"О Кольцах Власти и Третьей Эпохе"
"1693 год В. Э. - Начало войны между Сауроном и эльфами. Три Кольца спрятаны. 1695 год В. Э. - Полчища Саурона вторгаются в Эриадор. Гил-Гэлад посылает Элронда в Эрегион. 1697 год В. Э. - Эрегион разорен. Гибнет Келебримбор. Врата Мории закрываются. Элронд с отрядом Нолдор вынужден отступить и укрепиться в Имладрисе. 1699 год В. Э. - Саурон захватывает Эриадор.""Повесть Лет: Хронология Второй Эпохи"
1600 - 1699 годы Второй Эпохи
Неспешно сменяли друг друга годы. Взрослели близнецы. Неуклонно росло население Черной Башни. Да и сама Башня увеличивалась в размерах - дома и различные пристройки окружили ее. Сновали по коридорам люди, и каждый был занят своим делом. Возились в серой пыли бесплодной равнины малыши-полукровки - первое поколение рожденных от союза вастаков и северян. И прибывали пророй к Черной Башне новые караваны поселенцев с нехитрым скарбом своим, с женами и детьми. Перемешивались с теми, кто считал себя уже старожилами. Темный Властелин уезжал порой из Башни с эскортом в дюжину человек, но отлучки его были кратковременными - видно, ездил он недалеко. Сопровождающие его о том, где были, что видели и что делали, молчали, как рыбы. А сам Повелитель с каждой поездки возвращался мрачнее прежнего, и немногие из воинов могли выдержать его взгляд.* * *
Властелин писал письма и рассылал их с воронами, слетавшимися отовсюду к зубчатому парапету башни. От гвалта птиц Гхаш почти перестала спать. Она осунулась на лицо, похудела и часто нервничала, но не осмеливалась сообщать о своем раздражении Повелителю. Последние дни он почти не замечал ее. Молча мерил шагами комнату из угла в угол. Писал письма, так яростно скрипя пером, что казалось - оно сломается. Ничего не ел и не пил. И чуть что принимался крутить на безымянном пальце левой руки тонкое светлое кольцо. Багровая тьма плескалась в его глазах, и когда взгляд его останавливался на Гхаш, мнилось ей, что не узнает ее Господин. ...Сегодня утром Властелин вызвал к себе Кхамула, и теперь Гхаш тихонечко сидела в дальнем уголке кровати под балдахином и прислушивалась к разговору мужчин. - Верен ли ты мне, мальчик мой, душой и телом, помыслом и действием? Брат стоит, преклонив колено. - Верен, Повелитель мой. Чем заслужил я сомнения? - Готов ли ты служить мне преданно и усердно, как служил раньше, впредь? - Готов, Повелитель, всей своей жизнью. - А за порогом смерти готов ли ты будешь служить мне? По лицу было видно, что Кхамул опешил. - Я готов служить тебе вечность, мой Повелитель... Но не могу обещать того, что не в моей воле. Что ждет меня за порогом смерти, я не знаю... - Вечность! - сухо усмехнулся Черный Майя. - Ты быстр на слова, мой воспитанник. Меня радует твоя искренность. Он подошел к столу и открыл шкатулку, которую привез из последней поездки и которую любопытная Гхаш всегда находила запертой. Откинул крышку. На черном бархате лежало восемь одинаковых тонких колец, их гладкий металл искрился лиловой вязью. Властный окрик: - Гхаш! - Да? - приподнялась она. - Выйди! Девушка не посмела ослушаться, пусть и хотелось ей узнать, что произойдет дальше. Слезла с кровати и выбежала за дверь, на лестницу. С другой стороны щелкнул засов. Пять долгих дней Гхаш, словно потерянная, слонялась по замку. Приходила порой под запертую дверь комнаты Повелителя и сидела там, бездумно считая мгновения. Никто не тревожил ее, не пытался заговорить, не отвлекал от мрачных мыслей. Люди молчаливо сторонились ее, и сама она бродила среди них неприкаянная, нигде не задерживаясь подолгу. Даже читать не могла - расплывались перед глазами буквы. На шестой день, когда девушка дремала, сидя на лестнице, привалившись головой к косяку, засов двери негромко щелкнул. Она проснулась мгновенно. Подняла взгляд от носков высоких сапог вверх по латанным-перелатанным полотняным штанинам и загорелой волосатой груди, неприкрытой расстегнутой кожаной безрукавкой, к лицу брата. - Гхаш, - медленно произнес он, и в голосе его звучала неестественная отрешенность от мира; невыразительными, тусклыми казались глаза, - я уезжаю. - Куда? - шепотом спросила Гхаш, будучи не в силах отвести взгляд от узкого, светящегося лиловой вязью ободка кольца на руке Кхамула. - Это не важно. Иди к Повелителю, он ждет тебя. Девушка потеснилась, пропуская брата, и он ушел вниз по лестнице, ни разу не оглянувшись на нее. Со всхлипом Гхаш втянула в легкие воздух. Заставила себя встать. Оправила измятое и замызганное платье. Взялась за ручку двери. Вошла. Застыла на пороге, не поднимая глаз. - Грязнуля! Ты что же за всю неделю так ни разу и не помылась? Тонкие сильные пальцы взяли ее за подбородок, приподняли кверху ее лицо. Она зажмурилась. Сухие горячие губы коснулись ее век - одного, потом второго. Без слов она подалась вперед и прильнула к Властелину... ...Позднее, лежа в постели, девушка осмелилась задать терзавший ее вопрос: - А мне, Повелитель, ты дашь Кольцо? - Нет. И не спрашивай об этом впредь. Гхаш промолчала, только теснее придвинулась к Властелину, пряча слезы обиды в уголках глаз. - Я беременна, мой Господин. Майя чуть приподнял брови, оглядывая хрупкую девичью фигурку. - Вот как? Отлично! - Знахарки говорят, будет сын. - Иди-ка сюда... Он посадил ее себе на колено и долго держал руку возле ее живота, словно бы прислушиваясь к чему-то... - Да, - нежно провел ладонью по ее лицу, - сын. Мальчик. Взгляд его потеплел от улыбки.* * *
Дня не проходило, чтобы Гхаш не думала о Кольцах. Магическая сила, скрытая в них, притягивала девушку, как магнит. Пугала - но не то, чтобы очень сильно. А вот завораживала, не давала покоя разуму - это да. Ничем не могла отвлечь свои мысли Гхаш от семи Колец, лежавших в запертой шкатулке. Все дела валились из рук. "Почему Кхамулу, почему не мне?" - спрашивала она себя в который раз. И разум подсказывал ответ: "Он мужчина, воин. Ты - женщина. А Кольца - это власть. Не та мимолетная власть, которую дает тебе благоволение Властелина. Власть огромная, непреходящая. Власть и ответственность. Подобная сила не дается за просто так. Полезен должен быть Повелителю человек, которому вручит он подобную власть. А ты нужна ему лишь в постели..." "Но я маг!" - спорила сама с собой Гхаш. "Какой ты маг? Очнись! Ты всего лишь дикарка, знающая пару волшебных фокусов, которые он показал тебе." "Я буду учиться... Да, я буду усердно учиться! Я докажу ему, что достойна!" Снова засела девушка за книги, все свободное время проводя за чтением и попытками применить на практике то, что узнавала она из древних фолиантов, оплетенных в темную кожу. Не щадила себя, уставала сильно, и однажды Повелитель обратил внимание на ее изможденный вид. - Тебе расцветать следует, а ты дурнеешь, - отметил он. - Побереги-ка себя, а то запру тебя в комнате и сиделок к тебе приставлю. Мне нужен здоровый сын. Однажды осенним вечером, когда Гхаш читала при свете свечи, дверь в библиотеку распахнулась. - Заждалась, сестрица? - Кхамул! Стремительным черным вихрем брат подскочил к ней, без труда подхватил на руки, закружил, расцеловал в обе щеки. - Да поставь же меня!.. Ох! Дай на тебя посмотреть... Ну, вроде, ты нормальный теперь. А то уехал ты странный, я за тебя волновалась... Кхамул улыбался во все лицо. - Это из-за Кольца. На первых порах трудновато было, потом попривык. Ты-то как? Брат и сестра сели у стола друг напротив друга. Кхамул взял руки Гхаш в свои. - Я ничего... Читаю вот. А Повелителя сейчас в Башне нет, он уехал. - Я знаю. Я приехал к тебе. Повелитель разрешил. Я вот тут подарок тебе привез... - Какой подарок? Кхамул отцепил от пояса вместительный кожаный мешок, развязал тесемки, извлек и установил на стол перед Гхаш белесый человеческий череп. - Фу!.. - Это Дхейр. Ты, конечно, не узнаешь, но иначе сохранить я не мог... - Варвар ты, - печально констатировала девушка. - Как дикарем был, так дикарем и остался. - Ты что, не рада? - встревожился Кхамул. - Рада. Ты лучше скажи, как ты с ним, - Гхаш покосилась на череп, - встретился? - Мы там на юге... работаем, - уклончиво ответил брат, но тут же лицо его озарилось улыбкой, и он гордо добавил: - Я привел наше с тобой племя под руку Повелителя! - И языки больше не режут? - настороженно спросила сестра. - Нет! - рассмеялся Кхамул. ...Уехал он следующим же утром. Кончилась осень, неспешно подступила зима. Гхаш старалась следить за своей внешностью, но красота ее увядала, и ужасом пульсировала в висках мысль: "Еще не старость, но зачем я ему такая? Прогонит он меня. Вот рожу, и прогонит... Успеть доказать! Успеть!" Девушка чувствовала: не успевает. В учениях и тренировках промелькнули четыре месяца, и день ото дня Гхаш чувствовала себя все хуже и хуже. Ей стало сложно просыпаться по утрам, а за работой постоянно клонило в дремоту. Часто кружилась голова, и дважды уже она падала в обморок - хорошо, что случалось это, когда была Гхаш в одиночестве; если бы Повелитель узнал, он запретил бы ей спускаться в библиотеку, и, тем более, уходить надолго в лес. Целительница-северянка, осмотрев Гхаш, велела ей всего лишь не напрягаться и побольше отдыхать, тогда головокружения и тошнота отступят. - У тебя сильное тело, созданное для материнства, - сказала знахарка. - То, что с тобой случается, это ничего, мелочи. Многим в твоем положении гораздо тяжелее приходится. А то, что подурнела слегка, не волнуйся. Дитя из тебя соки пьет. Немудрено, чьего ребенка-то носишь!.. Гхаш не стала надолго задумываться над словами целительницы. Припомнила, конечно, что многие будущие матери из тех, что жили в Барад-Дур, не дурнели лицом, а хорошели, словно расцветали, в период беременности. Но подумала - и прогнала мысль. Итак ей было понятно, что дитя Майя выносить не тоже самое, что ребенка, зачатого от союза людей. Уделять внимание недомоганиям своим у Гхаш не было времени. Важнее было успеть - узнать и освоить новое - доказать Повелителю свою ценность. И она не оставляла учебы, жадно впитывая каждую каплю знаний. Но день ото дня ей становилось все хуже. Как-то раз Гхаш перебирала свитки с верхней полки книжного шкафа, стоя на стуле. Вдруг руны разбежались с бумаги муравейником, заплясали перед глазами Гхаш цветные круги, подкосились ноги. Девушка попыталась ухватиться рукой за полку и, падая, увлекла за собой на пол ворох свитков... ...Острая боль пульсировала в левом виске, распространялась, жгутом охватывая голову. Кто-то нес ее на руках. Гхаш пошевелилась, собираясь открыть глаза. Веки будто бы налились свинцом. - Не пытайся двигаться, - голос Саурона. Звук удара, скрип дверных петель ("Надо бы смазать...") - Повелитель ногой распахнул дверь. Несколько быстрых шагов - и он опустил ее на холодные белые простыни. Потом висков ее коснулись его пальцы. - Господин мой, постой! - прошептала Гхаш. - Позволь мне показать, мой Повелитель... Я училась... Я много читала... Позволь доказать... Я достойна Кольца! - Молчи. Но она уже не могла молчать. Скопившиеся в душе сомнения и страх прорвались бессвязным потоком лепета - на грани бреда, сквозь слезы и стоны. - Успокойся, Гхаш! - Властелин чуть повысил голос. - Ты не даешь мне помочь тебе. - Повелитель мой, Господин, поверь, я достойна!.. Позволь доказать... Он сильнее стиснул ладонями ее виски. Она вскрикнула от боли и провалилась в вязкую темноту... Просыпалась Гхаш с трудом, словно всплывая из глубокого омута на поверхность. Разлепила веки. В глаза ударил яркий солнечный свет, освещавший вершину Башни даже в те дни, когда небо над Горгорат было затянуто тучами. Во рту было сухо. Попыталась сглотнуть и закашлялась. Саурон подошел сразу и сел рядом с ней, на край кровати. - Доброе утро! Как ты себя чувствуешь? Гхаш снова сглотнула и выговорила в ответ: - Лучше. - Что-нибудь болит? "Зачем ты спрашиваешь, Повелитель? Ведь ты и так знаешь, что и где..." - Нет, - ответила в голос. ...Только в сознании дымка, и мысли вялые, словно рябь на стоячей воде... - Вот и хорошо. Сейчас тебе принесут еды и питья. Потом ты будешь снова спать. - Но, Господин мой... - Надеюсь, ты не собираешься перечить мне? "Как невыносимо больно смотреть на тебя, Повелитель... Как я могу тебе возражать?.." - ...нет... Поправилась Гхаш быстро - за пару дней после того, как Властелин перестал погружать ее в колдовской сон. А проспала она больше недели, пробуждаясь лишь для еды и отправления естественных нужд. Каждый раз при пробуждении она видела Повелителя. Он был неизменно ласков с ней, но тверд. Он приставил к ней двух девушек, служивших сначала сиделками, а когда Гхаш было позволено вставать с постели и гулять на свежем воздухе, сопровождавших ее словно тени. Повелитель запретил Гхаш работать в библиотеке и заниматься магическими упражнениями, и она не посмела ослушаться - да и возможности такой, по правде говоря, не было. Повелитель предпочитал держать ее у себя на виду, когда же его не было рядом, приставленные им девушки зорко наблюдали за ее поведением, ни на минуту не упуская из поля зрения. Гхаш жила будто бы в дреме, и лишь иногда ее сон наяву прерывался болезненными нервическими вспышками. Однажды, при очередном подобном приступе, Гхаш бросила своих спутниц и бегом побежала в Башню. Взлетела по лестнице и, тяжело дыша, без стука распахнула дверь. Черный Майя сосредоточенно делал какие-то пометки на большой карте Средиземья, лежавшей перед ним на столе. На стук двери он не обернулся. - Больше не бегай по лестнице, - сказал он, не поднимая взгляда от бумаг. - Можешь упасть. Это опасно. Она поняла недосказанное: опасно для нерожденного сына. Она поняла и вскрикнула прежде, чем успела обдумать свои слова: - Ты думаешь лишь о нем! И никогда - обо мне! - Так, - Темный Властелин отложил перо и медленно обернулся к женщине. - Не стоит ли тебе взять интонацию ниже? Но Гхаш не вняла доводам разума, Гхаш не испугалась собственной дерзости. Гхаш чувствовала себя под защитой того, кого носила под сердцем. Ничего не сделает ей Повелитель - по крайней мере, сейчас! - Я не нужна тебе! - продолжала она, не снижая тона. - И никогда не была нужна, теперь-то я знаю! Тебе нужен был только он! - Гхаш ткнула себя пальцем в выпиравший живот. - Только он! Все из-за него! Если бы не он, я смогла бы доказать, что достойна Кольца, но ты меня даже не слушаешь! Ты взрастил меня, как... как... как корову! Чтобы я родила тебе этого... этого!.. - Гхаш, сядь! Властелин повысил голос лишь слегка, зато интонационная окраска слов несла колдовской нажим. Женщина подавилась собственным криком и рухнула на постель раньше, чем поняла, что уже подчинилась. - А теперь послушай меня. И запомни: подобный разговор мы поведем с тобой в первый и последний раз. В дальнейшем наблюдать твои истерики я не намерен. Ты обвиняешь меня в том, что я жду рождения нашего сына? Да, он нужен мне. Ребенок Майя и смертной - большая редкость, иначе я мог бы создать сейчас армию из одних только своих потомков... От тебя, Гхаш, я ожидал большей ответственности и большей любви к нашему сыну! Ты разочаровываешь меня. Твое увлечение магией похвально, но абсолютно неуместно сейчас, когда малейшее потрясение может повредить твоему здоровью, а, следовательно, и здоровью ребенка, которого ты носишь. Когда сын родится, я не буду возбранять тебе продолжить свои занятия... - И ты дашь мне Кольцо? - Гхаш жадно подалась вперед. - Не перебивай меня! - глаза Повелителя полыхнули жаром. - Никогда. Что же касается Кольца... Я уже ответил тебе однажды: нет. - Но почему, Господин мой?! - Гхаш сползла с кровати на колени, потянув за собой на пол пушистое покрывало; в голосе ее была мольба: - Почему?! Властелин мой, ведь я так люблю тебя... Я хотела бы служить тебе вечность... Почему? Я буду полезна тебе, Повелитель мой, клянусь! Позволь мне показать тебе, чему я научилась... Черный Майя мягко поднялся из кресла, в несколько быстрых бесшумных шагов преодолел комнату, осторожно подхватил коленопреклоненную женщину, заставляя ее встать на ноги, а затем усаживая на кровать. - Лучшая служба, которую ты можешь сослужить мне, это забота о нашем ребенке. Воинов у меня достаточно и без тебя. И не у тебя одной есть способности к магии... На глаза набежали слезы, и Гхаш спрятала лицо на груди Повелителя, осмелившись последний раз прошептать: - Почему "нет"? Почему Кхамул, почему не я? Саурон коротко вздохнул и притянул женщину ближе к себе, обнимая ее. - Упрямство - полезное качество, если направлять его в нужное русло. Надеюсь, наш сын унаследует его от тебя. Гхаш стояла на площадке Башни, провожая взглядом отряд всадников, удалявшийся на запад. Когда клубы пыли рассеялись вдали, она вернулась в комнату, где ждали ее служанки. Девушки помогли Гхаш раздеться и лечь - на восьмом месяце беременности она стала крайне неповоротливой - подоткнули одеяло, затушили свечи в стенных канделябрах. Видя, как устраиваются они на коврике возле кровати с явным намерением провести здесь ночь, Гхаш приказала резко: - Оставьте меня! - Но, госпожа, - запротестовала старшая из девушек, белокожая северянка, - Властелин приказал нам не оставлять тебя ни на минуту. Мы не можем нарушить приказ... - А я не смогу выспаться, если вы обе будете сопеть рядом, - голос Гхаш предательски дрогнул, выдавая ее волнение, хоть и пыталась женщина сдержать его. - Уходите. Девушки вместе, как одна, отрицательно покачали головой. - Мы не можем, госпожа, прости. Властелин нас накажет. - Я сказала, подите вон! Гхаш повысила голос, но служанки не двинулись с места. Тогда она призвала на ладонь маленький язычок пламени и обратилась ко второй из девушек, южанке: - Ты знаешь, что я могу сделать с вами? Служанка вздрогнула, на лице ее, не смотря на загар, проступила бледность. - Да, госпожа... - Не по своей воле мы перечим тебе, госпожа, - вступилась старшая. - Не гневись, прости нас! Хоть убей, не можем мы нарушить приказ Властелина... - А если так? Легкое движение руки, и длинные распущенные волосы девушек вспыхнули огнем. Мгновение шока - и они, визжа, заметались по комнате. Северянка первой добралась до умывальной чаши и вылила воду себе на голову, затем, зачерпнув из стоявшей возле столика бадьи, помогла подруге. И, когда суета утихла, вновь повернулась к Гхаш: - Убей, госпожа, иначе мы тебя не оставим, - сказала твердо, хоть и подрагивал ее голос от пережитого страха. Гхаш хмыкнула, разглядывая оплавившиеся патлы служанок, и откинулась на подушки. "Не убивать же их в самом деле?.." И она смирилась. - Оставайтесь. Дни летели, как камешки из под копыт мчащегося галопом коня. Гхаш, с тревогой считая дни и опасаясь, что Повелитель вернется раньше обещанного срока, изыскивала способ отослать служанок от себя хоть на минутку. Но девушки были бдительны и покидали комнату лишь поодиночке. Тихие, молчаливые они всегда были рядом: проводили уборку или сидели в уголке за вышиванием. ...А дни бежали, и времени для осуществления задуманного оставалось все меньше... Утром, накануне дня возвращения Властелина, Гхаш осенила идея. "Конечно, глупая! Как не догадалась я раньше?" Весь день она жаловалась на боли и не вставала с постели: это было несложно - ребеночек часто пихался в утробе, доставляя ей неприятные ощущения. Под вечер Гхаш принялась метаться в кровати и часто постанывать. Девушки волновались и предлагали позвать целительницу, но Гхаш неизменно отказывалась. На закате Гхаш успокоилась, сделав вид, что боль ее отпустила. Потребовала принести ужин. Северянка сразу убежала вниз. Гхаш знала, что скоро вернуться старшая из служанок не сможет: специально ведь назаказывала ей тех блюд, что нечасто готовились на кухне Барад-Дура. Теперь оставалось самое сложное: только бы сыграть достоверно, только бы не сфальшивить!.. ...Когда от стонов Гхаш перешла на крики в голос и принялась корчиться, хватаясь руками за живот, молоденькая южанка не выдержала: - Я сейчас, госпожа! Потерпи! Взвилась на ноги и выскочила из комнаты. Гхаш выдала еще пару воплей, дожидаясь пока затихнут на лестнице шаги, потом со скоростью, которой сама не ожидала от себя, скатилась с постели и бросилась к двери. Щелчок - заперта задвижка. Перевела дыхание. "Не трусить!" - велела себе. Подошла к столу Повелителя и остановилась напротив запертого ларца. Прикрыла глаза. Сосредоточилась, выискивая охраняющие заклятия. Медленно, с трепетом и дремлющей на грани сознания боязнью, принялась распутывать магические узлы один за другим. Тонкое, искусное плетение - в книгах примеры намного проще... Лишь бы не ошибиться, лишь бы не сорваться, Всесильная Тьма!.. Ну вот, и последний узел. Дверь тряхнули. Затем раздался стук. - Госпожа, открой! - голос вастакской служанки. И взволнованные слова старой целительницы: - Зови мужчин, надо выломать дверь! ...Висячий замок на ларце. "Как же я не подумала об этом раньше?!" Гхаш в панике заозиралась. Метнулась к каминной полке, где лежал подаренный Повелителем стилет. Вогнала кинжал прямо в ножнах в дужку навесного замка. Ударила кулаком сверху и чуть сбоку. Еще раз. Еще. И еще. Добилась лишь одного - рассекла себе руку до крови. Дверь сотрясли тяжелые удары. "Скорее! Чем же, как же его сбить?!" Заметила на столе тяжелый том в кожаном переплете, инкрустированном каменьями... Хватило двух ударов. Отшвырнула книгу, кинжал, распахнула крышку. ...Лиловая вязь неспешно бежит по узким ободкам светлого металла... Очередной удар топора насквозь пробил дверь. Гхаш вздрогнула, оглянулась через плечо, порывисто схватила первое из лежавших в ряд семи колец и без раздумий одела его на палец. ...Гхаш рухнула в бездну разламывающей тело, сжигающей разум боли. Кровавая пелена застлала ей зрение. Из горла рвался крик, ногти в агонии скребли пустоту. Гхаш падал, падала - падала... Тьма обступала ее - кровавая тьма. И не было воздуха, чтобы дышать. И не было голоса для крика. И сердце не билось. А тело, которого, казалось, не было тоже, в клочья рвала непереносимая боль. Доминантой бытия стала судорога обнаженной мучениям души. И даже сознание не могла потерять Гхаш в этой нескончаемой пытке. Собственный разум не принадлежал ей. Он полнился чужеродными, приходящими неизвестно откуда образами. Тьма дробилась багрово-кровавыми бликами, и бледные призраки тянули к женщине костлявые руки... А потом вокруг не стало ничего - даже цвета. ...Мгновения ли небытия, вечность ли - но Гхаш вынырнула на поверхность и увидела над собой ночное небо, усеянное звездами. Бестелесная, она парила в облаках, и расстилались под ней бескрайне зеленеющие леса и поля. Секундный отдых, и вновь спеленали белесые щупальца ее душу, утягивая ее в безвременье, в пустотное небытие, в бесчувственно кровавую муку... Сколько - дни, годы, столетия - продолжалась борьба? Гхаш забывала себя и вспоминала заново, тонула и выныривала, умирала и возрождалась. В краткие мгновения передышки, словно разноцветные витражи, мелькали перед ней события ее жизни... ...Однажды она увидела лицо брата и другое лицо - незнакомого мужчины, темноволосого нуменорца. Широко распахнуты глаза Кхамула. Алыми отсветами бьются в них живые чувства - ужас и боль сопричастия. "Что ты натворила, сестра?!" ...Гхаш видела Арду с высоты птичьего полета. Видела - и не узнавала. Смерть царила везде. Неприкаянные тени бесцельно бродили средь мертвых, разлагающихся тел. Не ночь, не день - серый туман скрывал землю. Обугленные остовы деревьев. Гранитные скалы, на глазах ее истлевающие песком времени. Белесые тени звали Гхаш к себе, тянули к ней призрачные руки, стремясь поймать, и гнались за ней вослед. И в голове ее звучал эхом шепот: "Ты наша!.. наша... Останься с нами!.. с нами..." Гхаш улетала, убегала, пряталась. Но сил у нее оставалось все меньше, все реже выныривала она из прогорклой мертвящей пустоты к зелени лета, свежему воздуху, высокому звездному небу... В очередной раз сорвавшись от пьянящей свежести жизни в гнилостный туман небытия, Гхаш поняла: "Я не выкарабкаюсь..." Темный Властелин стоял на пороге своей комнаты. За спиной толпились перепуганные люди. Переступил порог. Бросил резко: - Займитесь делами! Захлопнул перед ними покалеченную ударами топора дверь. Подошел, опустился на колени подле скрючившегося на ковре женского тела. Положил руку ей на живот, подождал несколько томительно долгих мгновений. - Дура! - то ли выкрик, то ли вопль - все сжигающая ярость. Коротко, с несдерживаемой силой ударил ее по лицу. Голова Гхаш бессознательно мотнулась от удара. Край кольца до крови рассек бледную губу. Кровь свернулась мгновенно. Схватил ее левую руку, придавленную весом тела, потянул к себе. Темный след на безымянном пальце, как от ожога раскаленным металлом. Кольца нет. Он долго бессмысленно смотрел на этот след, словно не понимая, что он значит, потом отпустил холодную ладонь и закрыл лицо руками. Мысленный зов - надсадный, ломкий, неумелый - оборвал мысли Черного Майя, метавшиеся по кругу, словно хищник в клетке. "Властелин!" "...да, Кхамул. Я тебя слушаю." "Пощади ее, Властелин мой, умоляю! Помоги ей!" "Я не могу ей помочь. Она ушла на Путь без меня. И тело ее уже мертво." Молчание. "Ты позволишь приехать мне, Повелитель?" Жесткое: "Нет. Ты нужен Моргулу." Тишина. Пульсирует в висках кровь - тоска, горечь не оправдавшейся надежды. Потом робкое: "Прости ее, Повелитель... Она любила тебя." "Я знаю." ...Гхаш провожали молча, без речей и без почестей. Костер сложили невысокий, и пока он не прогорел, никто не смотрел в пламя. Повелитель на церемонию не спустился.* * *
Саурон задумчиво следил, как играет, переливается бликами розовое вино в прозрачном кубке. За окнами шумел ветер. Негромко потрескивали в камине дрова. Кольцо на пальце потеплело прежде, чем Темный Властелин заметил чужое присутствие в комнате и отреагировал на едва слышимый звук, шедший от двери. Тонкая фигурка, закутанная во тьму, приблизилась. Угольями тлели малиновые сполохи там, где должны были находиться глаза. Лиловой вязью мерцало призрачное кольцо на прозрачном пальце. - Итак, ты преодолела Путь, - констатировал Черный Майя. - Сама. Безликая тень медленно перетекает на колени. "Накажи, Властелин, теперь я понимаю свою дерзость." Не мысли даже звучат - так, легкое дуновение ветерка. И пустыми, ненужными кажутся сами слова - нет в них эмоций. Холодный голос, равнодушный и властный - ни нотки прежней нежности и ласки нет в нем: - Ты выбрала. Сделанное менять поздно. Служи. Недвижна черная тень. ...Теперь знаю я, Повелитель мой, зачем так нужен был тебе смертный сын - сын по духу и крови. Знаю, зачем ты растил меня, почему выбрал... Мать ведь тоже определяет наследственность, и не всякая смертная способна выносить дитя бессмертного Майя... Знаю, что отняла Кольцо у собственного неродившегося ребенка... Знаю, что убила его... Но даже "прости" не просится быть высказанным. Отстраненно спокойно, бездушно звучит вопрос: "Каковы будут приказания Властелина?" Некоторое время он молчит, раздумывая. Потом одним глотком допивает вино и отставляет кубок. - Найди себе тело. Отправляйся в Нуменор. Докладывать происходящее там будешь раз в месяц, не чаще. Если понадобишься, я вызову тебя сам. В поклоне склоняется тень. "Будет исполнено." Плавно поднимается с колен. И уходит: быстро, бесшумно - призраки не издают звуков. ...Мало чувств в оголенной душе, но не изжиты они совсем: одно, основное, всепоглощающее сопутствует Гхаш даже за гранью смерти...* * *
Ее звали Илианэль, и была она младшей четвертой дочерью в семье нуменорского полководца Лаэрнана, державшего недавно отстроенную гавань в устье Барандуина. Девушке исполнилось девятнадцать лет - возраст, по меркам нуменорцев, совсем юный - однако на нее уже заглядывались и сверстники, и юноши постарше. Красавицей Илианэль назвать было нельзя, но было в ней некое нежное, влекущее душу очарование, пусть веснушки ее на курносом носике, травянистая зелень глаз и пышная копна каштановых кудрей, и не отвечали канонам красоты, за эталон которой была принята нуменорцами эльфоподобность. "Год, другой - и отбоя тебе от женихов не будет," - говорила мать. Вместе с матерью и сестрами жила Илианэль в большом двухэтажном белокаменном особняке, окруженным садом. Дом стоял на склоне холма в Арменелосе, в Арандоре, неподалеку от королевского дворца, то есть в том районе города, где застройка разрешалась лишь приближенной по двору знати. Дни Илианэль проводила дома за чтением, музицированием или рисованием, нередкими вечерами отправляясь вместе с родней на приемы в королевский дворец. Илианэль любила мать и сестер, и, наравне с ними, тосковала в разлуке с отцом. Потому безмерно обрадовалась она, услышав от матери новость: "На континенте сейчас спокойно, и Государь разрешил нам отправиться в плавание с первым же попутным судном." Весело побежала девушка собирать сундуки в дорогу. Семья отплыла с острова в солнечную, ясную погоду, и Оссэ благоволил к мореходам в пути. Рад был встретиться Лаэрнан с женой и детьми после долгой разлуки. Три недели промелькнули так, что не успели заметить. Неудивительно, что супруги, счастливые встречей друг с другом, не уделили должного внимания переменам, произошедшим в их младшей дочери вскоре после того, как семья прибыла на континент. Илианэль, прежде слывшая неусидчивой хохотушкой и озорницей, вдруг стала тиха и молчалива. Привычные занятия перестали привлекать ее, заброшено было рукоделье. Все свободное время девушка проводила теперь, прислушиваясь к разговорам солдат отца или разъезжая верхом по окрестностям. Она с интересом рассматривала полевые карты Лаэрнана и выспрашивала: "Что означает эта пометка отец? А эта что?" А дни бежали, и вскоре пришло время собираться в обратный путь. Прощаясь с отцом на причале, девочки разрыдались вслед за матерью - все, кроме Илианэль. Она позволила себя обнять и сдержанно поцеловала отца, а не повисла с визгом у него на шее, как непременно сделала бы раньше. - Что с тобой, дочь? - спросил Лаэрнан и попытался пошутить: - Уж не влюбилась ли ты в кого-нибудь из моих бравых ребят? Илианэль покачала головой и улыбнулась отцу как-то натянуто. С тяжелым сердцем Лаэрнан распрощался с семьей. Он и сам не понимал, чем тревожат его изменения, произошедшие в дочери. ...Серьезнее стала? Ну и что? Взрослеет... Однако тревога не уходила. Жена и старшие дочери долго махали Лаэрнану, оставшемуся на берегу, с борта отплывающего корабля. Лишь одна Илианэль стояла неподвижно, глядя мимо отца, куда-то вдаль за его спиной. Как прежде, зеленеет лужайка под окном спальни Илианэль, и колышутся на окне белые занавески. Цветет сирень и жасмин, поют в ветвях сада птицы. Здесь все так же, как было. Как будто бы и не уезжали никуда. Но странный взгляд у младшенькой - словно не узнает она родного дома. - Доченька, совсем ты забросила лютню и кисть... Что происходит с тобой? - Эти детские забавы стали скучны мне, мама. Испроси для меня разрешения у государя бывать в королевской библиотеке... - Что читаешь ты, доченька? Дай взглянуть... Что это? Мне не понять здесь ни строчки! - Это язык южан, мама. - Зачем знать его тебе? - Я хочу понять намеренья тех, кто служит Врагу. - Оставь эти мысли, девочка. Отдай мне книгу! Ничего не выйдет хорошего из подобных дум... "Брат!" "...Гхаш?! Это - ты?.. Ты жива?!" "Не совсем. Повелитель не сказал тебе?.." "Я почувствовал, что нас уже трое, но не мог и предположить, что это ты... Я странно ощущаю тебя, Гхаш. Что с тобой?" "Я раньше прочих стала тем, кем со временем статут все, надевшие Кольца." "Ты умерла." "Да." "Тебе не следовало трогать Кольцо..." "Сделанного не изменишь. Я хочу вернуть себе расположение Повелителя." "Выполняй свой долг. Жди. Пройдет время, и он забудет." "Он не забывает ничего. Ты поможешь мне?" "...Я постараюсь. Что нужно?" - Доченька, вороны - птицы несчастья. Зачем созываешь ты их к нашему дому, зачем кормишь их? Соседи косятся... - Ну что ты, мама, какой вред от птиц? И разве вороны - не творения благих Валар? - Не знаю, не знаю... "Сестра!" "Мои сведения оказались полезны?" "Да. Первый благодарит тебя." "Значит, так и продолжим?" "А почему ты не сообщаешь всего Повелителю?" "Он не спрашивает меня. По-моему, его больше интересуют Элдар." "Так и есть. Он велит нам не вступать в конфликты с нуменорцами, лишь отпугивать их от южных рубежей и копить силы." "Вчера в Линдон отплыли посланники короля." "Зачем ты говоришь это мне? Повелитель знает?" "Да." "Тогда ладно..." ...Текут годы... - Доченька, у сестер твоих уже дети растут, сколько же можно? Так и незамужней остаться недолго! - Ах, мама, разве могу я выйти за немилого? Нет среди женихов никого, достойного чести нашего рода. - Уж слишком ты горда, девочка! Вот подожди, вернется отец... Но годы шли, а Лаэрнан не возвращался. А потом пришло известие - он убит в пограничной стычке. В безутешное горе погрузилась вдова и перестала донимать младшую дочь воспитательными беседами. ...Летят годы... - Илианэль, взгляни, это старшенькая моя, Исильдэ. - Имя ты странное выбрала для дочери, сестра. Я подумала это, еще когда родилась она... - Не я выбирала. Муж. - ...Ну, подойди, Исильдэ. Красива ты, племянница, нет спора. Ты, сестра, ко двору ее из Хьярростара привезла представлять? - Жениха ей подыскивать. Верно, сестрица. - Красива ты, племянница моя Исильдэ! Волосы твои словно спелая рожь, в глазах твоих лазурь высокого неба, тонок твой стан, словно ствол ивы, округлы бедра твои, словно склон Менельтармы, истомны груди твои, словно плоды, что соком налились в нашем саду... - Что говоришь ты, тетушка? К чему похвала твоя? Разве красота человека в том, что получено им от рождения? - Не бойся, милое дитя. Подойди ко мне. Сядь рядом. Вот так... Хорошо ли тебе? - Большей ласки я не ведала и от рук матери, госпожа моя Илианэль. Чем заслужила я нежность твою? - Красотой своей, милая девочка. - Чем могу я отплатить за твою ласку? - Люби меня, дитя, будь мне подругой... - Нет для меня счастья выше, сестра матери моей!.. Душно в мареве летнего полудня. Илианэль спешит к городской площади, отирая со лба пот, придерживает полы лазурной юбки, чтобы не испачкать их в грязи мостовой. Останавливается возле нищего, выпрашивающего милостыню у края обочины. - Это ты рисовал портрет дочери купеческого старшины? - ни не дожидаясь ответа, повелительно: - Иди за мной. Косматый седой старик в рубище пытается было протестовать: - Благородной госпоже, подобной тебе, прекрасная дама, пристало доверять свой лик кисти придворных художников... Усмешка трогает яркие пухлые губы на бледном лице аристократки. - Умеешь говорить ты, нищий!.. Мне нужен именно ты. Следуй за мной. Со звоном ударяется о мостовую возле ног старика золотая монета. - Ты звала меня, тетушка? - Сядь здесь, Исильдэ. Этот человек нарисует твой портрет. - Этот?.. Да и к чему еще один портрет, тетушка? Часто рисовали меня, спроси у матери моей... - Этот портрет для меня, милая Исильдэ. Ты ведь не откажешь мне в такой малости? - Что ж... "Брат!" "Да?" "Я птицу тебе послала. Перешлешь то, что она несет, Повелителю, ладно?" "А что за послание?" "Сам увидишь." Ночь. Темны и гулки коридоры Барад-Дура. Сон объял Башню, дремотная тишь царит на мили вокруг. Лишь окно наверху, среди зубчатых стен, мерцает багровыми отсветами. Владыка Мордора - как всегда, за столом; как всегда, за работой и тревожными думами. Искрами пламени играет ночь в его волосах. Точеный профиль, недвижное совершенство черт лица. И взгляд черных глаз - непроглядная тьма, бездна. Тонкие, изящные руки перебирают бумаги на столе. ...Вдруг - хлопанье крыльев среди ночной тиши. Крупный ворон, почти не различимый во мраке, присаживается на зубчатый парапет. Темный Властелин оборачивается на звук, встает из-за стола и выходит на открытую холодным ветрам площадку Башни. Он подзывает птицу, и ворон спокойно ждет, пока его избавят от доставленного груза. Тонкий пергамент, аккуратно сложенный множество раз. Если развернуть его - широкое бумажное полотно, а на нем - девичий портрет: хрупкая незавершенная прелесть в свободных контурах чернового наброска. Ни полстрочки, ни подписи не добавлено к рисунку. Задумчиво улыбается Черный Майя, разглядывая рукотворный портрет... "Гхаш!" "Мой Повелитель..." "Привези ее мне." "Кхамул!" "...Варга тебе под одеяло! Чего ты орешь, Гхаш? Нельзя же так пугать спросонья! Ты, может, и призрак уже, но я-то пока человек, и мне здоровый сон нужен..." "Получилось! Повелитель вызвал меня к себе!" "Простил?" "Не знаю. Но за двадцать последних лет хоть три слова сказал мне." "Ну, вот и славно. Я же говорил, что все уладится. А теперь отстань, ладно? Я спать хочу, сил нету..." - Девочке надо расширять кругозор. - Но, говорят, на континенте неспокойно... - Я понимаю, ты волнуешься за дочь. Но мы же ни куда-нибудь поплывем, а в Линдон. И в диких землях без охраны передвигаться не будем. - Не пойму я только никак, Илианэль, зачем? Зачем ехать? - Мама давно переживает, что могила отца на чужбине, заброшенная, должно быть, без родственной заботы. Сама все рвется, но, ты же знаешь, больна она. Хочешь, поедем с нами... Илианэль вместе с племянницей отплыли в Средиземье шесть дней спустя из гавани Роменны. Путешествие вызвало у Исильдэ морскую болезнь, и девушка не выходила на палубу. Тетушка не отходила от нее и покидала отведенную пассажиркам каюту лишь ненадолго, для того, чтобы подышать свежим морским воздухом. Трепетали паруса под попутным бризом, когда на горизонте показалась эльфийская гавань. Две долгих недели провели нуменорки среди Нолдор, не покинувших Сирые Земли после окончания Войны Гнева. Встречены были женщины при дворе Гил-Гэлада с гостеприимством и радушием. Юной, влюбчивой, увлекающейся Исильдэ дни, проведенные среди Элдар Средиземья, не показались долгими, но вот тетушка... Поведение Илианэль было выдержанно в рамках светского этикета, однако нет-нет да проявлялась в ее манерах необъяснимая напряженность: разговаривая с Перворожденными, женщина предпочитала не поднимать на них глаз, тогда, как племянница не могла отвести от эльфов восторженного взгляда; была Илианэль молчалива, отвечала только, когда спрашивали ее, и никогда не заговаривала первой; большую часть времени проводила в одиночестве и на приемах появлялась лишь, казалось, в силу необходимости. Исильдэ предпочитала списывать необычность поведения тетушки на приступ застенчивости перед Элдар. Выждав в гостях положенное этикетом время, Илианэль стала торопить племянницу собираться в дорогу: - Скоро уже настанет время нам возвращаться, милая, но прежде нужно нам посетить могилу твоего деда... Гил-Гэлад галантно выделил смертным женщинам из народа, звавшегося Друзьями Эльфов, сопровождение и охрану на время пути, и вскоре паломницы тронулись в путь. Гарцуют ретивые кони на опушке леса, сумрачно смыкающего кроны деревьев. Темноволосый Нолдо, предводительствовавший отрядом сопровождения, уже сообщил двум странницам, что нуменорцы, чьи могилы интересуют женщин, похоронены в глубине леса - около получаса неспешной езды. - Мы хотели бы в одиночестве оплакать своих мертвых, - говорит предводителю отряда старшая из женщин, потупив глаза. Нолдо согласно кивает, у него нет никакого желания посещать кладбище смертных. Элдар спешиваются, намериваясь ожидать возвращения странниц на опушке, а нуменорки, ведя коней на поводу, углубляются в чащу леса. Поднимается с колен Илианэль, вытирая платком в уголках глаз слезы. И преклоняет колени Исильдэ. - Благородный господин мой Лаэрнан, отец матери моей, хоть не довелось мне узнать тебя, оплакиваю я тебя ее слезами и слезами благородной супруги твоей, матери моей матери. Скорбит сердце мое, что не увидишь ты более лиц близких своих... Великие Валар, молю вас!.. Холодные пальцы касаются висков девушки - неслышно подошла к ней со спины Илианэль. Без вскрика, без стона опускается недвижное тело на траву возле ног Назгула. "Этому я научилась от тебя, Повелитель мой и Господин, пусть давно и не давал ты мне уроков..." ...Сутки прочесывали Элдар подлесок, где некогда произошло столкновение нуменорского отряда с разведчиками диких племен, но пропавших странниц отыскать не сумели. Путь исчезнувших женщин застилала Тьма, и даже самые искусные следопыты не могли определить их дороги. Ни с чем вернулись Нолдор к своему королю... Летят из-под конских копыт гравий и пыль. Мчатся на восток две всадницы: одна из них твердо и уверенно держится в седле, вторая - повисла на шее своего коня, и будто бы спит, но если приглядеться, можно заметить, что привязана она веревками к седлу, что сомкнуты веки ее, и развеваются по ветру золотистые волосы. Мчатся галопом кони, оставляя на влажной земле четкие отпечатки подков. Мелькают мимо древесные стволы, колючий кустарник. Поет где-то в зарослях ежевики иволга... - Стойте! Кто вы такие и чего ищете в Черной Земле? Преградил дорогу, цепью развернулся отряд, ощетинившийся обнаженной сталью клинков - скорее по привычке, чем из необходимости: видят же воины - перед ними две безоружных женщины, и пустынна степь за их спинами. - Приветствую тебя именем Темного Властелина, страж Мордора! - отвечает командиру отряда рыжеволосая нуменорка, выпрямляясь в седле. - По воле Повелителя Гортхаура Саурона едем мы в Барад-Дур. Смуглый светлоглазый командир, в ком смешалась кровь вастаков и северян, оценивающе прищуривается, оглядывая странниц. - Почему я должен верить тебе, женщина? Твой народ издревле враждует с нами, а то, что назвала ты имя Владыки Мордора... Многие произносят его ныне от южных пустынь и до лесов севера! Женщина выпускает поводья коня из рук, медленно стягивает с левой руки некогда белую, а теперь посеревшую от пота и пыли перчатку, поднимает ладонь так, чтобы видна она была воинам. Спрашивает: - Этого будет достаточно, чтобы ты поверил мне? На безымянном пальце, где мгновение назад ничего не было, лилово мерцая, проступает призрачный ободок Кольца. Командир низко кланяется. - Приветствую тебя, Темная. Прости, но не смог я узнать тебя сразу... Предоставив спящую Исильдэ заботам набежавших служанок, Гхаш спросила: - Что Властелин? Он ждет меня? Суровая женщина средних лет, одетая опрятнее и богаче служанок, оглядела критически Гхаш с ног до головы, неодобрительно пожевала губами и ответствовала: - Ждет. Но даже не думай, что я пущу тебя к нему в подобном виде. Помоешься сначала, в порядок себя приведешь. Гхаш чуть приподняла брови в немом удивлении: кто же такая эта женщина, что позволяет себе регламентировать исполнение желаний Повелителя? Заметила огромную связку ключей, прицепленных к атласному поясу платья женщины на видном месте. - Ты ключница? - Я управительница Барад-Дур волей Властелина, - строго поправила женщина. - А вот, кто ты такая, я не знаю. Иди-ка лучше мыться, и не перечь мне, девочка! Гхаш стало так искренно, по-детски смешно, что она не сдержалась и фыркнула. "Конечно, даже те, кто помнил меня, теперь бы меня не узнали..." Оттаяли чувства, растопив льдистую корку отчужденности, так радостно Гхаш было вернуться сюда. - Ну, показывай тогда, где мыться мне! - весело приказала она. Гхаш медленно поднялась по ступеням знакомой лестницы. Муарово-черное платье приятно облегало фигуру, привычно было нести на голове тяжелую корону каштановых кос. Женщина постучала костяшками пальцев в дубовую, окованную железом дверь. - Входи! Что-то трепыхнулось в груди и подскочило к горлу при звуке этого голоса. Гхаш вошла в комнату и притворила за собой дверь. Колыхнулась, зашелестела юбка от быстрого шага, и Гхаш преклонила колени у ног Саурона, сидевшего в кресле возле жарко растопленного камина. - Повелитель мой... - Встань, дай на тебя посмотреть... Да, надо признать, ты могла бы выбрать тело и получше. - Все тела стареют, - словно оправдываясь, сказала Гхаш. - Дело не в старении, дело в пошлости, простоватости этих черт. Мне не нравится. - Уж, что нашлось, Повелитель, не обессудь! - почти огрызнулась Гхаш и тут же мысленно ойкнула. Но Саурон в ответ расхохотался. - Мелешь ты языком все так же, не думая! - отсмеявшись, велел: - Садись и рассказывай. "Надо же, кресло второе поставили!" - подумала Гхаш, усаживаясь напротив Повелителя, и расправляя юбки. - Что рассказывать, Господин мой? - Ну, уж всяко не то, как вы с Кхамулом за моей спиной интриги плести вздумали! О девушке рассказывай. Почему ты решила, что она подойдет? - Как могу я решить подобное, Властелин мой? Я осмеливалась лишь надеться, что мой подарок будет тебе угоден... - Я смотрю, ты не разучилась кокетничать, Гхаш. Надеюсь, еще помнишь, что я не люблю повторять дважды? Женщина смешалась. Пальцы взялись теребить юбку. - Прости, Повелитель. Она... умна, образована, хорошо воспитана и послушна... - А, кроме того, довольно красива. …Я поняла ценность того, что потеряла. Я хотела бы сама родить тебе сына, Властелин мой, любовь моя, моя яростный бог, хотела бы... Но насильственно захваченное тело, чья душа покинула мир до срока, не способно зачать... Саурон сидел, опершись рукой о подлокотник кресла и подперев ладонью щеку. С губ его не сходила насмешливая полуулыбка. - Это уж тебе судить, Господин мой, - ответно улыбнулась, пряча волнение, и стрельнула глазами Гхаш. - Думаю, не было еще среди избранных тобою женщин такой, которую нельзя было бы назвать красавицей... - Опять дерзишь, - отметил Черный Майя мимолетно, словно незначительную подробность. - Но ведь она воспитана в почитании Эру и Валар? Ободренная попустительством, Гхаш взглянула Властелину прямо в глаза. - А разве так не интереснее, Властелин мой? Прикажешь сломать ее? Он снова рассмеялся и отнял ладонь от лица. - Нет. Приведешь ее ко мне завтра. Посмотрим, что это за подарочек! Понимая, что слова эти подводят итог разговору, Гхаш поднялась из кресла: - Как прикажешь, Повелитель мой. Женщина уже дошла до двери, когда Черный Майя остановил ее: - Помнится, ты все хотела продемонстрировать мне, чему научилась. Так чему же? Обрадованная Гхаш поспешно обернулась. - Мне перечислить, Господин? - Ни в коем случае. У меня нет желания слушать тебя до рассвета. Завтра принесешь список. Глаза женщины лучились счастьем. Она низко поклонилась. - Да, мой Властелин. Переночевала Гхаш в маленькой комнатке в южном крыле первого этажа Башни, куда управительница Барад-Дур поместила Исильдэ. Улаири не нужен был сон, но смертное тело нуждалось в отдыхе. Утро в Мордоре начиналось за два часа до рассвета, и, услышав первые голоса в коридорах, Гхаш вызвала служанку, потребовала бумагу и перо, и принялась писать. Ее работа была уже почти окончена, когда солнечные лучи проникли в комнатушку через узкое, забранное решеткой окно, и Исильдэ заворочалась в постели. Гхаш подошла, присела рядом с девушкой, ласково погладила ее золотоволосую головку, ликвидируя одновременно остатки магического дурмана. Тихонько позвала: - Исильдэ, милая, просыпайся! Задрожали светлые пушистые ресницы. - Тетушка... - Доброе утро! Девушка стряхнула остатки сна и села в кровати. Заозиралась. - Что случилась, Илианэль? Где мы?! Исильдэ морщила лоб, припоминая мгновения, предшествовавшие забытью. - Мы дома, милая. Здесь теперь твой новый дом. Девушка перевела на Гхаш встревоженный взгляд. - Я не понимаю тебя, сестра матери моей. Где мы? Как оказались здесь? Почему говоришь ты, что здесь мой дом? Гхаш улыбнулась, как можно ласковее, и погладила девушку по руке. - Я объясню тебе все чуть позже, а теперь... - Милосердные Валар, где я?! - Исильдэ сорвалась на крик. - Куда ты привезла меня, ответь сейчас же!.. - голос упал до испуганного шепота. - Здесь так душно, так странно... Я чувствую что-то... что-то... Мне страшно! После нескольких нервических всхлипов она разрыдалась. Гхаш досадливо поморщилась. - Перестань плакать, Исильдэ. Я хотела смягчить для тебя потрясение, но, раз ты настаиваешь, отвечу сразу... Да, перестань же рыдать! Грубый окрик прервал поток слез. Золотоволосая девушка выжидающе затихла. - Так-то лучше... Земля эта, Исильдэ, называется Мордор, а крепость, где находимся мы сейчас, Барад-Дур. Девушка подавила всхлип и недоверчиво переспросила: - Мы в плену у Врага? - Считай, что так. А теперь слушай меня внимательно... - Почему ты так спокойна, тетя? - перебила Исильдэ. - Почему мы не в темнице, не в кандалах? Скажи, скоро ли нас спасут? - Не стрекочи и слушай! От этого зависят твоя жизнь и благополучие... - Нас будут пытать?! - Исильдэ! - Да, тетя... Прости... - Так вот, девочка моя, советую тебе побыстрее забыть Остров. Отныне судьба твоя здесь, до самой смерти. Не думай о побеге, это бесполезно. Тебе поймают, и ты будешь сурово наказана. Будь мила и послушна со здешними людьми, и тогда никто не причинит тебе вреда. Не вздумай упоминать имена Валар. Выполняй все, что тебе будет приказано. И главное! Сегодня я отведу тебя к... одному мужчине. Ты примешь его, как мужа, и будешь покорна ему... Ты поняла? Покорна! Девушка прятала лицо, но Гхаш взяла ее за подбородок и повернула ее лицо к себе. Исильдэ высвободилась и отшатнулась в смятении. - Я не понимаю тебя, Илианэль, сестра матери моей, я не понимаю тебя! Как можешь ты предлагать мне такое? Как можешь ты... - Я ничего не предлагаю тебе, - жестко прервала ее Гхаш. - Я приказываю! Ты должна сделать все возможное, чтобы понравиться ему, иначе... Иначе я собственноручно убью тебя. И постараюсь, чтобы ты умирала долго. В мучениях. Холодная, как отточенный клинок, ярость - тяжелыми, гранеными фразами. Не как пустые угрозы звучат они - они звучат правдивым предупреждением. Золотоволосая девушка отползает в уголок кровати. Глаза ее расширены от ужаса. После полудня Гхаш отыскала управительницу Барад-Дура. Разговор состоялся в коридоре Башни. - Та комната, которую ты предоставила мне, сгодится на первое время, но она слишком мала для двух женщин. Там станет жить Исильдэ, когда Повелитель не будет оставлять ее у себя. Пожилая женщина нахмурилась и раздумчиво пожевала губами. - Исильдэ, это кто? Спутница твоя, что ли? Та, которую Властелин вечером приказал к себе привести? - Именно она, - кивнула Гхаш. - Теперь далее. Прикажи начать работы на верхнем этаже, под Тронным Залом. Там должны быть оборудованы девять одинаковых по размеру комнат. Видимо, тупик коридора придется срезать... Девять, и чтобы ничего больше там не было, понимаешь меня? Тех, кто живет сейчас там, выселяй куда хочешь... Я займу одну из этих комнат. - Постой-ка, - управительница выглядела слегка опешившей, - я, конечно, понимаю, что ты считаешь себя важной особой, раз Властелин принял тебя вчера и говорил с тобой, но это еще не повод, чтобы мне тут в нос тыкать своими замашками Высшей! Владыка поставил меня управительницей Башни; кто, где и как жить будет, здесь решаю только я. А кто ты такая, милая, я и вовсе не знаю, так-то! Гхаш коротко вздохнула. "Что я теперь каждому встречному должна Кольцо показывать? Не так уж это легко, между прочим... Интересно, кстати, чем они считают Кольца? Скорее всего, просто символами - знаком высшего доверия Повелителя. Пограничник узнал Кольцо сразу, и вопросов больше не задавал..." - Ну, что ж, ты права, что напомнила мне мое упущение. Ты права, я не представилась. Меня зовут Гхаш. Женщина, прищурившись, оглядела рыжеволосую нуменорку с головы до ног. - А разве не Илианэль? Гхаш, значит. Редкое имя. Только одну еще, на моей памяти, так звали. Первую здешнюю наложницу Властелина. Гхаш поморщилась на слове "наложница" и ответила: - Я - она и есть. Управительница комично всплеснула дебелыми руками. - Та самая, значит? Ты уж за дуру-то, милая, меня не считай! Та из наших была, южанка. Умерла она, когда я еще пешком под стол ходила. Умерла и сожгли ее. Сама видела я, так-то! Гхаш разговор наскучил. Она встала боком, приложила левую ладонь к стене - белая рука на черном камне. - Ладно уж... Смотри внимательно! Сконцентрировалась. Невольно напряглась в ожидании боли. ...Словно прикосновение раскаленного металла к коже... Опустила руку. Перевела взгляд на лицо управительницы. Та задумчиво жевала губы. -Да... Благоволит к тебе, значит, Властелин наш... А почему это у тебя оно обычно невидимо? - и не дожидаясь ответа: - Та самая Гхаш, говоришь... Сколько залов изначально на пятом этаже Башни было? - Два. Коридор в центре, и залы по бокам. Так было на всех этажах, кроме верхнего. - Смотри-ка ты! Верно... А сколько окон на нижнем этаже было раньше? - Не было на первом этаже окон, - Гхаш устало потерла лоб. - Ну что, выполнишь, или к Повелителю мне за подтверждением идти? - Да нет, к чему же Властелина тревожить? Выполню все,.. госпожа. Под Тронным Залом мастерские располагаются, я их, честно-то говоря, давно подумывала из Башни выселить... - Ну, вот и хорошо. Гхаш развернулась и ушла, не попрощавшись. Управительница проводила взглядом ее путь по коридору, неуверенно перетаптываясь на месте и теребя связку ключей у пояса. Темный Властелин просматривал свиток, длинной не меньше, чем в десять локтей. Гхаш в ожидании стояла рядом. Наконец, Саурон отложил список в сторону и перевел на женщину взгляд. - Все это неплохо. Но твои знания слишком хаотичны. Нет в них системы... Огорченная Гхаш осмелилась все же попросить: - Позволь мне продемонстрировать что-нибудь, Повелитель. - Не надо. Завтра с рассветом придешь ко мне, тогда и посмотрим, - усмехнулся. - Придется мне, все-таки самому заканчивать твое обучение. Гхаш и помыслить не могла о подобном счастье. - Ты сам, Господин мой, будешь обучать меня? Разве не проще отдать эту заботу Моргулу? - спросила Гхаш, по рассказам Кхамула уже достаточно много знавшая о первом из Кольценосцев. - У вас с ним разная направленность. Он силен в магии Творения и Разрушения, у тебя же способности к cтихиям. По крайней мере, к одной из них, к Огню... Ладно, иди. И приведи мне... Как ее там зовут? Исильдэ. Стук двери разбудил Гхаш. Она села на кровати, протирая руками глаза. Исильдэ, рыдая, рухнула на постель и зарылась лицом в подушку. С тяжелым вздохом Гхаш выбралась из-под теплого одеяла и отправилась выяснять, что же случилось. Захлебывавшаяся слезами Исильдэ долго не могла ответить ни на один из вопросов. Тогда Гхаш заставила ее лечь на спину и не скукоживаться, как подзаборная дворняга на морозе. Гхаш обозрела ссадину на скуле девушки и синяки на ее голых руках - отчетливые следы пальцев. Раздраженно втянула носом воздух. - Ну, так что случилось? Отвечай, наконец! - Он... бил меня, - Исильдэ предприняла новую попытку расплакаться. - А сейчас еще я добавлю, - угрожающе предупредила Гхаш. - Дальше! - Он... взял меня насильно! Он держал меня и... и... Гхаш одолела досада. "Я должна выслушивать эти излияния, когда хотела бы оказаться на ее месте? Несчастная дуреха даже не понимает, какое счастье на нее снизошло!.." - Перестань рыдать! Пока что не о чем. Плакать начнешь, если я узнаю, что ты ему не угодила... Исильдэ всхлипнула еще раз и смолкла. Она неотрывно смотрела Гхаш в глаза, словно завороженная змеей жертва. - Ты служишь Врагу? Гхаш вернулась в свою постель и легла. - Повелителю. Властелину. Здесь не говорят "Врагу". Еще раз повторишь, будешь наказана. - Значит, ты предательница, - тихо сказала, словно сама себе, девушка и шмыгнула носом. - И меня хочешь сделать предательницей... Долго длилось молчание. Гхаш начала задремывать. - А какой он, Вра... Властелин? Гхаш хмыкнула и перевернулась на другой бок - так было удобнее. - Дуреха ты, дуреха и есть... Это он и был. - Он?! - ...Не нужно ни слов, ни движений рук. Нужно видеть суть вещей и явлений, тогда тебе будет подвластно изменять их при помощи лишь мысли и желания... - ...Не так. Показываю еще раз... - ...Расслабься... Я разве сказал "сконцентрируйся"? Расслабься!.. -...Используй Кольцо, как проводник. Помни, что оно усиливает твои способности, но исключительно на него полагаться не стоит... Перед тем, как уйти, Гхаш, приободренная терпением и мягкостью, с которыми Темный Властелин вел урок, осмелилась заговорить о тревожившем ее вопросе: - Тебе понравился мой подарок, Повелитель? Лицо Черного Майя выразило скепсис. - Не слишком. Хотя протесты ее были довольно занятны. - Ты оставишь ее при себе, мой Господин? - Посмотрим. Но если она будет продолжать вести себя в том же духе, это станет утомительным. И не эффективным. Гхаш прекрасно понимает, о чем идет речь. Она отыскала женщину, чье тело способно зачать, выносить и родить дитя Майя, однако этому едва ли суждено произойти, если Повелителю каждый раз придется брать Исильдэ силой. В нуменорке сильна частица эльфийской крови, и зачатие вопреки ее воле, от нелюбимого, не удастся. - Она не будет. Я научу ее, Властелин мой, как вести себя. "Я научу, я заставлю ее любить тебя, мой Повелитель!" Полуулыбка трогает тонкие губы. "Я все слышу, Гхаш." И вслух: - Посмотрим. Гхаш склонилась над златовласой девушкой, чьи кудри разметались во сне по подушке. Осторожно, чтобы не разбудить, накрыла ее горячий лоб ладонью. "Это будет сложно..." И распахнула свои воспоминания, падая в чужое сознание, как в омут. ...Как пахнут его волосы: лесными травами, горьким медом, костром и ветром! Кружит голову их аромат... ...Как он красив... Он прекрасен, но даже думать об этом - кощунство. Во всем мире нет никого, желаннее его... ...Прохлада его прикосновений, бездонная чернота глаз, горячие губы... Я умру, я не выдержу этого счастья!.. ...Его голос - все, что слышу я, все - для чего живу... Как могу я не любить тебя, Властелин мой, как смею я любить тебя... Ты приказал, и я подчиняюсь... Очнулась Гхаш на полу, с трудом добрела до кровати - тело плохо слушалось приказов - и провалилась в зыбкий сон. А с утра был разговор, и завела его сама Исильдэ. - Я не знаю, тетя, что со мной. Я страшусь приближения вечера, но, томлюсь, ожидая, когда он придет... Что делается со мной, сестра моей матери? Помоги... Я не могу забыть его лица, все время вижу его перед собой... Гхаш слушала и отвечала, чувствуя блаженное умиротворение в душе. "Я справилась. Мне удалось..." ...Ветер пропитан влагой. Опадают с деревьев листья, багрянцем пятная побуревшую траву... Однажды Гхаш почувствовала: пришел Четвертый. Она выскочила из комнаты, которую по-прежнему делила с Исильдэ, побежала на конюшню выяснять, не приезжал ли кто-либо за последние недели в Башню: сама она была слишком занята последние дни, чтобы уделять внимание гостям. - Нет, - ответил старший конюх, - никого не было. Одиннадцать суток, в течение которых Исильдэ не покидала комнаты, а Гхаш не ходила рассветной порой к Повелителю обучаться. Одиннадцать дней... "Что-то он долго, - думала Гхаш, невольно ежась от мертвящего ужасом воспоминания. - Тяжело ему дается Путь..." Почему "ему", а не "ей"? Гхаш не задумывалась над этим, она просто знала: других женщин, кроме нее самой, в Девятке не будет. Ведь и ее не должно было быть среди Кольценосцев... На двенадцатый день Гхаш услышала зов Повелителя и поспешила подняться на башню. В дверях комнаты Властелина она почти столкнулась нос к носу с незнакомым юношей. Мгновенно поняла - он. Юноша ушел от столкновения с кошачьей гибкостью и теперь, неуверенно улыбаясь, рассматривал Гхаш. Был он невысокого роста, светловолос и сложения какого-то хрупкого - узкая кость. Выглядел он явно младше своих лет - казался, совсем подростком. Заговорил первым, и на лице его блуждала смущенная радостная улыбка. Ни следа отстраненной холодности, недавно пережитого страдания не было в его глазах. - Мы не знакомы, - он помедлил, - сестра... Никто, кроме Кхамула, не называл Гхаш так. Она и сама не поняла, почему ей захотелось улыбнуться юноше в ответ. - Здравствуй... - После познакомитесь, - прервал их голос Повелителя. - Иди, Лингул. Гхаш, я тебя жду. Лингул был странствующим менестрелем. До того, как пришел он в Барад-Дур, его звали иначе, но старого имени своего он никому не называл и откликался только на новое. Гхаш, когда она спросила, как звали его раньше, юноша ответил: - Это не важно. Того человека больше нет. Повелитель назвал, и теперь таково мое имя. После ответа менестреля, Гхаш ненадолго задумалась над тем, кем, интересно, был в прошлой своей жизни, до получения Кольца, Моргул - нуменорец. Подумала - и прогнала мысль. С Первым она еще даже не встречалась, да и в чужую душу со своим любопытством лезть неприлично: сама же она не хочет Лингулу свою жизнь пересказывать. Лингул следил за выражением лица Гхаш и понимающе улыбался. Впрочем, он и в самом деле понимал: Кольценосцы обнаружили, что, находясь рядом, слышат мысли друг друга, даже не заводя специально безмолвный разговор. ...У Лингула был редкий музыкальный талант. Гхаш догадалась об этом еще раньше, чем услышала его пенье - каждую фразу, каждую мысль Лингул строил подобно мелодии. Юноша оказался на редкость смешлив. Казалось, что он вовсе не знает, что такое грусть. Одним своим появлением он прогонял тоску, и, разговаривая с ним, люди невольно улыбались ему в ответ. Он предпочитал наигрывать на лютне веселые танцевальные мелодии и петь застольные песенки или коротенькие частушки, однако под настроение или по просьбе мог исполнить серьезную поэму или поминальную песнь, и сила его музыки была такова, что перед глазами слушателей воочию вставали события, о которых пел менестрель, и ни одно сердце не могло остаться равнодушным. - Ты сияешь, словно солнышко, - заметила как-то Гхаш. - В тебе случайно нет эльфийской крови? Лингул по обыкновению своему рассмеялся и легкомысленно махнул рукой. - Почем я знаю? Юноша не умел обращаться с мечом, и Гхаш сначала решила, что это указывает на его поразительную безалаберность по отношению к собственной безопасности, но ошиблась. Несмотря на кажущуюся физическую слабость, Лингул оказался непревзойденным мастером безоружного боя - гибким, стремительным, вертким. Кроме того, он умел превращать в оружие самый, казалось бы, безобидный предмет, начиная от струны собственной лютни и заканчивая обыкновенной пуговицей. Учиться же обращению с мечом, Лингул отказывался принципиально. "Менестрель с мечом - это аномалия, - однажды заявил он. - И не убеждайте, в руки не возьму этой отвратительной длинной штуковины! У меня же мозоли не там, где надо, появятся. Как я тогда играть буду?!" Вскоре после знакомства с менестрелем, Гхаш с удивлением поняла, что она не одинока в своей любви к Повелителю - хотя иной была любовь Лингула. Юноша восхищался Властелином, преклонялся перед ним, боготворил его, но ко всем этим, вполне объяснимым чувствам примешивалась какая-то трепетная, щемящая нежность, которой Гхаш никак не могла понять. Любовь Гхаш была страстной, и в Повелителе она видела могущество и силу. Лингул же видел нечто иное - то, чего Гхаш разглядеть не могла. А еще - юноша порой называл Темного Властелина тем напевным длинным именем, что нашла в детстве Гхаш в первой, самостоятельно ею прочитанное книге, и говорил: "Учитель". Это было так неожиданно и так пугающе фамильярно, что у Гхаш опускались руки. Однажды Гхаш решилась спросить Повелителя об именах. - Скажи, Господин мой, почему мы называем самих себя и вещи, окружающие нас, языком наших врагов? Ведь имена эти и названия, похожи на устрашающие прозвища, которыми награждают во гневе и горе... Черный Майя зло рассмеялся. - Именно поэтому. Элдар любят страшные сказки, так пусть любуются на них воочию! - Но ведь был когда-то язык... - Был. Больше его нет. Он остался лишь в книгах. Забудь. Не спрашивай. - А тот язык, из которого пришло мое имя... - Это не язык в полном смысле слова. Так... аккорды настроения. - Но орки разговаривают на нем... Саурон поморщился. - Наречие орков слишком примитивно и не подходит для людей. Больше Гхаш не задавала вопросов. ...Лингул прожил в Барад-Дуре полтора года, а потом сказал, что его тянет в дорогу, и ушел, прихватив лютню и суму для еды. Он не взял ни коня, ни оружия... О том, что Исильдэ беременна, Гхаш узнала первой и так громко возликовала мысленно, что Повелителю ничего больше не пришлось сообщать. Сама Исильдэ беременности своей была рада, но ее одолевали опасения. - Будет ли Властелин любить его, скажи, тетя? - с тревогой спрашивала она. Исильдэ так и не отучилась называть Гхаш "тетей". - Он уже любит его, поверь! - Но какая судьба ожидает мое дитя? Ответь, ты, должно быть, знаешь... Гхаш улыбнулась и украдкой потерла безыменный палец левой руки. - Его жребий будет лучшим, чем могла бы надеяться любая мать. Верь мне. "Лучшим, чем ты можешь мечтать, глупышка! Он получит Кольцо." ...Саурон ждал ее на открытой площадке Башни. - Мой Повелитель, - Гхаш поклонилась и застыла рядом в ожидании. - Ты поедешь на юг. На побережье неспокойно, и твоя внешность уроженки Острова сослужит нам хорошую службу. - Меня знают в Линдоне, Господин мой, - напомнила Гхаш. - Поэтому я и не посылаю тебя искать эльфийские Кольца! Собирайся в дорогу. Женщина снова поклонилась и вышла.* * *
Мчится черногривый конь вдоль гор Эфел-Дуат, по побережью Нурнена - на восток. Позади оставляет черногривый конь горный перевал, узкую обрывистую тропу, по которой можно следовать лишь шагом, и пустоши Кханда, дорога его лежит к югу. Торопит коня всадница, одетая по-мужски в черные брюки и куртку, высокие сапоги и длинный плащ с глубоким капюшоном. Колчан, полный стрел, и легкий короткий меч за спиной, к седлу приторочен лук. Мчится вперед черногривый конь, минуя селения смуглокожих людей, стучат подковы о сухую, растрескавшуюся под жарким высоким солнцем землю. Редки привалы. ...Песок - море песка, барханы, желтизна смыкается у горизонта с прозрачным маревом неба. Пустыня Ближнего Харада. Повесив черногривую голову, бредет конь, с трудом переставляя ноги, копыта его увязают в песке. Облизывает пересохшие от жажды губы всадница, в дорожной фляге у пояса воды осталось на донышке. ...Всадница дремлет в седле, уронив голову на грудь. Конь идет шагом, но пободрее, чем днем - вечерняя прохлада, западный ветер от далекого моря сушит пот, охлаждает разгоряченное тело. Серые тени стремительно и бесшумно скользят между барханов, окружают коня. Прежде чем удила перехватывает смуглая рука, всадница просыпается. "Лорд Моргул?" Несколько резких слов, сказанных на харадском наречии человеку, взявшему черногривого коня под уздцы, и он отступает в сумрак. К всаднице подходит высокая, закутанная в черное, фигура, почти не различимая в ночной мгле, когда с бархата южного неба светят лишь звезды, а тонкий серп луны скрыт облаками. - Полагаю, леди Гхаш, - человек не спрашивает, а утверждает; у него низкий, чуть хрипловатый, но все же звучный, голос. - Мы ждали тебя. Сойди с коня. Дальше мы пойдем пешком. Всадница создает на ладони язычок пламени и в его свете пытается разглядеть предводителя отряда харадцев. Попытка эта оказывается бесполезной, поскольку фигура мужчины скрыта просторным плащом, а лицо - темной материей, крепящейся к странного вида головному убору. Видны лишь глаза. - Не надо света, - человек предупреждающе поднимает руку, и на пальце его мелькает лиловый отблеск узкого кольца. Гхаш послушно гасит язычок пламени и спешивается. Из теней выступает харадрим - тот самый, что первым подошел к всаднице - и вновь берет коня под уздцы. - Дорога займет около часа, - говорит предводитель отряда женщине. - Ты способна идти? Гхаш молча кивает. Тлеет догорающими угольями костер в центре палатки из шкур животных. Дым вытягивается через отверстие в верхнем навесе шатра. Кострище аккуратно обложено камнями по кругу. Земля застелена тонкой циновкой, по которой в изобилии разбросаны пушистые коврики и подушки. Гхаш медленными глотками пьет терпкое золотистое вино из чеканного рога. Она устроилась возле огня на мягкой подушке. Кхамул сидит рядом с ней и время от времени искоса разглядывает сестру: ему никак не удается привыкнуть к ее новому облику. - Да ты и сам изменился, - замечает Гхаш. - Постарел... Седина на висках. Кхамул мимолетно усмехается. - Да уж, не помолодел, это верно… Дотянувшись, женщина осторожно касается двух длинных параллельно бегущих шрамов, прочертивших смуглое лицо брата от виска через щеку к основанию шеи. - Красавец совсем стал! Чем это тебя? Кхамул отстраняется чуть смущенно. - Да так... Покажу потом как-нибудь. Они здесь каких только инструментов для убийства не придумали... Но я-то все тот же я, а вот тебя, действительно, не узнать: абсолютно другой человек! Даже в мимике нет ничего похожего... - Давай, не будем об этом, - тихо просит женщина и сама переводит разговор в новое русло: - Я, честно говоря, думала, что харадрим - не кочевники. Слышала, что культура их достаточно развита, а мастера-ремесленники почище нуменорских будут... - Удивлена? Но, вообще-то, все так и есть. Города Харада находятся далеко на юге, за пустыней, а здесь только авангард армии, которую собрали мы с Моргулом. В открытое противостояние с островитянами и Элдар мы пока стараемся не вступать. Держим рубежи Харада, сами не атакуем, разве что балуемся время от времени диверсиями... - Если сами балуетесь, то я-то вам зачем нужна? Кхамул обернулся к сидевшему чуть в отдалении от брата с сестрой Моргулу. Тот снял в шатре свой плащ и странный головной убор, и Гхаш удалось, наконец, рассмотреть его. Был Первый Кольценосец очень высок, худощав и мускулист, с волосами цвета вороньего крыла, с очень бледной кожей, сероглазый. Гхаш, долго прожившая на острове, назвала мысленно черты его лица "выражено аристократическими", а манеру вести себя "высокомерной". Моргул несомненно услышал мысли женщины, но не подал вида, что они его хоть сколько-нибудь волнуют. - Сам расскажешь или я? Моргул ответил Кхамулу какой-то направленной мыслью, которой Гхаш не расслышала, а затем заговорил в слух, обращаясь к женщине: - Два последних года нуменорцы пытаются закрепиться на побережье, которое мы охраняем. Если им удастся построить порт в такой близости от границ Харада, это станет для нас серьезной проблемой. Думаю, ты знаешь сама, что военные силы Мордора сейчас еще не настолько велики, чтобы вести войну на два фронта. Наша основная цель - Эриадор, и Повелитель приказал нам с Кхамулом набрать армию в южных землях. Я не могу позволить себе бросаться жизнями харадцев ради обуздания захватнических аппетитов островитян, зная, что Властелину люди нужны для иной войны. Но я и не могу бросить Харад без защиты, иначе однажды мы обнаружим у себя в тылу не союзника, а врага. Все это тебе понятно, леди Гхаш? - Несомненно, лорд Моргул, - скорее поклонилась, чем кивнула Гхаш. - Я благодарна тебе за то, что ты знакомишь меня с ситуацией. Черноволосый нуменорец-перебежчик, принявший Кольцо от Властелина и воевавший на стороне Мордора против своих родичей, внушал ей уважение, смешанное с легким, не вполне объяснимым трепетом, отчего Гхаш быстро вспомнила о светских манерах и элементах этикета, усвоенных при нуменорском дворе. Моргул был прирожденным лидером, повиноваться ему казалось естественным и правильным. Кхамул фыркнул и потянулся за бурдюком, лежавшим у полога палатки, чтобы подлить сестре вина. Гхаш услышала мысль брата, адресованную ей и Моргулу в равной степени: "Да прекращайте вы расшаркиваться, как два эльфа перед песенным поединком. Смешно же, право!" Гхаш взглянула на черноволосого нуменорца. Тот смотрел на нее с непроницаемой серьезностью, затем сказал: - Я продолжу в надежде, что нас больше не перебьют... Кхамул сделал в сторону нуменорца неприличный жест, который был Моргулом благополучно проигнорирован, и подмигнул сестре. - ...Итак, леди Гхаш, нам требуется отвратить, хотя бы временно, островитян от попыток закрепиться в устье Харнена. Мои разведчики сообщили, что около трех недель назад возле интересующего нас места побережья встали на якорь четыре крупных нуменорских корабля при сопровождении дюжины барок, и была начата постройка форта. Твоей задачей, леди Гхаш, будет проникнуть, используя любую подходящую легенду, в лагерь островитян, узнать их численность и вооружение, а так же их намерения. Передать эти сведения мне. Дальнейшие наши действия будут зависеть от тех данных, которые мы получим от тебя. Моргул замолчал, ожидая ответа женщины. - Когда мне выезжать? - спросила Гхаш. - Не раньше, чем через два дня, - вмешался Кхамул. - И не говори мне, Первый, что время не ждет! Ждет оно, ждет, еще как ждет, а сестру я больше тридцати лет не видел. - В таком случае, я полагаю, вам есть, о чем поговорить, - сухо подвел итог разговору черноволосый нуменорец. Кхамул взял сестру под локоть и потянул за собой. - Пойдем ко мне в палатку. Гхаш встала на ноги. - Доброй ночи, лорд Моргул. - Доброй ночи, леди Гхаш. Нуменорец уже сосредоточенно изучал какую-то бумагу, извлеченную из вороха свитков, лежавших на походном столике вдали от очага. Брат с сестрой вышли на воздух. Гхаш запрокинула лицо к звездному небу, подставив щеки ласке прохладного ветра, потянулась, разминая уставшие мышцы. Кхамул прошел не дальше десяти шагов и отпахнул полог такой же, как у Моргула, палатки. Позвал сестру: - Заходи. Пока он затепливал лучины и разжигал очаг, Гхаш молча следовала взглядом за ним повсюду. - Есть хочешь? - Немного. - Много, много! Я же чувствую. Они поужинали вяленым мысом и ржаными лепешками, больше напоминавшими сухари, чем хлеб. Запили еду вином из бурдюка, не разливая по чашам. - Зачем ты волосы в косы заплетаешь? Это как-то... не по-мужски... Эльфийскостью отдает. И не идет тебе. - Разве? Здесь воины все, конечно, стригутся коротко, если не на лысо бреются, но... Так мне нравится больше. Мелькнул образ - неоформленный, туманный, потаенный: Гхаш, сидящая возле камина, расчесывает мокрые после мытья пряди длинных черных волос; Гхаш оборачивается на резкий возглас, и каскад искр темного пламени блещет водопадом за ее спиной, обнимает фигуру хладным плащом; вот она смеется, ластясь к рукам Властелина, и темный полог ее прядей отражает блики огня… …Мы так похожи, сестра моя. Мы такие разные. Память о тебе - шелковистые тенета иссине-черной мглы… Брошен смятенный взгляд из-под ресниц: а вдруг ошиблась? …Я слышала это? Видела?.. Или мне показалось?.. Твои волосы - знак траура, не обрезанный по смерти моей?.. - Моргул вон в хвост волосы завязывает. - Так его же при всем желании за харадрима не примешь! Не то, что меня... Местные меня за своего считают и ждут, соответственно, что я буду их обычаи выполнять. А я упрямлюсь… - …Сумрак безлунной полуночи дробится у родника Тьмы… То - память о тебе. То - отрицание смертной власти, власти смерти над тобой… То - боль моя, боль от потери целостности, которую я не признаю словами, потому что мужчина и женщина не могут быть едины, даже если вскормила их одна утроба… - Кроме того, это удобно и практично: песок меньше набивается... Гхаш, не выдержав, расхохоталась, то ли пытаясь смехом своим замаскировать смятение от невольно подслушанных мыслей, то ли попытавшись скрыть сам факт прозрения своего от брата. Она подавилась вином и чуть не выронила бурдюк. - Ну-ка, отдай! Вот и доверяй тебе ценные вещи... Кхамул поспешно отобрал бурдюк. Некоторое время брат и сестра просидели у очага за разговорами. Кхамул рассказывал о том, как жил после отъезда из Мордора, вспоминал литые купола дворцов и глинобитные хижины Харадской столицы, разноцветные одежды южных женщин. Гхаш описывала белокаменные особняки, резные флюгера и шпили Нуменора, Эриадорские леса и утонченных Нолдор, упоминала, как разросся Барад-Дур и благоустроились прилегающие к Башне земли. Под конец беседы Кхамула начало клонить в сон, и он все чаще позевывал. А Гхаш вдруг ни с того, ни с сего предложила: - Давай, я расчешу тебя. Кхамул не стал отказываться, тем более, что не любил возиться с отросшими ниже пояса волосами. Гхаш расплела ему косы и принялась расчесывать плащом упавшие на спину волосы костяным гребнем, извлеченным из дорожной сумки. - Еще один седой волос... - Ой! Ты чего делаешь?! Больно же... - Сиди смирно! Что, уже стариком решил стать? - Все равно, все не передергаешь... Плавные движения гребня по волосам прекратились, и Гхаш порывисто обняла брата со спины, прижалась к нему всем телом. - Я так по тебе соскучилась, братец! Глухо, со страстным надрывом прозвучал голос. И Гхаш принялась осыпать поцелуями волосы Кхамула, его плечи, шею… Кхамул некоторое время сидел в оцепенении, потом, придя в себя от неожиданного напора, развернулся к женщине лицом. - Ты ничего не перепутала, сестренка? - Нет! Она припала губами к двум шрамам, поднимаясь вслед им снизу вверх. Кхамул почувствовал, как разгорается в нем ответное желание, но попробовал еще свести ситуацию к шутке: - Мне, вообще-то, южанки нравятся... Да и старовата ты... А потом подхватил сестру, отыскал ее губы, перехватывая инициативу. Тело отозвалось быстрее разума. ...Позднее, когда брат и сестра засыпали рядом на разбросанных подушках, Кхамул негромко прошептал в темноте: - Говорил же я, что ничего хорошего из твоей влюбленности в Повелителя выйти не может... Четверо суток спустя, на рассвете, когда встающее над горизонтом солнце окрасило прибрежные волны моря в розовато-сиреневые тона, пришла в лагерь нуменорцев, расположенный в устье Харнена, вокруг недавно заложенного форта, изможденная дорогой через пустыню женщина в ярких и разноцветных обносках одежд, которые носят южные варвары. Харадкой она не была, на Адунаике говорила правильно, словно язык этот был ей родным, и солдаты отвели ее к своему командиру. - Леди Илианэль, ты ли это?! Ты жива? Мы столько лет уже считаем тебя погибшей! - Эти годы я провела в плену, сын брата деда моего, и племянница моя Исильдэ погибла... Командир нуменорцев оказался дальним родственником Лаэрнана, что сильно упростило для Гхаш задачу разведки. Илианэль была принята с радостью, ее окружили вниманием и почетом, а капитан одного из кораблей пообещал женщине, что не позже, чем через месяц, доставит ее домой, на Остров. "Лорд Моргул!" "Я слушаю тебя, леди Гхаш." "...полторы сотни тяжелых латников, пятьдесят человек конницы... строительство начали со стен... ров будет закончен в ближайшие сутки..." "Мы атакуем завтрашней ночью. Ты должна будешь перекрыть им возможность к отступлению." "Не беспокойся, милорд, до кораблей они не доберутся." Нападение состоялось задолго до рассвета. Часть нуменорцев была перебита прежде, чем успела схватиться за оружие. Харадрим действовали быстро и слаженно, выныривая из тьмы и бесшумно растворяясь в ней мгновением позже. Атакующих было не больше полусотни, но, когда нуменорцы, которым спросонья померещились варварские орды, разобрались, наконец, в происходящем, и осознали свое численное превосходство, глухой низкий голос раскатился над полем боя, выговаривая слова на незнакомом наречии. Вперед выехал всадник, закутанный в черное. Он говорил, и рокочущий звук непонятных слов парализовал ужасом сердца островитян прежде, чем стало явно действие заклятия. Когда упал на землю, корчась от удушья, латник из первого ряда строя, задние ряды развернулись и, не слушая окриков и проклятий командира, побежали к кораблям. Но раньше, чем смогли они достигнуть шлюпок, огненный дождь обрушился на легенькие лодочки с неба, поджигая их и топя. Стена огня преградила отступающим дорогу к морю, и, скатываясь по прибрежным кручам, нагоняли нуменорцев обнаженные до пояса, раскрашенные харадрим, предводительствуемые черноволосым воином, в чьих косах была первая седина. Лидер атакующих казался неуязвимым, он с легкостью уходил из-под любого удара, и два узких изогнутых меча, которыми он сражался, не знали пощады, и лиловым светом пульсировало его Кольцо, бросая на раскрашенное лицо, пересеченное двумя шрамами, призрачные отсветы. Упал, оступившись, командир островитян, и прежде, чем тонкий изогнутый клинок нашел его сердце, увидел он на склоне холма женщину - ту, что считал он дочерью своего двоюродного брата Лаэрнана. Она выпевала речитативом жуткие непонятные слова, и пламя рождалось на ее ладонях, и дыбилась под ногами нуменорцев земля. Прибрежный песок впитывал кровь, и волны моря, накатывавшие на берег, стали розовыми не от заката. …Моргул остановился за спиной Гхаш. "Корабли не должны выйти из бухты!" "Я пыталась уже! Мне не дотянуться." "Я направлю ветер. Начинай!" Одновременно они вскинули руки к ночному небу, одновременно яростным светом полыхнули их Кольца. И последние из гибнувших на прибрежном песке нуменорцев увидели, как столб пламени, родившийся из ниоткуда, ударил в борт флагманского корабля и пожег его. Все было кончено в течение часа. Остались лишь тела на влажном песке и обгорелый остов недостроенного форта. Потянулись месяцы, заполненные рутиной быта, переездами с места на место, редкими пограничными стычками. Гхаш ожидала, что Повелитель вызовет ее в Барад-Дур, но он связался с ней лишь однажды и совсем по другому поводу. "Мальчик родился, Гхаш. Я дал ему имя Хильмор. Мать умерла родами." "Ты не мог спасти ее, Повелитель?" "Не стоило. Она все равно не прожила бы долго. То, что ты вытворила с ее разумом, разрушало ее тело, и ребенок выжал ее силы до капли." "Мне хотелось бы увидеть мальчика, Повелитель..." "Увидишь позже. Тебе следует научиться работать в паре с Моргулом. Для первого раза у вас получилось неплохо." Гхаш была рада этому сдержанному одобрению. ...Сменялись месяцы, но этого почти не заметно было в жаркой пустыне, где все сезоны года были похожи один на другой. Гхаш лучше узнавала Моргула, удивлялась переменам, произошедшим в брате. Могул был рассудочен и последователен во всех своих действиях, умел ставить цель и добиваться ее во что бы то ни стало. Воинам он внушал восхищение смешанное со страхом. Ему никогда не перечили. Его приказы выполнялись четко и без задоринки. Моргул владел магией, чуждой для Гхаш, но обращение со стихиями было доступно ему лишь в основах. То, что изначально Гхаш сочла высокомерием, на деле оказалось равнодушной отстраненностью Высшего от хаоса мелких забот и тревог. Моргул умел быть внимательным и чутким, когда того хотел; он с интересом вникал во все детали и частности, связанные с бытом воинов и их нуждами, и никогда не откладывал на завтра, то, что можно было сделать сегодня. Талант командира и полководца в Моргуле был очевиден: даже маленькую вылазку он планировал с тщательностью большого сражения. И все же было в Первом Кольценосце что-то, тревожившее Гхаш - что-то, поощрявшее соблюдать от него дистанцию. Он был одиночкой по натуре, и прошлое его оставалось загадочным. Кхамул же за прошедшие годы изменился не только внешне. Он стал суровее, жестче. Харадрим не столько боялись его, как Моргула, сколько уважали... да и любили, пожалуй. У Кхамула обнаружилось около десятка шуринов и тестей. Каждый четвертый в отряде был его побратимом, а каждый второй был обязан ему тем, что еще ходит под солнцем. Кхамул всегда был хорош в обращении с оружием, но теперь умения его возросли до небывалых высот. С одинаковым мастерством он владел полуторным мечом и двуручником, топором и палицей, ятаганом и копьем, а также всеми теми хитрыми штучками, которые Гхаш и не знала, как называть. Был он превосходным наездником и отличным стрелком... Кольценосцы держались уединенно от людей, с которыми делили быт и заботы похода. Духовная близость между ними переросла в единение, которое не требовало слов или выражения дружеских чувств. Холодность Моргула стала для Гхаш привычной, манеры его больше не раздражали женщину - напротив, если бы нуменорец повел бы себя вдруг как-то иначе, Гхаш заподозрила бы, что в мире творится что-то неладное, и настала пора закапываться в песок, не дожидаясь того момента, когда небесный свод упадет тебе на голову. Гхаш оценила новую манеру Кхамула надо всем и вся грубовато подшучивать, и выпады брата в сторону черноволосого нуменорца больше не коробили ее эстетических чувств, тем более, что сам Моргул воспринимал их спокойно и, кажется, одобрительно: однажды он даже улыбнулся и подумал нечто весьма нецензурное Кхамулу в ответ. Вскоре Гхаш и сама вступила третьей не лишней в шутливую пикировку старших Кольценосцев, и тут уж стало не до расшаркиваний, хотя вслух Моргул и Гхаш по-прежнему обращались друг к другу с придворной учтивостью. Харадримы, копируя их манеры, тоже начали называть трех своих командиров "лорд", "леди", забросив уважительные обращения, бытовавшие в их собственном языке. Летели дни... Юный харадрим из недавно прибывшего в отряд подкрепления отодвинул полог и заглянул внутрь палатки командующего. - Мой лорд, там старик какой-то пришел, тебя хочет видеть. - Кто такой? - обернулся Моргул. Кхамул, проведя неправильную линию на карте, неловко проткнул тонкий пергамент и досадливо выругался. Гхаш отложила бумаги, которые просматривала. - Старик, мой лорд. Думаю, бродяга. Имени он не назвал. Очень кричит. Тебя требует. Моргул поднялся на ноги. - Пойдем что ли, посмотрим? - предложила брату Гхаш. Они вышли из шатра на яркий солнечный свет вслед за Моргулом. ...Человек оказался не так уж стар, как описывал мальчик, а скорее потрепан жизнью. Правда, волосы его и борода были седы, но морщины на лице появлялись лишь, когда он сильно щурился. Пришелец был бос и одет в рваные лохмотья неопределенного цвета. Был он тощ, костляв, но высок ростом, хотя и сильно горбился. Кожа его была смугла и обветренна, однако черты лица не принадлежали харадцу. "Вастак, или, возможно даже, кто-то из Западных Земель," - решила Гхаш. - Ага! - закричал старик, потрясая своим сучковатым дорожным посохом. - Соизволили наконец-то! Кто же это заставляет больного пожилого человека на жаре маяться? Вопрос был явно риторическим. Моргул остановился, шагов пяти не дойдя до старика, и сложил на груди руки. Кхамул, шедший сзади, подозрительно понюхал воздух и наморщил нос. - Кто ты такой? - Пророк я. Странствующий провидец. Мор-Ромэном меня кличут. Но я с тобой, человек, говорить не буду, я с тем, кого Моргулом называют, буду говорить! - Занятное имечко, - шепнула Гхаш на ухо брату. - Среди людей Запада редко подобное встретишь… - Я перед тобой. Моргул стоит холодный, словно изваяние из черного камня, но в его мыслях брат с сестрой слышат веселую заинтересованность. - Так это ты Моргул, что ли? - старик прищуривается, разглядывая нуменорца. - А, ведь и верно, ты... Вот и славно! - присматривается к Кхамулу и Гхаш: - И еще двое... Ага, вас я тоже видел... - Где? - прерывает его Первый. - Что где? - старик начинает озираться по сторонам, и Гхаш кусает губы, чтобы не хихикнуть. - А... понял. Во снах своих видел, господин, и в видениях. Моргул чуть приподнимает бровь (это у него выражение высочайшего изумления) и спрашивает: - Чего же ты хочешь? Старик мнется, потом отвечает, потеряв разом вдруг всю свою громогласность: - К Владыке Мордора прошу отвезти меня, господин... Брат с сестрой переглядывается и начинают хохотать одновременно. Даже бледные губы Моргула трогает подобие улыбки. - Благодарим, Владыка уже позавтракал сегодня! - сквозь смех выговаривает Кхамул. Гхаш пихает его кулаком в бок. - И зачем же тебе это? - спрашивает Первый. - А что, нельзя что ли? - возвращается к прежней наглости старик и вызывающе поводит плечами. - Почему же, можно. Вот только, зачем? Или ты считаешь, что мы станем выполнять твои требования безо всяких вопросов? Сникает старик, опускает взгляд, лицо его болезненно морщится. - С детства я знаю, господин, свою судьбу... Долго я от нее бегал, да нет у меня больше сил умирать каждую ночь и ждать смерти с каждым закатом... Лучше уж сразу умереть, окончательно, и не мучаться больше... Вот я к вам и пришел. Трое Кольценосцев одновременно коснулись разума старика, ловя сотканный им образ. "Он видит Путь!" - мысленно ахнула Гхаш. "Непонятная история, - отозвался Кхамул. - Но у меня же в детстве так тоже было. Может быть, ему предназначено стать Пятым?" "Ему?!" - Гхаш настроена скептически. "В любом случае, - выслушав двоих, отзывается Моргул, - нужно сообщить Повелителю." И, в обычной своей манере, не дав ни мгновения передышки после решения, Первый приступает к действию. - С ним чего? - косится на нуменорца, оледеневшего с закрытыми глазами, старик. - Плохо ему что ли? Моргул открывает глаза. Бледен он сильнее обычного: впрочем, после мысленного общения с Повелителем Кольценосцы всегда чувствуют себя не очень уютно - его голос, слышимый в голове, болезненно подавляет волю. - Поедешь в Мордор, - отрывисто бросает Моргул. - Тебя отвезет Гхаш. - Почему я? - вскидывается женщина. - Потому, что Кхамул мне здесь нужнее. "Я тебе это, Первый, припомню!" "Пожалуйста, только без обид." Дорога в Мордор прошла для Гхаш без приключений, если не считать приключением раздражающую способность Мор-Ромэна гнусаво и велеречиво выражать свое недовольство по поводу и без повода. Уже на второй день пути женщина подумывала о том, чтобы прибить провидца на месте, а потом сообщить Повелителю, что он повесился на придорожном дереве, захлебнулся водой во время питья или свалился с коня и сломал себе шею. В конце концов, Гхаш решила проблему просто и эффективно, однако удивилась сама, что меры, ею предпринятые, оказались действенными. Как-то раз, выслушав очередную тираду Мор-Ромэна о том, что солнце печет слишком сильно, недвижный воздух чересчур душен, а если пойдет дождь, "старые косточки разболятся", а во всем этом, оказывается, виноваты трое неоперившихся юнцов, которые не соизволили выделить достойному старцу приличествующий эскорт и обеспечить комфорт в дороге - выслушав всю эту трескотню и много чего еще в дополнение, Гхаш подожгла на сварливом пророке плащ (перед поездкой Мор-Ромэну предоставили новую чистую одежду) и стала ждать результатов. Старик поднял крик, едва заметил, что одежда на нем загорелась, сполз с коня и успокоился, лишь вывалявшись в песке и затушив огонь. Потом Мор-Ромэн поднялся, сердито, но с полным пониманием ситуации взглянул на Гхаш и укоризненно сказал голосом нормального человека, оставив на время свои кривляния: - Ты же убить меня могла. Не делай так больше... Гхаш наклонилась к старику, опершись о луку седла. - Это будет зависеть от того, как ты будешь вести себя. - Ты больше и слова от меня не услышишь! - с жаром пообещал Мор-Ромэн, и Гхаш в его клятве немедленно усомнилась. - Могла бы ведь и словами сказать, что тебе не нравится, зачем же жечь сразу... Женщина подумала, что одними словами пророка остановить было бы трудно. …Когда на востоке обозначились пики Эфел-Дуат, Гхаш приказала своему спутнику спешиваться и укладываться на ночлег. - Завтра нас встретят, - сказала она. Странников, прибывших с юга, и в правду встретили - их разбудил по утру передовой отряд пограничной заставы. Командир отряда узнал Гхаш и беспрекословно выделил ей часть своих людей для сопровождения. Два дня спустя горный перевал остался позади. Гхаш взбежала по лестнице на башню, пока Мор-Ромэн кряхтел, отстав, на пару пролетов ниже. "Можно, Повелитель?" "Заходи." Отряхнула запыленный дорожный костюм, поправила волосы. Распахнула дверь. Вошла. Опустилась на колено у ног Властелина. Припала губами к его руке. - Я доволен тобой. Встань. В дверь постучали - осторожно, неуверенно. Стук был больше похож на поскребывание. Гхаш поднялась и, подойдя к двери, открыла ее. Мор-Ромэн топтался на верхней ступеньке, опустив глаза к долу и теребя край своего плаща. Женщине пришлось взять его за локоть и практически втащить в комнату. - Вот он, Повелитель. Мор-Ромэн поднял на Саурона взгляд и застыл, словно пришпиленный к месту. Глаза его распахнулись так широко, что стали похожи на плошки; губы дрожали, и нервно дергались пальцы. Внезапно человек громко застонал, запрокинув лицо к потолку, и мешком рухнул на колени. Не дожидаясь приказа Властелина, Гхаш вышла и притворила за собой дверь снаружи. Первом делом по приезде Гхаш собиралась отыскать управительницу замка, но этого делать не пришлось. Женщина уже сама ждала ее возле лестницы, на этаже, располагавшимся под Тронным Залом. - Твоя комната готова, госпожа, - поклонилась она и повела Гхаш по длинному темному коридору, на стенах которого не было ни канделябров, ни креплений для факелов. Пол коридора устилал мягкий ворс темного ковра. Одним из приготовленных ключей управительница отперла первую дверь по левую сторону коридора, передала ключ Гхаш и, отступив в сторону, пропустила женщину внутрь. - Принц, *- управительница осеклась и с опаской взглянула на Гхаш, - то есть, я хотела сказать "лорд Хильмор", живет в комнате напротив. Гхаш был не совсем понятен испуг пожилой женщины, связанный с ее оговоркой. "Принцем" называют мордорцы юного сына Властелина, ну и что? Что тут такого страшного? Хотя, наверное, Повелителю не нравится это прозвище, иначе нечего было бы управительнице пугаться. Повелителю не нравится... Оно и понятно. Сын Майя - огромная редкость, и по одному своему рождению он стоит выше любого из принцев - людских ли, или эльфийских. "Надо будет познакомиться с мальчиком," - подумала Гхаш. - Благодарю, - кивнула она управительнице, и та ушла, позвякивая ключами. Гхаш оглядела комнату. "Уютно. Мастера постарались, это надо признать. Надо будет уточнить, все ли девять сделаны по одному стандарту..." Стены комнаты были облицованы резными панелями из темного дерева. Весь пол был закрыт одним большим ковром, затканным геометрическими узорами. Стрельчатое окно в кружеве барельефов было застеклено витражом, в котором сочетались лиловые, голубые и темно-синие тона, а так же занавешено шторами из черного шелка. В стенной нише, на возвышении в три ступени, располагалась широкая кровать под бархатным балдахином с кистями. У окна находился письменный стол и два деревянных кресла с резными подлокотниками и спинками. По бокам стола стояла пара открытых шкафов с пустыми полками. Незажженный камин имел при себе экран из паяной металлической сетки и низенький табурет-пуховичок на трех ножках. Ширмой был отгорожен в углу столик для умывания, ванна и шкафчик для туалетных принадлежностей. "Мне здесь нравиться," - решила Гхаш и, обнаружив, что ванна кем-то предусмотрительно наполнена горячей водой, не успевшей еще, кстати, остыть, принялась разоблачаться перед купанием. Гхаш ожидала, что Мор-Ромэн пробудет у Повелителя не меньше недели, однако уже два дня спустя после приезда провидец бродил по Башне, распугивая челядь своими воплями, проклятьями и скрежетливыми жалобами, и на руке его тускло поблескивало пятое Кольцо. "Гхаш, значит, Повелитель его принял?" - донеслась издалека до женщины мысль Кхамула. "Интересно, почему?" - проворчала Гхаш, с брезгливостью разглядывая, как некультурно поглощает старец пищу, костеря при этом на чем свет стоит кухарку. "Это что же нам теперь вечность с этим чучелом мучаться?" - тоскливо вопросил брат. "Не кисни. Берусь его выдрессировать!" Взяться за почти непосильную задачу превращения полусумасшедшего старика в нечто, похожее на человека, Гхаш пришлось не только по собственной инициативе, но и по приказу Повелителя. Мор-Ромэну предстояло пройти полный образовательный курс, который был назначен для любого ребенка, выросшего в Барад-Дуре: языки, чтение и письмо (впрочем, оказалось, что грамотой провидец владеет), обращение с разными видами оружия, овладение начатками магии, улучшение навыков верховой езды (поскольку и это Мор-Ромэн худо-бедно умел), рисование и картографирование, игра на лютне, пение. Когда Мор-Ромэн начинал петь, всем окружающим хотелось заткнуть уши, однако факт этот не снимал с преподавателя пения обязанности поставить старику голос и научить его разбирать нотную грамоту. За неделю пребывания в Барад-Дуре Мор-Ромэн превратился в страх и ужас замка, и одновременно во всеобщее посмешище. Учителя жаловались на него все, как один, и Гхаш прекрасно понимала их, ведь обучать магии старика ей приходилось лично. Не то чтобы он был глуп или у него отсутствовали способности - нет! Он просто не хотел учиться, а от того вел себя, словно капризный ребенок. Как-то раз Гхаш в сердцах пригрозила: "Все расскажу Повелителю!" Угроза подействовала мгновенно, в глазах Мор-Ромэна пойманной птицей забился ужас, и старик мгновенно постарался продемонстрировать, насколько он умел и понятлив. Вскоре прием Гхаш взяли на вооружение и остальные учителя, тогда-то образование провидца пошло ускоренными темпами. Но одно дело обучение, другое - быт. В повседневной жизни Мор-Ромэн бранился через слово, причитал через два и не пропускал мимо себя ни одной юбки - несмотря на свой возраст (какой именно, кстати, никто толком не знал), он оказался редкостным бабником. Гхаш запомнился один эпизод того времени: Мор-Ромэн идет по двору, размахивая своим сучковатым посохом, с которым он никогда не расстается, распихивает играющих в тенечке детей, отпуская проклятия, и внезапно наталкивается на Хильмора. Мальчик шести лет от роду упражняется с деревянным мечом - настоящий ему еще не дают, хотя он и требует его при каждой возможности... ...Старик мгновенно понял, кто перед ним. Да и сложно было не догадаться. Тонкие изысканно красивые черты лица, глаза, манера вести себя - все в мальчике напоминает Темного Властелина. К тому же его волосы - это нечто столь уникальное, что разом выделяет сына Черного Майя среди окружающих его детей. Волосы у Хильмора разноцветные - не по волоску, а целыми прядями; и пряди эти - иссиня-черные, каштановые, огненно-рыжие, золотистые, пепельно-белые с отливом в серебро - прямы, мягки и шелковисты, как не у многих детей, и ветер любовно играет ими, перебирая оттенки. При виде Хильмора с провидца мгновенно слетела вся его спесь. Мор-Ромэн потянулся к мальчику, словно собираясь погладить его по головке, но, не решившись на этот жест, отдернул руку. Заискивающе спросил: - Хороший мальчик! Поиграешь с дедушкой? Хильмор, до боли знакомым Гхаш жестом, отбросил назад упавшие на лоб волосы и выпятил вперед подбородок. - Нет! - заявил мальчишка. - Я лучше тебя убью. Мор-Ромэн опешил, но, кажется, принял слова ребенка всерьез и попятился от него. - За что? - Ты взял то, что должно было бы быть моим, - четко выговорил Хильмор. - За это я тебя убью. Если не сейчас, то позже. Мальчик хотел добавить что-то еще, но внезапно глаза его остекленели, а лицо исказила боль. Мгновение спустя он пришел в себя, только губы шевельнулись, и Гхаш успела прочитать по ним: "Прости, отец, прости. Я понял..." "Еще не имея Кольца, он разговаривает с Повелителем! - удивилась женщина. - Впрочем, наверное, этого следовало ожидать..." Гхаш подошла к Хильмору и, присев рядом с ним на корточки, тихо сказала ему: - Мой мальчик, неважно, каким по счету будет твое Кольцо. Твоя доля и так достаточно высока, чтобы омрачать свою душу завистью... Хильмор кивнул и повернулся к спешившему скрыться в собравшейся толпе Мор-Ромэну. - Постой! Я прошу у тебя прощения за свою грубость. Давай поиграем? Иди сюда! ...Хильмор был одарен многими талантами и развивался с потрясающей для ребенка его возраста быстротой. Учился он охотно и с усердием. Уже сейчас мальчик превосходно пел и играл на лютне, изящно танцевал и был жаден до чтения. Учителя прочили ему мастерство в обращении с мечом и луком. Животные Хильмора любили: кони возили его без седла, словно драгоценную ношу, и даже волколаки падали перед ним на спину, предлагая почесать брюшко. Обладал Хильмор и способностью к магии - не сильной, но разносторонне направленной, и чарам сына обучал сам Повелитель. Маленького "принца" в Барад-Дуре холили все от мала до велика. Каждый норовил погладить его по головке или сунуть ему украдкой какое-нибудь лакомство. Почему украдкой? Гхаш однажды обратила внимание на то, как округлились щечки ребенка, и приказала не сбивать мальчику режим питания различными сластями. Мордорцы запрету не вняли, и тогда пришлось первых же двух деятелей, попавшихся на месте преступления, подвергнуть прилюдной экзекуции. Устрашение помогло, но лишь частично. Гхаш оставалось надеяться, что физические нагрузки и благоприятная наследственность помешают мальчику растолстеть. Поскольку жил Хильмор рядом с Гхаш, все свое свободное время женщина уделяла ребенку. Мальчик тянулся к ней, и очень скоро от шалостей и проказ его могло отвлечь только мысленное обращение отца или появление Гхаш поблизости от места действий - больше ничьих запретов Хильмор не слушался. …Хильмор взял за правило перед сном приходить в комнату Гхаш и заводить долгие беседы о мироустройстве, о Свете и Тьме, или выпрашивать рассказы о дальних землях. В один из таких визитов, целуя Гхаш перед сном в щеку, мальчик сказал: - Лучше бы ты была моей матерью. Нехорошо, что Властелин не любил мою мать. "Глупенький, ты думаешь, что он любил меня?" - мысленно вздохнула Гхаш, и вздрогнула от неожиданности, получив мысленный же ответ: "Мне кажется, любил. Мне кажется, и сейчас любит." Гхаш печально покачала головой и, поцеловав в лоб на прощание, выпроводила ребенка из своей комнаты. С первым таяньем снегов в Барад-Дур вернулся Лингул. Залы и коридоры Башни наполнились весельем и песнями. Надолго менестрель в Мордоре задерживаться не стал и уже месяц спустя засобирался в дорогу. Придя попрощаться с Гхаш, Лингул сообщил: - Я забираю с собой Мор'эна. - Кого? - не поняла женщина. - А, ну да, ты же не знаешь... Я так провидца нашего прозвал. Рычащее имя у него слишком, выговаривать его устаешь. - Прозвал, значит. И тебе не захотелось сбежать, чтобы не слушать его комментариев по данному поводу?.. - Не захотелось. Он несчастный, Гхаш, его же никто не любит и не понимает, - юноша серьезно и печально смотрел на женщину, потом во взгляде его появилась укоризна: - А вы его все шпыняете... - А ты его так-таки понимаешь? - усмехнулась Гхаш. - Не совсем, конечно. Но я вижу, что ему обидно из-за вашего отношения и больно из-за своих снов и видений. Мы же не знаем, что он видит... Уведу я его от вас, злых, недобрых! Может, ему хоть полегче будет... - Только не спои его в конец, - предупредила Гхаш, вспомнив недавний эпизод, когда провидец на пару с менестрелем добрых полбочки вина из барад-дурских запасов вылакали и лыка после этого не вязали. - А Повелитель разрешил? - Иначе разговора бы не было...* * *
Шли годы. Повзрослел Хильмор и принял Кольцо в день своего шестнадцатилетия. А потом приехал из Харада Кхамул и привез с собой пленника-нуменорца, захваченного в одной из побережных стычек. Нуменорца звали Галворн, был он довольно молод и хорош собой. Чем-то он неуловимо напомнил Гхаш Лингула, только вот улыбки его больше походили на оскалы, в глазах таились тоскливый страх и сознание собственной беспомощности, а в повадке была угрюмая озлобленность. Он боялся Кхамула, боялся места, в которое его привезли, боялся людей, место это населявших. Он замкнулся в себе и не собирался отвечать даже на самые простые вопросы типа: "Хочешь ли ты пить?", и явно ожидал пыток. Пытать нуменорца не стали, но в темницу посадили на долгий срок. Первые дни он пытался шуметь и буянить, к исходу второй недели затих, а в начале следующего месяца из камеры его донеслись плач и стенания. - Ты зачем, вообще, его привез? - спросила Гхаш брата. - Сам толком не знаю, - ответил Кхамул. - В нем есть что-то странное. Моргул говорит, что ощущает в его душе Тьму. Может быть, это и так, но в таком случае парень упорно со своей внутренней Тьмой борется. Слышишь? Он опять Валар проклинает, а минут через пять начнет им молиться. Галворна продержали в подземной темнице, куда не проникали лучи солнца, более шести месяцев. К исходу четвертого месяца с пленником начали происходить странные метаморфозы, недели две-три спустя ставшие окончательно явными. Для начала нуменорец забыл своих Валар и начал молиться тьме, окружавшей его. Затем взялся поминать Черного Валу Мелькора и рассказывать вслух самому себе странные истории из Предначальной и Первой Эпох. Потом запел горестные протяжные песни, от которых Гхаш пробирали мурашки, и ей вспоминалось то, чего вспоминать никак не хотелось: вечер у камина, вопрос: "Скажи, Господин, ты ведь не человек?", слова - густые, тяжелые и маслянистые, словно капли крови, багровое пламя в глазах Повелителя и страницы книги, оплетенной в черную кожу... И, наконец, в качестве развязки, нуменорец заговорил на забытом языке Темных Племен - языке напевном, протяжном и звонком, словно весенняя капель. - Знаешь, я думаю, он что-то вроде пророка наоборот, - задумчиво сказал как-то Кхамул, когда они с сестрой поднимались по лестнице к свету после очередного посещения пленника. - Он видит не то, что в будущем, а то, что было в прошлом. Гхаш согласилась молча. В начале седьмого месяца заключение Галворна закончилось. Властелин приказал привести пленника к себе. И когда щелкнул засов на знакомой двери, Гхаш поняла, что с нуменорцем скоро произойдет. ...Едва получив Кольцо, Галворн был отослан в Нуменорэ - по-видимому, с целью подрывной и диверсионной деятельности, как предположила Гхаш, заметившая иступленный фанатизм в глазах Седьмого. Ей не удалось поближе познакомиться с новым Кольценосцем, так поспешен был его отъезд. Вскоре и Кхамул вернулся в Харад и по приказу Повелителя забрал с собой Хильмора. После их отъезда Гхаш почувствовала себя покинутой и одинокой, а от того позволила себе погрустить пару недель.* * *
Восьмым Кольценосцем стал харадрим - грабитель и убийца с большой дороги, люто ненавидевший эльфов и клявшийся, что жизнь готов положить, лишь бы извести их всех до единого. Звали его Гуртанг, и было это, конечно, не имя, а прозвище, но другого харадрим не признавал и называть отказывался. Был Гуртанг дебошир и пьяница, почему и отыскал его Лингул в одном придорожном трактире к востоку от Мглистых гор, где оный харадрим громил мебель и требовал еще пива, предупреждая хозяев, что если желание его не будет скорейшим образом выполнено, он перейдет от ломания бессловесных деревянных предметов к врезанию животов и выворачиванию суставов всем мимоходящим. Почему Повелитель дал Гуртангу Кольцо, Гхаш не поняла, хотя понять очень пыталась. Гуртанг показал себя хорошим воином, но стиль его был далек от совершенства. Владел харадец различными ремеслами, видно, бурной была его жизнь, и много чем в ней харадрим занимался - был он этакий мастер-на-все-руки, но ремесло его оставалось только ремеслом и до уровня искусства не дотягивало. Чтению и письму он обучился споро, и весьма прикипел душой к составлению карт. Магией мог пользоваться лишь простейшей, да и то при большом усилии и только при посредстве Кольца. Доминантой характера Гуртанга была ярость, и он легко впадал во гнев. Гхаш, в конце концов, сама для себя решила, что существуют у этого человека некие тайные уникальные способности, которые проявятся, когда придет время, и перестала себя мучить вопросом: "Почему?" Девятый Кольценосец был уроженцем Барад-Дура, талантливым лекарем, человеком тихим, застенчивым и вдумчивым. Имел он склонность ко всем естественным наукам, превосходно разбирался в травах, и целительство считал своим призванием. Он неплохо владел оружием, ибо не было в Черной Башне таких людей, кто не знал бы с какой стороны браться за меч, но конфликтов не любил и в любом споре предпочитал сдавать свои позиции, а не ввязываться в ссору на повышенных тонах. Было у него одно особенное, сугубо личное умение, которое сам он не мог ни объяснить, ни передать кому-нибудь другому - он убивал прикосновением. Убивал - при желании и концентрации, в приступе гневе, которые, правда, случались у него не часто, из жалости к умирающему. Убивал - не сразу, а, словно бы медленно иссушая, выпивая из человека или зверя жизнь. Он даже не мог толком контролировать свою способность, но, тем не менее, она существовала. Повелитель как-то назвал ее "обращенной песней исцеления". Звали человека Хелеворн. Почему родители назвали его так, как звалось в Первую Эпоху одно из озер Белерианда, лежавшее в границах земель князей Нолдор, никто не знал - да, впрочем, никто особенно и не задавался этим вопросом. Мало ли какие странные имена можно встретить? Вероятнее всего, родителям будущего целителя понравился сам смысл имени - "черное стекло", ведь каждый второй житель Барад-Дура носил имя, имеющее отношение ко тьме, черному цвету, мгле или сумраку.* * *
Гхаш проснулась от резкой боли и рывком села в кровати. Отчего-то схватилась за шею и застонала. Безымянный палец левой руки жгло огнем. "Кхамул! Братец, милый, держись!.." Нет ответа. "Моргул!.. Первый, Валар тебя задери!" "Он мертв." "Кольцо! Что с ним?" "Оно исчезает." Гхаш перевела дух. "Значит все в порядке, - и, мысленно обращаясь к тому, кто уже (еще?) не мог ее слышать: - Держись, братишка! Я знаю, ты справишься..." Дверь в комнату распахнулась. Гхаш с трудом перевела взгляд изнутри вовне. ...На пороге стоит встрепанный спросонья Хелеворн. Глаза потерянно блуждают. И слышно, как за дверью дальше по коридору что-то падает, звенит, разбившись, под шквалом проклятий. - Что... это... такое?! - Хелеворн хватается за горло и начинает сползать по косяку, глаза его медленно стекленеют. Гхаш выпрыгивает из кровати, оказывается рядом, подхватывает юношу, ведет к креслу и усаживает в него. - Ничего, ничего страшного, милый мой, - ласково поглаживает по волосам, словно ребенка, прижимает к себе, теребит, не давая впасть в прострацию, - все будет хорошо, успокойся... Кхамул погиб, но все вы когда-нибудь умрете в первый раз... Ничего страшного... Хелеворн затихает в ласковом объятии рук женщины. "Заставь их спать! - шквальным гулом ударяет в виски голос Повелителя, и Гхаш вздрагивает от боли. - Они еще слишком слабы, чтобы осмыслить и принять происшедшее." "Да, мой Господин..." Отвести Хелеворна в его комнату, уложить его в постель и усыпить оказалось достаточно просто. Он был послушен и податлив, еле переставлял ноги и обвис на плече Гхаш. Опустошенный после вспышки эмоций, он не протестовал, когда Гхаш погружала его в сон. С Гуртангом все оказалось сложнее. Когда Гхаш вошла в его комнату, харадрим бесновался, круша все, попадавшееся под руку. Увидев женщину, он метнулся к ней с воплем: - Кто?! Кто?! Он у меня наестся собственных кишок! Пусть вороны выклюют его глаза!.. - Ложись в постель, - тихо велела Гхаш, по опыту зная, что только спокойствием можно усмирить дикую ярость Гуртанга. Харадрим пнул ногой попавшуюся на дороге ширму и завопил что-то нечленораздельное. - Ложись, - повторила Гхаш. Повторять ей пришлось еще раз десять, терпеливо ожидая результата, прежде чем Гуртанг начал успокаиваться и затихать. Наконец, он послушался и лег. Когда Гхаш коснулась его лба ладонью, сердито проворчал: - Я не буду спать! Эти штучки на меня не подействуют... И почти сразу вслед за тем, как договорил эти слова, харадрим провалился в сон. "Кто бы усыпил меня?.." - отрешенно подумала Гхаш и тут же сморщилась от нового приступа боли, когда Повелитель ответил ей: "Иди ко мне." Подняться на два этажа было делом пары минут. В дверях комнаты Властелина Гхаш столкнулась с босоногой молоденькой девчушкой, стягивавшей на груди шерстяной платок поверх ночной рубашки. Девочка испуганно зыркнула глазами на Гхаш и проскользнула мимо. Саурон сидел на разостланной кровати, на смятых простынях, подперев голову руками, и рассыпавшиеся длинные волосы скрывали его лицо. Гхаш опустилась рядом с ним на пол и обняла колени Повелителя. Почувствовала его руку на своих кудрях. Услышала тихий голос: - Это гораздо хуже, чем ты можешь себе представить. Я ведь чувствую вас всех девятерых, как себя самого... Я сопутствую вам в каждой вашей мысли, в каждом вашем движении... Гхаш подняла на Черного Майя сухие горячечные глаза. - И со мной... тогда?.. - Нет. Тогда, нет. Лишь после твоего возвращения... Гхаш взяла руку Повелителя и прижалась к его прохладной коже щекой. - Как он умер, мой Господин? - В бою. Ему отрубили голову, - он откинулся на подушки и позвал: - Иди ко мне. Гхаш дернулась, словно от удара, подняла на Властелина неверящий взгляд и потянулась к нему несмело. - Надеюсь, в следующий раз ты выберешь более радующее меня тело... Кхамул вернулся беззвездной ночью, и Гхаш проснулась, почувствовав его приближение. Он прошел по Барад-Дуру невидимым для любого, кроме тех, кто носил Кольца. Он остановился возле постели Гхаш, и похожим на ласку ветра было его прикосновение. "Вот и я теперь знаю, как это - умирать, сестра..." "Тебе надо найти себе тело." "Найду. Я пришел повидаться. Мне надо будет вернуться в Харад." "Как жаль..." "Война начнется уже скоро. Тогда и увидимся..." "Кхамул..." "Да?" "Ты не сожалеешь о своем выборе?" Он не переспросил: понял сразу, о чем идет речь. "Нет. Это моя судьба, и иной быть не могло." "Мне, кажется, что для меня тоже..." Вторым ушел Гуртанг - глупо, смешно и ненужно умер - напоролся на меч в дружеском поединке. Не возвращался он так долго, что Гхаш поняла: Восьмой медлит намеренно, боится гнева Повелителя. И бояться, действительно, стоило. Чего конкретно, Гхаш не знала, потому что от наказания, которое учинил Властелин харадриму у нее остались только смутные неприятные ощущения - но было ясно, что Повелитель скрыл от остальных Кольценосцев большую часть произошедшего в комнате наверху. Третьим умер Мор-Ромэн. От старости. Вернулся он быстро, захватил первое попавшееся из не слишком ценных тел, и вскоре уже с юношеской стремительностью носился по замку, щедро рассыпая жалобы и брань на все подвернувшиеся головы. Хелеворн, в расстроенных чувствах оперируя тяжелого пациента, порезался и подхватил заражение крови. Если бы не был он Кольценосцем, люди сказали бы, что существование его пресеклось слишком рано из-за несчастного случая. За неосторожность и ему досталось от Повелителя, но наказание его было мягче, чем в отношении Гуртанга. Лингула убили за песни, которые он пел, и похожей была судьба Галворна - его сожгли на костре на главной площади Арменелоса за еретические проповеди и осквернение святынь. Нуменорец в Мордор не вернулся, он отыскал себе новое тело прямо на Острове и продолжил свое дело, прерванное приговором суда. Лингул же долго не мог найти для себя подходящую оболочку - ему почему-то непременно хотелось, чтобы второе его тело было похоже на первое. Даже в призрачном облике менестрель не потерял своей смешливости и легкомысленности, что казалось всем остальным Кольценосцам, прошедшим сквозь смерть, невероятным и невозможным. Менестрель развлекался, устраивая различные забавные шуточки и подвохи жителям замка: то опустошал кринку молока под носом у кухарки, то перепутывал с трудом расплетенную вышивальщицами пряжу, то вторгался на тренировочную арену и подставлял подножки бойцам - каждый раз он выдумывал что-то новое. Фантазия его не иссякала, а невидимость призрачного тела предоставляла огромные возможности для реализации разнообразных каверз. Год за годом Гхаш все острее чувствовала, как стареет ее второе тело, и понимала, что скоро и ей самой придется заново пройти Путем. Приближение смерти уже не пугало, а лишь пробуждало тухнущие в дряхлеющем теле силы. Гхаш, когда пришло ее время, подыскала себе юную девушку из варьягов с глазами в пол-лица, точеной фигуркой, маленькими острыми грудками и плащом чернильных волос. Повелитель одобрил выбор. Вселяясь во второй раз, Гхаш обнаружила, что процесс дается ей намного труднее, чем было когда-то с Илианэль. Душа варьяжской девочки не хотела покидать свою физическую оболочку, и Гхаш, пытавшуюся занять чужое тело, раз за разом выталкивала из него незримая сила. С трудом, но, все-таки, справившись с делом, Гхаш поспешила сообщить Повелителю о непредвиденном осложнении. - Проходя по Пути, вы забираете часть силы неприкаянных душ, обитающих там, - объяснил Саурон, - впитываете ее в себя, и от того ваша призрачная форма уплотняется. - Значит, с каждым разом мне будет воплощаться все труднее, мой Властелин? - озаботилась Гхаш. - Да. И когда-нибудь настанет такой момент, когда вы не сможете воплотиться вовсе. Гхаш ничего не сказала в ответ, хотя нарисованная Повелителем перспектива ей не слишком понравилась - точнее, не понравилась вовсе. Призрачная форма лишала Назгулов многих бытовых прелестей жизни.* * *
Подготовка к началу военных действий против эльфов Эриадора в Мордоре шла уже давно, а потому никто из Назгулов не удивился, когда в конце 1693 года Властелин сказал: "Пора!" Последние приготовления были закончены, и войско людей, сопровождаемое стаями варгов и сотнями орков, спустившихся с гор, выступило через горный проход между Эред-Литуи и Эфел-Дуат на запад. С юга заранее предупрежденный Моргул вел объединенное войско Харада. Встреча двух армий предположительно должна была состояться на северо-западе Каленардона, однако на пути следования южан возникли непредвиденные сложности (одной из частностей был лошадиный мор), и Повелитель, решив не дожидаться разрешения проблемы, разделил свое войско и в сопровождении семи Назгулов и двухсот воинов легкой конницы повернул на север. На исходе лета 1695 года авангард армии Темного Властелина с ним самим во главе обнаружил движущееся навстречу воинство Элдар, однако не принял сражения и, обойдя эльфийское войско стороной, зашел с тылу, перекрывая дорогу на Эрегион. Основные силы Мордора, догонявшие авангард, приняли бой, и заставили отступить Нолдор под предводительством Келебримбора на север, так как дороги к Ост-ин-Эдхилу для них уже были отрезаны. Двух сотен легкой конницы оказалось достаточно для захвата поселения Гвайт-и-Мирдайн, а вскоре и Келебримбор был схвачен передовыми отрядами, прочесывавшими леса, что задержало на время продвижение основной армии, так как у каждой войны есть своя цель, и призом в этой были Кольца. Гхаш молчаливой тенью стояла за левым плечом Повелителя Саурона, за правым высился Хильмор. Властелин был холоден и даже чуточку чересчур равнодушно спокоен, и это заставляло Гхаш нервничать: она слишком хорошо знала своего Господина, чтобы верить в его кажущееся спокойствие. Эльф, сидевший на скамейке возле окна просторного помещения с высокими потолками, молча смотрел на свои связанные руки, лежавшие на коленях. Солнечные лучи, проникавшие сквозь не зашторенное окно, золотили его волосы. - Ну что ж, так, наверное, все и должно быть, - произнес он, наконец, тихо. - Здесь все началось, здесь все должно и закончиться. - Ты должен понять меня, - в голосе Черного Майя был мягкий нажим, - ты должен понять меня, мальчик мой, ученик... Зачем ты пытаешься сейчас закрыть от меня свою душу? Ведь я всегда хорошо понимал тебя... - Я тебя никогда не пойму! Эльф резко отвернул голову в сторону, пряча лицо. Показалось, или на ресницах его действительно сверкнули слезы? - Ты сможешь меня понять, если захочешь. Ты должен только захотеть. Я помогу тебе... - Не надо, Аннатар! Имя вырвалось почти криком, и эльф закусил губы. - Они нужны мне, Келебримбор, - интонации, напоенные ласкающей нежностью, очаровывали слух. - Ведь ты же понимаешь, что ни у кого нет больших прав на Них, чем у меня... Эльф покачал головой и попытался пошевелить затекшими от веревок запястьями. - Это не так. Повинуясь безмолвному приказу, Хильмор достал из-за пояса кинжал и подошел к эльфу. Тот поднял на Кольценосца взгляд, и что-то такое мелькнуло в его глазах... как будто бы он ждал и желал, чтобы человек ударил его кинжалом в сердце. Но Хильмор всего лишь перерезал стягивавшие руки эльфа путы и вернулся на свое место за спиной Повелителя. Казалось, частичному своему освобождению эльф был не рад. Его мучили затаенные мысли, и запястья он растирал, чтобы восстановить кровообращение, лениво, почти автоматически. - Сейчас тебе принесут еды и вина, - негромко сказал Саурон, глядя куда-то в сторону, - поешь, подкрепи силы... - Не стоит, Жестокий! - губы эльфа исказила горечь. - Ты ничего этим от меня не добьешься, и тебе не удастся купить меня. Если осталась в тебе хоть капля жалости, давай закончим скорее. Гхаш почувствовала подступившую к горлу дурноту и поняла, что ощущает смятение Повелителя. - Ты все неправильно понимаешь, ученик мой. Позволь мне объяснить... - Не надо! - эльф тряхнул головой, и солнечные зайчики окружили его голову сверкающим ореолом. - Я и так слишком долго обманывался твоими речами. Темный Властелин долго молчал, но не было спокойствия в его молчании. Затем его голос разорвал тишину: - Итак, ты не скажешь мне, где Они? - Нет, - отозвался эльф. - Пока есть у меня на то силы и воля, я буду молчать. Саурон откинулся на спинку кресла, в котором сидел, и прикрыл глаза. - Что ж, значит ты - самая большая моя неудача, ученик. "Гхаш, он твой." Женщина подошла к эльфу, и в глазах его плеснулся с трудом скрываемый страх. - Как я могу отдать Их, видя, что произошло с людскими? - прошептал он потерянно. "Надо же, как это он определил? - мимолетно удивилась Гхаш, перед тем как сосредоточиться на деле. - Ведь мое Кольцо давно уже нематериально..." Женщина спеленала эльфа путами Воздуха, прежде чем он успел сделать хоть бы движение - впрочем, кажется, он и не собирался никакого движения делать - и раскаленным жалом вонзилась в его сознание. Тело эльфа конвульсно выгнулось, и невольно у него вырвался крик. ...По глазам Гхаш ударил ослепительный Свет, и почти вышвырнул ее вовне, но она устояла. Медленно, осторожно, шаг за шагом она начала сгущать вокруг себя тени, призывая сумрак, но тут ей предстали образы могучие и устрашающие в своем сиянии, и они охраняли, не давая сделать вперед ни шага. Но Гхаш знала, чем закрыться ей, и, взмолившись, призвала над собой черный щит без герба, и, прикрытая им, она двинулась вперед, перебирая, отсеивая воспоминания. ...Она видела Повелителя в серебристых одеждах и улыбку на его лице: он что-то объяснял, показывал. Она слышала слова заклятий и видела, как остывает с шипением в воде тонкий ободок кольца, нет-нет да искрящегося лиловой вязью. Она отступала в прошлое и узнавала все больше незнакомых лиц, потом возвращалась к событиям относительно недавним - и искала, искала, искала. Она видела Повелителя в венце из молний, и дымное марево, встающее от жидкого камня, плыло за его спиной - и в видении этом Повелитель внушал лишь ужас, всепоглощающий, парализующий тело и душу ужас, которому не было предела, и возможности не было скрыться от него... Гхаш ослабела и едва не потеряла контроль, но тут же почувствовала рядом поддержку Хильмора, и он умело перехватил плетение Воздуха из ее рук. Затрата сил уменьшилась, и на некоторое время Гхаш полегчало. Она снова продолжила поиск. И в тот момент, когда ей показалось - вот оно, нашла, слепящие образы вновь подступили к ней, на этот раз недвусмысленно воздевая мечи. Треснул черный щит и распался... Гхаш, задыхаясь, упала на пол. Сильные руки Хильмора подхватили ее, заставляя подняться, выпрямиться, встать. С трудом перенося пляшущие перед глазами радужные блики, Гхаш заставила себя взглянуть на эльфа. Он сидел, чуть покачиваясь, стиснув руками виски, и тело его била крупная дрожь. Гхаш обернулась к Повелителю. "Прости, Господин мой, я не сумела..." Саурон встал, резко оттолкнув кресло, и быстро вышел из залы. Хильмор остался стоять возле Гхаш, поддерживая ее. Женщине постепенно становилось лучше, да и эльф, похоже, приходил в себя. Когда Гхаш и Хильмор собрались уйти, он остановил последнего вопросом: - Ты его сын? Хильмор повернулся стремительно, так что разноцветная грива его взлетела пышным шатром, и удивленно вскинул брови: только слепой мог не узнать в нем отпрыска Черного Майя, но зачем же спрашивать об этом вслух? - Да. - Кем нужно быть, чтобы сделать подобное с собственным сыном? - прошептал эльф, обращаясь словно бы к самому себе. - Как же я ошибался... Хильмор досадливо дернул плечом и, отвернувшись от пленника, подтолкнул Гхаш к выходу. Почти две недели провели мордорцы в Ост-ин-Эдхиле, и среди воинов поднялись недоуменные шепотки: "Когда же мы двинемся дальше?" Гхаш казалось, что она понимает причины задержки. Повелитель не двинется с места, пока ситуация с пленным эльфом не будет решена. А проблема не решится, пока он сам не приложит к этому усилий. Властелин прилагал усилия, но не те, и не так, как следовало. После многих бесплодных попыток заставить эльфа говорить, он даже отдал пленника Гуртангу, ограничив эльфоненавистника лишь одним приказом - не калечить. Отдал, а потом в часы проводимого Восьмым допроса метался, словно зверь в клетке. Пришел к пленнику, как только Назгул закончил. - Никогда не думал, что окажусь на месте Финарато, - сказал эльф, слизнув кровь с разбитой губы, едва Черный Майя переступил порог. И Саурон ушел, так и не подняв на пленника глаз. Гхаш в течение первых же часов после того, как эльфа доставили в походный лагерь, раскинувшийся средь обугленных остовов частично сожженного города, поняла, что не сможет Повелитель сам причинить никакого вреда Келебримбору - физически ли, или с помощью магии. Гхаш было грустно впервые обнаружить в своем Господине слабость, но она не была уверенна в том, что бессилие Властелина в данной ситуации надо считать слабостью. Женщина испытывала некоторую зависть к эльфу, сумевшему непонятно какими путами привязать к себе сердце Повелителя. Хильмор же ревновал почти в открытую. Из дня в день наблюдая за трансформациями его чувств, Гхаш не удивилась событию, подведшему итог для данного этапа войны. …Однажды утром, когда траву на лугах покрывал еще не растаявший иней, Хильмор ворвался в шатер Саурона и упал на колени перед Владыкой Мордора. - Покарай меня, Повелитель, но больше я не мог этого терпеть! Я убил его! Черный Майя вздохнул и мягко привлек к себе сына. - Мне не за что наказывать тебя, мой мальчик. Я благодарю тебя. Два дня спустя войско Мордора выступило на Линдон. Догорал, уходя искрами в прошлое, 1699 год. Весь Эриадор лег под ноги солдатам Черного Воинства. Натиск эльфов Лориэна был отбит. Гномы были загнаны в подземные пещеры своего королевства, и носа теперь они не казали наружу. Правда, ушел на юг Элронд, угрем проскользнув сквозь сеть, но Моргул, чьи харадрим следовали в арьергарде, развернул свою армию для преследования. Впереди оставался лишь Линдон, Край Поющих, Оссирианд. И Владыка Мордора вел свои войска к сердцу эльфийских владений, к последнему форпосту Нолдор Средиземья, с остервенением сметая все преграды, попадавшиеся на его пути.