Одна война

      На войне много страшных вещей, но нет ничего хуже, чем видеть, как заклятый враг, давно вычеркнутый из рядов людей, проявляет человеческие чувства, да… хоть что-то человеческое. Гарри часто об этом слышал, но понял только теперь.       Густая темная кровь сочилась изо рта согнувшегося лорда Волдеморта при каждом вздохе. Пальцы сжимали рубашку на груди. Неосознанно Гарри отвел глаза: тот, перед кем возвышалась сейчас высокая сухощавая фигура Альбуса Дамблдора, слишком сильно напоминал живое существо, и все попытки забыть об этом факте уже не имели смысла.       Ужас было написано на лицах Гермионы и Йо. Она попятилась подальше и прижалась к стене, он же, шатающийся и бледный, замер на месте. Гарри приблизился и положил ладонь ему на плечо. Йо дрожал; кажется, он хотел сказать что-то, но так и не смог, только хрипел и рвано дышал. И оба теперь неотрывно следили за тем, как высокая фигура темного волшебника, самого страшного волшебника всех времен, оседает на пол.       Проклятье сорвалось с губ, палочка выпала из руки. Так просто?.. Слишком просто. Но Гарри примерно догадывался, что только в магловских фильмах криминальные боссы умирают от рук столь же великих избранных героев после долгих и красивых перестрелок. И к своему почти стыду Гарри понимал: он радуется, что ему не пришлось исполнять роль безликого Главного Героя, хотя вся предыдущая жизнь, казалось, вела его именно к этому. Все неприятности, все сражения, все мудрые слова взрослых. Будто так был написан сценарий, точно под мальчика-который-выжил. Но… в последнюю минуту роль досталась другому человеку, заброшенному на чужую войну по немыслимой иронии. Часть сценария осуществилась: Том Марволо Реддл умирал прямо у Гарри на глазах. Но не от его руки.       — Не надейся, старик, — прошептал Темный Лорд, чуть поднимаясь на локте. — Я найду еще много способов вернуться, у меня осталась…       Эти слова звучали почти в совершенной тишине, их прервал хриплый кашель. В другом конце Зала продолжался бой, но здесь всё остановилось. Потому что Пожиратели Смерти уже увидели, что случилось. Никто из них не приближался. Словно под «Остолбеней!», они стояли на своих местах и слушали. На лицах еще не успело появиться отчаяние — только непонимание. Мракоборцы, тоже, кажется, не осознавшие произошедшего, медленно, точно сомневаясь, отступали от своих противников и замыкали неплотное кольцо. К Гарри подошел Сириус и сказал что-то. Но Гарри не слышал крестного.       Странная, совсем не торжествующая улыбка искривила высохшие губы директора Хогвартса. Он присел перед лежащим волшебником и поднес расслабленную руку к его лицу:       — Нет, Том.       Гарри заметил на пальце уже знакомый перстень с тяжелым серым камнем. Непонятно почему выбранное директором украшение, которое подошло бы скорее магловскому криминальному авторитету, вещь, которая не случайно насторожила Гарри с первого взгляда. По тому, как расширились глаза Волдеморта, было понятно: он это кольцо узнал.       — Ты… — в бессильной злобе прошипел он, и пальцы одной его руки опять сомкнулись на палочке. Но Дамблдор покачал головой:       — Не я. Ты. Твои крестражи более не служат тебе, ни один из них.       Из угла раскрывшегося узкого рта снова побежала струйка крови. Волдеморт дернулся. Глаза скользнули по пустому потолку.       — Да… — неожиданно успокаиваясь, прошептал он, а голубое свечение, так и оставшееся около груди, стало тусклее. — Теперь я сам ощущаю. И он сказал мне. Но почему…       Ярость угасла так быстро, что Гарри снова стало страшно от нереальности происходящего. Только безграничное изумление осталось на белом как мел лице. Ответная улыбка Дамблдора была неожиданно мягкой. Наверно… так он улыбался, когда впервые увидел Темного Лорда. Мальчика-сироту из захолустного приюта, много лет назад.       — Ты совершил ошибку, Том, — тихо сказал директор Хогвартса. — Лучшую ошибку, на которую был способен.       — Нет! — последний всплеск сил заставил умирающего впиться рукой в мантию Дамблдора, попытаться встряхнуть. Несколько кровавых пузырьков лопнули в правом углу рта Темного Лорда. — Я не совершаю ошибок. Мы не совершаем ошибок, — откидываясь назад, он повернул голову в ту сторону, где в кольце шаманов в белом не было видно его союзника. — Хао…       Напряженная шея обмякла, с глухим стуком черноволосая голова опустилась на каменный пол. Дамблдор уже не улыбался.       — Бедный мальчик… — прошептал он. Потом резко поднялся и возвысил голос: — Хао Асакура! Твой союзник мертв. Сдайся, и я призову Совет шаманов, иначе…       Тут он оборвал сам себя. Какая-то мысль, кажется, пришла ему в голову. Он взмахнул палочкой, следующие его слова зазвучали уже не просто громко, но громоподобно:       ― Икс-судьи. Я прошу вас отойти в сторону прямо сейчас и прервать ваш поединок на одну минуту. Хао Асакура. Подойди сюда, я должен кое-что показать тебе.       Люди в белом наверняка услышали его, но едва ли они собирались подчиняться. Тогда директор Хогвартса, вздохнув, прошептал что-то своему фениксу, только что безмолвно севшему на плечо.       Фоукс взмыл в воздух, начал увеличиваться, а в следующий миг Большой Зал озарила яркая рыжая вспышка. И она возымела очень странный эффект.       Абсолютно все духи разом замерли. Шаманы завертели головами, ища причину. Кажется, неважно почувствовали себя и волшебники: из палочек тех, кто бился, более не вырывалось искр, а уже пущенные заклятья замерли прямо в воздухе яркими росчерками. Это напоминало только одно — остановленное маховиком время. Точнее… какую-то его часть. Стало тихо. В этой тишине отчетливо зазвучали легкие шаги.       Хао Асакура, покинув круг противников, медленно приближался к Дамблдору. Тот шагнул в сторону — так, чтобы закрыть от шамана Йо. Но Хао, казалось, в упор не видел ни брата, ни мертвого почти у своих ног. Он смотрел только на старого волшебника:       ― Неплохой, хоть и недолговечный прием. Итак… что же ты хотел показать мне?       Он стоял прямо, расслабленно, не переставая улыбаться. Гарри видел, что Йо побледнел еще больше. Он тоже узнавал свою улыбку.       ― Ты видишь?       Взгляд, брошенный на неподвижного союзника, был коротким. Ответ прозвучал тускло и спокойно:       ― Я знал это с минуты, когда пролилась первая капля его крови. Я всегда все о нем знаю.       Хао смотрел только вперед. Дамблдор покачал головой:       ― Всё скоро будет кончено. ― Он вдруг заговорил небывало ровно, осторожно, почти просительно. — Ты... не можешь продолжать то, что начал. Дай себе шанс. Хотя бы раз.       ― Я совсем тебя не понимаю, ― Хао зевнул. — Выражайся яснее.        Казалось, директор Хогвартса на что-то решался. Наконец, выдохнув сквозь стиснутые зубы, на секунду закрыв глаза, он махнул собственной палочкой, навел ее на тело Темного Лорда и прошептал:       ― Постмортис Патронум.       Голубой поток искр растворился, казалось, прямо в огромной ране на рассеченной груди. Секунду или две не происходило ничего, потом слабо засветилась палочка в сведенной смертной судорогой руке. Гарри показалось, что лицо Хао странно переменилось, напряженно дрогнуло, но… почти сразу оно застыло маской. Из палочки просто вырвался знакомый сноп бело-голубых искр, который тут же приобрел очертания. Бело-голубой пятнистый кот, крупнее обычного, но меньше любого тропического хищника, мягко помчался по воздуху. Сначала существо — с некоторым усилием Гарри вспомнил, что это хаус, болотная рысь, ― замерло прямо перед Хао Асакурой и наклонило голову, потом плавно скользнуло вверх, продолжая светиться. Оно двигалось с той же хищной и изящной силой, с какой и сам шаман, и это уничтожило последние сомнения в том, кому патронус принадлежит… а вернее, принадлежал. Каким бы невероятным ни было осознание.       ― Раньше он был совсем другим. Ведь я научил Тома Реддла этому заклинанию и я видел…       ― Да. Змеёй. Еще месяц назад.       ― Хао, ― снова в интонации директора зазвучала знакомая Гарри отеческая мягкость, ― я прошу тебя. Не повторяй старых ошибок, не совершай новых, особенно теперь. Прими наконец, что люди и волшебники, люди и шаманы, все могут жить в…       Его прервал смех. Хао Асакура пару раз хлопнул в ладоши, прежде чем заговорить самому:       ― В твоей фразе есть целых три неправильно употребленных слова. «Люди», «могут» и «жить».       Шаман засмеялся снова. Почти тут же к этому смеху прибавилось и множество других звуков. Грохот. Крики. Треск и шипение пришедших в движение вспышек и лучей, крики, топот. Икс-судьи под предводительством высокого светловолосого мужчины сорвались с места. Бой готов был возобновиться так, будто не прекращался. Но Хао хотел вовсе не этого.       Он плавно вскинул свою руку, и… всё снова озарила острая вспышка огня. Защищая глаза, Гарри пригнул голову, а когда зрение вернулось к нему, на поле битвы за Хогвартс всё изменилось. И только теперь Гарри окончательно понял, почему Хао Асакуру ставили по силе в один ряд с Тёмным Лордом.              *       Резкое движение — и все несущиеся в атаку икс-судьи были отброшены назад. Разом, будто домовые эльфы, не стоящие даже настоящего удара. Вокруг них запылала высокая стена огня. Еще один жест — и упал навзничь Альбус Дамблдор. Сириус, ринувшийся было на помощь, был остановлен — Гарри повис на его руке всем весом, выдохнув: «Даже не думай сунуться к нему!». Игры в благородство кончились. И крестный послушно замер, обменявшись коротким взглядом с материализовавшимся Амидамару. Он наверняка не оставил своего намерения… но пока сдался. Даже его храбрость была сейчас недостаточна.       Остальные уже даже не пытались двинуться со своих мест. Многих приковала пугающая перемена в тонком невысоком шамане.       На несколько секунд он замер, а теперь резко выпрямился, как пружина, и окинул Зал взором. Глаза Хао Асакуры пылали пламенем, но пламя жило только в зрачках. Он стоял в хищной угрожающей позе, и его лицо, еще недавно бесстрастно улыбавшееся, перекосилось. Был ли это гнев или игра в него? Гарри не смог ответить себе на этот вопрос. Шаман заговорил совсем-совсем тихо, но его было слышно лучше, чем Дамблдора несколько минут назад. Голосом Хао говорили стены, говорил воздух, говорил потолок. И все это вкрадчиво шептало:       ― Глупый, глупый старик… ― Асакура прошелся по залу, встав спиной к распахнутым дверям, совсем рядом с телом Волдеморта. Взгляд теперь был прикован к бледному лицу в обрамлении чёрных слипшихся волос. На Дамблдора шаман даже не смотрел, хотя слова явно были обращены к нему. ― Ты забыл, что со мной рядом ты только бородатый младенец? Неужели ты подумал, что твоя… ― он запнулся, но тут же продолжил, еще тише, ― выходка тронет меня? Вернет к свету? Заставит почувствовать что-нибудь вроде желания измениться? И это после всех прожитых жизней? Ты серьезно? Может, попробуешь что-то еще? Призовешь из Мира Духов Мою Мать? Моих предков? Жен?       Он подождал ответа. Ответа не последовало: Дамблдор, оглушенный резким падением, только упирался ладонями в пол, силясь встать. Очки упали, и директор близоруко, беззащитно щурился. Шаман, глянув через плечо, презрительно скривился:       ― Ничтожество. Ты даже не представляешь, как я теперь ненавижу тебя за это издевательство. Знаешь… ― резкий взмах руки, и тело директора взмыло в воздух, будто вздернутое на виселице, ― а я, пожалуй, ненавижу тебя точно так же, как моего брата. И именно поэтому ты всё, всё увидишь, прежде чем умереть.       ― Хао… ― захрипел директор, ― да пойми же, то, что произошло с вами…       ― Не говори этого слова! — Шаман вскинул голову. Глаза запылали ярче. — Не смей. И… мне надоели эти стены, слышишь? Я хотел оставить их только потому, что…       Он осёкся. Опустил подбородок, зажмуриваясь. Слабость? Сомнение? Но ответ был совсем другим. Шаман неразборчиво зашептал, плавно простер вперед руку и сжал ее в кулак, будто подтягивая к себе что-то, собирая, насильно удерживая. Тут же Гарри понял, что именно. Годрика Гриффиндора больше не было рядом, как не было и Золотого Льва. Жалкая секунда — и сразу девять духов вспыхнули у Хао за спиной. Лица людей были пустыми, морды животных выражали только тупую угрозу.       ― Он стал таким, каким был в Звездном Святилище… ― прошептал Йо. — Его фуриёку… ― он не закончил и вышел вперед: ― Амидамару, мы должны…       Стены Хогвартса задрожали. Духи, выросшие до огромных размеров, давили на них, и вся созданная ими же защита, вся древняя магия обережного круга трещала по швам. Пламя, державшее на расстоянии икс-судей, стало выше. Через давно разбитые окна налетел хлёсткий ветер, и вихри закружились по Залу. Они тоже стягивались к шаману, расходясь от его рук, сшибая с ног и приспешников, и врагов. Истошный вой и грохот нарастали, в них отчетливо слышался смех Хао Асакуры, так и замершего над Темным Лордом. Больше шаман не произносил никаких речей и не смотрел вокруг. Смех вскоре оборвался.       Фигура Дамблдора по-прежнему болталась в воздухе. Гермиона, подскочив к Гарри, крикнула:       ― Надо его снять! Он пострадает!       Гарри её не слышал, как не слышал и заклинаний, которые она и Сириус пытались произносить, чтобы помочь директору. Он смотрел на Хао.       Сейчас шаман стоял к нему боком, и Гарри отчетливо видел смуглое острое лицо — лицо своего ровесника, не кажущегося древним и сильным созданием. В темных неподвижных глазах уже не играло пламя, плечи опустились. Казалось, то, что все до единого враги будут сейчас мертвы, не было известно шаману или не волновало его, вообще ничего не волновало, а все заклятья, которыми его пытались атаковать те, кто не потерял от ужаса разум, таяли прямо в воздухе. К Хао невозможно было подойти, он огородил себя и своего мертвого союзника от ветра, огня и проклятий, но… осталось то, о чем он даже не думал.        Та минута запомнилась Гарри очень хорошо, хотя только по прошествии времени он смог понять, как именно всё произошло. А тогда он просто увидел, что Хао вдруг качнулся вперед, странно махнув рукой, и что в спине у него торчит длинный, совершенно обычный нож. Шаман даже не обернулся. Через секунду он просто опустился на колени и начал постепенно обмякать.       Светящаяся голубым фигура вновь спустилась с потолка. Это был все тот же пятнистый кот, гибкий и сильный. Хао зачем-то протянул к нему ладонь, но патронус сразу растаял. Шаман упал, тяжело завалившись на бок. Гарри увидел, как рука конвульсивно дернулась в сторону ладони Темного Лорда и замерла. Нож был пущен достаточно метко.       В дверях Большого Зала стояла Беллатрикс Лестрейндж. На ее губах играла сумасшедшая улыбка.       ― Я дождалась. Я же говорила…       Она произнесла это тихо, но Гарри отчетливо ее услышал. В следующий миг исчезли ветер, огонь и духи. Перестали рушиться камни. И всё прекратилось.       Посреди полуразрушенного Зала одной из лучших в мире школ просто стояла толпа волшебников и шаманов. И никто в этой толпе, кажется, не понимал ни что случилось, ни что делать дальше.              *       А это было странно… ведь его всегда убивали быстро. Он никогда не успевал почувствовать, как распускается внутри гнилой цветок смерти, теперь же у него была почти минута, в которую он даже, кажется, ощущал скрежещущее соприкосновение лезвия и собственного позвоночника. Нож можно было вынуть, но это ничего уже не меняло.       Он не оборачивался, но он знал. Ревнивая тварь просто не могла поступить иначе. Он понял сразу, не раз он читал эту минуту в ее горячечных видениях и думал о способе поскорее убрать проклятую ведьму с дороги. Теперь же он только улыбался. У него была достаточная причина: Беллатрикс Лестрейндж оказалась нужной.       Он почти прикоснулся к камышовому коту, замершему напротив, и почти успел сжать чужую руку. Пожалуй, всё было не так плохо. И… не только нестерпимая боль была теперь проводником в его бесконечном падении, как вот уже в течение тысячи лет. Он ускользал прочь из Хогвартса и из мира живых. Не просто так. Он не испытывал сожаления. Не потому ли он улыбался до самого конца?       *       Только в фильмах и книгах злодеи погибают в красивых поединках, в жизни никогда нельзя сбрасывать со счетов случайность. Упавший кирпич, бешеная дворовая собака, хулиганы с соседней улицы, ревнивая женщина... Йо Асакура полминуты думал об этом, даже не догадываясь, что о том же совсем недавно думал Гарри. А потом мысли стерлись.       Всё, что произошло после секунды, в которую умер его брат, слилось в какую-то странную полоску. На полоске было много-много расплывчатых точек, и только некоторые можно было рассмотреть получше.       Вот с неба спускается выросший до огромных размеров феникс, а со спины его слезает Дамблдор — бледный, с окровавленным лицом и бородой. Уже в воздухе он оглушил ту Пожирательницу Смерти, Лестрейндж, и теперь смотрит на нее со смешанным чувством ужаса и понимания. Сухая хрупкая рука ложится Йо на плечо, директор заглядывает в глаза то ему, то стоящему рядом Гарри, что-то говорит своим добрым и мудрым голосом прирожденного стратега. Гарри молчит, он все еще не пришел в себя, а его крестный хмурится. Йо улыбается. Просто чтобы успокоить директора. Всё так, как и должно быть, как было в Святилище, только немного проще. Кажется, ему не верят. Дамблдор хочет что-то объяснить. Амидамару абсолютно открыто притягивает Йо к себе и бросает поверх его головы взгляд — и волшебник идет прочь. К двум телам. Йо, замерев под защитой знакомых рук и не желая прерывать ее, колеблется. Но его понимают. Вместе с хранителем он тоже приближается, чтобы всмотреться в два бледных запрокинутых лица, оказавшиеся почти рядом друг с другом.        И вот он глядит на них, чувствуя дикую ворочающуюся внутри тошноту, не имеющую определенного имени и имеющую дюжину имен. Он зачем-то разглядывает круглые серьги в ушах у Хао, с тупым детским любопытством: ему всегда хотелось на них повнимательнее взглянуть и никогда не было возможности. На Волдеморта он старается не смотреть. Но взгляд точно магнитом притягивается к дыре в груди, к пропитанной кровью мантии, а потом к тонкому лицу. Том Реддл — первый, кто умер от его руки и на его глазах, в прошлом бою Асакура не видел ни одного трупа. Значит, ему придется запомнить именно этот.       Следующая четкая точка после множества мутных — навстречу идет Лайсерг, который то ли стал сильно старше, то ли дело в этой белой форме. Она невыносимо белая даже сейчас, после сражения и огня. Может, какая-то заколдованная ткань? Очередная глупая мысль. Йо встряхивает головой, пытается слушать и смотреть на протягиваемый ему предмет. Палочка. Его палочка, запачканная кровью: эта кровь въелась, она не стирается.       ― Возьми ее. Она ведь помогла тебе. Ты…       Он качает головой. Взгляд на потемневшую древесину усиливает боль.       ― Йо… Ты сделал то, что должен был. И ты знаешь это в сто раз лучше меня, как и многое другое.       Шаманы смотрят друг другу в глаза. У Лайсерга они зелёные, как у Гарри, и имеют почти такое же странное неописуемое выражение, оно бывает, наверно, только у сирот. Лайсерг неуверенно улыбается, будто напоминая, что Асакура делает обычно. И Йо послушно улыбается в ответ. Он берет палочку и хочет спрятать, но неожиданно приблизившийся Дамблдор отбирает ее:       ― Нет, Йо. Тебе нужна совсем другая. Ведь… ты не только шаман, но и волшебник. И я должен был сказать это раньше.       Слова звучат абсурдом. Но Йо знает, что получит объяснения, как только захочет. Сейчас же он просто механически кивает.        За его спиной шестеро Великих Духов медленно улетают вверх, коротко замерев, чтобы попрощаться. Едва они исчезают, потолок снова становится зачарованным, покрывается звездами и облаками. С него падает снег. На секунду мелькает мысль, что духов почему-то не восемь: нет Слизерина и его Змея. Но это неважно.       Из тех последних минут Асакура запомнил еще лишь одну точку, но она была ярче и тяжелее других. Когда многие уже вышли прочь, отправляясь на поиски друзей или уводя захваченных врагов, пол в Зале стал вдруг землей, и из земли полезли зеленые побеги лозы, могучие корни, лианы. Они ползли, сплетались, но не несли никакой угрозы остолбеневшим волшебникам и шаманам. Они обвили два мертвых тела и потянули их вниз. Стоило им скрыться — и каменные плиты и мозаика с грохотом, точно сдвигающаяся крышка люка, заняли свое привычное место.       ― Духи природы никогда не считали его врагом… Странные существа.       Это в задумчивости произнес Рэн, присутствия которого Йо даже не заметил.       ― Такие поступки неподвластных нам сил заставляют сомневаться в правильности наших действий… верно? — глухо спросил Дамблдор, непонятно к кому обращаясь.       Ответа он так и не получил, только Марко, лидер икс-судей и наставник Лайсерга, сухо покачал головой:       ― Они забрали то, что принадлежит им. Прах к праху. Не стройте иллюзий.       Потом были люди из Министерства Магии, были заклинания и разговоры, были споры и лихорадочные поиски приятелей и родных, оканчивающиеся либо объятьями, либо слезами. Но этого Йо запомнить уже не смог. Он стоял рядом с Амидамару и не выпускал ткани его одеяния. Его поняли снова. Через несколько минут Йо осознал, что они идут прочь по коридорам, мимо возбужденно переговаривающихся людей, провожаемые криками и вопросами. Только когда встал на место портрет, закрывавший проход к гостиной Гриффиндора, шаман смог нормально вздохнуть. Он не хотел ни с кем говорить и никому писать — первое могло подождать, а со вторым справятся газеты. Друзья все ему расскажут. Но не сейчас.       Точно он знал одно: его долг, если он был кому-то что-то должен, исполнен. И он может просто лечь, прижавшись к груди хранителя, за пологом, который никто не посмеет отодвигать, а если и отодвинет… уже плевать.              *       ― Где Йо?       Рэн Тао, все ещё не пришедший в себя до конца, подумал, что стоящая рядом темноглазая блондинка — плод его воображения или следствие неоднократных ударов головой. Он потер глаза кулаком, и его тут же попытались бесцеремонно встряхнуть:       ― Я тебя спрашиваю.       Анна Киояма нередко говорила с ним с таким неприкрытым оттенком превосходства. Но теперь Рэн больше не собирался терпеть, особенно учитывая, что как раз в эту минуту Джинни лечила его поврежденное запястье. Тао стряхнул со своего плеча руку невесты Йо и прищурился:       ― Полегче, а то я развалюсь. С ним все хорошо.       ― Этого я не спрашивала… ― губы поджались.       ― А стоило, ― лаконично заметила Джинни.       Две девушки — примерно одинакового роста, шаманка и волшебница, оценивающе посмотрели друг другу в глаза. Ни одна не собиралась опускать взгляда. В воздухе, едва только успокоившемся после недавних боев, казалось, запахло грозой.       ― Йо ушел спать, Анна, ― коротко и поспешно произнес Рэн. — Ему досталось сегодня, как и всем нам… ты ведь знаешь? Поэтому ты здесь?       ― Я не сомневалась, что вы справитесь, как и обычно. Но я решила убедиться.       В этом голосе звучало столько непоколебимой уверенности в каждом слове, что Тао на секунду почувствовал знакомое замешательство. Анна часто приходила на помощь в нужный момент, но сегодня она пришла позже, хотя ее вмешательство было бы кстати. И несмотря на это, она все так же спокойно и снисходительно цедила каждую свою фразу. Замешательство развеялось, едва Джинни взяла Рэна за руку и поцеловала в щеку.       ― Всё хорошо. Не должна больше болеть.       ― Спасибо, ― он опять посмотрел на Анну и кивнул: ― Да. Мы справились. Извини, мне надо помочь Фаусту и Рио. Если ты хочешь увидеть Йо, гостиная…       ― Я найду.       ― Пароль «Белые пикси».       Она уже уходила. Обернулась один раз, посмотрела на Тао в упор, потом так же ― на Джинни. И вскоре скрылась.       ― Очень неприятная… ― пробормотала Джинни. — Была бы на Слизерине, наверно.       Мимо как раз проводили Малфоев, отца и сына. Старший презрительно скривился, младший послал гриффиндорцам злой взгляд. Джинни ответила в своем духе: по-детски высунула язык и негромко рассмеялась, отвернувшись:       ― Идем, Рэн. Доктору Фаусту правда нужна помощь.              *       Анна дошла до портрета и назвала пароль. Дама в золоченой раме величественно и строго взглянула на нее, будто сомневаясь — пропускать ли. Но в конце концов портрет все же отъехал в сторону.       Через одну минуту Анна поднялась по лестнице. Энергия Амидамару вела ее безошибочно, и среди множества дверей найти нужную было не так уж трудно. Несколько шагов вперед. До кровати. Пальцы взялись за край полога и потянули его в сторону.       «Опять спишь, Йо?» ― слова готовы были слететь с губ, возможно, даже чуть мягче, чем обычно, в конце концов, у него был бой. Но словам пришлось остаться в горле.       Йо крепко спал. Лежавший с ним рядом Амидамару тоже не поднял головы. Глаза хранителя были плотно закрыты, грудь мерно вздымалась. Не может быть…       Трудно сказать, что оказалось для нее более сильной пощечиной — поза, в которой шаман и дух лежали, прижавшись друг к другу, или сам факт того, что бесплотный, которого она не возвращала так, как возвратила когда-то Элизу, сам обрел способность прикасаться. Обнимать. Улыбаться во сне. Делать все, чего Анна старалась не делать, даже будучи живой.       Она простояла так меньше, чем полминуты, задернула ткань обратно и отвернулась. Медленно пошла прочь по комнате, вернулась в коридор, где кто-то, видимо, только что явившийся, посмотрел на нее с недоумением.       ― Ты кто? — волшебник выхватил палочку.       Он был настроен угрожающе, несмотря на пухлые щёки и торчащие уши. Анна покачала головой:       ― Никто. Я уже ухожу.       Она покинула школу так же незаметно, как и появилась. У нее был еще один несделанный выбор. Написать письмо Йо самой…. Или подождать его ответа.