"Повесть Лет: Хронология Третьей Эпохи."
1980 - 2059 годы Третьей Эпохи
Высоко взмывает пламя жаркого костра, разожженного на руинах Барад-Дура. Низкими тучами затянуто ночное небо, ни блика звездного света не пропустит серая сырость. Порывы холодного ветра взметают пыль стылого плата Горгорат. Девять призрачных фигур, закутанных в темные плащи, стоят вокруг костра. Не сказано ни слова, но совокупно звучит молчаливый призыв девяти душ. Голубыми и лиловыми искрами плюется огонь. Трещат, прогорая, поленья. Свист ветра в ушах, и огромный багряный язык пламени вздымается к небесам. Зыбкая фигура, сотканная из тьмы. Багровая магма взгляда, и дымчатая пелена одежд. Все Девять безмолвно преклоняют колени. Прячет слезы Хильмор, уткнувшись носом в край собственного плаща. Дымный вихрь, поднятый незримым порывом ветра, окутывает призрачную фигуру. Языки костра обнимают разлаписто тугую воронку смерча. Из ничего, из пустоты, из мелкой пыли и искр пламени фигура набирает плоть. Формируется тело, подобное человеческим, но белизна кожи слишком холодна, багрянец глаз слишком нездешен, и сирень свечения, окутавшего фигуру, лучше всяких слов, говорит о том, что облик этот - лишь иллюзия, созданная магией. - Встаньте! - первое слово, похожее на пробу голоса, словно создатель мистификации еще не до конца уверен в том, насколько исправно будет служить ему новый инструмент. Восемь встают, но один остается коленопреклоненным. - Властелин мой, мы готовились к твоему возвращению... Голос, набравший мощь и обредший интонации, узнаваемые для Кольценосцев, останавливает: - Об это позже, - легкая, но от чего-то кажущаяся искусственной, усмешка, - Король. Я знаю обо всем, что было сделано в мое отсутствие. Поднимись! Вы действовали хорошо, но можно было сделать и большее. Близится время закончить войну, начатую не нами. Все возвращается на круги своя, и границы Мордора должны быть в безопасности. Я даю вам месяц, чтобы вернуть Минас-Итиль и отбросить гондорцев за реку. Вам не нужна армия, чтобы исполнить мои указания. Я разрешаю вам явить врагам нашим мощь Девяти Колец. Теперь - идите! Гхаш стиснула руки так, что ногти вонзились в ладони. ...Господин мой, едва вернувшись, ты прогоняешь нас? Пощади! За что мне это?!.. Нет ответа. Багровое пламя глаз не ведает сострадания. Взгляд Хильмора потеряно мечется по пустоши бесплодной равнины, но сыновняя любовь не позволяет ему смолчать: - Повелитель мой, мы ждали тебя столетиями! Позволь хоть одному... любому!.. остаться с тобой... Слепящая душу боль нарастает во всех Девятерых одновременно, и только Моргулу удается удержать невольный стон. Хильмор падает на колени возле костра, дрожа и кусая губы. Гхаш знает, что сегодня Черный Майя не закрыл от восьмерых силу наказания, доставшегося одному. - Ты знаешь, за что, сын, - отчужденно безэмоционально звучит голос. - Не стоит усугублять свою провинность неповиновением. Ступай! К исходу месяца мои приказания должны быть выполнены. ...Любовь моя, ты ли это? Я не могу, не смею узнать тебя... "Довольно, Гхаш. Твои излияния давно уже стали неинтересны." Как это ни странно, но лишь получив мысленный ответ, каков бы ни был его смысл и содержание, Третья сумела поверить и понять, что долгожданное свершилось - Властелин вернулся. Внутренняя речь Саурона была лишена того налета искусственности, которым дышал весь его нынешний облик - она была полна знакомых эмоциональных оттенков и многоточий, которых не могла скрыть нынешняя внешняя, не знающая различий безжалостность. Гхаш удалось поймать свою собственную жалкую радостную улыбку в тот момент, когда она уже сползала с ее лица. Моргул первым отвернулся от костра и сделал шаг в темноту. Он не звал никого за собой, но остальные восемь последовали за ним молча, даже Хильмор, с трудом поднявшийся со стылой земли. ...Аккорды Пламени и ломкая напевность Воды, скованной покровом льда, тяжелый речитатив заклятий Земли и шепот в плетение потоков Воздуха... Голос Гхаш не смолкал, и руки ее двигались в стремительном танце. Порой она лишь помогала Моргулу, а порой действовала сама. Рассветная яркость небосвода затмилась над башнями Минас-Итиль туманной серостью, прогорклый дым удушьем перехватывал горло тех защитников крепости, кто еще крепко сжимал ладонями эфесы мечей. Прочих парализовал страх. Несмолкающий вопль одного из Назгулов звучал с самого начала атаки. Мотивы его перетекали, то взвиваясь до высоких нот, то падая до хрипоты. Лишь немногие люди с поистине крепкой волей могли противостоять магическому воздействию этого звука, но и их движения были вялы, замедленны, а мысли - инертны. Те же, у кого вера в Валар и сознание собственного долга были слабы, в исступлении, близком к помешательству, бегали по внутреннему двору крепости, что-то бессвязно причитая и зажимая руками уши, или падали ничком на пыльный щебень двора, криком заходясь от ужаса. - Сноси ворота! - велел Моргул, коротко взглянув на Гхаш. Женщине потребовалось сконцентрировать всю свою силу, нанося удары заклятиями Огня, чтобы тяжелые дубовые створки ворот, сплошь покрытые охранными благословениями, занялись дымком, и начал плавиться металл петель, на которых они держались. Кхамул первым оказался возле тлеющих врат Минас-Итиль. Его двуручный меч без труда завершил работу, начатую заклятиями сестры. Прогорающее дерево легко поддавалось ударам холодной стали. Когда ворота пали, рассыпая искры от тлеющих головешек, Второй ступил во двор крепости, где царил хаос. Кхамул не ожидал встретить серьезного сопротивления, однако немногочисленные, сохранившие разум защитники крепости сомкнулись перед ним, ощетинившись оружием. Улаири промедлил не больше мгновения и врубился в толпу. Огромный клинок поднимался и падал, снося головы, отрубая конечности, корежа тела. Черный плащ развивался на ветру, алым огнем пылали глаза, дымным контуром виделся в сумраке силуэт Назгула. Ни одному смертному не дано было выстоять против десятков хорошо обученных противников, ведя бой в окружении, в кольце врагов, чье боевое искусство увеличивали многократно страх, отвращение и ненависть к вражеской нечисти. Но Кхамул давно уже не был смертным. Отточенные рефлексы позволяли ему уходить из-под многих ударов, но он мог бы и не защищать себя столь тщательно. В тот момент, когда нежданный удар в спину пронзал черную ткань его плаща, или сосед атакуемого врага, чей финт Кхамул не успел отследить, рубал его по запястью - ярко вспыхивало Кольцо на пальце Улаири, и меч, прошедший сквозь нематериальную плоть, расплавлялся и таял, соприкоснувшись с Гранью Небытия и оставляя хозяина своего безоружным. Кхамулу оставалось лишь вовремя добивать незадачливых наглецов. А потом рядом с собой он почувствовал плечо Хильмора, слева же его прикрыл Гуртанг. Число защитников Минас-Итиль неуклонно уменьшалось. Лингул не снижал частоты своего вопля, Гхаш дыбила землю под ногами дунадан, поливала их огненными стрелами и ледяным дождем. Хильмор пользовался заклятиями Воздуха, отшвыривая атакующих и оглушая их. Еретик призвал Покров Тьмы, и взгляд живых затмился чернотой беззвездной полуночи. Хелеворн же вошел в ряды потомков Трех Племен, не обнажив оружия, но руки его несли на себе призыв Смерти, и одно его прикосновение к незащищенной латами ли, или одеждой плоти врагов убивало их. ...Когда колдовская тьма развеялась над башнями Минас-Итиль, ни одного живого не осталось внутри крепостных стен...* * *
Тихий шелест в листве зеленых дубрав. Солнце давно прошло зенит, и длинные тени ложатся от стволов деревьев на высокую зелень порея, которой, насколько хватает глаз, заросла вся, лишенная весеннего тепла почва. Неспешной иноходью белогривая гнедая кобыла следует узкими тропами. Очередной поворот открывает перед ней большую поляну и замок на невысоком холме - замок, чьи башни устремились к облакам, а фундамент попирает землю. Узкая лесная тропинка выводит кобылу к запертым двустворчатым воротам башни, но древковые оружия орков-охранников (то ли копья, то ли алебарды) преграждают ей путь. Лошадь взволнованно роет копытом землю, клубится пустота над лукой седла, бледнеют с лица стражники-орки, поспешно разводя в стороны оружие, распахиваются тяжелые створы ворот. Кобыла встряхивает снежной гривой и поворачивает морду свою к невидимой всаднице, а затем, всхрапнув, неспешным шагом вступает на двор Дол-Гулдура. Спальня Хильмора, двадцати шагов в длину и десяти в ширину, тесна для двух Улаири. Шестой Назгул сидит на застланной постели, внешне спокойный, но с трудом приглушающий жар своих глаз. Третья меряет широкими шагами комнату. - Он не хочет меня видеть? - Он не хочет видеть никого. - Но я должна с ним повидаться! Милый мой, любимый мой, дорогой мой - брат мой, сын мой!...Ты должен понять!.. - Я понимаю тебя! Но, пойми и ты, я ничего не могу сделать! Он приказал - я не могу ослушаться. Я... я вообще не понимаю, почему он здесь! Почему вновь не возведен Барад-Дур... Ему же достаточно одного жеста! Почему?... Почему?!.. Мы сидим здесь второе десятилетие, и... и ничего не делаем! Я не узнаю своего отца, Гхаш! Я... не понимаю его! Сколько лет прошло с тех пор, как был взят Минас-Итиль?!.. За годы, прошедшие со времени возвращения отца, мы могли уже сровнять с землей Гондор и жалкий хаос княжеств севера! Мы могли, хотя бы, навсегда очистить мой лес от эльфийской заразы!... Но мы сидим! Он бездействует, Гхаш! Почему?!.. - Тише, Хильмор! Чуть-чуть тише... Позволь мне задать ему эти вопросы. Быть может, я узнаю ответ? Взлет и порыв языков пламени в камине повторили движение Хильмора, когда он встал с кровати и порывисто шагнул к Гхаш. - А если нет?.. Если я проведу тебя к нему, а он будет недоволен?.. Кто из нас будет отвечать, сестра-мать?.. Гримаса, выдающая нежданную, но застарелую боль, мелькнула на лице женщины. - Ты так боишься его, Хильмор? - Боюсь?! - сначала Шестой взвился, но, взглянув в глаза своей приемной матери, снизил тон. - Ну, да... Боюсь. А кто из живущих его не боится?! Кто из нас, Девятерых, посмеет,.. - он запнулся, - Ну, да, разве только ты! Гхаш переступила порог. Она не смела видеть ни комнаты, и того, кто находился в ней. Едва женщина затворила дверь за своей спиной, и ладонь ее обняла косяк, запечатывая дверную щель символом отрицания, знакомый голос спросил: - Я разве ждал тебя?.. В звуке этого голоса были и отстраненность, и насмешка. Была в нем равнодушная хладность при сознание собственной силы, и болезненная яркость одиночества, и сомнение, неизбывное другими мотивами. - Конечно, нет, Властелин мой, - душой и телом склонилась Гхаш. - Ты ждешь лишь одну - совершенную Айну, подобную тебе во всем. Я никак не подхожу под ее образ. Жаркое пламя гнева опалило разум Гхаш. - Если бы я мог уничтожить тебя!.. Вы все, словно насмешка моя над самим собой - бессмертные спутники мои, болтливые тени, самоуверенное небытие!.. Тлели уголья за каминной решеткой. Властелин сидел неподвижно. Восковой маской застыли его черты, а темные пряди волос растрепались по спинке высокого кресла. Страх, ставший привычным за века, призывал женщину сжать чувства свои в комочек, молчать и быть незаметной; самосохранение диктовало ей - это главное. Но иступленная страсть, которой не могли положить преграду ни боль, ни разочарование, толкнули ее к тому, кто был всем для нее в этом мире - был богом, отцом и мужем, и тоску его она ощущала чуть ли не острее своей собственной. - Ты можешь прогнать меня, Повелитель мой, можешь наказать за то, что я пошла против твоей воли, но ты не можешь разрушить строй моих мыслей и чувств, и отменить те решения мои, которым они велят следовать!.. Фраза и движение слились в один порыв. В пару стремительных шагов Гхаш оказалась возле Саурона, встала напротив него, загораживая пламя камина - встала, но не преклонила колен, как привыкла поступать каждодневно с момента принятия Кольца. Черный Майя был столь удивлен поведением одного из своих Назгулов, что даже не потрудился скрывать этого. - Надо же! - со спокойной улыбкой отметил он. - И что же должно означать подобное поведение? Гхаш на мгновение растерялась, но собрала по крупицам ускользающую смелость, и ответила: - Господин мой, ты знаешь мысли мои и желания. Со дня встречи с тобой, нет для меня иного бога, кроме тебя. Любое твое слово для меня - закон. Но не могу я при этом забыть о существование тех, кого ты приказал мне называть своими братьями. Они в смятении, Властелин мой! Их души полны неуверенности и страха... Они не понимают... так же, как и я! Саурон наблюдал с искренним интересом за попытками Улаири обрести внутреннее спокойствие и высказаться. - И чего же они не понимают? Чего не понимаешь ты? - вкрадчиво прозвучал голос Майя. Гхаш судорожно вздохнула и потеребила ожерелье из черного мелкого стекляруса на шее. - Не сердись на меня, Повелитель мой! - взмолилась она. - Я говорю лишь то, что мне... как мне кажется, следует сказать... - И что же? Несколько глубоких вдохов, и Гхаш восстановила иллюзию спокойствия на своем лице и упорядоченности - в мыслях. - Не сердись, - повторила она. - Я хочу спросить тебя, Господин мой, о том, о чем остальные спросить не решаются... Мы ждали тебя столетиями, мы верили в твое возвращение, и вот ты вернулся... И что же? Разве, когда я была ребенком, не ты учил нас с Кхамулом: "Кровь за кровь, и не может врагам быть прощения"?.. Почему же тогда год проходит за годом, а эльфы и потомки нуменорцев все также правят этой землей, а мы бездействуем, хотя ко дню сегодняшнему могли бы положить к твоим ногам три четверти - если не все! - Средиземье?! Вернувшись, ты приказал нам начать войну, но после первой же победы... - Мои верные слуги устали от безделья? - насмешливо переспросил Саурон. - Похоже, я изрядно перестарался, вкладывая в Кольца ваши страсть и волю, и теперь собственная кровожадность не дает вам покоя... Что ж, пусть так! Но первый и основной постулат, являющийся стержнем вашего бытия - это повиновение, повиновение мне без вопросов! Майя не повысил голоса, лишь в интонациях его чуть проявился накал. Гхаш вздрогнула и спрятала глаза. - Воистину так, Властелин мой, но ответь мне... хотя бы однажды! Меня терзают сомнения, таким ли ты вернулся, каким мы помним тебя, и цели твои... сравнимы ли они с прежними нашими чаяньями?.. Тишина. Ни звука в ответ. Капель минут, растворяющихся в озере вечности. А потом: - Уходи, Гхаш. Сам не могу понять причин собственной мягкости, но эту дерзость я прощаю тебе... Уходи. И возвращайся не раньше, чем через полстолетия... "Если ты не позовешь меня прежде, Властелин?" "Не позову." Медленный, выверено правильный реверанс - безуспешная попытка замаскировать вопль отчаяния в исступлении души и плоти. Гхаш тихо отступает к двери. Негромко шуршит ткань ее черных одежд. Хильмор ждал ее шагах в двадцати от апартаментов Повелителя. - Ну, как?! - Я уезжаю, - коротко ответила Гхаш, предприняв попытку миновать лестничный пролет и спуститься ниже. - А... он что? - Шестой не сводил жадного взгляда с лица женщины, как будто намериваясь пролистать страницы ее надежд и сомнений. - Он приказал мне уезжать. И не возвращаться в ближайшие полстолетия. Изысканно красивые черты молодого лица в копне разноцветных волос исказились, словно от неожиданной боли. - Так у тебя ничего не вышло?.. - вопрос не требовал ответа. - Он сердится на меня за то, что я пропустил тебя, да?! - Не знаю. Пожав плечами, Гхаш отстранила Хильмора и продолжила спускаться по лестнице.* * *
"Гхаш!" "Кхамул? Привет, братишка, ты где?" "Я-то вестимо где, а вот ты - в Хараде?" "С чего ты взял?" "Да так... Доходили слухи." "Ну, если слухи!.. И чего тебе надо?" "А в то, что я просто с тобой пообщаться хочу, не веришь?" "Не-а!" Довольный смешок: "Ну, в общем... правильно! Слушай, ты Эарнура помнишь?" Сгустились оттенки мысленной речи, словно заклубился туман: "Еще бы мне его не помнить!" "Так вот, Первый его таки достал..." "Что, неужели удалось-таки на поединок вызвать?" Еще до отъезда Гхаш - до того, как Повелитель отослал ее - Моргул предпринимал попытку вызвать на поединок нынешнего короля Гондора. Нет, конечно, предводитель Назгулов не собирался биться с ним в честном бою, но намеревался заманить дунадана в ловушку, нанеся словесный урон его чести. Однако, то ли сам Эарнур оказался слишком труслив, то ли его советники были излишни мудры - до нынешнего момента из затеи Первого толку не выходило. "Ну да. Завтра это. И именно в связи с этим у меня к тебе просьба..." "Ну, так не тяни!" "Ты же знаешь, какой у нас Король обстоятельный... Он года два сочинял свое заклинание, проверял его на всех встречных-поперечных... В общем, собирается он сделать так, чтобы у гондорского царька этого самосознание и память о себе остались, а защита духовная атрофировалась полностью, то есть, чтобы сдачи он не умел на удар давать, чтобы гордость в нем играла, а сопротивляться сил не было. Понимаешь?" "Ну, да. А я-то тут при чем?" "Да ни при чем особенно-то... Но, как только мы лизоблюда этого эльфийского в плен возьмем, нам надо будет его куда-нибудь пристраивать: туда, где похуже, желательно. Что бы унижали много и безосновательно зачастую, морально и телесно, опять-таки, желательно..." "Я понимаю. А в плен-то вы его точно возьмете?" "Я думаю, без накладок! Они же с Моргулом договорились встречаться без сопровождающих. Конечно, эскорт какой-накакой с этим потомком Элендила приедет, но так с Королем мы пойдем..." Недоверчивое: "Что, все семеро? А Властелин разрешил?" "Все вместе, точно! А Властелин... По-прежнему не слышно от него ничего, даже Хильмор его редко видит... Не будем об этом, ладно?" "Ладно... Так ты к чему про Харад спрашивал? Хочешь, чтобы я продала его на невольничьем рынке?" "Неплохая идея! Верно?" "Не знаю... И, к тому же, я не в Хараде." "А где?" Дрогнула слабая искорка в тумане эмоций. "Не скажу. А-то ты еще лично пообщаться захочешь... А если я с тобой встречусь, мне совсем невмоготу станет, так вернуться захочется... Ладно?" "Ладно, чего уж там! Но ты, как есть, помочь не можешь?" "Ну, почему же? Мне тоже поучаствовать хочется! А, кроме того, я давно осмысливала вопрос: можно или нельзя изнасиловать мужчину?.." "Фу, сестренка! Ты меня удивляешь! Какой дурной вкус! Этот вернейший из верных, просветленный, можно сказать... пфе!" Смешинки звонким каскадом распадаются в душной сырости. "Перестань, Кхамул, ты мне просто подыгрываешь! Тебе моя помощь надо или не надо?" "Надо, конечно! А особенно я будут потом наслаждаться твоим рассказом о том, что же все-таки с Эарнуром было..." "В таком случае, привози его к истоку Златолиственной. Я там буду ждать." "А когда?" "Ну, как возьмете его, свяжись со мной, и договоримся..." "Принято! Ну, тогда... пока, сестренка?" "Целую, милый. И, учти, что после Повелителя, ты - самый лучший: люблю я тебя!" Наивное удивление, подозрительно смахивающее на ерничество: "Правда?! А как же Хильмор?" "Он - лучший, но после тебя." "Фу! Успокоила." Шепчутся между собой, свивая прозрачные струи, потоки Златолиственной реки - да нет, не реки, а речушки - притока великого Андуина. Изумрудно искрится недавно распустившаяся листва на ветвях весеннего леса. Пара пегих коней пасется на поляне возле родника, из которого берет свое начало Златолиственная. Ни человека, ни эльфа, ни гнома не видно поблизости. Только травинка порея, зажатая в невидимых пальцах, раз за разом в полете вспарывает воздух. Трещит сухостой под копытами лошадей путников, новоприбывших к месту встречи. Сначала на поляну выходит конь, чья уздечка неестественно вытянута вперед, словно кто-то невидимый ведет его на поводу. За первой появляется вторая лошадь. В седле ее сидит мужчина среднего возраста, довольно моложавый и красивый. Родовая правильность черт лица выдает в нем дунадана. Человек инертен и пассивен, вся его поза выдает беззащитность и слабость, однако глаза живут самостоятельной жизнью - и в них есть огонь, в них есть гнев и унижение от сознания собственного бессилия. Движение ведущего коня остановлено умелой рукой. "Я привез тебе подарочек, Гхаш!" Перестает порхать в воздухе сорванная травинка. "Весьма благодарна, братец! Оставляй-ка его тут и быстренько сам сматывайся." Недоумение: "Ты это серьезно? Мы же уже... сколько не виделись?" "Куда уж серьезнее! Давай, Кхамул! Ты что, не понимаешь, что у меня нервов на встречу с тобой не хватит?" Сомнение с оттенком раздраженности: "Так уж и не хватит?" "Не хватит, прости. Еще пять минут разговора, и я готова буду наплевать на любые запреты!.." Сомнение со смешком и толикой недоверия: "Неужели все так страшно, а?" "Правда, правда!.. Слушай, ты что, действительно, не понимаешь, как мне хочется поскорее вернуться?" Глубоко интонированное сочувствие: "Ну да, конечно! Прости уж, что помешал твоей меланхолии!.. Больше не буду. Счастливо оставаться!" Повисла узда, отпущенная невидимой рукой. Не слышен был шорох шагов на поляне возле родника, однако один из тех, кто только что присутствовал здесь, уходит. "Кхамул, постой! Ты что, обиделся?" Сухой ответ: "Ничуть не бывало." "А что же тогда? Ну, постой же!" Резкое: "Что ты хочешь услышать, Гхаш? Что ты самая великолепная, единственная и незаменимая, что без тебя Девятка существовать не может?.. Это не так. Ты знаешь, что это не так. На твоем месте мог быть кто-то другой, и это не значит, что Девятка была бы хуже, слабее!" Екнуло в груди сердце. "Мужчина?" "Да, мужчина, Гхаш! Твои страсти абсолютно неуместны и лишни в сложившимся положении, более того, они вредны. Будь бы на твоем месте мужчина, у нас не было бы таких проблем. Они возникают только с тобой! Кому, кроме женщины, не знающей, что такое суть законов и иерархия, пришло бы в голову задавать те вопросы, которыми ты осмелилась нарушить покой Властелина, складывая при этом ответственность на всю Девятку?! С чего ты решила, что мы поддерживаем тебя? Наше дело не задавать вопросы, а повиноваться. Ты этого не умеешь! На сомнения свои ты обязана отвечать сама и, уж тем более, не должна безобразиями своими сбивать с толку Хильмора... Я пытался тебя понять, Гхаш. Я пытался тебе сопереживать и сочувствовать, но ты переходишь всякие границы. Стань мужчиной или умри!" Беззвучно напряглось, дрогнуло, словно отражение в кривом зеркале, марево воздуха. "Кхамул, да остановись же ты! Ты сам хотя бы понимаешь, что сказал?!" "Прощай!" Ровно сорок два дня Гхаш позволяла себе развлекаться с пленником, доставленном к ней братом. Она утомлялась, придумывая все новые издевательства для гордой души, разучившийся противоречить. Наконец, ее фантазия иссякала. Можно было заставить раба рыться в грязи и кушать землю, можно заставить его готовить пищу для гостей уединенной лесной хижины, где жила ныне Третья, можно вылить ему на голову котел со свежеприготовленным супчиком, а потом наслаждаться, наблюдая за тем, как он пытается утишить боль от ожогов и гордость свою заодно, можно было заставить его языком вычищать шерстку домашних кошкетин и выносить за ними дерьмо, можно было испытывать его благопристойность, принуждая еженощно устраивать стриптиз, и насмехаться по поводу и без повода над ним: его телом, отправлением физиологических функций, мыслями его и желаниями, но нельзя было затушить искру самоуверенности, веру в самоценность и сознание самодостаточности, нет-нет да вспыхивавшее искрой в миндалевидных глазах. Гхаш поняла, что самой ей не справиться. Воля гондорского короля была слишком сильна даже под действием заклятия Моргула, и издевательства он сносил, словно мученик. Присутствие нежити, служанки Врага, лишь подхлестывало в нем волю к борьбе: он не мог не подчиняться ей внешне, но духовная его защита была крепка. "Только человек сможет сломать человека," - решила Гхаш и отдала приказ продать Эарнура на невольничьем рынке Харада одному из тех людей, что с удивительной неизменностью находили Назгулов, жаждая власти или богатства, где бы те ни находились и под какой бы личиной не скрывались. Месяца два спустя Гхаш поинтересовалась личностью вдовой матроны, прикупившей себе раба из северян, и осталась довольна выбором судьбы. Внебрачная дочь мелкого южного князька, эта женщина любила роскошь и за шестнадцать лет своей вдовей жизни научилась отлично усмирять строптивых мужчин, не желавших выполнять ее постельные прихоти. Там, где не удавалось сломить волю раба для удовольствий с помощью запугивания и наказаний, она с поразительным постоянством находила иное - маленький ключик к боязням и слабостям конкретного мужчины. Но, что особенно порадовало Гхаш, эта вдова, натерпевшись невзгод от деспотичного мужа, любила властвовать над мужчинам, ежечасно демонстрируя собственные право и силу, данные ей законом свободолюбивого Харада. "Мне это не удалось, а она это сделала, - грустно подвела итог Гхаш. - Быть может, я слишком привыкла быть рабой, чтобы уметь властвовать?..” И она позвала, отыскивая того, кто находился от нее в десятках дней пути. "Король, ответь мне!" "...Гхаш? Я тебя слушаю." "Твой народ отомщен, Первый." "Я знаю." "Откуда?.." Искажение пространства, похожее на улыбку. "Я знаю понемногу о вас всех." И невысказанный вопрос: Точно... понемногу? Долгое молчание. Звонкая безликая тишина. И, наконец: "А сама ты себя отомщенной чувствуешь?" Гхаш задумалась. "Наверное, все-таки, да..." Вздох, похожий на шелест ветра. "Это самое главное. Расскажешь мне подробности при встрече, хорошо?.. Мне жаль, что ты не с нами, Гхаш." Что-то ало дрогнуло в сумраке. "Правда? А Кхамул говорил..." "Я знаю. Ты поссорилась с братом, Гхаш. Это иногда случается. То, что он сказал тебе... Быть может, он и прав, но..." Женщина перебила: "Ты думаешь, что лучше было бы, если бы меня не оказалось среди Кольценосцев?" "Не знаю. Иногда, да. Но в следующий момент я понимаю, что реальность была бы иной, если бы среди нас был другой человек - неважно, мужчина или женщина. Чтобы тебе не сказал Кхамул, ты - наша сестра, Гхаш, была и будешь ею. Этого не изменить. Я весьма сомневаюсь, что окажись на твоем месте кто-то иной, мы существовали бы так дружно... В конце концов, но не по последнему счету, всех нас, восьмерых мужчин, роднит одно - у нас есть женщина, которую мы должны защитить и без которой нам грустно!" Недоверие, истекающее сиреневыми потоками в серой сырости. "Правда?" "Мы все немножко влюблены в тебя, Гхаш." Робкая улыбка: "Мне так хотелось бы верить тебе, Король, но... ты ведь меня просто утешаешь, верно? Ты гениальный лидер, словно для того только и был рожден, чтобы властвовать... С твоими талантами и пары лет, не то что десятков веков, проведенных вместе, было бы достаточно для того, чтобы досконально изучить слабые и сильные стороны, цели и устремления своих подчиненных - всех нас восьмерых... Не так ли?" Искажение, похожее на усмешку: "Только не говори никому! Мужчины не так уж легко прощают своему ближнему всеведение!" "Не скажу, - допустив мимолетную улыбку, согласилась Гхаш. - А знаешь, ты в своих решениях и поступках иногда очень похож на Повелителя..." Он, кажется, опешил и даже в первый момент не нашел для ответа слов. "Ты умеешь удивлять, Гхаш, и это самое увлекательное в твоей натуре. Но, пожалуйста, я не стою подобных комплиментов!" "Ты только так говоришь... Впрочем... Что ты подумал? Что я сию же секунду возьмусь вешаться тебе на шею с поцелуями, соплями и слезами? Оставь, Первый! Я всего лишь заявила о существующем феномене." "Тогда я, действительно, наверное, должен тебя поблагодарить?.. Возвращайся, Гхаш. Осталось уже недолго." Кому как кажется... Гхаш казалось, что впереди еще тысячи тысяч дней, хотя, наверное, их можно было исчислить сотнями, но взгляд на календарь рождал в ней ослепленность беззащитности, а от того она не желала считать дни.