"О Кольцах Власти и Третьей Эпохе"
"1700 год В. Э. - Тар-Минастир направляет из Нуменора в Линдон огромный флот. Саурон терпит поражение. 1701 год В. Э. - Саурон изгнан из Эриадора. В Западные Земли надолго приходит мир. Около 1800 года В. Э. - Нуменорцы начинают овладевать побережьем. Саурон распространяет власть на восток. Нуменор затемнен. 2251 год В. Э. - Тар-Атанамир получает скипетр. Восстание в Нуменоре. Появляются Назгулы - призрачные Кольценосцы, Рабы Колец. 3255 год В. Э. - Ар-Фаразон Золотоликий захватывает трон. 3261 год В. Э. - Ар-Фаразон отправляется в плавание и высаживается в Умбаре.""Повесть Лет: Хронология Второй Эпохи"
1700 - 3261 годы Второй Эпохи
...Эльфийские стрелы косили орков, с воем рвавшихся к стенам прибрежной крепости в первых рядах атакующих. Орки видели цель - ненавистного многовековой враждой противника, и даже приказ Темного Властелина не мог их сейчас заставить повернуть назад. Отряд всадников, выехавший за стены крепости, был смят орками за пару минут. Упоение кровью врагов и горячка битвы заставили орков позабыть о чувстве самосохранения, и стрелы защитников Линдона, летящие со стен, легко нашли свои цели. Стрелки армии Черного Владыки, прикрывавшие орков, идущих на штурм, были хороши, но все же они не могли тягаться в меткости с эльфийскими лучниками: за все время сражения не больше двух десятков защитников Линдона были сняты ими со стен. И все же падение Линдона было неизбежно, ведь атакующие имели огромное численное превосходство над обороняющимися. Но в тот момент, когда казалось уже - победа близка, на горизонте лазоревого моря показались паруса нуменорского флота. ...Во влажный песок гавани уткнулся нос первой из шлюпок, заполонивших все морское пространство от берега и до армады нуменорских кораблей, вставших на якорь. Хильмор развернул левый фланг армии, состоящий исключительно из воинов Черной Земли, навстречу новому противнику. ...Гхаш была измотана затянувшимся магическим противостоянием. Все попытки женщины применить собственные умения и силу своего Кольца против защитников Линдона были бесплодны. Ее заклятия тухли, не набрав силы, поглощенные эльфийской магией, незримо хранившей эту землю - магией, многократно усиленной присутствием Трех Колец. Когда же Гхаш попыталась обратить заклятия свои против людей, прибывших на помощь Линдону, словно сама природа восстала против нее: шквальные порывы ветра, возникающие из ниоткуда и гаснущие, не причинив легким суденышкам нуменорцев, спешащим от кораблей к берегу, никакого вреда; брызги морской пены и хлынувший ливень, гасящий искры огня на лету. Гхаш с великим трудом манипулировала одной лишь стихией Огня; противодействие эльфийских магов было настолько сильно, что Земля, Воздух и Вода стали женщине неподвластны. Работая с Огнем, Гхаш добивалась хоть какого-то результата: если можно было назвать результатом четыре - всего четыре! - потопленных шлюпки и подожженный у ворот крепости подлесок: возникшей там огонь больше напугал атакующих орков, чем защитников Линдона, и был потушен начавшимся дождем. "Здесь Моргул нужен с заклятиями Смерти, а не я, - устало подумала женщина и, прежде чем предпринять очередную попытку пробить защиту эльфийских магов, взглянула на своего Повелителя, гарцевавшего на вороном жеребце на вершине холма, откуда хорошо было видно все поле битвы. - Почему он ничего не предпримет? Мы проиграем, если он не вмешается сам!" С прибытием нуменорского флота расстановка сил в битве сильно изменилась: благодаря появлению союзников, численный перевес теперь был на стороне защитников гавани. Там, где островитяне не могли взять качеством (как, например, было при столкновении с отборнейшими отрядами воинов, воспитанных в самом Барад-Дуре), они давили количеством. Левый фланг армии Темного Властелина рассеялся и, потеряв две трети своих бойцов, Хильмор был вынужден отступить от берега. Это стало началом конца. Более несдерживаемые никем островитяне волной хлынули на побережье: шлюпки подвозили все новые и новые подкрепления, и солдаты, едва ступив на песок, устремлялись в битву. Гхаш, находившуюся на пределе истощения физических сил, болезненным ударом застиг мысленный приказ Повелителя - отступить. Бросив последний взгляд на остатки орочьего авангарда, зажатого между стенами Линдона, и высаживающимися на берег нуменорцами, женщина пришпорила коня и поскакала к вершине холма, где собрались уже вокруг Повелителя шестеро из Девяти. Недели поспешного отступления сквозь чащу леса на юг - отступления, больше похожего на бегство. Некогда могучая армия таяла, день ото дня вынужденная принимать бои, навязываемые ей преследователями. Варги рассеялись в лесах. Большинство орков было уничтожено под стенами Линдона. Отступали на юг лишь люди. Саурон был мрачен, и ледяное спокойствие его пугало больше бешеной ярости, которую следовало бы ожидать. Никто из Кольценосцев не осмеливался заговаривать с Властелином, они следовали за ним, скрывая в молчании свои сомнения и страхи. Возле Сарнского брода через Барандуин отступающей армии пришлось выдержать очередное сражение с преследователями, сократившее численность боеспособных воинов более чем в половину. Если бы не возвращение вместе с подкреплением Кхамула, отосланного Повелителем вперед, следующее же столкновение с войском нуменорцев закончилось бы плачевно. Истрепанная боями армия Мордора продолжала отходить на юг под прикрытием приведенных Кхамулом резервов. Гхаш осмеливалась предположить, что они движутся на соединение с войском Моргула. Лингул, с которым женщина поделилась своими подозрениями, с ней согласился. Однако прежде чем соединение армий было осуществлено, в ход событий вмешался случай. Подъем воды затруднил возможность перехода через Гватло, и армия Темного Властелина была вынуждена остановиться на северном берегу реки и принять бой от наступавшего ей на пятки врага. Кольценосцы предполагали, что бой будет тяжелым, но никто из них не ждал, что это сражение станет для них итогом военной компании, длившейся больше шести лет. ...Когда шальная стрела пронзила предплечье Саурона, семеро Кольценосцев сомкнулись вокруг Владыки в кольцо, готовые защищать его, покуда хватит им искусства и крепости оружия. Они отчетливо понимали, что еще пять-десять минут и волна атакующих поглотит их; знали, что не выстоят в бою, где на каждого из них придется не меньше, чем по сотне противников. Черный Майя коротко поморщился, одним резким движением обломил стрелу и выдернул ее древко из раны. - Нечего больше ждать. Уходим! Руки в черных перчатках из тонкой кожи стиснули удила, когда Саурон заставил коня войти в бурные воды реки. - Вплавь? - шепотом переспросил смущенный Хелеворн. А Гуртанг, яростно оскалившись, глянул через плечо в кровавый хаос проигранной битвы. Остальные Кольценосцы последовали за своим Повелителем без сомнений и лишних слов. День и ночь, ночь и день - сутки за сутками бешеной скачки. Редкие остановки в пути - лишь для того, чтобы дать отдых усталым коням. Хоть ненамного опередить, оторваться от погони, получить передышку... Но нет - преследователи неотступно идут по пятам за маленьким отрядом, нагоняют, день ото дня сокращая расстояние до своей цели. "Что с Моргулом? - на скаку обращается Гхаш к брату. - Где мы встречаемся с ним?" "Нигде, - отзывается Кхамул. - Элронд окопался с западной стороны Мглистых гор. Моргул долго держал осаду, но сейчас, когда к Элдар подошли подкрепления в лице нуменорцев... Повелитель приказал Первому отступать." "Куда? В пустыню?" "Большая часть войска дождется прибытия нуменорцев, даст им пару показательных боев, не втягиваясь в затяжное противостояние, а потом уйдет на юг. Если к тому времени будет, кому уходить... Четыре сотни конницы Моргул отводит к Барад-Дуру." "Но не станет ли враг преследовать отступающих? За нами ведь идут по пятам..." "Кого преследовать? Харадрим? Островитяне увязнут в песках, - в интонациях Кхамула налет презрения. - Они не пройдут далеко и повернут назад." "Нет, я говорю о нашей земле. Не пойдут ли они на Мордор, зная, как мы слабы сейчас?" "Ну, во-первых, противник не может точно знать о том, какие у нас остались резервы. Во-вторых, Элдар и нуменорцы сами обескровлены боями, не так уж мало мы заставили их понести потерь! А в-третьих... Моргул потому и отступает к Кирит-Горгор, чтобы его конница в случае чего могла прикрыть Башню..." "Четыре сотни - слишком мало, чтобы сдержать объединенную армию эльфов и Верных!" "Мор-Ромэн пророчествует, что они не нападут." "И Повелитель ему верит?" "Видимо, да. Я думаю, Повелитель разбирается в ситуации лучше нас с тобой..." День за днем - бешеная скачка... Смерть Моргула все Кольценосцы почувствовали одновременно. Замедлился бег коней. Гхаш от внезапного удушливого приступа боли пошатнулась в седле. Кхамул, мгновенно оказавшийся рядом, поддержал ее, и дальше они поехали бок о бок. Повелитель о произошедшем не сказал ни слова, только губы его сжались в твердую линию, да мимолетным пламенем полыхнули глаза. ...Много позднее Гхаш узнала, как умер Моргул. Первого убило его же собственное заклинание, экранированное группой эльфийских магов. Новое тело Моргул выбирал с не меньшей щепетильностью, чем когда-то менестрель, хотя, казалось бы, и не было у него времени на подобные капризы. В конце концов, он приспособил для своих нужд оболочку младшего принца боковой ветви королевского дома Нуменора... ...Сверкнула среди листвы обнаженная сталь. Мужчины обнажили мечи - все, кроме Лингула, но и он готов к бою. Гхаш плетет заклинание, но мысли туманит страх - не за себя, за Повелителя. Абсурдный ненужный страх: "Он же бессмертный! Как они могут убить его?" Но страх не изгоняет доводы разума: "Я же видела, что его можно ранить. А если можно ранить, то, значит, можно и убить..." Часто колотится сердце, пульсирующий комок ужаса встал в горле. И лезут в голову строки из давно прочитанных легенд: "Говорят, он может превращаться в волка, в летучую мышь, вообще, во что пожелает..." Мысленный вскрик с храбростью отчаянья: "Уходи, Повелитель! Уходи, мы задержим их!" Ответный смешок: "Зачем же? Что-то давно я не держал меча в руках..." Выкрик Мор-Ромэна: - Мы победим, я вижу! А нуменорцы идут через лес, идут, ломая кустарник, идут, растянувшись цепью... Островитян было полторы сотни - будь их больше, ни мастерское владение оружием, ни магия не спасли бы маленький отряд. Повелитель дрался мечом наравне с Кольценосцами, и стремительная, плавная отточеность его движений завораживала взгляд - казалось, он предугадывает выпады противников раньше, чем они бывают задуманы. В бою Саурон применял лишь простейшую магию - никаких глобальных заклятий, и это весьма озадачило Гхаш. Она верила - да нет, знала! - что захоти того Повелитель, и он разметал бы нападающих одним жестом, отобрал бы их жизни одним кратким словом. Но он не делал этого также, как не применял своей силы в битве при Линдоне. Почему? Гхаш не могла найти ответа. ...Десятки мертвых, искалеченных тел на влажной от крови траве. Хильмор возвращает меч, чья гарда выполнена в виде крыльев летучей мыши, в ножны у тяжелого пояса, набранного из металлических пластин. Гхаш помнит день, когда впервые увидела этот меч - меч Повелителя, отданный им сыну в тот час, когда Хильмор принял Кольцо. Разноцветные волосы Шестого взмокли от пота и липнут ко лбу. Одежда Лингула рассечена столь во многих местах, что теперь больше напоминает рванье, чем приличный костюм. Из многочисленных неглубоких ран сочится кровь, однако нет ни одного серьезного ранения. Сражаясь безоружным против вооруженных врагов, менестрель убил почти столько же противников, сколько Хелеворн и Мор-Ромэн вместе взятые. Целитель и пророк показали себя хорошими воинами, и все же они были бы уже мертвы, если по ходу битвы им не приходили на помощь то Хильмор, то Кхамул, а то и сам Повелитель. Расчлененные тела на поляне - результат работы двуручного меча Кхамула. Гхаш подозревает, что у братишки сложился определенный комплекс по поводу того способа смерти, которым было прервано существование его первого тела - последнее время Второй отдает предпочтение рубящему оружию перед колющем. Конечно, можно заколоть противника и двуручным мечом, но часто ли придется так поступать, если проще будет просто разрубить врага надвое? Глаза Гуртанга бездумно блуждают - безумие битвы еще не окончательно отпустило Восьмого. Гхаш видела, как он сражался, и была потрясена: Гуртанг не замечал наносимых ему ран, он рвался вперед, расшвыривая противников, как картонные фигурки, и рубил, колол, резал. Сражался харадрим мечом и кинжалом, когда же удачный выпад одного из нападавших лишил Гуртанга меча, он подхватил первое же попавшееся на глаза оружие и продолжил бой. Когда пал последний из нуменорцев, Гуртанг остановился, озираясь по сторонам и, кажется, не вполне понимая, кто он и где находится, а потом начал медленно оседать наземь. - Хелеворн! - резко окликнул Повелитель. - Займись им! Целитель, впервые лично участвовавший в битве и впервые в своей жизни убивший человека (ведь нельзя же было, право, считать убийством освобождение от мук смертельно больных или тяжело раненных?), находился в каком-то столбняке и мог лишь переводить потерянный взгляд с окровавленного меча в своей руке на мертвые тела, лежавшие на поляне. Потребовался второй окрик Повелителя, что бы Хелеворн встряхнулся и занялся Гуртангом, лежавшим без сознания. Умения врачевателя не хватило для полного исцеления собрата, и Черному Майя пришлось, в конце концов, самому приводить Гуртанга в чувство. Хелеворн между тем, уже пошатывавшийся от усталости, но не могущий забыть своего долга, занялся царапинами Лингула. Менестрель отбрыкивался, протестовал, говоря, что "это все ерунда", и во внимании лекаря он не нуждается. Мор-Ромэн шепотом себе под нос жаловался на незавидную свою судьбу и боль во всем теле. Однако ранен провидец не был, а горести свои высказывать в голос не решался из-за близкого присутствия Темного Властелина. ...Повелитель свистом подзывает коня. Брызги крови почти не видны на черной ткани его одежд. Он берет с луки седла оставленный там перед боем длиннополый плащ и набрасывает его на спину, одним резким движением стягивает завязки у горла и взлетает в седло с той присущей только ему легкой грациозностью, порыв которой не смог замедлить даже долгий тяжелый бой. - Поехали! Кольценосцы садятся на коней: умные животные не разбежались, испуганные звоном оружия и криками битвы, они лишь отошли на безопасное расстояние и вернулись, едва сражение было закончено. ...Лесными тропами и первыми пустошами, указывающими на близость бесплодной Черной Земли, мчатся на юго-восток восемь всадников. Все одинаково одетые в черное, на черных конях, они почти не различимы в сумраке ночи, лишь ранние рассветы выхватывают стремительные тени в просветах зеленой листвы деревьев и кустарников... Пытка для натянутых, словно струны, нервов - необходимость пройти сквозь толпу собравшихся у подножья Башни стариков, женщин и детей, а также тех мужчин, кто не ушел на войну, потому что кто-то должен был остаться на защите Барад-Дура. Ни слов, ни вздохов - ни крика. Люди молчат, и лица их мрачны пониманием того, что не требует вопросов, не требует слов. О чем спрашивать, если видно: утомленные долгой дорогой кони, одежда Повелителя потрепана и грязна, а семеро, сопровождающих его, похожи на воинов, едва уцелевших в жестокой сече. Темный Властелин спешивается у ворот Башни, конюшенный мальчик забирает у него уздечку коня. Ждут обитатели Барад-Дура. Ждут харадрим, с неделю назад приведенные в Мордор Моргулом, и сейчас смешавшиеся с толпой. Чего ждут? Слова своего Господина, которому они беспрекословно, по первому требованию отдали жизни своих родных и близких. Неужели он так ничего и не скажет - не объяснит? Моргул, встречающий в первом ряду многоликой толпы маленький отряд выживших, оставшийся от некогда огромной армии, подходит к Саурону и опускается на колено перед ним. Повелитель некоторое время молча смотрит на склоненную перед ним черноволосую голову нуменорца, потом поднимает взгляд, обводит глазами собравшуюся толпу. Люди затаили дыхание, и голос Черного Майя громко и отчетливо разносится в тишине. - Их больше нет! Плачьте, скорбите, но не забывайте о мести, ибо дети ваших детей отомстят за тех, кто не вернулся сегодня... Мы не побеждены, и враги наши лишь получили отсрочку от нашей ярости, которая неизбежно настигнет их. Ждите: растите детей, учитесь, готовьтесь. Я обещаю вам, что придет день, когда ваши потомки отмстят за пролитую кровь ваших отцов, сыновей и братьев! Он замолкает так же внезапно, как начал говорить. Легонько касается плеча Моргула, и Первый из Кольценосцев поднимается на ноги, чтобы молчаливым сумрачным изваянием застыть за спиной своего Повелителя. Меняются лица людей, исчезает с них напряженная замкнутость, давая дорогу чувствам. Робкий шепот нарастает над толпой, раздаются первые стоны и всхлипы. Но не только горе искажает черты собравшихся - есть место здесь и холодной, как сталь клинка, ненависти, и яростному пламени надежды в глазах, и граниту веры в своего Властелина, и собственному сознанию избранности. Когда Черный Майя поднимается по темным мраморным ступеням к вратам Башни, его провожают сотни глаз.* * *
Годы бегут, как песок сквозь пальцы. Растет население Мордора и сопредельных земель, и вскоре уже лишь старики могут припомнить, как десятки лет назад полнился гулкий сумрак колоннад Черной Башни плачем по непогребенным, погибшим на чужбине воинам. Уже многие поколения жителей Барад-Дура сменились, не зная войны, но детей, мальчиков и девочек наравне, учат обращению с оружием с малолетства. Ширятся год от года колониальные владения Нуменора на побережье, и трое Кольценосцев сражаются далеко на юге, предводительствуя войсками смуглых людей. Сражаются - и отступают милю за милей перед натиском завоевателей-островитян. Моргул, Кхамул и Хильмор - все трое теперь носят княжеские венцы стран далекого юга. Лингул все также смешлив на людях, но Кольценосцы слышат в его мыслях грусть, и Гхаш не спрашивает менестреля, отчего не спешит он, как раньше, в дорогу. Мор-Ромэн, напротив, не оставляет странствий: пешком он прошел от песков Дальнего Харада до северных гаваней Верных, лишь в землях эльфов не бывал никогда. Хелеворн стал первым целителем Барад-Дура, к нему идут за знаниями изо всех союзных земель, живущих под рукой Темного Властелина; седые знахарки и лекари зовут его "учителем". О Галворне по-прежнему нет ни слуху не духу, лишь изредка Гхаш слышит его имя, всплывающее в разговорах с Повелителем Сауроном. Гуртанг отвечает за казематы Башни и предводительствует орками, заново расплодившимися в близлежащих горах. Восьмому удалось добиться от орков не только повиновения из страха, но и личной преданности, даже, пожалуй, привязанности - ненависть к эльфам роднит его с диким племенем. Гхаш не оставляет занятий магией, обучает детей и ждет - сначала нетерпеливо, а затем со ставшим привычным неспешным спокойствием, когда же Повелитель поручит ей какое-нибудь важное дело. Однажды Гхаш поздним вечером пришла в комнату Повелителя, чтобы поговорить о том, что тревожило ее не первый год, не находя разрешения. Женщина задала свой вопрос, ожидая, что Властелин рассердится и прогонит ее, однако он стал отвечать, и Гхаш поняла, насколько тяжел для него был каждодневный выбор между жаждой мести и стремлением к призрачной цели. - Прости за дерзость, Господин мой, но почему ты никогда не применяешь силу своего Кольца и почти не пользуешься собственной магией? Ведь только пожелай ты, и враги бы наши пали во прах... Отблески пламени камина играют на серебре чеканных кубков. Свечи не зажжены, и две фигуры, сидящие у огня, отбрасывают на пол длинные тени. - Мощь Кольца нужна мне для другого, Гхаш. И собственные силы я не расходую, а лишь коплю, по той же причине. - Позволено ли мне будет спросить, какова эта причина, мой Повелитель? Что может быть важнее отмщения за пролитую кровь, как ты учил меня с детства? Саурон убирает со лба упавшие пряди волос, и в медленном движении его нечеловеческая, не физическая усталость - утомление духа. - Цель, девочка моя, цель, достижение которой искупит миллионы оборвавшихся жизней. Ведь ты любишь меня, не так ли? Гхаш делает движение вперед, то ли ожидая прикосновения Черного Майя, то ли собираясь упасть возле его ног на колени. С ней всегда так: толика ласки в его голосе, и она уже не знает, что делать ей с часто колотящемся сердцем, как скрыть страстность мыслей своих, да и стоит ли эти мысли скрывать. - Зачем ты спрашиваешь, Повелитель? Любовь к тебе - все, чем я живу! Саурон пресекающим жестом останавливает незаконченное движение женщины. - Да, я знаю это. Поэтому и отвечаю на твой вопрос. Ты да еще, возможно, Моргул с Лингулом, сможете понять меня... - Он пригубляет малиновую влагу из кубка, и Гхаш тоже тянется к своей, отставленной на время чаше, чтобы, отхлебнув, на мгновение спрятать лицо. - У меня есть две возможности, Гхаш... Я должен либо пробить Илюрамбар, Стены Мира, и помочь вернуться в Арду Мелькору, либо же... Либо повернуть течение времени вспять и переписать историю мира... Хоть я и Айну, Гхаш, но все же Младший. Без Кольца подобное мне было бы не под силу. Но ведь и Кольцо - это только инструмент, одно его наличие не уравнивает меня с Илуватаром... Кольцо действует, как накопитель, и должно пройти время, прежде чем мощь Его возрастет настолько, что будет ее достаточно для осуществления задуманного мною. - И... сколько? - несмело спрашивает Гхаш. - Века. Возможно, тысячелетия. Я чувствую, как растет сила Кольца, но когда мощи Его будет достаточно, не знаю даже я. Могу лишь предполагать и ждать. - Я поняла, Повелитель мой. Но Кольцо - это кольцо, а как же твоя собственная сила, мой Господин? - Кольцо - это часть меня. Неужели ты до сих пор этого не поняла, Гхаш? Я не могу расходовать собственные силы так же, как не могу воспользоваться магией Кольца. В бою ли, в повседневной ли жизни я могу полагаться лишь на свои знания и умения, на свой ум, на свое тело и сталь своего меча... Гхаш долго молчала, глядя в огонь. Наконец, негромко произнесла: - Ты знаешь, Властелин мой, мне кажется, Лингул всегда подозревал о чем-то подобном. Я же была слепа... Черный Майя вдруг рассмеялся и, поймав руку Гхаш за запястье, притянул женщину к себе. - Ну, улыбнись же! Ведь для того вы, Девятеро, и существуете, чтобы ускорить претворение моих планов в жизнь. "Да. И чтобы защищать тебя, Господин мой... Потому что сам ты за стремлением к цели забываешь себя." - А вот эта мысль была лишней! Не настолько уж я бессилен, даже без магии... Гхаш ответила на желание Повелителя своего с той неизменной страстью, которая поселилась в ее душе еще в ту пору, когда она смотрела на Темного Властелина восторженными глазами юной бессловесной дикарки. ...Ранней весной 1813 года умер Хильмор. Он был отравлен на пиру в столице Харада представителем оппозиционного движения, требовавшего от своего правительства разрыва союза с Мордором. Как сына бессмертного Майя, Хильмора ждала жизнь столь долгая, что долгожители-островитяне могли бы ему лишь позавидовать, но оборвалась она намного раньше назначенного срока не по собственной его вине. И все же Хильмор прожил дольше всех остальных Кольценосцев. В день смерти Хильмора Гхаш не узнавала знакомых лиц, потеряла ориентацию во времени и пространстве и едва не убила зашедшую к ней в комнату служанку, столь кроваво яростными были мысли Повелителя, разрушительной болью рвавшиеся в ее мозг. Женщина смогла лишь мысленно отметить то, как повезло незадачливому отравителю, которого четвертованием казнили в Хараде - попади он в руки Повелителя, подобная смерть показалась бы ему легкой... Захватывать чужое тело Хильмор не стал, и Гхаш так и не поняла, с чем было связано подобное решение: с природной ли гордостью его, не склонной довольствоваться объедками, или с особенностями призрачной формы его духа, несшего в себе гремучую смесь могущества Айнур и слабости смертных - возможно, он просто не мог воплотиться. Присутствие бестелесного духа первоначально пугало обитателей Барад-Дур и харадрим, к которым вернулся "принц" вскоре, и тогда Хильмор взял за правило обозначать свою призрачность долгополым черным одеянием, напоминавшим нечто среднее между рясой и плащом. Люди постепенно привыкли. Парит над землей сам по себе черный балахон - ну, и что в этом такого? Стоит ли пугаться того, чей голос слышишь в своей голове при ответе на заданный вопрос, того, кто учит детей обращению с мечом, если выдается свободная минутка, того, кто едет в бой впереди других воинов? Невидим? Так что же! Разве стал он от этого более чужд нам, чем был прежде?.. Хильмор достаточно легко принял ограничения бестелесного своего существования, а Гхаш испытала даже что-то, отдаленно напоминающее радость, когда поняла, что любимые черты, отраженные, словно в зеркале, в лице сына Майя, ей не придется заменить лицезрением смертного суррогата. В призрачной форме своей Назгулы для тех, кто мог их видеть, имели образ, присущий им от рождения, и выглядели на тот возраст, в котором приняли Кольцо. Почти все эмоции оставляли Не-Мертвых, но сохранялись привязанности, предпочтения и интересы... Гхаш сладко потянулась, нежась в мягком тепле, но взгляд ее в который раз остановился на прозрачности кожи собственной руки у запястья - бледности кожи, несмотря на природную смуглость тела, и прозрачности ее такой, что видны были вены. Женщина приподнялась в постели, опираясь на локоть, и выжидающе взглянула на Повелителя, проверяя, не оторвет ли она его своим вопросом от важного дела. Саурон сидел за столом перед разложенными бумагами, но он не читал и не писал, и мысли его были далеко. - Господин мой... - Да? - несколько мгновений без ответа, потом Майя обернулся: - Ты уже проснулась? - Повелитель мой, пожалуй, мне стоит съездить в Кханд... - Зачем? - Мое тело стареет, Властелин. Пора, наверное, подыскивать ему замену... Скрипнули об пол ножки отодвигаемого кресла. Темный Властелин встал и подошел к кровати, где смуглая черноволосая женщина средних лет куталась в ворох пледов и одеял, несмотря на жарко растопленный камин и марево безветрия, царившее в комнате. - Тебе не нужно искать новое тело, Гхаш. - Мой Повелитель?.. Саурон коротко вздохнул и, присев на край постели, поманил женщину к себе. Она пододвинулась. Майя нежно провел пальцами от виска Гхаш по ее щеке к подбородку, очерчивая овал ее лица. - Может настать такой день, когда умение занимать чужие тела окажется для тебя не просто полезно, а жизненно необходимо. Нельзя расходовать эту способность впустую. Ты уже неоднократно менала тела, и близок тот предел, когда ты не можешь больше воплощаться в чужеродное тело... У Гхаш тоскливо засосало под ложечкой. - Ты запрещаешь мне, Повелитель?.. - Не только тебе. Всем. Женщине захотелось заплакать, но она уже почти позабыла, как это делается, а потому лишь нашла губами ласкающую ее ладонь и замерла так, бессильно вслушиваясь в стук собственного сердца. "Любовь моя, как могу я уступить свое место другой? Господин мой, мой бог, как могу я не выполнить твоего приказа?.." Старели тела Назгулов, и без разрешения Властелина никто не осмеливался взять себе нового тела. То, что раньше жило лишь в виде слухов среди поколений обитателей Барад-Дура, стало обращаться в легенду. Вскоре о Призраках Кольца стало известно Верным и Элдар. Лишь один из Девятерых невозбранно менял тела - Седьмой, Галворн, продолжая сеять сомнение и ересь в душах жителей подзвездной Эленны. Впрочем, хотя и сократился уже срок жизни потомков Аданов Трех Племен, но был он еще достаточно долог, чтобы не приходилось Галворну умирать и возвращаться слишком часто.* * *
...Текут века, словно поток реки - от истока к устью... Ожидание - терпение бессмертного или Не-Мертвого, нужно для того, что ждать сотни, тысячи лет. С каждым промчавшимся мимо годом, с каждой весенней капелью, с каждым осенним листопадом Гхаш все четче понимает: тот, кто готов за целью своей идти так долго, тот, кто готов жертвовать всем, что имеет, всем, чего смог достичь - либо безумен, либо преданно и бескорыстно (ибо какая может быть корысть у того, кто поступается близким сегодняшним - реальным благом ради осуществления призрачной мечты?) влюблен (какое иное подобрать слово?), очарован и связан путами памяти своей, не отпускающими его ни на минуту. Гхаш ревнует, почти ревнует... ревновала бы, если бы смела, к образу Того, чье имя больше не произносится в Арде. Порой Гхаш задумывается, что произойдет в час, когда осуществится желание Повелителя? Что станет с Девятью? Что станет с ней самой - будет ли она не нужна, забыта, покинута? Или и в обретении Того, к которому стремится, не забудет Повелитель женщины, что согревала его постель, матери своего нерожденного сына? Что станет с Ардой, если рухнут Стены Мира? Что станет с Кольценосцами, если время будет обращено вспять, к тем годам, когда не только родителей их, но вообще людей не существовало в Арде? Как идти вперед, зная, что, возможно, ты станешь жертвой на алтаре победы? Как отступиться, если желания и чувства Повелителя для тебя превыше собственных? Гхаш не знает, да, пожалуй, и не хочет знать. К чему ей подобное знание, если слово Повелителя - закон, и исполнение воли его - счастье... "Сестра, что творится с тобой? Твоя тоска туманит мне мысли..." "Ты хочешь сказать мне: замолчи, перестань? Не надо, Кхамул. Я и сама знаю, что чересчур подвержена чувствам..." "Точнее одному чувству. Только одному!" "Теперь." "Да. Тебе всегда не хватало самодисциплины." "Наверное..." - Гхаш, послушай, я тут... что-то вроде делегации... представитель то есть... Призрачная рука лохматит призрачные же светлые вихры. Лунный свет, падая сквозь раздернутые шторы окна, рассеивает сумрак помещения. - Ну, представитель. И что? Лингул мнется. - Ты, честно говоря, уже всех нас утомила своими терзаниями. Кроме того, согласись, не совсем корректно сообщать нам всем то, о чем Повелитель разговаривал с тобой приватно. Не обижайся, пожалуйста, но не могла бы ты думать потише? Гхаш подставляет прозрачный профиль лунным лучам. - А как? Ты умеешь? - Вообще-то, нет… Тогда, может, тебя как-нибудь развеселить? - Убить ей кого-нибудь надо, - авторитетно сообщает неслышно выплывший из мрака Гуртанг. - Это всегда от хандры помогает. Лингул удивленно косится на товарища. - Кажется, ты решил перещеголять меня по части юмора? - Я серьезно, - набычивается Гуртанг. А Гхаш вдруг принимает решение: - Ну что ж, почему бы не попробовать? Глубокая ночь. Пустынны улицы колониального города. Черная тень неслышно скользит в сумраке. Впрочем, возможно, это и не тень вовсе - обычным взглядом ее не разглядеть. Лишь поскуливают собаки, забиваясь в конуру; лишь волнуются в стойлах лошади. Сумрак вздрагивает там, где проходит Улаири, словно от легкого дуновения ветерка. Движение воздуха леденит дыхание смерти. Сады вокруг белокаменных особняков. Распахнутые навстречу свежести летней ночи окна. Гхаш заглядывает в окна домов и минует их одно за другим. Она пришла сюда, чтобы убить, но не находит жертвы. ...Мирны лица спящих. Младенец гулькает в своей колыбели... Ветер с залива колышет ветви плакучей ивы. Гхаш выходит на площадь, останавливается возле фонтана. Мгновение, и она вскидывает над головой руки. Напевным речитативом стекают с губ заклятия. Ослепительно ярко вспыхивает Кольцо на пальце. Занимаются огнем деревянные перекрытия особняков, окружающих площадь. Не от искры - от слова вспыхивает в домах все, что может гореть. Кострами взмымаются ввысь языки объятых пламенем деревьев в садах. ...Тяжелая разламывающая боль - боль такая, какой не приходилось еще испытывать Улаири, прошедшей Путем Смерти, рвет горло Гхаш воплем, слышимым даже живыми и леденящим кровь в их жилах. "Зачем ты это сделала?!" Пощади! - хочет выговорить она, умолить, но нет на мольбу ни воли, ни силы. "Возвращайся!" ...Она распростерлась у ног того, в ком непрекращающаяся мука и ужас не позволяют ей увидеть возлюбленного своего, но лишь - Властелина. Таким не знала она его никогда: величие и мощь, багровое пламя и беспредельный мрак, где нет ни искорки звездного света. И нескончаемая пытка. О, он умеет наказывать!.. Медленно отступает боль, но измученное сознание еще не готово в это поверить. "За что, Властелин? Ведь ты знаешь все помыслы наши... Почему ты не запретил мне, если было намерение мое тебе неугодно?.." - нет, это не мысль, обращенная к нему, а лишь бессильное недоумение, которое бьется в ее душе вместе с затихающей болью. Но он отвечает: - По-твоему, я не отвлекаюсь ни на миг от намерений ваших и действий? Слишком много доверия я оказывал тебе, Гхаш! Где был разум твой? Мне не нужна сейчас война с Нуменором. Мне нужно время! Я думал, ты поняла... Мысли не мечутся больше в разброд. Возвращаются чувства. - Я поняла. Прости, Господин мой, я поняла. Они узнают, поймут, испугаются... Тысяча смертей... не одна. - Страх - первый источник войн. Никогда не загоняй противника в угол, если не собираешься через мгновение уничтожить его. Сейчас же - еще не время! - Как исправить мне содеянное, Повелитель мой? - Никак. Поздно. Научись, по крайней мере, извлекать уроки из совершенных ошибок.* * *
Уставший, серый с лица всадник на взмыленной лошади. Гонец из Пограничья. Он скорее сползает с седла на землю, чем спешивается обычным порядком. Не просит, велит сухим, надтреснутым голосом: - Проводите меня к Властелину! …Гхаш, стоит за спиной вестника, выслушивая новости, которые привез он к темному престолу. - Властелин мой, от Умбара в нашем направлении движутся сотни людей... и мы не знаем, как поступать с ними! Они идут караваном, среди них есть женщины и дети. Командир мой считает, что цель их отнюдь не война... Какова твоя воля, Повелитель наш? Остановить их или дать им дорогу? Черный Майя долго молчит, не отводя глаз от сложенных на коленях рук. - Пропустите, - велит он, наконец, - и не чините препятствий. Взгляну я, с чем пришли они в мои земли... ...Люди, чья стать, повадка и характерные мнемонические признаки выдавали в них потомков Трех Племен, прибыли восемь суток спустя, около полудня. Собственно, прибыл не весь караван, о приближении которого предупреждал пограничник - одни лишь мужчины. Повозки с женщинами и детьми были оставлены мили за две до Кирит-Горгора, под охраной части прибывших воинов. Пять десятков конников и около полусотни пеших воинов вступили на плато Горгорат, не встретив на своей дороге ни патрулей, и охраны. Все казалось странникам чуждым, незнакомым и пугающим в Черной Земле: и пустынные степи, растянувшиеся вокруг, и огнедышащий зев Ородруина, и скользящие в сумраке звериные тени, и отблески костров на склонах Эфел-Дуат... - Не сделали ли мы ошибки, придя сюда? - спрашивал своего командира белокожий темноволосый мужчина, намотавший на руку удила коня по той причине, что знал он уже, какой ужас внушает животным одна близость варгов. - Куда нам идти еще, друг мой, ответь? - откликнулся командир. - Если он не примет нас, останется нам лишь прозябание среди Низших! И гулко стучат копыта по растрескавшейся черной пустоши. И несут кони всадников к Барад-Дуру. ...Встает на горизонте Черная Башня - сталактитом беззвездной полуночи, сгустком оплавленной лавы, зеркальным обелиском, загустевшей кровью открытых вен... Вкруг Башни теснится город - ибо, как иначе можно назвать поселение, размером своим превышающее все центры, выстроенные нуменорцами на побережье? Недоумение на лицах всадников. Они видят женщин, несущих коромысла от глубоких колодцев. Они видят мужчин, возделывающих землю там, где не может она, не должна давать пищи. Они видят зелень засеянных полей, окружающих крепость из черного камня, и детей, резвящихся с боевым оружием так, словно это выструганные из берез игрушки. Они видят черных оборотней, спящих у порогов домов, словно цепные собаки. Они видят физиономии орков, мелькающие среди сонма людских лиц, и никто из здешних обитателей не смущается этим. Гости едут в молчании, шагом, и нет у них слов, чтобы спросить, чтобы высказать протест - лишь гордостью своей они прикрывают страх. Они спешиваются у ворот Башни, и конюшенный мальчик выходит им навстречу, досадливо вытирая руки о задубевший от дневной грязи передник. - Вы кто такие? У меня четыре стойла пустые, больше никак не размещу... С неожиданной для самого себя робостью отзывается предводитель отряда: - Мы к Владыке вашему. С Сауроном говорить хотим. Конюшенный мальчик лишь пожимает плечами. - Мне дела до этого нет. У меня своя работа. Ждите пока, придут за вами... Ишь ты, коней-то как загнали! Кто вас ездить-то так учил?.. Свистнув помощников и не дожидаясь ответа, мальчик занялся лошадьми новоприбывших, ничуть не озаботившись недоумением их и осторожно опасливыми взглядами с толикой агрессивности. Спешившиеся гости тискали рукояти мечей и переглядывались с напряжением, перешептываясь между собой. ...Идут мимо люди, направляясь по своим делам, и никому нет дела до странников. Небо серо под тяжестью грозовых туч. Сушит губы безвкусность дымного пепла... "С чем пришли вы к Владыке Мордора? - не голос, а чужеродная мысль звучит в головах прибывших к вратам Барад-Дура. - Где дом ваш, каковы имена ваши и какая судьба привела вас в Черные Земли?" Почти одновременно оборачиваются странники. И замирают, потому что гордость не позволяет им показать свой невольный страх. Черный плащ, окутывающий пустоту, колышется у ворот Башни. Холодом веет от невидимого существа, ужасом парализует его голос, звучащий в сознании. Вслух, один за другим, пересиливая страх и укрепляя в себе мужество, произносят гости свои имена, с гордостью за наследие свое и знатность рода, но бесплотный дух останавливает их, не дослушав и до половины: "Довольно. Властелин примет вас. Пойдемте!" Гулкими коридорами, где черный мрамор стен поглощает неверные тени, идут пришельцы к лестнице через рой незнакомых лиц. Ступают они под арочные своды темного зала, и взгляды их мечутся в запоздалом раскаянии, но находят лишь Черный Трон и неподвижную фигуру на нем, и лицо, завораживающее нездешней красотой, какой не встретишь и среди Перворожденных. И сами собой подгибаются колени, клоня пришельцев к земле, и раньше еще, чем успевают они осмыслить, слетают с их губ - в унисон, почти хором - слова: - Мы пришли искать покровительства твоего, великий Владыка. Эленну покинули мы как изгнанники. Умбар стал нашим новым домом, но и его мы были вынуждены были оставить, ибо не было мира среди нас, отверженных, и те, кто прежде были товарищами нашими по несчастью, изгнали нас. Пять высоких родов пришли, Властелин, к стенам твоей крепости, ища приюта. Дай кров нам, и мечи наши в твоей власти... Холодно лицо сидящего на троне из черного камня, но мольба о покровительстве - теперь осталось лишь молить, ибо как можно уйти и позабыть это лицо, этот взгляд...- звучит раньше, чем он произносит хотя бы слово. - ...присягой свяжем себя и потомков наших. Прими нас, Владыка! Некуда нам больше идти, и нет у нас в Средиземье дома... Тихий смешок пустоты. Шевельнулся балахон стоящего за троном призрака. "Галворн хорошо поработал, мой Господин?" "Неплохо, неплохо... Он меня радует." ...Некуда спрятать глаза. Есть лишь сияющий совершенной красотой своей лик - такой, что глазам смертных кажется изнурительным томлением смотреть на него. Есть лишь мертвящая духота под черными плащами тех, кто кругом обступили трон. "Я займусь ими, Повелитель мой, если ты не против..." Неслышный шелест сумрака. Ледяное касание полуночи. "Они твои, Моргул." "Что, по соплеменницам своим соскучился, Первый? Давно хорошеньких шлюшек с аристократическими чертами Верных тискать не приходилось?" "А если и так, Третья? В чем здесь ты отыскала повод для язвительности?" "Как это, в чем? Находить тела нам, вроде как, никто не разрешал... Как ты трахать островитянок-то собрался?" "А ты, Второй, укоротил бы лучше язычок сестренке, вместо того, чтобы пошлости высказывать..." "Я тебе, Первый, сейчас сама язык укорочу!" "Ох, мамулечка, только не спали тут все: отца это, может быть, и развлечет, а вот юродивые гости наши помрут со страху!" В ответ: "Хильмор! Я тебя предупреждаю: еще раз назовешь мамулечкой... уши отрежу! И нечего ехидно косится на меня - призрачные уши отрежу, призрачные!" Одновременно: "Не помрут они, а в штаны наделают..." И затем: "Хм, кажется, наш пророк взялся острить? Хлеб не отбирай у меня, Мор'эн! Я же побираться пойду..." "Тихо вы, обормоты!" - суровый окрик Властелина мгновенно пресекает перепалку Назгулов, однако за жесткой интонацией слов Саурона пляшут смешинки. Сумрак. Темные своды тронного зала теряются в вышине - даже если запрокинуть голову, не рассмотришь ни зги. ...Нет слов у того, кто спрашивал своего командира, не ошиблись ли они, избрав дорогу на Мордор. Теперь он знает, как и все склонившие в присяге колени, что не ошибся. Нет слов. Есть лишь гордость и воля, которая позволит склониться лишь перед истинно высшим, есть вера в себя и стремление к мести... - ...Кровью своей и душой клянусь служить Повелителю моему и Властелину Гортхауру Саурону словом каждым своим и действием от рождения и до смерти! Да свяжет клятва сия потомков моих, покуда существует жизнь! И да не будет прощения тому, кто отступится от данной клятвы!.. ...Так в Мордор пришли первые из тех людей, которых позднее называли Черными Нуменорцами, не делая различия между родами, поселившимися в пределах Мордора, и тем изгнанниками, что укрепились в Умбаре - а различие было.* * *
Отсветы пламени, проникающие в комнату сквозь плетеную решетку каминного экрана, скользят по шпалерам на стенах, по темному ворсу ковра, мимолетно замирают на спинке или сидении одного из расставленных полукругом стульев, и бегут дальше - к занавешенному черными шторами окну, к письменному столу, заваленному грудой свитков - и обижено гаснут, не найдя в комнате никого, достойного пристального внимания. Зачем трещат сухие дрова в огне, если нет людей, греющихся у очага? Пусто и тихо. Только пляшут в камине языки пламени. Но комната не пуста. Любопытный каминный зайчик ошибся. "Жарко мне! - капризничает Лингул. - Купаться хочу!" "Не может быть тебе жарко, - наставительным голосом родителя, узревшего очередную несуразную выходку своего дитяти, сообщает Моргул. - И купаться тебе не стоит. А то растаешь еще, как Бастинда..." "А я хочу! - упорствует менестрель. - Я грязный, у меня все тело чешется..." "Не может у тебя ничего чесаться," - успокаивает его Первый с профессиональным спокойствием терапевта, разговаривающего с умалишенным. "А у меня чешется!" "Какое место?" - ехидно осведомляется Кхамул. "Левая пятка! - гордо заявляет Лингул. - И можешь оставить свои инсинуации, Второй!" "Эй, послушайте! - вмешивается Гхаш. - Какая это Бастинда? Из наших нуменорцев, что ли?" "Колдунья одна из Внешних Миров, яхонтовая ты моя! - елейным голосом отзывается Мор-Ромэн, по настоятельному желанию коллег уже столетия четыре как заменивший ругательные обращения в своей речи на ласкательные: впрочем, приятнее его монологи от этого не стали. - Ты бы поменьше под юбки наложницам Повелителя заглядывала, тогда, может быть, побольше бы знала!" "Тоном ниже, Мор'эн, - коротко вмешивается Хильмор. - Гхаш имеет полное право делать то, что ей заблагорассудится, если действия ее не расходятся с приказами Властелина." "Ты еще лекцию мне прочти, - огрызается пророк, - о моральном поведении Назгулов! Спелись между собой, правильные вы мои, на почве любви большой и неразделенной! Хоть ты, лекарь, скажи! Думаешь, я не знаю, что эта парочка просила тебя подмешать этой новой девице Господина в питье?" "Слушай, не лезь ты, куда не просят, а?" - беззлобно отзывается Хелеворн. "А ну, как я все Властелину расскажу?" - Мор-Ромэн триумфально озирает остальных Улаири. "А ты думаешь, он не знает?.." - вкрадчиво интересуется Гхаш. Предположение это заставляет пророка надолго задуматься. "Купаться хочу! - ноет Лингул. - Дайте искупаться, или повешусь!" "Вешайся! - хмыкает Гуртанг. - Тебе веревку дать?" "Добрый ты мой! Как же я тебя люблю!" - виснет на шее у Восьмого менестрель и лезет с поцелуями. Мощный харадрим предпринимает безуспешные попытки отбрыкаться, но оказывается скручен щуплым парнишкой и целован в губы. Отпущенный на свободу Гуртанг брезгливо отирает рот, с опаской косится на Лингула и бочком-бочком отсаживается от него. "Поганое у меня сегодня настроение! - радостно сообщает довольный произведенным эффектом Лингул. - Так и хочется кому-нибудь что-нибудь доброе-доброе сделать!" "Только не мне!" - в один голос откликаются Хелеворн и Кхамул. Целитель встает со своего места и пересаживается на край кровати, а Кхамул просто напросто отодвигает свой стул подальше от расшалившегося менестреля. "Тогда я спою!" "Не надо!" - теперь уже семеро Назгулов протестуют в один голос. Последние несколько месяцев Лингул подразумевает под пением жуткий ультразвуковой вопль, называя его своим самым гениальным музыкальным творением, одой восхваления глупости противника и результатом тайного задания, порученного ему лично Повелителем Сауроном. Кроме того, менестрель при каждом удобном случае грозится научить остальных Улаири орать так же. "Вы меня слушать не хотите? - крайне удивляется светловолосый юноша. - Ну, тогда я обиделся... И пошел приставать к Кхамулу." "Только не ко мне, только не ко мне! - гротескно пугается Второй, залезает с ногами на стул и тычет пальцем в Хелеворна. - Вон к нему, к нему приставай!" Лингул, подбоченись, рассматривает целителя, как будто видит его впервые, а не встречается с ним по тридцать раз на дню. "А что? Подойдет. Он тоже красивенький!" "Эльфов иди ешь! - вяло огрызается Хелеворн с кровати. - Моей кровушки ты не получишь..." ...Тихо в комнате. Не слышно даже шороха. Может быть, и в правду, никого нет здесь? Прогорают дрова в камине... "Дети, сущие дети," - констатировал Моргул, обозрев творящиеся безобразия, после чего подошел к книжному шкафу и после недолгих раздумий выбрал книгу, раскрыл ее, уселся с ней у стола и погрузился в чтение. "Сущие? Ты это о чем?" - переспросил Лингул, но Первый не отозвался. "...А мне по Внешним Мирам времени шататься нет, - продолжает Гхаш тираду, к которой никто не прислушивался. - Поэтому о всяких ваших там бастиндах, коллегах и психоаналитиках я слыхом не слыхивала..." Гуртанг все еще задумчиво трет губы, вспоминая поцелуй Лингула. "Слушайте, - перебивает он вдруг, - между собой же мы общаться может, верно? Нас, конечно, семеро мужиков на одну бабу, но не сахарная она, не..." "На одну... бабу?" - очень раздельно и ласково переспрашивает Хильмор. Когда Шестой заговаривает таким тоном, все остальные Назгулы знают, что следует делать: становиться тихими и незаметными как можно скорее, ибо шутить в такие минуты с "принцем" не стоит, так как становится он похож на своего отца не только внешне. "Э-э, ты чего?.. В смысле... Я не хотел... то есть... Ну, с Кхамулом она же спит, вот что я думаю! Мы-то чем его хуже?" "Я пока что здесь нахожусь, - сообщает Гхаш. - А потому нечего говорить обо мне в третьем лице..." "Слушай, Гуртанг, - вмешивается Кхамул. - Малыш прав. Ты чего-то не того! Ты мне, конечно, брат, но все же не кровный..." "Я сам разберусь! - осаживает его Хильмор и вновь поворачивается к харадриму. - Итак. Ты посмел оскорбить избранную женщину Властелина. Женщину, которая вырастила меня и заменила мне мать..." "Нашу сестру," - вставляет Лингул, временно оторвавшийся от развязывания тесемок горловины рубашки Хелеворна. "Нашу сестру по властному служению, - соглашается Шестой, - и кровную сестру нашего брата. Не кажется ли тебе, что ты взял на себя слишком много, Гуртанг? Полагаю, ты..." Холодный спокойный голос. Фразы построены четко, почти сухо. Ветер мира Не-Мертвых треплет разноцветные пряди волос. Чеканный профиль. Бледный лик. И бездонный багрово-яростный сумрак в озерах темных глаз. Хильмор и сам не подозревает, насколько он сейчас похож на своего отца. "Хватит! - резкий окрик; Моргул поднимает голову от книги. - Немедленно прекратить!" Хильмор запинается на полуслове, багровые отсветы тают на дне его зрачков. Кхамул прячет глаза. Лингул возвращается к прерванному занятию. Гхаш встречает взгляд Первого и что-то говорит ему приватно: похоже, что извиняется. Гуртанг трясет головой, словно бык, врезавшийся в каменную стену, а потом неуверенно поднимается со стула на ноги, подходит к Третьей, склонившись, берет ее руку в свои. "Прости... В смысле... Не хотел я тебя обидеть. Так вырвалось..." "Я понимаю. Забудем." Хильмор некоторое время потерянно, пусто рассматривает харадца, потом протягивает ему руки. "Мир?" "Да, что уж там... Забыли. Ты извини меня..." Они обнимаются. Удовлетворенно кивнув головой на эту картину примирения, Первый возвращается к чтению книги. Гхаш подманивает к себе Хильмора и обращается лично к нему: "Не надо так больше, ладно? Я сама могу за себя постоять. А Гуртанг... Он ведь просто фантазировал. Шутил." "Странные у него шутки!" "Ты не сердись на него. Он не нарочно." "Я не сержусь. Что я не понимаю, с чего он так?.. Понимаю. Эх, мамочка..." "Уши отрежу!" "А я не дамся!" Они рассмеялись вместе. И несколько мгновений в комнате действительно царила тишина. "Ну, это уж ни в какие ворота не лезет! - завопил Хелеворн, укушенный Лингулом, при очередной безуспешной попытке последнего развязать тесемки рубашки целителя зубами. - Ты кем меня, вообще, считаешь?! Я лично за предложение Гуртанга!" "Что?! - вместе со стулом развернулся к кровати Кхамул. - Тут, кажется, еще кому-то неймется?" Лингул выплюнул в его сторону ошметки отгрызенной тесемки и возопил: "Я купаться хочу, идиоты! Ку-па-ться!.. Все! Пошел в Андуине топиться!.. И менестрель действительно спрыгнул с кровати и направился к двери. "А, может, лучше пойдем по Внешним Мирам послоняемся? - предложила Гхаш. - Все вместе? А?" "У-у, золотце мое, а говорила времени нет у тебя," - буркнул из угла за камином Мор-Ромэн. "А вот нашлось!" - скорчила забавную рожицу в сторону пророка Третья. Лингул без предупреждения выдал ультразвуковой вопль. Гроза понемногу стихала, отползая на юг. И когда буря, наконец, перевалила через горный хребет, тишина зазвенела в ушах Карамона громче самых яростных штормов. Снаружи развиднелось, и небо очистилось - до следующей грозы. Теперь на нем стало возможно разглядеть и луны, и звезды… Карамон еще некоторое время сидел в грязной норе, вырытой им под бревном, словно ожидая, пока до него донесется запах жаренной картошки со специями или пока звонкий смех Тики не прогонит эту странную тишину. Он хотел, чтобы страшная боль в голове, которую он часто испытывал с похмелья, заглушила острую боль в его сердце. Но ничего такого не произошло. Над мертвой землей воцарилось гробовое молчание, нарушаемое лишь далекими раскатами грома. Карамон чуть слышно вздохнул, поднял голову и посмотрел в небеса. Он сглотнул скопившуюся во рту горькую слюну и до рези в глазах стиснул веки, стряхивая набежавшие слезы. Над ним в вышине горело неоспоримое подтверждение всех его худших опасений и страхов. В небе появилось новое созвездие. И оно имело вид руны Песочных Часов…* Гхаш стояла, запрокинув лицо к ночному небу. - Какие странные звезды! - отметила она. - Незнакомые, - уточнил Кхамул. - Это тоже, но главное… Они другие. Не просто искорки на ночном покрывале, а словно бы… как будто… За спиной близнецов хмыкнул Мор-Ромэн. - Да уж, здесь-то Варда точно ничего не возжигала! Созвездия - это сами боги этого мира, а небо - большой экран телевизора, на котором сотворенные наблюдают перипетии войны божеств… - Что такое «телевизор»? - без особого энтузиазма поинтересовалась Гхаш, по-прежнему, будучи не в силах отвести глаз от звездного неба. - И какие это «сотворенные»? Здесь есть люди? На этот раз отозвался Моргул, подошедший и вставший рядом с Кхамулом. - Люди есть во всех мирах, где нам доводилось бывать. Но в этом мире есть еще эльфы и гоблины, драконы и иные существа, которым я не знаю названия. На самом деле, этот мир, больше многих других, похож на наш, поэтому я и предложил посетить его первым… - Так что же такое, все-таки, этот ваш «телевизор»? - отвел Лингула в сторону от основной группы Хильмор. Менестрель рассмеялся вопросу: - Да ничего особенного, в общем-то! Что, любопытство тебе заело, принц?.. Штуковина это такая, вроде Палантира. Вот сейчас Третья на звезды налюбуется, и мы пойдем дальше. Тогда своими глазами и увидишь!.. Розмари сходила в верхнюю часть Бродвея за филе меч-рыбы и отправилась через весь город на Лексингтон-авеню за сыром; конечно, все это можно было купить и по соседству, но в такое ясное прозрачное утро ей хотелось прогуляться по городу, идти энергично, чтобы развевалось пальто, ловить на себе восхищенные взгляды, поражать невозмутимых продавцов своей осведомленностью и точностью заказов. В понедельник, 4 октября, в город должен был приехать Папа Павел, и в преддверии этого события все были разговорчивее, чем обычно. «Как хорошо, - думала Розмари, - что весь город счастлив вместе со мной.» Днем, отодвинув телевизор от стены кабинета (скоро здесь будет детская!), чтобы видеть экран из кухни, она посмотрела проезд Папы, пока готовила рыбу и овощи для салата. Речь Папы в ООН растрогала ее и наполнила уверенностью, что с вьетнамской войной скоро будет покончено…** «Ну, и как тебе, принц?» - осведомился Лингул, широким жестом указывая на светящийся говорящий ящик, в котором мелькали черно-белые картинки, с таким видом, словно менестрель сам изобрел его или сделал своими руками. Восемь Назгулов, невидимые, стояли в паре шагов от женщины, за которой наблюдали сегодня несколько часов к ряду, сопровождая ее по шумным, кишащим людскими толпами и десятками железных металлических повозок улицам, вслед за которой пришли в эту квартиру. «Забавно, - отозвался Хильмор. - Мне, конечно, Палантира пока видеть не приходилось, но я не думаю, что он хуже этого те-ле-ви-зо-ра!» Провидец сдавленно хихикнул. «Ты чего?» - глянул на него Хелеворн. «Парадокс, однако! У сына Черного Майя находится тема, по которой он солидарен с Элдар. Назгул хвалит изделия Нолдор. Это надо занести в анналы истории!» И Мор-Ромэн продолжал сдавленно хихикать до тех пор, пока не получил локтем в бок от менестреля, опасавшегося, что Хильмор обидится на пророка, заведется и в очередной раз возьмется устраивать разборку. «Взгляните, а девочка-то наша, - Гхаш указала на Розмари, - смотрит на старикашку, которого по ящику этому показывают, и чуть не плачет от умиления! Чего это она так прослезилась, а?» «Опосредованный религиозный экстаз, - констатировал Кхамул, бросив короткий взгляд на хорошенькую миниатюрную женщину, топтавшуюся возле кухонного стола с ножом для нарезания овощей в руке. - Это же местный представитель духовной власти, наместник здешнего Единого Бога…» «Кто-то типа Манвэ, что ли?» - не поняла Гхаш. «Да нет! - Кхамул досадливо скривился. - Это человек. Хотя у предшественников этого старика была когда-то власть поднимать людей на священные войны…» «Что-то вроде Войны Гнева?» - уточнила Гхаш, теперь уже с брезгливостью поглядывая на лицо старика, вещавшего с экрана телевизора. «Мероприятия помельче, но, в целом, похоже.» «Так, значит, в этом мире есть свой Властелин Тьмы и те, кто ему служат?» «Конечно! Противостояние Тьмы и Света наблюдается почти во всех мирах, которые мы посещали, только иногда оно так закамуфлировано, что по началу даже не понять, о чем идет речь. Но не в этом случае. Не в этом мире.» Моргул напряжен и насторожено поглядывает по сторонам, словно чувствуя чье-то незримое присутствие. «Нам пора уходить отсюда! - прерывает он одним махом все разговоры подчиненных. - Кхамул, твоя сестра выбрала не удачную тему беседы для подобного места. Хозяева могут счесть, что мы покушаемся на их территорию…» «Это еще почему?» - удивилась Гхаш. «Эта женщина, - Моргул указал на Розмари, - носит ребенка Властелина Тьмы здешней реальности. Больше, надеюсь, ничего объяснять не надо?» Прежде чем покинуть мир, в котором Назгулы были незваными гостями, Гхаш обернулась и бросила последний взгляд светловолосую женщину, занятую возле кухонного стола приготовлением пищи. Третья чувствовала сопричастие нуждам незнакомки из чужой Вселенной, ей очень хотелось знать на что будет похожа судьба Розмари: на собственную ли судьбу Гхаш или на краткую жизнь Исильдэ, чей образ сейчас настойчиво рвался заполонить собой сознание Улаири, словно бы видимый воочию. …Андре-Луи вскочил на пьедестал. Ле Шапелье, боясь, что Андре-Луи, публично объявленный представителем привилегированных сословий, намерен произнести речь в их поддержку - ничего другого он не мог себе представить, - схватил его за ногу и попытался стащить вниз. - О нет! Спускайтесь, глупец! - кричал он. - Вы думаете, мы позволим вам все испортить своими шутовскими выходками? Спускайтесь! Ухватившись за ногу бронзового коня, Андре-Луи удержал позицию, и его звонкий голос, подобно призывному горну, грянул над бурлящей толпой: - Граждане Рена, Родина в опасности! Эффект был поразительным. По людскому морю пробежала легкая зыбь, лица обратились вверх, шум стих. Все молча смотрели на стройного молодого человека со съехавшим на сторону шейным платком, с длинными развевающимися на ветру черными волосами, бледным лицом и горящими глазами. Когда Андре-Луи понял, что в мгновение ока овладел толпой и покорил ее смелостью обращенных к ней слов, его охватило чувство торжества. Даже Ле Шапелье, который все еще сжимал колено молодого человека, перестал тянуть его вниз. Реформатор по-прежнему не был уверен в намерениях Андре-Луи, но и его этот призыв привел в замешательство. Медленно, внушительно начал свою речь молодой адвокат из Гаврийяка, и голос его долетел до самых дальних концов площади. - Содрогаясь от ужаса перед содеянным здесь, взываю я к вам. На ваших глазах совершено убийство того, кто движимый истинным благородством, не думая о себе, поднял голос против беззакония. Страшась этого голоса, боясь правды, как твари подземные боятся солнца, наши угнетатели подослали своих агентов, чтобы они заставили его навсегда замолчать…*** Все восемь Назгулов, смешавшись с толпой, дослушали до конца речь оратора. «Какой стиль, какое знание человеческой природы!» - Лингул был восхищен. «Да, - согласился Мор-Ромэн, - этот парень умеет говорить убедительно! Не подвергая сомнению ни одну из общественных догм и даже опираясь на них, он умудряется переворачивать все с ног на голову, подменять черное белым. Тебе бы надо взять его способ на вооружение, менестрель! А еще лучше: собрать группу учеников и натренировать их проповедовать наши ценности и верность Владыке Мордора подобными методами…» Лингул отыскал глазами в толпе лицо провидца. «А что? Это не плохая идея, Мор’эн. Благодарю!» «Только дурных лицом и увечных в ученики не бери,» - вмешалась Гхаш, находившаяся где-то вне поля зрения менестреля. «Это еще почему?» - подозрительно переспросил Мор-Ромэн, углядев во фразе Третьей Улаири камень в свой огород. «Да потому, милый мой, что человеческая душа тянется к красоте. Проверено на примере эльфов. Красивый лицом и телом оратор располагает к себе слушателей быстрее, и доверяются ему люди охотнее, чем убогому какому-нибудь или калеке! Человеческая природа страшится несовершенства, и потому отвергает любое напоминание о нем…» «Вот только, понятие красоты у всех разное, - присоединяется к дебатам Хелеворн. - Уверяю, есть такие места, где люди далеко не всех эльфов считают достойными восхищения, даже, скорее, наоборот…» «Забавное, должно быть, место! - хмыкнул Кхамул. - Что-то я там не бывал…» «Так за чем дело стало? Пойдемте?» - предложил целитель. Это - Подземье. Здесь есть очаги жизни - города, такие же большие, как на поверхности. За одним из бесчисленных изгибов туннеля из серого камня путешественник может внезапно наткнуться на границу такого города, являющего резкий контраст с пустотой коридоров. Но это не мирные убежища, как мог бы подумать непосвященный; наоборот, эти города - сосредоточение самых зловредных рас во всех Королевствах, среди которых особенно выделяются дуэргары, кво-тоа и дроу, или темные эльфы. В одной из пещер, шириной две мили и высотой тысячу футов, смутно вырисовывается Мензоберранзан - памятник неземной, чрезвычайно опасной и смертельной красоте, присущей расе дроу. По меркам дроу, Мензоберранзан - небольшой город; здесь живут всего двадцать тысяч темных эльфов. Эта пещера, прежде не заселенная и полная разве что сталактитов и сталагмитов, теперь выглядит настоящим произведением искусства: грандиозные замки мерцают дивным, магическим светом, их стены покрыты изысканной, чудной резьбой. Город этот - образец совершенства форм, где ни один камень не сохранил свои естественные очертания. Тем не менее, этот идеальный порядок - обман, за жестким фасадом которого скрываются хаос и гнусность, царящие в сердцах темных эльфов. Внешне, впрочем, дроу подобны своим городам; это красивые, стройные, кажущиеся утонченными создания с резкими и запоминающимися чертами лица. Дроу являются правителями этого неуправляемого мира, беспощаднейшего из беспощадных, и все другие расы стараются обходить их стороной. Сама красота бледнеет на острие меча темного эльфа. Дроу - это те, кто выжил в Подземье, Подземье же - это долина смерти, страна безымянных кошмаров…**** Глаза Не-Мертвых лучше видят во тьме, чем на свету, однако и им далеко до четкости теплового зрения дроу, рожденных и воспитанных во мраке Подземья. Назгулы стоят, не шевелясь, переговариваются молча, так как Хелеворн заранее предупредил, что темные эльфы из стражи Мензоберранзана всегда начеку и способны отреагировать даже на малейшее колебание воздуха. «Они все равно не смогут нам ничего сделать, так зачем мы таимся?» - недоумевает Гуртанг. Ему никто не отвечает. Семеро Улаири зачаровано наблюдают за огнями подземного города. «Как здесь красиво!.. - вздыхает, наконец, Гхаш. - Ты сказал глупость, Хелеворн, не могут людей не восхищать подобные творения! Что же до самих здешних эльфов, то я же вижу того стражника на эстакаде слева от нас… Он хорош собой, очень хорош, и даже бледная кожа с этим странным оттенком в синеву не портит его красоты. Если остальные дроу хоть в половину так же красивы…» «Тогда что?» - настаивает на окончании фразы целитель. «Тогда мне жаль, что в нашем мире нет подобной им расы.» «Даже не смотря на кровожадность дроу и отсутствие у них моральных принципов?» - поддевает сестру Кхамул, как будто бы цитируя кого-то. «Ты говоришь глупости, брат! - раздражается женщина. - Светлые любят навешивать на нас подобные ярлыки! Моральные принципы не могут отсутствовать вовсе. Мораль есть всегда, вот только у каждой расы, каждого народа она своя, и зачастую постулаты, непреложные для одних, для других - аморальны…» «Но есть ведь некие объединяющие принципы…» «Ты, в самом деле, так думаешь? А мне кажется, что едва ли это так. Мораль - не мертвая структура, она находится в постоянном развитии. Нравственные догмы военных и мирных лет уже различны между собой, что же говорить о большем?» Хелеворн вмешивается, решив выступить примирителем в споре брата с сестрой: «В любом случае, жаль, что у нас нет таких вот дроу. Светлые любят повторять, что среди эльфов никогда не было тех, кто принимал бы сторону Тьмы. Дроу стали бы наглядным опровержением этого тезиса!» «Это другой мир, - спокойно возражает Моргул. - У него иная теология, иная история, иные законы. Дроу не имеют никакого отношения к Элдар Арды. Даже если бы был способ привести их в наш мир, они не могли бы служить опровержением верности эльфов Свету.» «Но говорят, когда-то были среди Элдар те, кто служил Мелькору,» - неуверенно напоминает Лингул. «Мы не будем говорить об этом, - останавливает менестреля Первый из Кольценосцев. - Повелитель запретил касаться этой темы, и мы не нарушим его волю.» Гхаш кивает своим собственным мыслям, соглашаясь со словами Моргула. «К тому же, возможно, что это просто легенда,» - добавляет она. Небо на востоке уже начало сереть, и громада капсулы тяжелой тенью вырисовывалась на его фоне. Под защитной завесой Темпорального поля очертания капсулы казались неясными и расплывчатыми. - Смотри, перед нами Земля, - сказала Нойс, - но не вечный и единственный приют человечества, а всего лишь его колыбель, отправная точка бесконечного приключения. Ты должен принять решение. Будущее людей в твоих руках. Поле биовремени предохранит нас с тобой от Изменения. Исчезнет Купер, погибнет Вечность, а вместе с ней и Реальность моего Столетия, но останется человечество, и останемся мы с тобой. У нас будут дети и внуки, и они станут свидетелями того, как человечество достигнет звезд. Харлан повернулся и увидел ее улыбку. Перед ним снова была прежняя Нойс, которую он знал и любил: и, как прежде, при взгляде на нее его сердце забилось сильнее. Но он еще сам не знал, что уже принял решение, пока громада капсулы вдруг не исчезла, перестав заслонять алеющую полоску неба. Обнимая прильнувшую к нему Нойс, он понял, что это исчезновение означает конец Вечности… …И начало Бесконечного Пути.***** Мужчина и женщина, обнявшись, ушли навстречу алеющему горизонту. Призраки Кольца, уже некоторое время незамеченными наблюдавшие за ними, остались одни. Первым вслух заговорил Хильмор: - Странно! Я, должно быть, чего-то не понимаю. Они говорили об уничтожении вечности… Что это, отказ от бессмертия? Неужели в этом мире люди были бессмертны и добровольно выбрали увядание, смерть, распад?.. Такое возможно? - Да они просто безумцы, принц! - рявкнул Гуртанг. - Чего ты хочешь от сумасшедших? Гхаш задумчиво смотрела вслед двум фигурам, удалявшимся прочь по пустынной равнине. - Я не уверена, что речь шла именно о бессмертии, - сказала она. - А если все-таки так, то устремления этих людей и для меня не понятны. Смертные Арды веками грезят о бессмертии, а эти люди презирают его… Почему? Может быть, они открыли какой-то закон мироздания, неведомый нам? Может быть, им известно назначение смерти? Каково должно быть величие их цели, если они променяли на нее вечность!.. - Звезды. Они говорили что-то о звездах, - напомнил Кхамул. - «Достигнет звезд»… Да! Неужели они нашли способ преодолеть Стены своего Мира? Неужели?.. - А ты уверена, сестренка, что у всех Миров есть свои Стены? - Я предполагаю. - А что, если у этого Мира Стен нет? Ты подумала об этом? Гхаш смутилась. - Я не знаю. Разве богам не свойственно ограждать свои творения от угрозы, могущей прийти извне? Разве у этих людей нет богов?.. - У них нет богов, - сухо отозвался Моргул. - Своих богов эти люди давно уничтожили. Гхаш развернулась к Первому Кольценосцу. - Нет? Но как же они живут тогда? Моргул усмехнулся: - Неплохо живут. Может быть, даже получше нашего. - Но в кого им верить? На что надеяться? - не отставала Гхаш. - Они верят в себя, - коротко ответил Первый. - Они сами для себя боги. - Но в любом случае конечный результат один - вечное проклятие, - Он повторил прежний жест, словно подписывая в воздухе воображаемый договор. - В оплату идет невинность души. Она опять вздохнула: - Ты уже давно расплатился, Корсо. И продолжаешь платить. Забавная привычка - откладывать все на конец, чтобы было похоже на последний акт трагедии… Ведь каждый тащит на себе свое проклятье с самого начала. Что касается Дьявола, то это сердечная боль Господа Бога, и только Его; ярость тирана, угодившего в собственные сети. История, рассказанная с позиции победителей. - Когда это случилось? - Так давно, что ты и вообразить не можешь. И дело было очень тяжким. Я билась сто дней и сто ночей - без надежды на победу и пощаду… - Слабая, едва заметная улыбка мелькнула в уголке ее губ. - Только этим я и могу гордиться, Корсо: я сражалась до конца. И отступила, не показав спины, вместе с теми, что тоже падали с высот… Я охрипла, крича от ярости, страха и усталости… Потом, уже после боя, я поняла, что бреду по безлюдному голому полю; и была я так же одинока, как холодна вечность… Еще и сейчас я порой нахожу след того боя или встречаю старого товарища, который проходит мимо, не смея поднять глаз. - Но почему я? Почему ты не выбрала кого-то из другого лагеря, из тех, что всегда побеждают?.. Ведь я выигрываю сражения только в масштабе один к пяти тысячам. Девушка снова была далеко. В этот миг проглянуло солнце, и первый горизонтальный луч прорезал утро тонкой красноватой иглой, которая впилась прямо ей в глаза. И когда она опять повернулась к Корсо, у него закружилась голова от моря света, отраженного в зеленом взоре. - Потому что мудрость никогда не побеждает. А кому же интересно соблазнять глупца…****** Они сидели за стойкой бара уютной камерной забегаловки на Монмартре, где подавали горячительные напитки в любое время суток, даже с раннего утра. - Хорошо, что мы не стали приближаться к этим двум и заговаривать с ними, - отметил Кхамул. - В какой-то момент мне показалось, что девушка знает о нашем присутствии, и только решает, как следует воспринимать нас: как друзей, или как врагов. Если Темные Духи этого мира похожи на нашего Повелителя, мне не хотелось бы, чтобы она выбрала последнее… Лингул, перепробовавший уже с дюжину разнообразных коктейлей, заказывал бармену «Магдалину». - Отчего она стала бы считать нас своими врагами? - возразила Гхаш. - Наши цели и судьбы похожи. Так много Миров, где подобных нам называют демонами, бесами, чертями… - Хотелось бы поближе познакомиться с этими ребятами! - хмыкнул Гуртанг. - Было бы занятно, - согласился Хильмор и перевел взгляд на свою соседку в мини-юбке и утягивающем топике: - Тебе мартини, мамочка? ...Странное дело - Назгулы обнаружили, что во Внешних Мирах их попытки воплощаться в людские тела не встречают такого сопротивления и не имеют таких последствий, как в Арде. Занимая чужие тела, они не изгоняли из них человеческих душ. Можно было часа на два воплотиться и надраться в чужом теле до поползня, а, уйдя из него, не испытывать никаких признаков похмелья. Можно было завязать интрижку и покувыркаться в постели, используя чужое тело, как инструмент. Можно было выкурить трубочку, набитую табаком или сигаретку, а потом покинуть временное телесное пристанище и чувствовать послевкусие в гортани призрачных тел. Можно... Много чего еще было можно. Но самое главное: человеческие души не оставляли своего пристанища при визите нежданного гостя. Стоило Назгулу покинуть тело, и душа пробуждалась от спячки, возвращала себе контроль над телом и продолжала жить, тасуя хрупкие карты вариаций своей реальности...* * *
- Встань, - обратилась Гхаш к коленопреклоненному гонцу. - Твои сведения верны? Черный нуменорец, потомок тех людей, что поселились некогда у южных склонов Эред-Литуи, севернее моря Нурнен. Связной другого Черного Нуменорца - лазутчика, большую часть своей жизни проведшего в колониальных центрах Эленны. Изможденное лицо. Потрепанная и запыленная одежда. Кровожадная болезненная надежда в глазах - надежда, ждущая утоления. - Да, милорд. Клянусь в том своей кровью! Гхаш отвела глаза. Она уже успела привыкнуть, что ее величают "милордом". Многие поколения людей сменились в Барад-Дуре, и мало кто помнит теперь, что среди Назгулов есть одна женщина. Напоминать об этом - к чему? Под черными плащами люди видят пустоту, и никому нет дела до того, какое тело было раньше у Призрака Кольца. Воины же с большим доверием повинуются мужчине, чем женщине, так зачем же вносить в их души сомнения?.. - Я сообщу о твоем приезде Властелину. Жди. И она быстро поднялась по черным ступеням к воротам Башни. ...Барад-Дур. Не башня уже, но замок. Не замок уже, но город. Город, раскинувшийся вокруг черного сталактита - многоэтажные жилые дома, мастерские, конюшни и амбары, ипподром, тренировочные площадки для мечников и лучников, кузницы, сады и парки, с великим трудом выращенные на мертвой пустоши Горгорат. Четыре ряда крепостных стен: от гранитной, украшенной изысканными барельефами внутренней стены до внешней - сложенной из неровных булыжников и встающей едва ли в три человеческих роста. Когда-нибудь ее, возможно, и перестроят: уж очень ненадежна четвертая стена. Перестроят ее - и две предшествующих, потому что сейчас стены стоят, словно ступени, и если двигаться от цента Башни, то каждая стена ниже предыдущей. Город рос постепенно, население множилось, и новые поколения, не любя тесноты, окружали фермами возведенные стены. Сменялись десятилетия, на месте одноэтажных хибар возводились трехэтажные и пятиэтажные дома, и начиналось строительство очередной стены, прикрывающей новую часть разросшегося города. Уже сейчас, в 3261 году, вокруг внешней стены Барад-Дура, ютилось столько ферм, особняков и временных хижин, что Улаири без труда делали вывод: еще лет 20-30 и придется возводить пятую стену. И это при том, что четвертая стена была возведена каких-то 68 лет назад!.. Гхаш бесшумно скользила по лестнице вверх, к комнате Повелителя, когда на лестничной площадке на шестом этаже объявился Мор-Ромэн. "Стой! Да, стой же ты, радость моя неизбывная!" Гхаш затормозила. "Чего тебе? Давай позже, а?" "Нельзя позже, нельзя! - пророк почти икал от волнения. - Я видел, что будет! Я видел, как Златоликий сровнял с землей четыре стены! Я видел, как горела Башня!" "Уйди! - Гхаш почти оттолкнула пророка. - Отстань от меня! Только паники нам сейчас не хватало!" И, подобрав полы длинного черного плаща, Гхаш бегом устремилась по лестнице. Вечером того же дня восемь Назгулов стояли перед троном Черного Майя, и иных существ в полутемном зале не было. Все девятеро присутствующих разговаривали в голос, а не мыслями. Зачем? Почему? Так приказал Властелин, и вопросов у Улаири не было. - ...Я видел это, видел, Господин мой! - Мор-Ромэн предпринял очередную попытку упасть ниц перед черным троном, но Гуртанг и Кхамул оперативно подхватили его под локти и заставили остаться на ногах. - Это не важно, - сухим песком осыпаются слова Темного Властелина. - Ты видел, что станет с Кольцами? С моим Кольцом и вашими? Некоторое время пророк потерянно озирался по сторонам, пытаясь вырваться из сжавшего его замка рук. Потом подошел Лингул, аккуратно отстранил Кхамула и Гуртанга, заставил Мор-Ромэна опереться на себя, осторожно обняв его за плечи. Саурон терпеливо ждал. - Нет, Повелитель, - наконец, обуздывая свое смятение, выговорил пророк. - В своем видении я не узрел Колец. Но я видел что-то там... позднее... Галадриэль отплывала из Серебристой Гавани, и на ее руке было одно из Трех... Саурон подался вперед, и руки его стиснули подлокотники трона так, что показалось: сейчас начнет плавиться камень. - Как выглядел сапфир?! Он светился?! - Нет, - пробормотал седовласый Назгул, зарываясь лицом в плечо менестреля. Приступ кровоточащего отчаянья накрыл Улаири волной, и невозможно было спрятаться от него, закрыться, потому что боль Властелина была их болью. - Когда?! Когда это будет? Ты можешь определить хотя бы примерно?!.. - Через тысячелетия два, два с половиной, - Мор-Ромэн почти хрюкал от рыданий, и Лингул ласково поглаживал его плечи. - Не меньше... Не меньше, мой Господин... Черный Майя откинулся на спинку трона. - Отец, Властелин мой, - осмелился вмешаться Хильмор, - зачем будет носить свое Кольцо эта эльфийская стерва, если сила Его погасла десятки веков назад? ...Есть ли цвет во Тьме? И если есть он, как разделить иссине-черный свет полночного южного неба, чернозвездную славу избранности, серебренно-черную пульсацию струй грозового дождя, исчерне-золотую реку власти, багрово-черную страсть уничтожения и незамутненную Тьму, несущую отдохновение духу? Где найти слова для описания черного цвета, названного глупцами квинтесенцией Небытия? Как можно быть и не быть? Любить и ненавидеть? Желать и отступаться? Лгать и приносить клятвы? Уходить и возвращаться, зная, что иной доли тебе не будет?.. ...Перчатки... Эти проклятые перчатки! Как давно я не видела твоих рук, о бог мой! Зачем эта черная кожа?!.. Сними их, молю! Дай коснутся кожи твоей губами, и поверь не будет большего счастья для меня, хоть и сделал ты меня бесчувственной!.. Эти перчатки... Что они? Образ? Тень Того, другого? Или ты боишься и нам, верным слугам своим, явить яркость Кольца, обретающего мощь?.. - Ты прав, сын, - Саурон медленно стягивает перчатку с левой руки. - Реальность пока вариативна... Черным смерчем метнулась к трону фигура Третьего Назгула. - Нет, Господин мой, не делай этого! ...Алые буквы проступают сквозь золото Кольца Всевластья... - Не надо! Не-е-ет!.. ...Зачем ты сделал это, Повелитель мой?.. Ради нас, Девяти? Но мы - прах! Мы не дети твои, мы - твоя защита!.. Зачем ты сделал это, Повелитель мой?.. Ради людей, населяющих Черную Землю? Что тебе жизни их - дай им лишь благословение смерти! Они умрут, сражаясь за тебя, и нет для них награды выше!.. Зачем ты сделал это, Повелитель мой?.. Ради себя? Конец всех мечтаний, всех дум - войско Златоликого... Я понимаю тебя. Останови его - пусть будет так!.. ...Но, применяя силу Кольца, насколько отодвигаешь ты воплощение собственных целей? Чем поступаешься ты, что отдаешь? И каковы же будут последствия?.. О, Властелин мой, любовь моя, зачем ты это сделал?!..