Одна война

      ― Нет, Гарри. Конечно же, нет.       В школе было очень тихо, так тихо, что слышался шорох, с которым феникс Фоукс чистил перья. Гарри этот звук не раздражал, а скорее настраивал на мирный лад. Он чувствовал сейчас страшную усталость, но все же отодвинул желание лечь и хорошенько отоспаться в сторону. Он хотел ответов: они были очень нужны ему, чтобы успокоиться. И, если возможно, успокоить Йо. Последнее казалось особенно важным и не терпящим отлагательств.       Альбус Дамблдор уже привел себя в порядок, очистившись от грязи и крови, — и теперь только по тому, с какой изнеможенностью он тонул в своем глубоком кресле, можно было догадаться, что в Хогвартсе вообще что-то произошло. И какой это «что-то» оставило катастрофический след.       Только что директор ответил сразу на два тревоживших Гарри вопроса: «Я что, сломал веревку, превращающую волшебника в шамана? Я стал шаманом?». Но подобных вопросов у него было еще множество.       ― Тогда почему Годрик Гриффиндор и другие…       ― Они решили помочь своей школе. ― Дамблдор улыбнулся, перебивая. — Доступным им способом. А ты им подошел, равно как и мисс Грейнджер, колдунья очень и очень выдающаяся. Но… нет, Гарри, ни ты, ни она не стали шаманами, ведь у вас не было такого желания. Ими не становятся за один бой. Но так или иначе… теперь ты знаешь, что у тебя есть способности. Равно как и у Йо и Рэна есть способности к магии.       ― Как? — Гарри подался вперед, облокачиваясь на ручку кресла. — Ведь легенда…       ― Ты прочел ее в книге с апокрифами, Гарри. Ведь правда? Даже не буду спрашивать, как ты думаешь, почему я не держу ее в библиотеке, даже в запретной секции…       Он уныло кивнул. Что можно было скрыть от Дамблдора? Тот лукаво усмехнулся:       ― Это удивительная книга. Чего там только нет… и каких только там нет глупостей.       Гарри посмотрел в окно. Заканчивалась ночь, близился блеклый рассвет. Рассвет скорого Рождества. Пророчество Трелони всё же сбылось, и сбылось во всем.       ― Я не совсем вас понимаю, сэр, ― признался наконец он, снова встречаясь взглядом с директором Хогвартса. Тот огладил бороду и пожал плечами с таким видом, будто пояснял очевидное:       ― Как ты думаешь, Гарри… правда ли это возможно ― разъединить две силы на много-много веков вперед? Разделить шаманов и волшебников навсегда?       ― В «Истории магии» написано, что великие…       Дамблдор рассмеялся:       ― Я рад, что ты наконец прочел эту книгу, мечтая порадовать мисс Грейнджер, Гарри. Но её страницам тоже не стоит верить полностью, она преувеличивает. Нет… Не было и не будет в мире смертного существа, которое смогло бы осуществить то, что описывает конец Войны Раскола. Это дело тех, кто выше, и тех, кто не являет нам лиц.       ― Король Духов?       ― Дальше…       Гарри промолчал. Дамблдор взглянул на так и не снятый с руки перстень, странно потемневший, уже не кажущийся необычным, скорее просто уродливым. Вопрос, не самый приятный, но почему-то важный, пришел в голову… но с ним лучше было подождать. Тем более что Дамблдор продолжил свои объяснения:       ― Совет шаманов и те, кто правил волшебниками тысячу лет назад, на самом деле смогли лишь немногое, Гарри. Они разъединили две силы в целом поколении, они услали многих духов далеко за Край. Это было страшное предательство, и оно подточило силы Основателей Хогвартса, ускорило разлад между ними… ― пауза. ― Но родившиеся в следующем поколении уже были свободны от этой цепи. И свободны до сих пор.       ― То есть, те, кто появился на свет после Войны Раскола…       ― Почти любой из них мог стать шаманом. Или волшебником. И мог сочетать все это. Но они уже были разделены совсем иначе: стеной непонимания и недоверия, нежеланием сосуществовать бок о бок. Шаманы взращивали в отпрысках свой дар, волшебники — свой. И так продолжается уже десять веков. Исключения, те, кто все осознавал, кто не выбирал одну-единственную дорогу, были всегда… но о них не распространялись.       ― Но я хорошо помню, что Волдеморт до своего падения уже пытался стать шаманом и не смог. А сейчас он им стал. И…       ― Ты правда не понимаешь, Гарри? Подумай хорошенько. Что делает таким сильным Йо? И доктора Фауста? И профессора Рио?       Гарри не сразу смог объединить все это в одно слово. Но наконец получилось:       ― Привязанность к духу. Неразделимость с ним. А иногда... любовь.       ― То же самое… ― голос Дамблдора стал тише, ― что когда-то спасло тебя от смерти, Гарри. Знаешь, иногда мне кажется, что кроме этого не существует вообще никаких сил.       Странно, но услышав это, он почему-то вспомнил, каким взглядом провожала его сейчас Гермиона, и подумал, спит ли она, такая же измотанная, как все, или всё-таки ждет. Но долго думать об этом ему не дали.       ― Дело в хранителе, Гарри. Тебе не быть шаманом, пока ты не встретишь того, кто сможет стать частью твоего сердца или хотя бы твоего разума. Салазар Слизерин готов был разделить с Томом Реддлом его планы. Пусть и не так, как разделил их…       Феникс беспокойно вскинул голову и раскрыл клюв. Короткий немелодичный крик проскрежетал по кабинету. Дамблдор повернулся к нему:       ― Я налью тебе сливочного пива, бедняга. Это всегда прочищает тебе горло.       Имени он так и не назвал. Заговорил о другом:       ― Когда я предлагал Микихисе отправить в Хогвартс тех, кто, по его мнению, нуждается в защите, он хотел прислать больше шаманов. Но лишь четверо ― мистер Тао, мистер Асакура, профессор Рио и профессор Фауст — овладели способностью концентрировать энергию фуриёку в палочке. Они — носители волшебного дара, не развитого вовремя, но живого. Прочим же так и не удалось отказаться от своих медиумов и освоить концентрацию. У них не открылось способности к волшебству, и я не мог взять их без риска для нас. Их это огорчило, но, может быть… это к лучшему. Потому что каждый из тех, с кем ты познакомился, кажется, что-то нашел в этой разлуке с друзьями. Разлуки иногда укрепляют чувства не хуже браков и совместных отпусков, знаешь?       Гарри улыбнулся. Но ответной улыбки не было.       ― А вообще-то… Я должен просить у тебя прощения, Гарри. Уже в который раз ты оказываешься в обстоятельствах, в которых уместнее быть взрослому, а меня нет рядом.       ― Я делаю то, что делал бы любой в школе, профессор, ― лаконично отозвался Гарри. — К тому же в этот раз мне досталось лишь немногое. А вот Йо…       Директор сгорбился еще больше и ответил с явным усилием:       ― Никогда до этого молодого человека я не встречал людей, в которых было бы так... мало готовности к убийству, ― он сложил в замок пальцы. — Боль, которую Йо Асакура испытал, уже не повредит ему, но надолго ослабит. Ему бы помочь, и я понимаю, что мне не нужно объяснять это тебе.       ― Для этого есть «Нора», профессор. Лучшее лекарство от всего на свете.        Гарри почувствовал, что невольно улыбается при мысли, что, если удастся, домой к миссис Уизли они поедут все вместе. У него впервые будет что-то, напоминающее настоящее семейное Рождество. Ведь оно наверняка не похоже на любое другое. Директор Хогвартса тяжело поднялся и прошел к жердочке, где снова начала чиститься огненная птица. Он не смотрел на Гарри.       ― Я задаюсь вопросом… и почему именно ты? Почему столько лет подряд в центре событий?       Что можно было тут ответить? Гарри с видом покорности судьбе предложил:       ― А вы поинтересуйтесь у профессора Трелони, профессор. Она всегда знает, когда и почему я попаду в неприятности. Лучше меня.       Дамблдор засмеялся. Гарри встал, думая о том, что самое важное он уже услышал. Но неожиданно… еще один вопрос, не слишком осторожный, но настойчивый, все же завертелся на языке:       ― Профессор, ― он помедлил. — Вы тогда сказали странную фразу… Какую ошибку совершил Темный Лорд?       Альбус Дамблдор не отвечал. Он гладил встрепанную голову феникса так увлеченно, будто собирался посвятить этому остаток своих дней или, по крайней мере, заставить Фоукса сверкать электрическими разрядами. Зная эксцентричную натуру директора Хогвартса, и то и другое могло быть возможным. Гарри задал второй вопрос:       — И что такое крестражи?       Дамблдор наконец обернулся. Не приближаясь, оперся ладонью о свой стол и наклонил голову к плечу. Он медлил, явно взвешивал очередную порцию правды, которую предстояло выдать. Наконец ему это удалось, и он заговорил:       — В Хогвартсе преподавал когда-то профессор Гораций Слизнорт. Он знал темную магию лучше многих. Судьба сложилась так, что своим любимцем он выбрал Тома Марволо Реддла. Однажды Слизнорт неосторожно рассказал ему о древнем ритуале, дающем… если не бессмертие, то, по крайней мере, возможность возродиться после гибели. Конечно, он не думал, к чему это приведет, он просто болтал то, что знал, ему вообще это свойственно. Но разговор привел к беде. Ритуал, пришедший из давних времен и существующий с дозволения Короля Духов, основанный на чистейшей ненависти и на пролитии крови, позволяет расколоть душу пополам. Предмет, в который запечатывается обломок души с небольшим запасом фуриеку, называется крестражем. Некоторые маги — те, кто особенно опасался смерти — делали и по два, по три. Темный Лорд же… ― Дамблдор покачал головой, ― создал семь. Семь осколков своей души он заточил в разные предметы. Школьный дневник. Кольцо, что сейчас на моем пальце, украденное профессором Снейпом. Любимая змея… — тут он как будто замялся и, кажется, кинул взор на шрам Гарри, но почти сразу заговорил опять. — Он очень хорошо обезопасил себя, хоть и отдал на это множество сил. Казалось, он создал себе почти вечность, но…       — Значит, — перебил Гарри, — он правда вернется? Как и обещал?       Мысль ужаснула. Но, кажется, только его.       — Нет, Гарри. Не все так просто. Волшебство, даже сильное, часто дает сбои.       — Крестражи… сломались?       Фоукс завозился на своем насесте, пошевелил крыльями. Дамблдор снова потрепал его по голове, на этот раз коротко и рассеянно.       — Да, Гарри. В каком-то роде они... сломались. Из-за очень неожиданной, совершенно невероятной и гибельной ошибки, которую рано или поздно совершают все. Она была сделана… кажется, в течение вот этих нескольких месяцев. Если бы я мог даже предположить… — директор Хогвартса устало прикрыл глаза. — Но я счел ее невозможной для Тома уже много лет назад, еще до первого его падения, задолго…       Гарри встретился взглядом с фениксом и поднял брови. Фоукс, кажется, понимал хозяина лучше: он низко что-то пропел, а потом спрятал голову под крыло.       — Крестражи, Гарри, держатся на силе чистой ненависти. Ко всему живому. Чистая ненависть удивительно хрупка, она не терпит примесей. А Том Реддл допустил это примесь, когда заключил союз с Хао Асакурой и позволил этому союзу… хватит. Это уже неважно.       Последнее было произнесено резко, отрывисто. Гарри вздрогнул. Невероятное осознание заставило все внутри похолодеть, а потом ощетиниться недоумением.       — Он что…       — Та же сила, которая когда-то защитила тебя от непростительного заклятья, теперь, в другом своем воплощении, спасла нас и погубила Тома Реддла.       — Но вы сами говорили, что он не мог… — убито выдохнул Гарри.       Дамблдор покачал головой.       — У этой силы много лиц, Гарри. У кого-то она находит выход в самопожертвовании или постоянной близости. У кого-то… — углы губ дрогнули в улыбке, — начинается с общих домашних заданий и долгое время прячется за дружбой. А у кого-то она страшно, немыслимо искажена злом и совершенно незаметна другим. Но она не слабее первых двух, потому что ее суть — тот же теплый, ровный огонь. Понимаешь?       Он понимал. И кусал губы, вспоминая последние минуты битвы за Хогвартс. Маленькую руку в кожаной перчатке, потянувшуюся к руке Темного Лорда. Лозы, утянувшие два тела под землю.       — Думаю, тебе надо идти, Гарри. Да и у меня дела. Всё-таки завтра вы уезжаете, поезд скоро. Тебе бы выспаться.       Уже выходя из кабинета директора, Гарри обернулся. Дамблдор, вынувший из кармана мантии окровавленную палочку Йо и задумчиво её рассматривавший, поднял взгляд:       — Да, мой мальчик? Ты хотел спросить что-то еще?       — У них не будет шанса?       Голубые глаза лукаво блеснули:       — Разрушить наш мир и потрепать нам нервы? Когда мы заскучаем?       Гарри не улыбнулся. Дамблдор, принимая это, снова тяжело вздохнул.       — Я не знаю. И если говорить честно, я не хочу знать. Я всегда за шансы даже для чудовищ, Гарри, но пусть Том Реддл получит свой подальше от меня и моих близких. Ты понимаешь?       — Понимаю.       — Спокойной ночи.       Вскоре горгулья за спиной Гарри встала на свое место. Что-то подсказывало, что теперь она не отскочит даже после правильного пароля. Но почти сразу он перестал думать об этом. Навстречу ему шагнула Гермиона.       ― Ты принесла мои очки, верный оруженосец?       Она засмеялась, но глядела все так же тревожно. И, подступив вплотную, он крепко прижал ее к себе, прислоняясь щекой к пушистым, пахнущим дымом и кровью волосам. *       В своем кабинете директор Хогвартса слабо улыбнулся, наблюдая, как феникс пьет сливочное пиво из поилки.        Из всех своих страшных секретов старый волшебник сумел уберечь только один. Гарри уже никогда не узнает, что одним из крестражей Темного Лорда, последним, стал он сам — в ту минуту, когда разбилось о его лоб непростительное заклятье. Через пару месяцев молниевидный шрам мистера Поттера — метка нелепой избранности ― затянется, как простая царапина. И придется снова с умным видом соврать ему, что это всего лишь судьба. А шарик пусть останется на своем месте в Отделе Тайн.       В конце концов, взрослые обязаны врать. Не это ли их основная работа?