, и я обращаю взгляд на свое измученное отражение. Во мне почти ничего не изменилось, кроме глаз - они опухли, а волосы засалены и неряшливо свисают на плечи. Смотрю на свой живот, которого не различить из-за бесформенной рубашки. Наверно скоро он не будет помещаться в ее размеры.       Как только лифт остановился на нужном этаже, мы двигаемся вперед. Снова идентичный коридор, только тут во всю шныряют люди в белых халатах. Мне эта картина напомнила муравейник, только идеально белоснежный и с такими же белоснежными муравьями. Это сравнение вызвало улыбку. Но мои мысли прервал женский крик, да такой пронзительный, что будь я рядом, лишилась бы слуха на какое-то время. Озираясь по сторонам, я пыталась найти источник этого вопля. А самое поразительное, что все эти «муравьи» вокруг даже глазам не моргнули, словно, такие крики — это привычное дело.       — Что это было? – спрашиваю я у Панш.       — Не обращай внимания. Видимо, какая-то пациентка снова отказывается принимать витамины, - со смехом в голосе произнесла она. Ответ меня совсем не убедил. Так кричат только от сильной боли или того хуже.       Мое дыхание стало прерывистым, а желудок резко скрутило, словно от отравления. Я встала на месте схватившись за живот. Панш наконец оторвала взгляд от своего журнала и посмотрела на меня.       — Тошнота? – я медленно кивнула, не в силах больше бороться с жуткими позывами. — Бери ее. Скорее. – я услышала командные нотки в ее голосе, после чего почувствовала, как грубые руки подхватили меня в воздухе. Дальше все было как в тумане. Я ничего не видела. Все мое сознание было во власти неприятной тошноты.       Краем глаза я видела, как меня заносят в какой-то кабинет, садят на низкую табуретку и меня тут же выворачивает в темное отверстие, похожее на черную дыру. Через несоколько минут, когда мои мучения закончились и стало немного легче, я разглядела в этой черной дыре небольшое ведерко. С каждой секундой я чувствовала облегчение.       — Лучше? – послышался голос за спиной. Обернувшись, я увидела бледное лицо Панш, но бледное не от беспокойства или испуга, это ее привычный цвет лица (под стать окружающим помещениям). Я ответила ей легким кивком. — Отлично. А теперь прошу, ложись сюда.       Она указала на идентичное кресло, в котором она делала мне УЗИ. Мне ничего не оставалось, как повиноваться.       — Плохо, что ты ничего не поела. В твоем положении нужно заботиться о своем питании, - с наигранной заботой пролепетала докторша, натирая мою руку спиртом.       — Я не хочу есть.       — Сейчас ты должна думать не о себе, а о ребенке. Не забывай, что ты не одна, - за ее словами последовала неприятная боль в предплечье – она снова вонзила в меня иглу. На мгновение это отвлекло меня от ее слов. «Не забывай, что ты не одна». Не здесь я сейчас должна быть. Не эти люди должны сейчас окружать меня. Не она должна говорить эти слова. Слезы так и норовят покатиться по щекам, но, прикусив губу, я стараюсь отогнать их.       — Помню, - я выдавила эти слова, но мой голос предательски дрогнул.       — Молодец. Я рада что ты это понимаешь, - на губах Панш расплылась улыбка, оголив эти мерзкие белоснежные зубы. Не могут у человека быть настолько белые зубы. Она искусственная, как и все в Капитолии. — А сейчас мы начнем.       Она включила какой-то прибор, отчего я услышала неприятный звук, от которого начали болеть перепонки. Но кроме него, я больше ничего не чувствовала и не видела, я будто погрузилась в легкую дрему.       Вскоре я оказалась в непроницаемом тумане. Мерзкий холод окутал меня со всех сторон. Голые ступни покрылись мурашками. Я обхватила себя руками, дабы хоть как-то согреться. Изо рта шел густой пар. Оглядываясь по сторонам, я ничего не видела, абсолютная пустота, лишь туман. Где я? Страх постепенно начал овладевать мной.       Через несколько минут я стала различать силуэт. С каждой секундой он становился отчётливее. Я поняла, что это мужчина. Страх становился сильнее.       Еще секунда. Еще одна. Еще… И я увидела голубые глаза.       Пит.       Я чуть было не сорвалась с места, с желанием повиснуть у него на шее, во всем признаться и, наконец, почувствовать всю силу его чувств. Но я вовремя осекаюсь. Его взгляд. В нем нет и доли той теплоты и нежности, которые я видела раньше. В них свирепость, гнев, презрение, отвращение. Никогда не видела столько отрицательных эмоций в этой незабываемой синеве его глаз.       Он подходит ближе, и я различаю, что в его руках небольшой сверток из белых простыней. Ребенок. Но откуда?       — Пит? – я спрашиваю, чтобы понять, это правда он или лишь плод моего воображения. Он реагирует на мой вопрос лишь поджатием своих тонких губ. Молчит. — Что происходит? Где мы?       — Ты знаешь, что я чувствую? – его голос действует на меня лучше, чем любое успокоительное. Я медленно выдыхаю. Это его голос. Он здесь. Но что с его взглядом? И тон…враждебный. Не решаюсь двинуться с места.       — Я не понимаю.       — Не понимаешь? – переспрашивает Пит, а его губы растягиваются в горькой ухмылке. — Ты его убила! Нашего ребенка!       Он кричит с такой яростью, отчего у меня тут же возникают слезы. Что он говорит? Я же не убивала его… Я вспоминаю тот сон. Все повторяется? Но тогда Пит был другим.       — Посмотри, что ты сделала, – снова подает голос Пит и протягивает ко мне свои руки со свертком. Я выхожу из оцепенения и нерешительно подхожу к нему. Он не сводит с меня холодного взгляда. Ноги дрожат. Проходят долгие секунды, когда я наконец оказываюсь рядом с Питом и заглядываю в этот таинственный сверток. Затем я кричу.       В белых простынях лежит маленькое тельце. Его глаза закрыты, кожа мертвенно-бледная, а губы слегка приоткрыты. Он не дышит. Я подавляю новые крики и отхожу на шаг назад не в силах больше смотреть на него. Теряя равновесие я чуть было не падаю, но крепкая рука вовремя подхватывает меня. Лицо Пита совсем близко от моего. Его взгляд изменился: я вижу лишь жалость.       — Ты должна заплатить за это, Китнисс, - его голос безжизненный. Я хмурюсь и открываю рот, чтобы сказать, что это не моя вина, что я не убивала нашего ребенка, но Пит опережает меня. Я замечаю что-то блестящее в его руке, а в следующее мгновение чувствую острый удар в живот. Я снова воплю от жгучей боли, но сквозь все эти муки я смотрю лишь на голубые омуты. В них нет ничего. Пустота.       Постепенно они тают. Пит исчезает, и я остаюсь одна. Боль в животе усиливается настолько, что я почти теряю рассудок растворяясь в густом тумане. Я ослепла, забылась, но лишь жгучая боль удерживает меня в реальности. Но, реальность ли это?..       Ничего вокруг не остается. Лишь я и боль. Ничего больше нет…

***

      Я просыпаюсь от звука собственного дыхания. Так глухо и пусто. Я опять одна. Открыв глаза, я снова слепну. Этот проклятый белоснежный цвет! Зажмуриваюсь и потираю глаза. Замечаю, что мне с трудом удается поднять руки, словно мое тело отяжелело и я с трудом могу управлять им. Чтобы привстать с кровати я даже не думаю. Отчего вызвана такая дикая слабость? И тут я вспоминаю произошедшее.       Пит. Ребенок. Боль.       Все в быстром действии проноситься перед глазами. Во мне появляются силы, и я сажусь на койке тяжело дыша. Расстёгиваю рубаху в области живота. Ничего нет. Никаких намеков на ранения. Это был сон? Но я видела Пита так отчетливо. Я помню прикосновение его руки. И ребенок. Он не дышал. Неужели я все это вообразила?       Но боль была настоящей! Я ее ощущала так ярко. Это был не сон. Я пока в своем уме, и могу различить реальность от сна. Ничего не понимаю.       Чувствую слезы на щеках. Надоело плакать, быть слабой. Надоело быть одной. Где же Пит? Он был так реален... Ладно, я еще могу поверить в то, что я его себе вообразила, но создать в иллюзиях мертвого ребенка и эту страшную боль я точно не способна.       Что со мной происходит?       Ступая босыми ногами по холодному полу, я медленно иду к умывальнику, надеясь смыть с себя эти воспоминания, хотя я и так знаю, что мне это никак не поможет.       Когда холодная вода касается моей кожи, я испытываю краткое облегчение, но это продолжается лишь мгновение. Опираясь ладонями о умывальник, я пытаюсь привести дыхание и мысли в порядок. Хорошо, что здесь нет зеркала. Не хочу лишний раз смотреть на себя. Наверняка меня опять стошнит от своего жалкого вида, меня и так уже воротит от своей слабости и беспомощности, ведь я ничего не могу сделать. Я в ловушке, а если сделаю хоть один неверный шаг, то подвергну опасности себя и ребенка. А еще Пита. Я должна быть осторожной.       Не знаю, сколько я уже так стою. Неважно. Легче мне не стало.       Мой слух привлекает резкий щелчок. Так открывается дверь камеры. Смотрю на входящего. Это очередной миротворец. Первой моей мыслью было то, что он принес мне очередной поднос с едой или меня снова нужно куда-то доставить. Но нет. Он заходит и закрывает за собой дверь с таким же щелчком. Я непонимающе смотрю на него, не решаясь задать вопрос. И этого не требуется. Миротворец снимает шлем, и кажется, в эту секунду мои старые кошмары начинают обретать реальность.       — Нет, - на выдохе произношу я. Мое сердце падает.       — Привет, Китнисс. Не ждала? – темные глаза сверкают, а я перестаю дышать.       Мой палач вернулся из ада. Рональд вернулся за своей игрушкой.