Когда больно...

*** Наверное... это осень... Время года, которое случается перед зимой. Перед холодом, который проглотит все вокруг, превратит в застывшие безжизненные изваяния, промерзшие до сердцевины бесцветные тени. Время года, когда все вокруг избавляется от ненужного груза, от лишнего веса... от тянущего неподъемного балласта, без которого будет легче дышать, будет легче переживать холода, без которого все будет проще и светлее. Время года, когда деревья сбрасывают свои умирающие листья... бледно-желтые, тепло-золотистые, кирпично-красные, ржаво-коричневые... тонкие, полупрозрачные, изъеденные иссыхающей в них жизнью, пронизанные жилками-венами, надорванными, оторванными... летящими... падающими. Листья падали сверху... медленно... паря на легком ветру. Кружились, танцевали, переворачивались, показывая то один свой бок, то другой. То темный, то светлый. То мелькала в них маленькая дырочка, как пулевое отверстие, сквозь которое по идеальной траектории проскальзывали беззвучные пули - солнечные лучи. Тонкие, звенящие, острые, как заточенная золотая сталь. Вонзались и выходили с другой стороны, тихо... бескровно... безболезненно... И падали листья мягко и беззвучно. Падали на землю, встречая там своих собратьев, своих товарищей, своих родных и незнакомых. Тех, что упали с того же дерева, или с соседнего, или тех, которых принес прохладный влажный осенний ветер. Ветер... главный палач осенних листьев. Он отрубал их тонкие ручки-вены от веток деревьев, он отрывал их от родного дома, он разлучал их... унося, кружа, трепля и разрывая... чтобы уронить, бросить, мягко положить туда, где их встретит великое ничто... где их встретит смерть... Где они будут долго лежать на сырой, оплаканной дождями земле и ждать, когда их тела изойдут кровавой ржавчиной гнили и не превратятся в пыль, впитаются в почву, не оставив и следа на том месте, где они только что лежали... Как и он... Дин смотрел вверх на легкие просвечивающиеся листья, падающие сверху. Они медленно кружились над ним и падали... падали... падали... неизбежно и неостановимо прямо к нему... вниз... Туда, где он лежал, чтобы лечь рядом с ним на сырую землю и умереть... Кто еще может быть рядом с ним, кроме листьев? Кто еще будет гнить здесь рядом с ним? В глухой лесной чаще, в скупом просвете под изорванными кронами на остывающей земле. Он уже даже не дрожал и не чувствовал холода. Он больше не дрожал... Совсем... Ни от страха... ни от боли... Он просто лежал и смотрел на листья. Как те отрываются от веток, от своих домов, как расстаются со своими семьями и падают вниз... падают... падают... падают... Как и он... Упал... Провалился... Ошибся... Сплоховал, облажался, какая теперь к черту разница! Он изгнивал здесь... исходил темно-красной ржавчиной, расходящейся большим темным кругом вокруг его израненного тела, медленно впитывался в землю... как лист, оторванный от своего дерева и унесенный ветром. Только для того чтобы умереть. Один... один... один... без следа... Пальцы, лежащие на открытой ране, уже тоже не дрожали... слишком слабы, они уже даже не удерживали вытекающую кровь, что ползла теперь по его телу вниз словно змея, извиваясь и прощаясь навсегда... уходила от него... Как Сэм... который ушел... который ушел учиться в Стэнфорд... ушел... Как отец... который ушел... ушел на свою охоту, за своей местью, за своей судьбой и целью... Как те, за кого он держался своими руками-венами и был оторван... оторван... оторван... И лежит теперь гниет... Должно быть, это осень... А листья все падали... Ложились рядом с ним, тихо так... молча. Они все понимали, они его видели насквозь, его изорванную, просвечивающуюся на острых солнечных лучах душу. Они ложились рядом, чтобы исчезнуть вместе с ним, раствориться без следа. Медленно и неотвратимо покрыть его тело своими маленькими почти невесомыми тельцами, спрятать его от зимы... укрыть его и обогреть в последний раз. Помочь ему исчезнуть, стать незаметным на фоне сырой, усыпанной мокрыми листьями земли. Слиться с ними. Раствориться... И никто не узнает где... никто не удивится и не вспомнит... никто не споткнется о то, что от него останется... Только листья. А когда придет зима, она укроет его своим белым саваном. Она положит свою прохладную руку на его лоб... на его онемевшее сердце... она закроет его невидящие глаза. Зима всегда приносит покой листьям... Еще чуть-чуть... Это уже неотвратимо... Может, стоит попрощаться? Серое небо над головой, рыжие кроны, листья в последнем полете. Может, стоит? Дин медленно, почти не чувствуя своих пальцев, нашел телефон в нагрудном кармане... уронил на грудь. Совсем не слушаются руки-предатели... Он, даже не глядя, всегда знал что нажать. Номер Сэма был запрограммирован на быстрый набор. Одно нажатие и невидимая линия соединит его с его братом. В последний раз. Что он ему скажет? Что он может сказать? Столько всего хочет... но что сможет? Гудок... гудок... гудок... Как удары его сердца. - Алло? Сэм! Сэм! Это я! - Алло, кто это? Дин? Да, Сэм! Да! Это я, братишка! Господи, Сэм, как я рад услышать твой голос... - Дин? Это ты? Не молчи. Сэм... это я... я... я смогу... - Сэм... - Господи, как тяжело произносить его имя, как невыносимо. Что сказать, как сказать, Прощай? Я ошибся? Я умираю? Что? - Сэм... кажется, осень пришла... Господи, какой бред... Сэм... - Дин? Ты что... ты что там пьяный? - раздраженный вздох на том конце невидимой линии. - Ты что, напился и решил мне позвонить? Дин, ты... ты невыносим. Позвони мне, когда протрезвеешь. Нет! Нет! Нет! Я не пьян... Боже, Сэм... - Сэм... листья... - Проспись уже! Боже мой, не могу поверить... - голос растаял вдали и прервался. Разорвалась невидимая нить. Гудок-гудок-гудок... Быстрые гудки, как его трепещущее сердце... как убегающие вниз по щекам слезы... ну вот он уже и плачет. Радоваться должен. Радоваться, что брат живет такой жизнью, в которой звонящий внезапно брат, несущий полный бред, может быть всего лишь пьян... самое страшное, что придет тебе в голову, что твой давно заброшенный старший брат пьян... Просто пьян... Прости, Сэмми... я живу в другом мире... как хорошо, что ты не живешь в нем больше. Значит, ты свободен, значит, ты вырвался... значит, теперь он может проспаться... значит, теперь он может уснуть... Прости... Жаль, что он не услышит... Не услышит, как падают листья... беззвучно, укрывая его кроваво-ржавым одеялом... теперь он поспит... Закроет глаза и... Как громко шелестят мертвые листья... - Дин? О боже, Дин... почему ты не взял трубку, почему ты не сказал, что ранен? Держись... боже, держись, мальчик мой... Я хочу спать... я так хочу спать... как листья осенью... Но не могу слышать твой голос... твою боль... это так больно... папа... - Папа? Он открыл глаза. Отец. Он здесь. Он нашел его. Он жил в этом мире... в том, где бродят монстры и темнота шевелится... где сын, не берущий трубку, скорее всего, умирает. Где не все листья отрываются от своих веток... где не все листья гниют в земле... некоторые остаются висеть, иссохшиеся, прожженные, но все еще цепляющиеся своими ручками-венами за то последнее, что у них осталось...