"Повесть Лет: Хронология Третьей Эпохи."
2060 - 2849 годы Третьей Эпохи
Пару раз с Гхаш связывался Хильмор: хвастался растущей мощью крепости, в черные камни которой Шестой вложил свою ностальгию о Барад-Дуре, лежащем в руинах; говорил о том, что Зеленолесье никто теперь не назовет этим словом, а Повелитель сидит взаперти, никого не хочет видеть и никуда не выходит, однако занимается чем-то столь мрачным, что даже Назгулы порой ежатся от безотчетного ужаса; рассказывал о множащихся в Мглистых горах орках и варгах; вспоминал Мор-Ромэна, продолжавшего свои подстрекательства среди вастаков; упоминал о каких-то проблемах с гномами и осторожно исподволь пытался выспросить у Гхаш, где она, как живет и что делает, однако Третья уходила от подобных вопросов, меняя тему, и лишь с интересом выслушивала от Хильмора последние новости. Однажды к Гхаш обратился Лингул. Был менестрель чем-то взбудоражен и много болтал: но все, как будто бы ни о чем - ходил кругами вокруг да около, явно распираемый желанием поделиться какой-то ценной информацией и мучимый сомнениями, стоит ли это делать. Наконец, устав от бессмысленной трескотни, Гхаш не выдержала: "Ну, говори же, радость моя, с чем ты пожаловал! А-то я от любопытства, пожалуй, скончаюсь..." "Ага! Скончаешься ты, как же! - проворчал Четвертый. - Скорее уж меня, молодого, доверчивого, в могилу сведешь..." И он рассказал следующую историю: ...Дни и ночи в Дол-Гулдуре не разнились между собой по степени активности жителей крепости. Часовые сменялись на стенах, а мастера в кузнях и прочих службах замка работали в три смены. Лишь немногие женщины, оставшиеся в крепости - потомки тех, что некогда пришли в Дол-Гулдур с разоренных войной земель Ангмара, различали день и ночь, как время труда и период отдыха. Разведчики высылались из крепости раз в четыре дня, несколькими группами, и прочесывали лес до самых опушек, возвращаясь в замок на два дня позже, чем отправлялись в дозор новые отряды. Однако отнюдь не разведчики заметили приближение к окраинам леса седобородого странника в серой хламиде и смешной конической шляпе. Повелитель узнал о приближении Истари, едва тот ступил под сумрак дерев Чернолесья, и немедленно приказал явиться к себе всем Назгулам, находившимся при нем в Дол-Гулдуре. - Пропустите его, - приказал Саурон и добавил, обращаясь к Хильмору: - Отведи орков и варгов подальше к горам. Враг не должен знать наших сил. "Враг? - хотел спросить Лингул. - Да кто такой этот старикашка, что из-за него столько шуму?" Однако обратиться к Властелину с вопросом менестрель не осмелился. Характер Саурона, и без того никогда не бывший легким, заметно испортился за последние годы: и никто из Девятки не мог быть уверенным точно, какая вроде бы безобидная фраза, а тем паче действие, может рассердить Господина. Приказания было незамедлительно выполнены. ...Когда седобородый странник вышел к вратам Дол-Гулдура, ни одной лиходейской твари не встретилось ему на пути. Распахнуты были створки ворот, пустынны и покинуты длинные галереи, коридоры и залы крепости. Ни одной живой души не встретил нежданный гость, звавшийся среди эльфов Митрандиром, в замке, не раз угрожавшем своей близостью королевству Синдар. Неуловимая близость злой воли была явна в самом воздухе этих стен, но владельца ее отыскать не представлялось возможности... После ухода старика жизнь в Дол-Гулдуре вернулась в обычное русло, и только Назгулы недоумевали: для чего было устраивать паническое бегство к горам (ведь переселение нужно было уложить всего в пару суток, да еще и придать замку вид заброшенности и опустошености!), если к ним приходил всего лишь один пожилой человек, похожий на сбившегося с дороги бродяжку и вооруженный лишь мечом да посохом. Лингул, от природы своей любопытный, как и положено менестрелю, мучился догадками. Наконец, не сдержавшись, он решил обсудить свои сомнения с Гхаш... "Старик в серой хламиде и странной шляпе, говоришь? - задумчиво, переспросила Гхаш. - И Повелитель назвал его врагом?.." "Именно!" "Так. А ты помнишь те сплетни о магах, Истари?" "Ну, да. Говорят они пришли из-за моря году где-то в тысячном. Но это же полная белиберда, Гхаш! После Нуменора никаких крупных населенных островов в океане не осталось!" "Один остался." Печальный вздох, гаснет волнение в голосе менестреля. "Я уже думал об этом, но хотел надеяться, что ошибся." "Надежда - глупое чувство," - напомнила Гхаш. "Ну, ладно... А ты-то как там? Расскажи."* * *
Родник - струйка воды, бьющая из скопления камней - исток реки Златолиственной, притока Андуина. Почему, отчего так назвали эту речушку? А кто его знает! Может быть дунадан, истосковавшиеся по общению с эльфами, видели чудо в каждом кусте, а, может быть, безвестный рыбак или охотник однажды забрел на берега этой реки поздней осенью... Кто знает... Журчит, перетекая с камня на камень, вода, падают, отнесенные ветром капли ее и впитываются в мох. Гхаш сидит на большом валуне возле ручья в склоненной позе - руки скрещены и уперты в колени. Бесцельно, лениво, по кругу бегут ее мысли. ...Почему ты не хочешь сказать, Властелин мой? - даже в мыслях Назгула, а не напрямую, обращение к Саурону преклоненно. - Разве мы недостаточно сделали, чтобы заслужить хотя бы право на этот ответ?!.. Да. Верно. Я лгу сама себе. Мне нет дела до остальных. Даже до тех, кого ты приказал называть своими братьями. Ближе них для меня нет никого в этом мире!.. И все же... все же они - это они, а я спрашиваю лишь для себя. Нужна ли я тебе, Господин мой? Ценна ли я для тебя, Повелитель? Могу ли я хоть как-то, в меру своих скромных сил, приблизить воплощение твоих желаний?.. Нет, я опять лгу! Не это меня волнует. Нужна ли я тебе, любовь моя, помнишь ли ты меня или изгоняешь из памяти, едва приказываешь прикатить разговор с тобой?.. Все эти годы... помнил ли ты о моем существовании?! Кто я - инструмент в руке твоей? Пусть так. Но даже столяр любит тот молоток, которым он ежедневно вбивает гвозди... Он привык к нему, а от того хоть немного, но любит... Хотя бы такой любви не лишай меня, Властелин! Я безумна, я давно безумна... Но это ты свел меня с ума! Зачем ты сделал это, если тебе не нужна моя преданность?!.. - Приветствую, благородная госпожа! Прости, что нарушила твое уединение, но ты плакала... Дрогнуло прозрачное марево воздуха - призрак обернулся к пришельцу. Девушка. Юная. Почти подросток. Или так только кажется из-за доверчивой мягкости светло-серых глаз и робкой улыбки, неуверенно тронувшей по-детски мягкие губы?.. Пришелица высока и тонка в кости. Грациозность движений выдает в ней эльфийскую породу, а грубоватая резкость черт лица говорит о наличии человеческой крови. Полукровка. Мягкие, прямые, пшеничного цвета волосы. Небогатая одежда, сшитая из кожи и плотной грубой ткани, немногим тоньше парусины. Кто она? Ведунья, безумная отшельница, изгнанная из населенных мест за то, что знала и умела слишком многое? И как она только сумела подкрасться так, что я ничего не услышала?.. И, самое главное - она меня что, видит?! А если видит, то почему в ужасе не бежит прочь? Она, что же, не понимает, кто я такая?.. - Я? Плакала? Гхаш с трудом вспомнила, как следует произносить звуки вслух - слишком давно ей не доводилось разговаривать с живыми. Улыбка девушки чуть осмелела, но все еще продолжала смущенно прятаться в уголках губ. - Мне так показалось... - Именно. Показалось. Полукровка некоторое время молчала, склонив голову к плечу и устремившись взглядом в потустороннее пространство. - Да. Мне показалось. Ты просто грустила. Я просто ошиблась. Я просто почему-то считала, что женщины, когда грустят, всегда плачут... Гхаш отсекла волну раздражения, поднимавшуюся в ее душе. - Просто, да? И от чего же ты так решила? Я вовсе не плакала! Серые глаза пришелицы нашли взгляд Гхаш и застыли. - Прости, я не хотела тебя обидеть... Мне просто показалось. Я ведь так редко кого-то встречаю... Мягкость мимики и поза выдавали в девушке юношескую беззащитность, и Гхаш спасовала, сникла, отступила перед этим напором Света. - Ты не обидела меня, - остановила она дальнейшие извинения, - Прости, что была резка... Ты живешь в этом лесу? - Да. - Я тебя никогда не встречала. А я бываю здесь часто... Фраза со значением пропала втуне. Сероглазая девушка лишь вздохнула. - Я редко куда-нибудь выхожу из своего дома. Боюсь потеряться. - Но... Зачем же ты живешь в лесу, если не знаешь его законов? - Гхаш была поражена наличием подобной безалаберности. Бледные, остроскулые щеки девчушки вспыхнули румянцем. - Это долгая история. Я расскажу ее тебе, но чуть позже... Знаешь, я так редко встречаю в моем лесу гостей... Пойдем ко мне в дом! Ты не откажешься? - Ну, что ж, пойдем! Гхаш поднялась с валуна, на котором сидела, оправляя полы широкого черного плаща - единственной вещи из одежды, которая была на ней материальна. Это был не дом, а скорее хижина, имевшая гостевое помещение - оно же являлось прихожей и кухней, а также спальню, в которую с трудом, стык в стык, вмещалась одна кровать. На пороге хижины сероглазая хозяйка обернулась к гостье, но взгляд ее не задержался на призрачном лице Назгула, а устремился дальше, к высокому летнему небу, вслед за птичьей трелью, не смолкавшей даже в ноте надрыва. - Меня зовут Валорна, госпожа. Входи в мой дом, но скажи прежде, как звать мне тебя? Третья мгновение колебалась, однако любопытство оказалось в ней сильнее осторожности, и она бросила вызов: - Зови меня Гхаш. - Какое странное имя... Женщины вошли в дом. Остановившись посреди главной комнаты, отшельница указала гостье на грубо выструганную скамью возле дощатого стола. - Присаживайся, госпожа Гхаш, и будь, как дома... Надеюсь, ты не откажешься разделить со мной мой скромный обед, - тут девушка смущенно улыбнулась, - из кореньев и ягод... Подобрав полы длинного плаща, Гхаш уселась на указанное ей место. Огляделась, скрывая скепсис лица под заинтересованностью. Бедно, если не сказать убого, живет отшельница-полукровка, однако нищета в ее доме перемешана с роскошью. Посуда даже не глиняная - неумело выструганные из дерева миски и ложки. Закопченный котел над очагом - такие Гхаш доводилось видеть только в жилищах беднейших из орков. Кособокая мебель, и даже на столе нет скатерти. В приоткрытую дверь задней комнаты видно ложе, застеленное выцветшими и поеденными молью шкурами животных. И одновременно: стена напротив очага завешена шпалерой изысканной тканой работы, изображающей эльфов, пирующих на лугу под звездным небом; ковер в задней комнатенке - пушистый с высоким ворсом, явно харадской работы; золотой подсвечник на столе - гномское литье, но по эльфийским эскизам, инкрустирован крупными зелеными камнями (неужели изумрудами?); шелковое платье с разрезными рукавами и высоким воротником, небрежно брошенное на постель в спальне; и множество других мелочей, в первое мгновение незаметных взгляду. Увидев признаки эльфийской культуры в скромном жилище лесной отшельницы, Гхаш внутренне подобралась, не зная, чего ей ожидать от хозяйки дома и следует ли надеяться на что-то хорошее. Голос Назгула приобрел бархатистые нотки, обнаружив перед безвестной полукровкой всю ту глубину очарования, которую пришлось однажды испытать на себе Арфаразону Златоликому. Никогда прежде Гхаш не доводилось испытывать свое обаяние на женщинах, ей приходилось лишь приказывать им или повиноваться им, если так хотел Властелин или требовали того обстоятельства. - От чего же в твоем доме нет мяса? У тебя что же, нет никого, кто мог бы для тебя охотиться? Услышав вопрос Гхаш, Валорна чуть вздрогнула, и щеки ее залились краской. Она ответила шепотом - так, словно ей стыдно было признавать существующий факт: - У меня нет мужчины, который защищал бы меня и оберегал от трудностей от заката и до восхода солнца, госпожа, если ты спрашиваешь об этом. Я живу одна. Сама я не умею охотиться, а, кроме того, за годы, проведенные в этом лесу, звери и птицы его стали моими друзьями, они доверяют мне, и я люблю их, как своих братьев и сестер. Даже если бы я умела, я не могла бы убивать тех, кто мне так дорог... Гхаш глянула в сторону, чтобы спрятать лицо, поскольку губы ее, помимо воли, исказила скептическая усмешка. Любить животных так, чтобы перестать употреблять их в пищу? До такого не додумывалась даже Йаванна! И все же где-то, в глубине души, какая-то неназываемая нотка, давно заглушенная эмоция откликнулась в такт словам отшельницы. Даже умирая от голода, я не смогла бы воспринять труп волколака, как пищу!.. Впрочем, я почти не помню, что такое голод. О чем я могу рассуждать?.. - А, сверх всего прочего, - оказывается, Валорна еще не закончила свою мысль, - много ли ты знаешь стрелков, которые по звуку способны выследить зверя... - По звуку? - в первый момент не поняла Гхаш, но в следующее мгновение ее осенила догадка, объяснявшая многие странности в поведении девушки: - Так ты слепа? Щеки Валорны, давно розовевшие, вспыхнули ярким огнем. - Нет, не совсем. Но я вижу лишь цветные пятна, размытые очертания вещей и существ... если хочешь, призраки... Призраки? Ах, вот оно что! - И кем кажусь тебе я? - вопрос вырвался прежде, чем Гхаш вспомнила про осторожность. - Ты? - девушка сначала удивилась вопросу, потом задумалась и чуть прикрыла глаза, сравнивая, вспоминая. - Ты человек, не эльф, это несомненно. У эльфов всегда есть такой... светящийся ореол, что ли? Они словно в золотом тумане... А ты... Я не знаю даже! Я видела не так много людей, и все они были разноцветными: четкие контуры и радужная форма, но ты... Не знаю! У тебя четкий контур, но вовсе нет цвета... Я не знаю, как это объяснить. Ты для меня загадка, поверь!.. Знаешь, со стороны кажется, словно нет у тебя ни чувств, ни желаний - одна Тьма, одно небытие... Но я же вижу, что ты не мертвая... Наверное, ты просто очень стара и... устала от жизни, да? Поэтому ты и похожа на умершую?.. Одно только слово сказано правильно - Не-Мертвая. Однако с акцентами ты что-то напутала, девочка... Гхаш усмехнулась беззвучно. Она готовила уже словесный ответ, но мимическая гримаса ее вызвала болезненный вскрик Валорны. - Что такое? - осведомилась Гхаш, раздраженная отвлечением, но и заинтересованная вспышкой эмоций хозяюшки. - Я н-не знаю... - с заминкой ответила девушка и глубоко вздохнула. - Все уже прошло, прости. Мне показалось... Ты вдруг вся налилась алым... нет... я не знаю... цвет свернувшийся крови... Прости! Мне стало страшно. Гхаш опустила глаза к грубым тростниковым циновкам, застилавшим земляной пол. - Тебе не за что извиняться, - Третья чуть улыбнулась своим мыслям и предложила: - Давай оставим эту тему и поедим. Ты ведь приглашала меня к обеду? Юное нежное личико Валорны расслабилось. - Да, конечно! - радостно поддержала она. - Я сейчас разогрею! Первая ночь в чужом доме. Валорна разметалась на узкой постели, прикрытая до пояса звериными шкурами вместо одеял. Гхаш некоторое время сидела рядом с ней, рассматривая худенькую девичью фигурку, маленькие упругие груди, точеную линию лица и пышное волокно волос, растрепавшихся по подушке. Она красива. Я взяла бы ее тело, если бы была еще способна на это... Или успокоила бы свое одиночество, если бы была способна думать о ком-нибудь, кроме Властелина... Беззвучно ступая по шуршащему гравию земляного пола, Гхаш добралась до двери, вышла наружу из хижины. Почти полная луна стояла высоко, и ее яркий свет пробивался сквозь кроны деревьев. Где-то в дупле высокой сосны стрекотала белка: жалобы ее доносились приглушенно и чуть гулко. Зеленая поросль под ногами была схвачена ночной изморосью. Я не пророк. Но если бы я была пророком, я бы сказала: моя славная девочка, ты приговорена. Ты сама нарушила мое одиночество, в тебе слишком много Света, и ты способна догадаться, кто я. Этого достаточно, что бы убить. И я убью тебя. Но сначала я возьму у тебя все, что ты можешь отдать мне - все, чего я лишилась. Я возьму у тебя боль сомнений, утрат и разочарований, я возьму у тебя твою надежду и веру в справедливость за Гранью, я возьму твою наивную искренность и доверчивую нежность, твое детское смущение и целомудренную невинность, твое умение сострадать и твою волю прощать обиды, я возьму твою ненависть и твою любовь - я возьму все то, чего нет у меня. Было... Когда-то было. А теперь нет. Плохо ли это? Я не знаю сама. Я уже не помню, как это - чувствовать... Властелин мой, даже тебя я люблю... по инерции! Быть может, поэтому я тебе не нужна?.. Из года в год я пою наскучившую тему, но мне... мне ведь нужно только одно - чтобы ты существовал. Пусть планы твои воплотятся в жизнь, пусть цели твои обретут реальность, пусть каждая мысль твоя найдет свою форму, пусть на каждую надежду твою будет ответ!.. Как много я думала о своей любви к тебе, но тосковала не о тебе - а о своей боли! Тебя нет - и это так больно... Ты отталкиваешь меня - и это боль... Смешно! Нет боли там, где есть исполнение твоей воли! Там, где есть служение тебе, не может быть страхов и сомнений!.. Повелитель и Господин мой, ты увидишь во мне прежний огонь: не слова, но действия, не мысли, но форму. Желать и не мочь - что может быть отвратительнее? Я хотела быть угодной тебе, но у меня не было сил... Теперь я возьму ее покорность! Плотные тучи затянули небо. Подул северный ветер, и под тяжелыми порывами его загудели кроны деревьев. Непроглядный сумрак скрыл лесную поляну и призрачную фигуру в длиннополом плаще, склонившую колени перед необъятностью тьмы ночного леса. - Валорна, смотри! - искрящийся счастьем голос, в котором лишь талантливый музыкант может подметить фальшь. - Солнечный зайчик! - Ой! Я вижу его, Гхаш! Какой он забавный!.. Бледные губы полупрозрачного лица с трудом сдерживают хищную усмешку. - А если бы твой возлюбленный стоял сейчас за этим окном, а в руке его было бы маленькое зеркальце, и он запустил бы тебе в дом солнечный зайчик?... Дрогнула тонкая рука, помешивающая большой деревянной ложкой варево в котле над очагом. Стыдливая улыбка исказила правильные черты девичьего лица. - О чем ты, госпожа? У меня нет возлюбленного. Короткий смешок - циничную сухость его уже не пытается маскировать ответчица, слишком хорошо за последние дни успела она уяснить: демонстрация силы - волшебная палочка для отмыкания засовов душевных сундучков собеседницы. Она не знала мужчин. Сила ей кажется проявлением абсолюта власти. Она ищет защиты, и тот, в ком видит она силу, кажется ей гарантом безопасности и участия... Как просто! - О! Давай, всего лишь сыграем в игру. У тебя есть возлюбленный. Он тот, которого ты ждала всю жизнь. Он тот, кому ты согласна посвятить остаток всей твоей жизни. Он тот, за кого ты согласна свою жизнь отдать... Ответ быстрый - впервые Валорна почти перебивает Гхаш: - Иного возлюбленного быть у меня бы и не могло! Мягко, успокоительно звучит ответ: - И хорошо. Вот, видишь, я догадалась... А теперь представь: ты не виделась с ним долгие месяцы, он ушел в опасный поход, и ты боялась, что он не вернется... И вдруг однажды утром, ты варишь на очаге похлебку... негромко клацает ложка о стенки котла, - голос Гхаш приобрел напевность, - трещат, прогорая, дрова, щебечут за окном птицы, языки пламени распускаются, словно истомный цветок, синие жилки, словно вены ползут к остролистому краю... Ты думаешь о нем. Ты знаешь, что дождешься его, сколько бы лет и веков не прошло, сколько страданий не пришлось бы тебе вытерпеть... Ты думаешь о нем... Нет у тебя иных мыслей, - голос Гхаш убаюкивал. - Ты знаешь, что нет тебе жизни иной, кроме, как с ним... Ты ждешь его днем и ночью, в летний зной и зимнюю стужу... Ты ждешь, а его все нет... Ты плачешь, ты не сможешь жить без него... Он - смысл твоего существования, твоя любовь, надежда и вера... Ты ждешь... Ты помешиваешь в котле похлебку... Светло-серые глаза бездумно устремлены в пламя камина. Гхаш не нужно подтверждений действенности своих методов, она продолжает говорить, не дав себе даже минутной заминки: - Похлебка закипает и булькает... Ты продолжаешь мешать... Все твои мысли о нем, единственном и желанном... Ты вспоминаешь его... Ты помешиваешь похлебку... - тут голос взлетел: - В глаза тебе ударяет солнечный зайчик! Ты оборачиваешься к окну... Ты видишь его... Гхаш не успела задать вопрос, который подвел бы закономерный итог ее эксперименту. На словосочетании "солнечный зайчик" Валорна вздрогнула всем телом и разжала руку с поварешкой, потом опомнилась, но не совсем, и, погрузив обнаженную руку в котел, зашарила в поисках упущенного черпачка. Ложку она все-таки выудила, однако ожога от кипящего варева не почувствовала и, шатаясь, на заплетающихся ногах двинулась к окну. Не дойдя, рухнула на колени, задыхаясь и глотая слезинки, бегущие по щекам. Идолом застыла призрачная тень, полускрытая домотканым плащом. Пробежали мгновения. Гхаш глубоко вздохнула - со всхлипом вырвался вскрик из горла Валорны, и девушка упала без чувств. Багрянцем пылающий взгляд нашарил опустошенное тело, и губы Третьей скривила нервная усмешка. - Не бойся, милая, я забрала это! Больше с тобой подобного не случится. Она поднялась со скамьи и в пару шагов оказалась возле потерявшей сознание девушки. - Поднимайся, дитя мое... Несколько мягких шлепков по щекам. Дрожат ресницы. Приподнимаются веки. - Я... я... Что было со мной?.. - Тебе стало плохо, Валорна, - ласковый, заботливый голос. - Быть может, это от недоедания?.. Пойдем, тебе надо лечь в постель. Через лесную прогалину видны закатные сполохи, расчертившие небо от зенита и до горизонта. Стынет луна острым серпом в туманной белизне. Первые звезды проглядывают сквозь дымную кисею облаков. Тлеют, рассыпаясь огоньками, поленья в открытом очаге. У скамьи, пододвинутой к окну лесной хижины, сидят две женщины - впрочем, ни одну из них таковой называть нельзя, если быть внимательным к частностям: одна из них полукровка, то ли баба, то ли Элдэ, определить сложно, вторая же - привидение вовсе, а какой у призрака может быть пол?.. Одна из женщин встает и отходит к очагу. - ...Ты знаешь, мой отец не раз говорил, что если бы Аэгнор и Андрет пришло в голову наплодить полукровок, дети, наверное, вышли бы такими же умненькими, как я,- Валорна смущенно улыбается, пряча лицо за занавесью распущенных волос. - Я понимаю, что подобные сравнения - похвала для меня, и все же мне делается каждый раз неуютно, когда я их от отца слышу... Гхаш, сидевшая на длинной, непокрытой тканой материей скамье возле окна, оторвалась от созерцания закатного неба. - Здесь нет ничего удивительного, - ответила она. - Ведь отцовские слова унижают твое достоинство, Валорна, даже если ты не готова признать этого сама... Если эльф, называющий себя твоим отцом, говорил именно так, как ты передала мне, то хвалил он вовсе не твои умения и разум, а ясность проявления в тебе эльфийской наследственности, силу, самосознание и память, привнесенные в чрево матери твоей его семенем... Он хвалил себя и свой род, Валорна. Проще говоря, самолюбовался. Девушка, помешивавшая кочергой в камине слабо тлеющие уголья, вскинула голову, упрямо выпятив вперед узкий остренький подбородок. На ресницах ее заиграли отблески света очага, и Гхаш с брезгливостью констатировала, что девчонка вновь готова расплакаться под гнетом очевидной для всех, кроме нее, правды. Впрочем, "для всех" - понятие относительное, и Гхаш прекрасно понимала, что едва ли Элда или Верный согласился бы с бесстыдной оголенностью ее формулировки: для того, чтобы верить в собственное благородство, зачастую приходится не замечать подлость, глупость и ограниченность окружающих тебя существ, иначе, не спустив им проступка против костной морали, однажды можно обнаружить летящие в тебя камни... Серые глаза Валорны, полнившиеся слезами, затуманивали и без того слабое зрение девушки, а потому, когда взгляд ее потерянно шарил вокруг себя, силясь отыскать лицо собеседницы, малиновый отблеск, на мгновение полыхнувший в тумане расплывчатых образов, был сочтен отшельницей бликом закатного света, преломившегося о драгоценный камень одного из украшений гостьи: отчего-то Валорна была убеждена, что женщина, с которой ей довелось повстречаться в лесу, знатного рода, а потому одета красиво, с роскошеством и столичной пышностью. "Может, мигнул ограненный рубин в изящной чеканной фибуле у горла, - подумала Валорна. - Может, зарделся гранат в тонком обруче или плетеной подвеске на лбу..." - Ты говоришь так сердито, госпожа, словно мой отец чем-то обидел тебя, - вступилась за родителя девушка. - Но я даже не называла тебе его имени... Гхаш коротко недобро рассмеялась, но Валорне ее смех слышался переливчатым перезвоном, хрупким, как подтаявший лед, и звонким, как хрусталь полупустых кубков. - К чему мне его имя, дитя? Будь даже он из князей Элдар (а ведь это не так, верно?), ситуация не изменилась бы ни на йоту. Он обидел не меня, а тебя. - Но слова его лишь радовали меня, а нежность его меня согревала, - вновь возразила девушка, отходя от открытого очага и присаживаясь на скамью рядом с Гхаш. - Мне не в чем винить его. - Лишь оттого только, что эльфы веками воспитывали в людском роду преклонение перед своим племенем! Но задумайся, стоило ли бы им с таким старанием внушать людям мысль о своем превосходстве, если бы видно оно было без слов, и не вызывало у смертных сомнения... Бессмертие - еще не знак избранности, Валорна, и человеческий ребенок, умерший через несколько минут после рождения, может оказаться выше и достойнее эльфа, совершившего десятки так называемых "подвигов", поверь мне! Хочешь меня спросить, почему? Валорна не ответила на вопрос, лишь ниже склонила голову и нервно сцепила пальцы. - Ты молчишь? - Мне больно от твоих слов... Скажи, ты, что же, думаешь, что отец мой не любит меня, что ласка его ко мне - только ложь? - Любовь? - на этот раз даже изменчивое эхо не замаскировало цинизма в смешке собеседницы. - О какой любви говоришь ты, Валорна? Бывает, что люди совокупляются с животными, и, неужели ты думаешь, что к кутенку, появившемуся на свет от такого союза, если бы подобное было возможно, они не испытывали бы никакой привязанности?.. Ты не отвечаешь мне, и снова молчишь. Но я ведь всего лишь хочу помочь тебе разобраться в своих мыслях... Послушай меня. Веками Элдар воспринимали людей, как скот, как забавную нелепицу природы, достойную лишь сострадания, как уродцев, лишь внешне похожих на них самих, как домашних животных своих, готовых жизнь свою положить, если хозяину угрожает опасность, как слуг, вовремя дарованных им Валар. Все красивые слова о загадочном предназначении людей, все утонченные славословия о равенстве Пришедших Следом с Перворожденными, прикрывали эту неприятную правду. Люди сами не хотели и не хотят до сих пор видеть то, как эльфы относятся к ним. А Элдар... Зачем им мучить себя подобными думами? К чему утруждать себя, если люди готовы признавать их главенство, те же, кто спорят, найдут свой конец под ударами мечей или на дне океана по соизволению Валар - Валар, которые всегда, от начала времен благоволили к эльфам, не к смертным? Вспомни, Валорна, истории о великих героях расы, к которой принадлежала твоя мать! Беседовали ли с ними Валар, дарили ли им удачу, призывали ли в дом свой, дорожили ли ими?.. Нет, никогда. Они лишь приказывали, лишь посылали в сечу, лишь снисходили до помощи и дорожили людскими жизнями не больше, чем кувалдой в руках: покорежится от удара, возьму другую, велика ли потеря! Каков учитель, таков и ученик, Валорна. Эльфы, вслед за Валар, никогда не гнушались жертвами кратковременных жизней: сегодня этот человек умрет или через пару лет, какая, право, разница для бессмертного! Никогда не интересовались Элдар мыслями и чувствами тех, что стремился на их свет, словно мотыльки, летящие в огонь даже, когда первый жар опаляет их крылья!.. А как же милосердие, спросишь ты? Пожалеть ты можешь и захромавшую собаку, только вот никогда не сочтешь ее достойной того, чтобы делить с тобой власть крови, тайные устремления твои и кров!.. Отчего, Валорна, скажи, Элдар до сих пор кажутся смертным загадкой, несмотря на годы испытаний, проведенные бок о бок? Почему людям приходится просить эльфов подняться против общего Врага, хотя гнев его грозит сперва Элдар, а уж потом смертным? Так было во времена Последнего Союза и войны с Ангмаром... Ты возразишь мне?.. Нет? Очень жаль. Тогда ты ответишь, быть может, почему, люди и эльфы всегда жили раздельно, хотя сотни веков должны были бы породнить не только по духу, но и по крови существ, так схожих между собой, как мы и Элдар? Отчего межрасовые браки были так редки? Отшельница подняла лицо, подставив нежную юную кожу серебряному свету восходящей луны. - Пусть редки, но они были! Гхаш ожидала этого протеста и знала, как отвечать на него. - Кого ты хочешь привести мне в пример? Лутиэнь и Берена? Эльвинг и Эарендила? - Да... - Быть может, ты скажешь, что это любовь владела сердцами этих мужчин и женщин?.. О, Валорна! Что такое любовь, способна ли ты представить себе? Напряглись тонкие черты лица девушки, обессилено цеплявшейся за остатки веры своей и крошево идеалов. - Правда истории противоречит твоим словам, госпожа! Элдар всегда относились к смертным, как к младшим братьям, ни в чем ином, кроме первородства, не принижая их... - Ах, так значит, в чем-то все-таки принижая! - рассмеялась Гхаш. - Одного пункта для отправной точки фантазий, по-твоему, достаточно? - Если бы эльфы, считали людей ниже себя, не было бы союзов, подобных тому, от которого я появилась на свет, - голос Валорны окреп; интонации, проскользнувшие в нем были почти вызывающими. - О, перестань! - искренний или наигранный, но смех разбирал Гхаш. - Неужели же ты никогда не слышала о людях, совокуплявшихся с животными? Не верится мне! Ты деревенская девочка, Валорна, а не истомная барышня из Минас-Арнора, и прежде, чем начала ты чахнуть в своем уединении, дни твои приносили достаточно житейского опыта... Или ты думаешь, что эльфы настолько дивны, что им чужды забавы плоти? Если так, я отвечу тебе: ты ошибаешься. Хм! Знаешь ли, приходилось мне знавать одного Элда, что не брезговал не только смертными женщинами, но и орчихами... Если же вспомнить о пресловутых исторических примерах, то я спрошу тебя, от чего так редки браки между мужчинами-Элда и смертными женщинами? Если перечесть по пальцам, то примеров обратных союзов наберется побольше... Эмоции Валорны на протяжении монолога Гхаш несколько поутихли, и теперь девушка сидела, привалившись головой к плечу Назгула, позволяя обнимать себя за тонкую талию и отрешенно разглядывая низкий потолок. Расслышанный вопрос слегка встряхнул ее, и после недолгих колебаний она ответила: - Я думаю, что мужчину любят не за красоту, то есть... Муж не обязательно должен быть красивым. Пусть будет он только сильным и надежным, верным и нежным - никакая красота не заменит этого, даже если облик его будет истомой для глаз... Но с женщинами иначе. Мужчины ищут в нас идеал, и, прежде нашей души, их сердце пленяет внешность. Элда и не взглянет на смертную женщину, если вокруг него полным-полно красавиц своего народа... - Они смотрят на людских женщин только во время войны? - Гхаш ближе привлекла к себе хрупкое тело девушки. - Я угадала верно? - Да. Моя мать родилась под черной дланью власти Неназываемого. Я не так молода, как кажусь, наверное... - Юность души и взросление тела не всегда сопутствуют друг другу, - согласилась Гхаш. - Но если ты знаешь о силе порыва, приведшего эльфа к ложу смертной женщины, зачем ты споришь со мной?.. Валорна плотнее прижалась к собеседнице, и рука женщины, обнимавшая ее, нисколько не казалась девушке призрачной, хотя любое иное существо, в котором теплилась еще жизнь, заметил бы ее мертвенный холод. - Я не спорю с тобой, госпожа. Мне лишь горько от слов твоих, но ты говоришь так разумно, что я не в силах не верить... Ответь мне, Гхаш, если Элда способны замечать красоту смертных лишь в горниле войны, то как же быть с Элдэ? Хотя бы с теми двумя... Они ведь не были отлучены от привычных радостей. - Ты спрашиваешь о Лутиэнь и Эльвиг?.. Ну что ж, возьмем для примера первую. Ты спрашиваешь, двигала ли ею любовь в свершениях, непосильных женской природе? Я отвечу: не знаю. Но я предположу: не любовь, а рассудок и жаркое пламя страсти... Ты плохо знаешь женскую природу, Валорна. Женщина всеми чувствами своими устремлена к боли, хоть и боится ее от рождения. Здесь смертные и Элдэ схожи. Корни плотского наслаждения женщины напитаны болью, и если не будет ее, не пробудятся страсти. Но не каждый мужчина способен дать женщине ту боль, которую вожделеет она. Один переборщит, другой даст лишь истому, третий позабудет о ласке... А это важно, ведь женщина хочет не только подчиняться, но и повелевать. Что для нее нежность мужчины, полученная в минуты страсти? Залог своей власти над ним. Так физическая слабость искупается духовной силой. Женщин привлекает в мужчинах сила, и ответь сама себе, Валорна, если поставить рядом эльфа и смертного, в ком физическая мощь будет явленней, не зависимо от их истинных качеств? Я скажу тебе. В человеке... Если мы продолжим дальше, то я напомню, как падка женская душа на сострадание. Те, к кому проявляем мы жалость, беззащитны пред нами, бессильны, словно малые дети... Мы берем над ними власть прежде, чем они успевают заметить оковы свои на запястьях. Если ты болен, измотан и слаб, откажешься ли ты от чужого милосердия? И после по выздоровлении сможешь ли ты оттолкнуть теплую ладонь того, кто помог тебе вернуться к яркости жизни? Нет на подобное силы у живущих, и женщины ловили мужчин на подобную уловку от века... Что мне добавить еще? Что Лутиэнь была старой девой, пусть и нет у Элдар подобных понятий? Что засиделась она в девицах и искала лишь повода, чтобы сбежать из дома родителей, пресытившись опекой их и заботой? Что горячая кровь ее бунтовала, отрицая медленную торжественность любови эльфов? Что сама она была полукровкой, и душу ее рвали неведомые ей самой страсти? Что после сладкого воздуха свободы, которого удалось вдохнуть ей, Лутиэнь с радостью отдала бы жизнь за одну лишь надежду никогда не возвращаться к размеренному, спокойному и надежному, но тусклому и обыденно привычному быту годов своей юности?.. Здесь не было любви, Валорна, в том высоком смысле, в котором принято трактовать это слово. Был лишь порыв, стремление к неизвестному, упоение своей властью и наслаждение от собственной слабости, обдуманная рассудочность и азартный расчет решения рискнуть всем имеющимся для обретения большего, выходящего за рамки возможностей Элдар... Головка девушки давно уже дремотно клонилась, а теперь и вовсе легла на колени Гхаш. Рука женщины медленно поваживала по русым волосам, неспешно расплетая перепутавшиеся пряди. ...Спи, девочка моя, спи. Если бы был с нами рядом сейчас человек или орк, я научила бы тебя тому жаркому огню страсти, что превращает боль в наслаждение, и заставляет забывать себя даже тогда, когда мораль и догма шепчут о позоре... Я научила бы тебя находить силу в слабости своей, как нашла ее я там, где никто не ждал от меня подобной стойкости. Научись любить животное, Валорна! Любить бога намного страшнее... Неоднократно у Гхаш возникали мысли обратиться к любому из братьев своих по присяге, просто поболтать, вызнать последние новости с фронта (если таковой сейчас имелся), невзначай задать пару вопросов о Властелине (как он там, что) и попрощаться... Но она не смела. Воспоминание о последних словах, которыми она перекинулась с Кхамулом, жгло ее, словно огнем. ...Брат мой! Как мог ты так сказать?! "Стань мужчиной или умри"... Я не могу стать мужчиной, это не в моей власти, и ты это знаешь! Зачем тогда эти слова?! Я родилась женщиной, и я не отрекусь от этого хотя бы потому, что Властелин когда-то называл меня "совершеннейшей из смертных форм, в которые вложили душу"! Ты говоришь, что на месте моем должен был бы быть мужчина, Кхамул? Мне не понятно, вообще, зачем ты ставишь этот вопрос, брат! Очнись! Мы родились, росли и взрослели вместе. Вспомни себя. А меня ту... тогда ты помнишь? И ты, по-прежнему, думаешь, что я позволила бы мужчине занять место, по праву принадлежащее мне?.. Я не ожидала, что ты способен на подобную глупость, Кхамул! Я не отдала Кольцо собственному сыну, и, что же ты думаешь, я уступила бы его постороннему мужику, приехавшему из-за Кирит-Горгора?.. Плохо же ты помнишь меня… Даже слово Властелина не способно остановить меня на выбранном пути! Я убила нерожденного сына (впрочем, если бы все произошло чуть позже, и даже если бы я знала о том, что ждет его, убила бы и новорожденного - или ты позволишь себе сомневаться в этом?!), так неужели ты думаешь, что какой-либо иной мужчина смог бы пройти мимо меня и получить Кольцо из рук Повелителя?.. Ты глупец, Кхамул! С тех первых слов, которые он подарил мне, с той первой горбушки, которую он заставил меня съесть, я принадлежала ему душой, телом и посмертием, и даже если он не хочет видеть меня своей рабой - я всегда буду рядом, я отвечу на тот вопрос, на который вы все промолчите, пытаясь спрятать свои мысли, я уничтожу для него мир, даже если это будет означать мою собственную смерть, приму в себя Черное Пламя Удуна и не узнаю лиц родных и близких, я умру и вернусь, я сотру в пыль страны и города... я... я лягу подстилкой под тех, к кому идти прикажет он мне, я буду выполнять любые их прихоти, пока это будет угодно ему, я убью их с наслаждением, если он мне позволит... и я... я буду тешить вас, восьмерых, своим существованием, доставляя вам темы для шуточек, издевательств и хохм!... Пусть я Третья по Кольцу, но по статусу среди вас я всегда была последней, не так ли, брат мой?.. Смешна та женщина, что лезет в мужское дело! Пусть так. Моргул говорил, что я нужна Девятке, но сам факт того, что Первому пришлось меня успокаивать, противоречит его словам... Я - лишняя, инородное тело в круге, и я знаю это - совсем ни к чему мне это доказывать! ...Если бы я не взяла Кольцо, Кхамул, если бы я умерла как обычная женщина, ты ведь хранил бы обо мне самые теплые воспоминания, верно? Но этого не произошло. Я одна из вас, я - такая же, как вы. И все же я вам мешаю. Почему? Лишь оттого, что любовь моя к Властелину не такова, как ваша? Лишь потому, что преданность моя знает сомнения?.. Нет, не так! Я сказала неверно. Моя преданность Повелителю безгранична (по крайней мере, я не знаю границ ей), но это не затуманивает мое зрение и не отнимает у меня права сомневаться в адекватности его решений... Что, Кхамул? Ты бы промолчал в ответ на этот вопрос, если бы я задала его тебе в лицо?.. Оставим! Я надеюсь, что горячность обиды покинула тебя, и ты сможешь... почувствовать?.. поверить?.. - прости, этому нет слов! Однажды мы уже стояли на перепутье... Кхамул, позволь женщине оставаться женщиной, ведь я не заставляю тебя стать мне подобным... Гхаш оглянулась в приотворенную дверь хижины. Мигнуло пламя в очаге. Заворочалась в постели Валорна, негромко постанывая сквозь сон. И сквозь десятки дней пути, сквозь пустоши, равнины, леса и горы рванулся зов: "Король, откликнись!" "Гхаш? Что случилось?" Сбито дыхание, и даже мысли расплетены на нити. "Моргул, ответь мне, пожалуйста! Если бы была не я, если бы был мужчина, было бы лучше?" Тьма вовне и внутри. Безмолвие. Тишина. "Нет, конечно, нет." Горечь спокойствия: "Ты лжешь. Ты говоришь то, что я хотела бы слышать." "Вот как? Ты не веришь мне. Ну, в таком случае, ты поверишь только своему собственному ответу." "Не издевайся надо мной, Первый!" "Я не издеваюсь, Гхаш. Я сказал тебе правду - чистую правду с моей личной точки зрения, - голос Короля-Чародея звучал утомленно, - ты можешь мне не верить, это твое дело... Знаешь, за последние одиннадцать лет Кхамул изрядно утомил меня, да и не только меня, своими вспышками по поводу дурости, присущей женской натуре вообще, и твоей шлюховатости в частности..." Бессвязный всхлип. Правда хлесткой пощечиной - и Гхаш не нашлась, что ответить на обвинение, высказанное ей прямо в лицо. "Ты... Моргул! Как ты можешь... повторять..." "Не надо, Гхаш! Давай, не будем? Ты играешь в свои игры, я играю в свои. Мы ведь неплохо понимаем друг друга, сестра... поскольку мы конкуренты?" Мелкая дрожь сотрясла призрачную форму Гхаш. Она запрокинула лицо к ночному черному небу и застыла так, ожидая защиты, прибежища. "Как ты можешь, Первый?!.. В чем, когда я соревновалась с тобой? Где я претендовала на твое место?.." Облачка, наползая, скрывали лунный диск. В темном небе полыхнул зигзаг молнии. "Перестань, Третья. Ты не так глупа, как желаешь порой казаться! Испокон веков женщины исподволь управляли мужчинами, и я, знаешь ли, даже не уверен, что у Илуватара не было жены! - смешок, оставшийся без ответа; Моргул пытался разрядить обстановку. - Твое полное, всепоглощающее преклонение перед Повелителем дает тебе власть над ним - именно, власть, а не влияние! - и ты не можешь этого не знать!.. Разве что, обманываешь сама себя... Это возможно." Дымно-серые кучи заклубились на небосводе. Гхаш плотнее стянула на груди полы плаща, веруя априорно в существование страха ли, мороза ли, но уже позабыв, что это такое, и как подобные явления следует испытывать. "Хватит! Уходи! Или ты думаешь, что мое терпение безгранично?!.." Ласковое тепло просочились сквозь лед: "И что же ты сделаешь? Ударишь по мне? Ой ли?.. Ты зря прогоняешь меня, сестра. Я могу не понимать твоих методов, но я вижу их действенность. Я вижу их эффективность и пользу для общего дела, - он несколько секунд помолчал, затем: - Гхаш? - и, не дождавшись ответа: - Задумайся, какие причины могли мне позволить оставить рядом с собой подобного тебе конкурента..." Вспышки молний раскромсали пасмурное ночное небо. Дрожь, идущая изнутри, била призрачное тело Гхаш ознобом. Она плотнее завернулась в свой полотняный черный плащ, но он не спасал ее от ветра и холода. "Ты продолжаешь, Первый, хотя я просила тебя прекратить! Вы там, с ним, а я здесь - одна!.." Порыв ветра, примчавшийся из-под залитого пламенем неба, подбросил кудри растрепанных на плечах черных волос и заиграл ими. Поток воздуха, не смеющий тронуть тело Не-Мертвой, захлебнулся переливами зеленой травы. "Я не смеюсь над тобой, Гхаш, - голос Короля звучал вполне серьезно, более того, за мыслеформами его вставали монументы оплавленной ненависти и укрощенной стихии, - я говорю Истину, помогая этим и тебе, и себе... Поколение, в котором я родился, произвело множество героев-завоевателей и жрецов, видевших Свет. Но ни один из них не был равен мне, даже эльфы отводили глаза от моего взора... Я склонился перед тем, кто был сильнее меня, и до сих пор не покидает меня видение его мощи. Я стал первым слугой его, первым учеником, и никогда не думал, что кто-либо сможет затмить меня в его глазах... Но в ту ночь, когда я встретил тебя на пустынных границах Харада, все изменилось. Я знаю суть женской власти, даже если ты сама не понимаешь силы своего влияния на Властелина. Я никогда не стану драться с женщиной, Гхаш, и не потому, что считаю ее слабее себя, напротив, я слишком явно вижу ее силу, и понимаю, что, даже убив ее, я не смогу ее победить... Но если бы на твоем месте была другая, я бы попытался... Знаешь, тогда, в Хараде, когда мы с Кхамулом ждали твоего приезда, я был готов к этому. Принявшая Кольцо или кандидат, для меня это было не важно! Я вижу причины и границы мужской слабости, человеческой, эльфийской, гномской ли - не важно, и глубину ее - пропасть, которую не дано преодолеть даже Майя... Если бы ты была не достойна нашего Властелина..." Хлынул ливень. Тяжелые дождевые капли ударяли, словно градины, о шерстяной плотный плащ и впитывались. Гхаш стояла, запрокинув лицо к истекающему небу, и слезы ее смешивались с дождем. "Я хотела бы тебе верить, Моргул, но... прости, не верю. Ты слишком искренен, надежен и непривычно многословен... Прости! Впрочем, нет... Я сама виновата! Зачем я позвала тебя?.." Беззвучный вопль. Душат горловые рыдания. Осторожное: "Гхаш?" "Не надо, Первый! Мне дурно от этой лжи! Если я, по твоим словам, лучшая из женщин, то, может быть, нужно истребить весь женский род?!" Комок встал в горле. ...Задыхаюсь... Даже тень его эмоций - оплавленный камень! И он сравнивал меня с собой?! Ха! Где же тогда мое спокойствие?... Привычная отчужденная холодность голоса, как будто бы призванного лишь для того, чтобы приказывать: "Проспись, Гхаш! Иначе я начну думать, что Кхамул был прав в своей оценке твоих способностей и устремлений. Надеюсь, ты не собираешься разочаровывать меня?.." Стучат о землю дождевые капли. Иволга поет в ветвях ясеня. Косые лучи заходящего солнца янтарно пронизывают осеннюю листву. Гхаш сидит на камне возле ручья, склонившись к журчащему потоку. ...Мое отражение видно в воде. Не черты лица - нет, только расплывчатый дымный контур фигуры, и все же... Это так странно! Призрак должен быть невидим, если он не воплощен, меня же уже нельзя назвать невидимкой... Когда-то Властелин предупреждал, что так и будет, однако мне казалось, что до этого еще так далеко... Впрочем, с поры того разговора прошло не мало времени... Хм, а мне кажется, что это было недавно! Значит, и вправду время для Не-Мертвых течет совсем иначе, чем для смертных людей... Отдаленный звук, столь редкий в девственно диком лесу, нарушает задумчивость Назгула, заставляет ее поднять взгляд от бегущей воды, прислушаться. ...Кони? Кого принесла нелегкая?... Осторожно, стараясь ненароком не всколыхнуть листву кустарника и не наступить на сухой сучок, скрытый палыми листьями, Гхаш приближалась к отшельнической хижине Валорны. Она разумно рассуждала, что если давешние всадники не были странниками, промчавшимися сквозь лес мимоходом, то здешняя цель их может быть одна - жилище полукровки. Гхаш остановилась у края поляны, вглядываясь в сумрак вечереющей чащи алыми зрачками давно погасших глаз. Сначала она услышала голоса, говорящие на Синдарине - языке, который к началу Третьей Эпохи не был забыт только эльфами, и внутренне подобралась. Потом она разглядела с десяток расседланных коней, пасшийся на открытом пространстве лужайки и между деревьями, заметила мирно дремлющие фигуры, завернувшиеся в плащи: кто-то спал, растянувшись на земле, другие же дремали сидя, привалившись спиной к стволу ближайшего дерева. А затем из хижины вышли двое, мужчина и женщина. Они вели между собой вполголоса обстоятельный разговор. - ...Я готов забрать тебя с собой, дочь моя, - говорил мужчина, и звонкая музыкальность его фраз выдавала в нем эльфа, несмотря на то, что в полутьме с трудом можно было идентифицировать его внешность. - Мы уже неоднократно говорили с тобой об этом. Я не называл твою мать своей женой, и мой князь не знал о твоем рождении. Ты дитя войны, пусть я и люблю тебя всем сердцем… Я не могу привести тебя в Ривенделл, не сказав правды о твоем рождении. Наследственность, доставшаяся тебе от матери, прискорбна, однако я надеюсь, что владыка Элронд поймет меня... Ты знаешь, я хотел увезти твою мать с собой, но она пожелала поселиться здесь и воспитывать тебя в одиночестве. Я не смог ей тогда перечить... Девушка шла рядом с отцом, низко склонив голову, льняные пряди волос скрывали ее лицо, и глаза ее были устремлены долу. Однако она не дала договорить Перворожденному и перебила его: - А ты не боишься, отец, что сам факт моего существования скомпрометирует тебя?.. О нет, не отвечай! Прости. Я не удержалась задать вопрос, о чем уже жалею… - Что ты, дитя! Как твое бытие может быть позором для меня? - запротестовал Элда. - Меня безмерно огорчает то, что годы, отпущенной тебе жизни, ты проводишь в одиночестве, в этой глуши... Девушка коротко мотнула головой. Свет взошедшей луны посеребрил ее распушенные волосы. Оторвавшись от еды, расседланные кони запряли ушами, взволнованно переступая копытами. Один из жеребцов всхрапнул, чувствуя близость нежити. Однако эльф был слишком занят разговором с дочерью, чтобы обращать внимание на посторонние звуки. Прискорбная оплошность! - Я не тоскую, отец. Мне спокойно живется в этом лесу и, - тут Валорна подняла лицо, и губы ее тронула мягкая улыбка, - уже почти три месяца, как мне не одиноко! Эльф был не только изумлен, но и слегка уязвлен подобным открытием: его длинные ресницы нервно вспорхнули над прищуром чуть раскосых глаз. - Вот как?.. Я рад. Но кто же разделил с тобой отшельничество, дочь моя? Легкий румянец смущения тронул девичьи щеки. - Теперь у меня есть подруга, отец! Знаешь... она немного странная. Я думаю, что ей пришлось испытать в жизни много горя. Вообще, мне кажется, что она очень добрая, и просто сейчас озлобленна на весь свет... Внимание эльфа привлекло шевеление в ближайший кустах, и он резко обернулся на движение. - Дитя, ты видела?.. - резко вопросил он, потом некоторое время вглядывался в темноту, и, не обнаружив больше ничего подозрительного, сказал: - Наверное, мне показалось. Как будто бы красные глаза мелькнули во тьме... - Наверное, это был кролик, - предположила Валорна. - Может быть, - согласился эльф не слишком уверенно. - Нынешняя ночь кажется мне неуютной, словно в присутствии близкого зла... - Отец! - девушка подхватила его под локоть. - Пойдем в дом. У меня уже готова похлебка... - Нет, - едва ли мысль о скудном ужине отшельницы прельстила эльфа. - Давай еще подышим свежим воздухом. Взгляни, какая красивая ночь!.. Некоторое время двое стояли, не отводя глаз от густо-синего неба, расцветавшего первыми алмазами звезд. Потом присели на траву возле крыльца хижины, и молчание, повисщее между ними, длилось еще несколько минут. Элда первым нарушил затянувшееся молчание: - Ну, так ты говорила о своей новой подруге. Расскажи мне о ней, дитя. Я хочу знать все, что касается твоих будней... Валорна плотнее прижалась к отцу, держа его под руку, и на недолгое время задумалась, собираясь с мыслями, а потом начала: - Я думаю, что она очень несчастна, отец. Она жила здесь в одиночестве, так же как и я, пока мы не встретились... Нет, я не хочу сказать, что я сама несчастна, но... Мы похожи. Только вот... я совсем наивна, верно? Я не знаю жизни, помимо этих полян и тропинок, а она... За ее спиной я вижу столетия опыта и десятки чужих смертей, отец! Мужчина нахмурился. - Вот как? Это достаточно странно. Она Элдэ? - Нет, человек. - В таком случае, твои чувства обманули тебя, дочь. Люди ныне живут меньше столетия. - А если она из нуменорцев? Чистая родовая кровь... - Даже первое поколение детей Эленны не осилило бы тысячи лет, что же говорить о большем! - Ну, тогда... Я не знаю. Может быть, я и в правду ошиблась? - Наверняка! И все же, расскажи мне о ней еще. - Как пожелаешь... Я думаю, что она очень красива. Если бы я могла видеть ее! У нее колдовской голос, он завораживает меня. У людей я никогда не слышала подобного... Впрочем, может, я их просто мало знаю? Ее голос похож на твой, он так богат тонами и напевен! Но он колючий, холодный, какой-то неживой, неестественный... И все же его хочется слушать. Он все же очень красив... - А как ты видишь ее? - голос эльфа был чуть напряженным, ему не нравился рассказ дочери, и он не старался скрывать этого. Гхаш неслышно отступила глубже под пущу древесных крон и затерялась в их тени. - Как будто серое облако в черном ореоле, но иногда оно наливается багровым, и... Валорна замолчала, испугавшись, не сболтнула ли она лишнего. Ей так хотелось, чтобы отец был рад ее новой подруге! Эльф уловил колебания дочери и настоял: - Что ты чувствуешь тогда? Продолжай, девочка, это может быть очень важно! Пойманная в ловушку собственной болтливостью, Валорна уступила: - Так было всего несколько раз, поверь! Мы беседовали с ней, и внезапно ее тень в моем сознании начинала сгущаться, пропитываясь алым цветом, сначала ярким, как свежая кровь, затем все более густым и темным, словно струпья закорузлой раны... Мне отчего-то становилось страшно... Я хотела ее перебить, сказать ей, что мне плохо, потому что в этот момент всегда говорила она... но мне не хватало дыхания. Я просто падала в темноту. Потом приходила в себя, и Гхаш сообщала, что у меня был обморок... Эльф с силой сжал запястье дочери. - Как ты сказала, ее зовут? - Гхаш, - девушка попыталась высвободить руку. - А что? - Гхаш. Огонь. Это слово на Темном Наречии, языке Врага. Это орочье слово, дитя мое! Еще не понимая, девушка взглянула на отца прозрачными светлыми глазами. - А это не хорошо? ...Всесильная Тьма, ну, за что мне это?! Почему именно я все время влипаю в подобные неприятности?... Эльф разжал руку, но следы его пальцев пятнами отпечатались на коже Валорны. - Плохим же я наставником был тебе, девочка, если ты не понимаешь, насколько это отвратительно! - он вскочил на ноги, и руки его сомкнулись у пояса, и пошли дальше, нашаривая эфес меча. - Где она? Если она твоя подруга, и вы ежедневно встречаетесь с ней, то почему же ее нет здесь сегодняшним вечером?! Девушка испуганно сжалась, не понимая причин волнения отца. - Наверное, она у родника... Она там может просиживать целыми днями, если ее не отвлечь... Но... Ты ведь не сделаешь ей ничего плохого?! - сорвался от тревоги и сомнений голос. - После того, что ее Черная Магия делала с тобой?.. Я убью ее! Ты, Валорна, похожа на мать в своем неумении отличать черное и белое… Я нашел ее на пожарище деревушки возле берега Нурнена, и как она плакала, моя Цетленари, когда было расплавлено железо последних врат Барад-Дура, как проклинала она Валар и молилась идолам, порожденным Морготом!.. Неужели же Тьма настолько застлала твое зрение, дочь моя, что ты не видишь врага, стоящего рядом? Я уничтожу это темное отродье, даже если она на коленях будет молить меня о милосердии!.. ...Как бы тебе самому взмолиться не пришлось!.. Гхаш не сделала еще не шага из-за кустов, а хищные вьюны растений, исторгнутые прелой почвой, уже спеленали семерых спутников Элда, спавших на траве. Кони, давно уже позабывшие про сочную траву под своими копытами и настороженно прислушивавшиеся к малейшему шороху, заржали, вздыбились и, не разбирая дороги, устремились прочь с поляны, ломая кустарник. Незримый удар внезапно поднявшегося вихря отшвырнул Валорну от отца. Она упала на спину, больно ударившись о землю и хватаясь рукой за спертую дыханием грудь. Эльф выхватил меч, досадуя на отсутствие лука, притороченного к седлу умчавшегося галопом коня. Секунды, не минуты - события развивались стремительно. Эльф двигался быстрее любого смертного, но размытое в движении пятном порождение мрака не уступало ему в скорости. У призрака не было меча или какого-либо иного оружия, но кровавым безумием полыхнули глаза, в такт запульсировала лиловая вязь Кольца, и струи огня стекли с призрачных пальцев. Поток пламени ударил эльфу в грудь, опалил одежду и волосы. Но он выжил, выстоял, и, не дав себе не секунды на промедление, пошел в атаку. Гхаш уклонилась от прямого выпада, и клинок пронзил черную ткань плаща. Руки Назгула сплелись в увядающем танце и раскрылись ладонями вперед, навстречу врагу. Он застыл, парализованный морозом, сковавшим мышцы, оледенившим кости, лишь на ладонь не успев довести клинок до места, где капюшон плаща призрака был пришит к длиннополому полотнищу. - Вот так, мой милый, - тихо сказала Гхаш, отступая из-под удара оледеневшего клинка. - Значит девочка эта - дитя войны, так ты сказал? Дочь насилия, не так ли?.. Какую же из наших нуменорских красавиц ты положил себе в постель? Может, ты скажешь, что любил ее? Напрасно! Я тебе не поверю. Наверное, тебе нравились не только смертные, но и овечки, красавчик?.. Быть может, тебе нравилось показывать им, как пастухи режут их барашков на мясо?.. Не отвечай! Впрочем, ты не можешь, верно? – короткий сухой смешок. - И это хорошо. Так ты лучше сможешь прочувствовать, что испытывала твоя наложница, когда на ее глазах пали врата Барад-Дура! Впрочем, зачем я говорю тебе о подобных вещах?.. Ты не захочешь меня услышать. И даже если бы захотел, тебе не позволят. Вы, добровольные рабы Валар, повторяете все их ошибки... Но оставим это. Маленькое возмездие перед предстоящей долгой тьмой Мандоса не повредит тебе, эльф! К сожалению, твоя судьба не в моей власти, но испытай, хотя бы, треть того ужаса, которому обречены люди, уходящие на Путь Смерти... Тонкая призрачная рука со сжатой в кулак ладонью протянулась вперед и припечатала ко лбу застывшего в обморожении эльфа пылающее тонкой вязью Кольцо. Элда не мог сделать в ответ ни движения, только тягучей, засасывающей болью наполнился его взгляд. - Умри! - лиловым светом полыхнуло Кольцо. Скорчилась, дрожа от ужаса, в траве Валорна; и медленно, бессильно, словно оттаивая, начал опускаться на землю эльф. Застывший в безветрии воздух полнился хрипами и стонами эльфов, умиравших от удушья на лесной опушке под звездами, чей свет видели глаза их предков, пробудившихся возле озера Куйвиэнен - нет, конечно, не совсем тех же звезд, но очень похожих… Звуки агонии ирреально звучали в безлунной ночной тьме, словно были это и не голоса вовсе, а лишь воспоминание о мелодии, что тронула где-то когда-то струны отслужившей свой век лютни. Будто бы от ветра всколыхнулся долгополый черный плащ, когда Назгул развернулся к девушке. - А теперь ты, бесценная моя полукровка,- густой и вязко свернувшийся смешок. - Вот уж поистине, бесценная! Ты вернула мне потерянное сотни лет назад, помогла мне вновь осознать свою силу и слабость. Рядом с тобой я чувствовала себя почти живой... почти! Немногого не хватает, не так ли? Дымчатая тень, скрытая черным плащом, беззвучно скользнула к распростертой на земле Валорне. ... Теперь я сделаю последнее, моя девочка. Я возьму твое тело, твою красоту, не ахти какую, но это не главное, твою молодость и живость рожденного тела… Мне этого будет довольно, чтобы войти в круги дунадан, боготворящий и долю эльфийской крови, текущей в жилах - в самое сердце их княжества - туда, где есть враги, достойные того, чтобы быть мною уничтоженными, враги, чья безвременная смерть вернет мне благоволение Властелина. Твое тело станет полезным инструментом в моих руках, не бойся, Валорна!.. Гхаш присела на колени возле девушки, волокна Воздуха спеленали тело полукровки, и две призрачных руки коснулись ее тела: одна легла на лоб, другая, проникнув под полотняную рубашку, скользнула в ложбинку между грудей. ...Гхаш рухнула в омут чужого сознания, рассекла мириады желаний, рассеяла тысячи норм, сокрушила фундаменты ценностей, обнажила наслаждение и боль, спрятанные в глубине. Шаг за шагом она подбиралась к ядру - духу, обнаженному сомнениям. Шаг за шагом - и каждый следующий шаг давался ей труднее предыдущего. Она миновала безликих белоснежных стражей, скрытая коконом Тьмы Предвечной, прошла ворота запретов и в брод перешла ласковые реки надежд, оставила позади кряжи сомнений и овраги отчаянья, и ступила на равнину достоинства - последнее владение шаг за шагом разрушаемой личности. И она даже дошла до центра - до стелы, увенчанной сверкающим камнем, но не смогла разрушить пьедестал, и кристалл по ее слову не обратился в пыль... Когда Гхаш отвела взгляд от застывшего, искаженного лица Валорны было уже за полдень. "Я должна попытаться снова," - сказала она себе и вернулась в омут чужого сознания. ...На этот раз ей не удалось преодолеть и половины пути. Чужие надежды, столь не похожие на ее собственные, преградили ей путь бурным потоком... Горизонт был расцвечен радужными бликами рассвета. В лесу, утихшая на ночь, пробуждалась жизнь. Шелест ветра пробежал по листве. Чирикнула сойка. Где-то невдалеке всхрапывали, переступая копытами, недоуменные долгой свободой кони. ...Властелин мой, ради тебя!.. Нет, ради себя самой - когда же я перестану лгать себе?! Я должна это сделать... Она снова ушла и снова вернулась, не добившись желанной цели. Гхаш уходила и возвращалась, снова и снова пытаясь достичь вожделенного, но все усилия ее были бесплодными. И, наконец, она оставила их. - Твой отец перед смертью увидел в тебе Тьму, Валорна, - сказала она, рассматривая лежащее возле ее ног бесчувственное тело, - мне же пришлось узнать на себе, как он ошибался... В тебе слишком много Света, излишне много для дочери той, чьи предки приносили Владыке клятву... Впрочем, может быть, я зря все валю на тебя. Быть может, и в правду, моя душа стала слишком плотной, чтобы отобрать эту оболочку... Быть может, ни ты, ни я не виноваты в моей неудаче... Тонкая полупрозрачная ладонь мягко погладила спутанные льняные волосы девушки. - Как жаль... И легла на ее горло с пульсирующей жилкой во впадинке. ...Гхаш поднялась с земли, отряхивая темный плащ, и поглубже надвинула капюшон, защищаясь от слепящих лучей солнца. ...Моргул должен гордиться мной: ее смерть - почти сон, а это уже искусство... И она медленно пошла прочь с поляны.* * *
Закончилось лето, осень позолотила листву тополей, лип и ясеней, лишь хвойные великаны гордо стояли в своем не тронутым приближением холода зеленом уборе. Пожухла и побурела трава на полянах, вдоль узких лесных тропинок, на овражных склонах и в их ложбинах. Поубавилось птичьего щебета, и сквозь разрывы древесных крон порой были видны пернатые стаи, клином рассекавшие серое осеннее небо, устремляясь на юг. Да и вообще, в лесу поубавилось звуков: с приближением холодов жизнь погружалась в спячку. Ночи стали длиннее и холоднее, а тучи, затянувшие небо, скрывали луну и звезды. Первый ледок сковывал под утро неспешно бегущие струи Златолиственной реки - в эту пору года она вполне оправдывала свое название - но к середине дня он таял, пригретый лучами выглянувшего из-за облаков солнца. Гхаш дни и ночи проводила возле родника, где когда-то она познакомилась с Валорной. Она сутками просиживала на камне возле истока, и мысли ее меланхолично бежали по кругу, держа эмоции в ставшей привычной узде и не давая им обрести мощь и нарушить спокойствие духа, обретенное с великим трудом. Гхаш научилась ждать: к чему куда-то идти, что-то искать, пытаться что-то делать, если время тебе неподвластно, и ты не можешь ускорить сменяемость дня и ночи? Суета не сделает ожидание короче, лишь растревожит чувства, и тем причинит сердцу новую боль. Надо просто ждать. И это не сложно: Назгулу не нужны ни сон, ни пища, он не знает усталости, холода, жажды. Что может быть проще: ждать назначенного срока, отогнав сомнения, заглушив крик души, зовущий в путь?.. Дни сменялись днями, пробегали недели, месяцы, и вот однажды оледеневшая после недавнего снегопада и последовавшей за этим оттепели тропинка, ведущая к ручью, отразила стук конских копыт. Гхаш медленно повернула голову на звук и лишь усилием заставила себя встать с камня, к которому, казалось, уже приросла за многие недели неподвижности. Прерывать долгий покой ей почти не хотелось. Русоволосый всадник в добротной одежде зажиточного горожанина, высокий и крепко сбитый, вооруженный мечом и кинжалом дунаданской работы, отбросил уздечку и спрыгнул с седла. Он явно был в этих местах не впервые и без страха нашел глазами призрачную фигуру, закутанную в длиннополый черный плащ. Однако, встретив взгляд алых уголей, мерцавших из-под капюшона, странник поспешил преклонить колено и отвести глаза. - Приветствую, милорд. Я привез тебе новости. - Говори, - равнодушно отозвался глухой, холодный, лишенный каких-либо признаков жизни голос. Человек так и остался стоять перед Назгулом в склоненной позе, поскольку ему никто не предложил подняться. - Земля полнится слухами, милорд. Люди говорят, что у эльфов Чернолесья какие-то проблемы, чудовища оттеснили их к самым опушкам леса, и даже дворец Трандуила однажды подвергся атаке. Может, это просто слухи... - Что еще говорят? - Что Белый Совет магов, пришедших из-за моря, заседал в недавние месяцы... - Вот как? - чуть колыхнулся плащ; похоже, Назгул заинтересовался: - И что же они решили? Человек смутился. - Ну, ты же понимаешь, милорд, что это только слухи!.. В общем, бают всякое, я, в основном, этому не верю... - И все-таки конкретнее! - теперь нетерпение отчетливо прозвучало в голосе, глубиной резонанса напоминавшем эхо. - Люди говорят, что маги подозревают возвращение слуг Неназываемого... Короткий смешок: - Мы никуда и не уходили. Дальше! - Говорят, что Великое Кольцо не исчезло из мира окончательно, что след его лишь затерялся, когда умер Исилдур, и что Враг захочет вернуть себе Кольцо... Говорящий смешался и еще ниже склонил голову. - Ты чего-то не договариваешь, Народен, - эхо загуляло меж оголенными ветвями деревьев. - Ты знаешь, мне это не нравится! - Прости, милорд, - пробормотал человек, зябко кутаясь в подбитый мехом плащ отнюдь не от холода, - я не хотел ничего утаить от тебя. Я просто... мне эти слухи казались недостойными доверия... - Говори! - голос болезненно хлестнул по нервам пришельца: словно огненный бич прошелся по коже. Человек непроизвольно вскинул руки к лицу, но тут же опустил их и взмолился: - Я все скажу, милорд, ведь за этим я и приехал! Я верный раб твой, ты знаешь мою преданность! Усмешкой дрогнуло черное марево под капюшоном: - Ну, уж если раб... Говори же. Лишь одну секунду передышки позволил себе гость, поняв, что расправы над ним в ближайшие минуты не предвидится. - До меня дошли слухи, милорд, что на Белом Совете обсуждалась возможность возвращения самого Неназываемого... Маги, будто бы думают, что Кольцо - это часть его самого, и если Девять отыщут Кольцо, Враг сможет вернуться... Чуть шевельнулся призрачный силуэт, скрытый плащом. - Ну что ж, они ошибаются не так уж и сильно. Это все? - Да, милорд, - человек чувствовал себя неуютно, подумывая о том, не мало ли он привез новостей для одного раза на такого взыскательного слушателя, как Назгул. - Вот только еще... Если ты не знаешь... В Гондоре пресекся королевский род, и теперь правят Наместники... Плавно взлетел и опустился пустой рукав, отметая возможное продолжение речи. - Это не столь важно, хотя и занятно. Здесь я могу обойтись и своими догадками. А теперь... - Назгул чуть помолчал, когда же заговорил снова, голос его был мягким, тихим, почти человеческим: - Наверное, тебя мне послала судьба. Срок близок, и разве время обратной дороги не входит в период изгнания?.. - вопрос был адресован призраком явно самому себе, но затем: - Встань, Народен, ты послужил мне в меру своих сил и теперь говори, чего ты хочешь в награду. Сумасшедшая радость плеснулась в глазах человека, хищная усмешка исказила лицо, и он запнулся о растрескавшуюся корку льда, вскарабкиваясь на ноги. Выпрямился, и его взгляд горел победоносным предвкушением величия. - Если моя служба была угодна тебе, милорд, дай мне бессмертие! О большем я не прошу. Звонкий гортанный смех, больше похожий на вопль агонии, корчащегося в непереносимой муке существа, разорвал тишину пустынной поляны. - О большем?! Ну, ты и шутник, Народен! Будь доволен своей судьбой и благодари всех известных тебе богов, что остался в живых после встречи со мной... Бессмертие? Это надо же! - и затем чеканно, колючей изморосью слов: - Я уезжаю. Больше в этих местах ты можешь меня не искать. А если взбредет тебе в голову, что поступили с тобой несправедливо, приходи к воротам Минас-Моргула. Постучи, и тебе откроют. Пусть Король-Чародей рассудит нас. Стремительно двинулась фигура в черном плаще к всхрапывавшему от страха коню, умелая рука привычно перехватила уздечку с луки седла животного, норовившего умчаться прочь, и удержала его на месте. Народен, оглушенный, еще не поверивший до конца в столь бесславное окончание своей шпионской карьеры, но уже догадывающийся о том, что произойдет дальше, не посмел заступить Назгулу дорогу. Уже сидя в седле и сдерживая норов коня, мечтавшего избавиться от своей внушающей ужас ноши, Гхаш полуобернулась к человеку и бросила через плечо: - Здесь глухое место, и редко бывают люди. Под снегом с осени должны были остаться ягоды и коренья. Поищи, коли не лень! И она дала волю коню, позволив ему устремиться прочь от поляны, где брала свое начало река Златолиственная. Народен смотрел ей вслед с бессильной ненавистью и с трудом подавляемым страхом. А потом он остался один в пустынном зимнем лесу, без еды и питья, без лошади, в дюжине дней пути от любого жилья. - Будь ты проклят! - заорал он вслед Гхаш, едва конь ее скрылся из вида, но лишь эхо переливчатым смехом подхватило его крик. Добравшись до Королевского Тракта, Гхаш пришлось ехать лишь по ночам из опасения быть замеченной внимательным взглядом. Эта местность была густо заселена на первом отрезке пути от Гондора - то там, то сам, справа и слева от дороги встречались ей деревушки, да и движение по самому Тракту днем было довольно оживленным. Таянье снегов обнажило поля, приготовленные под пахоту и весенний сев. Первые почки набухали на ветвях деревьев, и цветастые юбки селянок мелькали за живописными плетеными изгородями, тянувшимися вдоль дороги. Некоторое время Гхаш пыталась ехать не только ночью, но и днем - по лесу, держась направления Королевского Тракта, но вскоре оставила эту затею. Тропинки тут были редки, коня не удавалось пустить даже рысью, а то и вовсе приходилось идти пешком. Валежник, сухостой, поваленные ветром стволы деревьев да встречавшиеся порой волчьи ямы серьезно затрудняли путь. Кроме того, приходилось не забывать о том, что коню порой нужен отдых. Сменить лошадь ей было негде, а потому Гхаш приходилось заботиться о животном, сдерживая свое стремление мчаться вперед. Она понимала, что ночь галопа по пустынному Тракту приблизит ее к цели скорее, чем день маяты в лесной чащобе. Если в первые дни пути конь Народена боялся всадницы своей, словно огня, и норовил при каждом удобном случае сбросить ее и умчаться на волю, то следующие недели укротили его дух и заставили оставить бесплодные попытки бегства в те редкие часы, которые всадница отводила ему для отдыха. День проходил за днем, зазеленели деревья, и земля покрылась свежей порослью травы. Гхаш свернула от Королевского Тракта на восток и вскоре оставила позади населенные земли. Теперь она все чаще пришпоривала коня и давала ему все меньше продыху. До оголенных остовов дерев Чернолесья оставалось рукой подать. Когда взмыленной конь споткнулся вторично и перешел с галопа на рысь, Гхаш была вынуждена признать, что пришла пора делать остановку. Она сползла с седла, стреножила животное и оставила его пастись. Сама же принялась мерить шагами ложбинку оврага, где устроила ныне привал. Она не знала, как ей следует провести оставшиеся до рассвета часы. Жаркие эмоции страстным волнением клокотали в ее мыслях. ...Властелин мой, я уже близко! Мне осталось не более суток пути, но если поспешить... Даже загоню лошадь - теперь не страшно! Как ты примешь меня? Будешь ли ты рад моему возвращению? Вспоминал ли ты хоть изредка обо мне?.. Гхаш металась в смятении, желая достичь цели своего пути и одновременно боясь этого. Она жаждала поддержки, руки, которая бы подхватила ее, утешения и дружеского сочувствия, которое приглушило бы ее страхи. ...К кому мне обратиться, к кому?! Кхамул не станет слушать меня, Моргул посочувствует и насмеется... Лингул? Он, конечно, поддержит меня, но каковы при этом будут его чувства? Что если я, и в правду, чужая, лишняя для всех них?!.. Хильмор... Да, мой мальчик. Он возьмет мою сторону, я знаю это. Но имею ли я право ссорить его с братьями по Кольцу?.. Нет! Это моя слабость, мои ошибки и моя вина. Я не в праве вмешивать сюда никого, я должна сама справиться... Конь, лениво пережевывавший траву, поднял голову от земли и прислушивался, тихонько пофыркивая. "Что такое, мой милый? - Гхаш мгновенно отреагировала на это движение, как не была она поглощена собой. - Кто-то идет?" Замерев на месте, она прислушалась. Треск ломаемых сучьев, шорох палой прошлогодней листвы под ногами, низкий голос бормочет проклятия - слов не разобрать, но о содержании их можно догадаться по интонации. Пара шагов, и Гхаш возле коня, гладит его морду. "Спокойно, милый. Не шуми. Ты можешь кушать дальше..." И, отступив в сторону, она беззвучно скользнула в сумрак. «В середине Третьей Эпохи трон снова занял Дарин - шестой государь, носивший это имя. В мире опять росла сила Врага. Завеса Тьмы накрыла Лес, подступавший к порогу Мории, зашевелились разные лиходейские твари, но о самом Сауроне речи пока не было. Гномы, тем временем, в поисках легендарного мифрила зарывались все глубже под Баразинбар, пока не разбудили Глубинный Ужас, скрывавшийся здесь со дня прихода Воинства Запада. Это был один из уцелевших под Тангородримом Балрогов Моргота. Он убил государя Дарина, а через год его сына - Наина I. Так пришел конец Морийского Царства. Те, кто населял его, либо погибли, либо бежали в дальние края. Многие гномы, покинувшие Морию отправились на север. Трайн I, сын Наина, привел их к Одинокой Горе у восточных окраин Сумеречья (Чернолесья). Он стал первым Царем-под-Горой. <…> На равнинах за горами водились драконы. Поначалу гномы не придали этому значения - и напрасно. Прошло много лет, драконы размножились, осмелели и объявили гномам настоящую войну. Они похищали созданные гномами прекрасные вещи, охотились за сокровищами, и кончилось это тем, что Даин I со своим вторым сыном Фрором погибли у самых ворот собственного дворца, убитые огромным стылым червем. Жить в Серых Горах стало невозможно, и тогда Грор, третий сын Даина, увел многих к Рудному Кряжу, а Трор, старший, вернулся с остальными к Эребору. <…> Народ его жил в довольстве, богатство гномов росло. <…> Слухи о богатствах Эребора разошлись широко и не миновали ушей драконов. Величайшим из них в то время по праву считался Смог Златолюб. Он-то и начал войну, напав с воздуха без предупреждения на владения короля Трора. Гора запылала. Вскоре и весь край пришел в запустение. Смог проник в Главный Чертог и теперь неотлучно лежал там на груде золота. Однако многим подданным Трора удалось спастись от пожаров и разорения. Спасся и сам Трор с сыном Трайном II…»«Народ Дарина»
Немолодой уже гном в некогда богатых, а теперь превратившихся в обноски одеждах, сидел возле кучки небрежно накиданного хвороста, и, поливая бранью на чем свет стоит драконов и темных личностей, а так же светлых заодно, эльфов и прочих там, видимо, только за компанию, пытался огнивом высечь искру и затеплить трут. Он производил вокруг себя столь много шума, что отыскать его стоянку не составило бы труда даже в обычном, шумном пробуждающемся жизнью весеннем лесу, не то что в Чернолесье, где на мили в округе царила мертвенная тишь. Один-единственный гном, потрепанный жизнью и уставший одинокий скиталец. Было бы чего опасаться! Гхаш не скрываясь вышла к биваку. Шаги ее были беззвучны, движения поглотил сумрак, с которым фигура Назгула сливалась без труда, даже не желая этого. Гном продолжал свою бесплодную возню с огнивом, но трут все не занимался. Густой низкий голос бормотал проклятия с неутихающим жаром. Женщина вытянула вперед призрачную руку открытой ладонью. Мгновенно занялся и ярко вспыхнул шалашик костра, повинуясь магическому приказу, и гном отпрянул в сторону от нежданного чуда, нащупывая правой рукой возле себя лежащую на траве секиру, и шаря глазами по сторонам. Гхаш подошла ближе к свету. - Ты слишком шумлив для лесной жизни, кхазад. И разве никто не говорил тебе, что на вражьей территории надо быть осторожным? Гном уже вскочил на ноги, наперевес перехватывая секиру, и темно-русая борода его с пробелью седины по-боевому топорщилась. - Что ты такое, нечисть? Кто послал тебя за потомком королей Мории? Черный плащ, скрывавший темноту, скользнул над землей, едва-едва приминая траву. - Ах, вот кто ты… Трайн, сын Трора. Занятная встреча! Но ты, кажется, собрался драться со мной? - Гхаш ускользнула в сторону из-под удара тяжелой гномской секиры, ощутив лишь мимолетное прикосновение холодной стали к предплечью. - Напрасно. Здесь нет битвы, есть только сон... Невзирая на взмах направленного ей в грудь оружия, женщина подалась вперед. Удар гнома так и остался незавершенным. Мрак поглотил его сознание, и Трайн, сын Трора, короля Эребора и наследника трона Мории, мешком рухнул к ногам Назгула, впав в колдовское забытье. Прежде чем уделить внимание своему пленнику, Гхаш ощупала распоротый рукав плаща - ведь первый удар гнома все-таки достал ее. Конечно, никакой крови не было: Гхаш и не ожидала увидеть ее. Но не было и боли, и следов какой-либо раны. Гхаш скосила глаза на лежащую в траве секиру, выпущенную из захвата пальцев ставшей бессильной рукой. Часть дуги режущей кромки оплавилась, словно под действием особо едкой кислоты или жара горна. ...Забавно! Господин не предупреждал нас об этом. Моя призрачная форма стала настолько плотна, что по ней можно нанести удар обычным оружием, и в тоже время... Оружие не причиняет мне никакого вреда... Ха! Оно разрушается само от соприкосновения с моим телом! Кхамул может знать больше. Тогда, в Минас-Итиле… Я помню его с мечом в руках, в окружении врагов… Не может быть, чтобы он не был ранен! Это надо запомнить. Надо будет расспросить братьев. Потом... Оставив в стороне посторонние мысли, Гхаш присела на корточки рядом с пленником. Сняла с пояса гнома кошелек, покопалась и, обнаружив лишь пару золотых, отбросила в сторону. У женщины было странное чувство: она ощущала близость какого-то сильного магического предмета, но не могла понять, что это такое, и где его следует искать. Гхаш расстегнула и сняла с пленника широкий кожаный пояс, старательно ощупала его и даже взрезала кинжалом, имевшимся у нее при себе, подозревая наличие спрятанного сокровища. Ведь не мог же наследник королей Мории оказаться нищим?! Расстегнула кожаную куртку и рубаху у него не груди, все больше разуверяясь в ощущении, которое вело ее - хм, гном и не в железе! - но не обнаружила на шее пленника никакого медальона, амулета или талисмана. Села рядом с неподвижным телом и задумалась. Неужели чувства обманули ее? Но, нет! Бесцельно блуждающий взгляд поймал блеск тонкого кольца на грязном толстом пальце гнома. Не веря своей удаче, Гхаш потянулась к кольцу. Ей пришлось приложить некоторые усилия, чтобы снять его с пальца пленника. "Проще было бы отрубить ему палец!" - в сердцах подумала она. И замерла, оглушенная обрушившимся на ее шквалом видений, едва Кольцо легло в ее ладонь. ...Годы ежедневного вдохновенного труда, лица тысяч гномов и пламя подземных горнов, пылающее в их кузнях. Сомкнувшиеся для боя щиты хирда, и солнечные блики на светлом металле секир. Врата Мории с наивно-доверчивой надписью арки. Вздыбившаяся земля, ломающиеся колонны, и гигантская фигура, сотканная из пламени, встающая из-под земли. Боевые кличи, крики ужаса, боль и отчаянье. И пожирающий жар мощи, чьи очертания Гхаш прежде доводилось знать лишь по книгам... Женщина глубоко вздохнула, освобождаясь от видений, вторгшийся извне, и плотнее сжала руку в кулак. ...Случайная встреча, и... Могла ли я мечтать о подобном! Судьба уготовила мне счастье вернуться к Повелителю не с пустыми руками... Врата Дол-Гулдура распахнулись перед Третьим Назгулом, и, звонко цокая копытами, конь шагом миновал выложенный крупным булыжником двор. Никто не встречал Гхаш, да она и не рассчитывала на бурные излияния после долгой разлуки. Легко спрыгнула с коня, и, схватив за шиворот спешащего мимо орка, развернула его лицом к крупу своего коня. - Видишь гнома? Отвечаешь за него головой! И чтобы ни шагу с этого места! Связанный и переброшенный через луку седла Трайн, недавно пришедший в себя, с головой тяжелой, словно в похмелье, закатил зрачки в налитых кровью белках. Гхаш круто развернулась и бегом взбежала по ступеням башни. Она знала дорогу и не задержалась на лестнице ни на миг, чтобы поприветствовать старых знакомых, попавшихся по пути, чтобы одарить хотя бы мимолетной улыбкой Хильмора, появившегося из боковых дверей холла. В дверях залы, которую занял с момента своего прибытия в Дол-Гулдур Властелин, Гхаш нос к носу столкнулась с Кхамулом. Мгновение нерешительности было вызвано неожиданностью встречи, но Гхаш не заколебалась, лишь оледенели черты лица: - С дороги, братишка! Надеюсь, ты не собираешься проверять глубину моих родственных чувств к тебе? Отпустив ручку резной деревянной двери, Кхамул без единого слова отступил в сторону, лишь в выражении его глаз мелькнула какая-то странная эмоция. Но у Гхаш не было времени разбираться, что к чему. Она распахнула дверь. ...В помещении жарко натоплено. Взметают пепел языки пламени, бьющиеся в камине. Ковры покрывают мозаику пола, но черный камень стен ничем не прикрыт. Саурон сидит за широким столом, заваленным ворохом бумаг, в кресле с высокой спинкой. Он совсем не изменился за прошедшие годы: впрочем, иное было бы странно. Сейчас Гхаш видно даже то, чего не замечала она сразу после возвращения Господина, до своего отъезда: он молод, то есть, конечно, всего лишь кажется моложе того, каким помнила его Гхаш по первым смятенным исканиям своего детства. Наверное, сейчас он выглядел именно таким, каким создан был от начала. Неужели же и тело бессмертного Майя может стареть?.. Выходит так. Гхаш помнила морщинки в уголках глаз, гримасы, ставшие привычными, но чуждые молодому лицу, тонкий маленький шрам на скуле, которого сейчас не наблюдалось, и белые искорки, порой вспыхивавшие в темных волосах, и казавшиеся ей сединой. Ныне ничего этого не было: прозрачная, словно пронизанная лунным светом белизна кожи, незамутненная четкость линий лица, вот только глаза прежние - жуткие дымным маревом своим и багровой глубиной. - Гхаш, - он отложил перо, - тебя долго не было. Рванулась душа, спеленатая паутиной неверия. - Ты приказал, и я уехала... ...Неужели все эти годы?! Неужели я могла вернуться раньше, и он не прогнал бы меня, не наказал за ослушание?!.. - Твое отсутствие было плодотворно, - Саурон отодвинул кресло и поднялся из-за стола, - и необходимо. Но больших слов оно не заслуживает. Гхаш поникла головой, пытаясь скрыть разочарование. ...Ничего иного нет у него для меня, кроме напоминания о своей власти. Зачем так? Я всего лишь не сдержала эмоций... - Напрасно, - он подошел почти вплотную к Гхаш и остановился, разглядывая ее поникшую фигуру. - Ты давно уже умеешь сдерживать их, только редко даешь себе труд прилагать усилия. Гхаш смотрела в сторону, в пол, глотая невыплаканные слезы. Саурон отошел от нее и вернулся к столу. - Это все, зачем ты пришла ко мне, Гхаш? Сообщить о своем возвращении? Она вспомнила и дернулась к нему, протягивая на открытой ладони узкое литое Кольцо. Рухнула на колени, не дойдя до стола, то ли по своему желанию, то ли придавленная тяжестью его взгляда, устремившегося на нее. На мгновение Гхаш почувствовала прикосновение пальцев Черного Майя, когда он взял с ее ладони Кольцо. - Седьмое. Гномье, - произнес он вслух. - Последнее из Семи. Это хорошая служба, Гхаш, пусть сейчас от нее и мало толку... Женщина осмелилась поднять на Повелителя глаза, ободренная его похвалой. - Почему, Властелин мой? Майя отошел от нее и сел в кресло, закинув ногу на ногу и небрежно вертя в руках узкий ободок Кольца. - Время глобальных устремлений прошло, хотя, может быть, ему и суждено вернуться. К чему мне гномские Кольца, если нет теперь в мире, как прежде, кхазад, жаждущих их получить?.. Нет времени размениваться на мелочи, когда само существование под угрозой. Ведь ты понимаешь меня, Гхаш? Она колебалась секунду, не более, а затем выпалила: - Белый Совет ищет твое Кольцо, Повелитель! - Верно. Боюсь, они разгадали, в чем его суть... Казалось, что Саурон говорил не с Назгулом, а с самим собой - просто проговаривал вслух ставшие привычными мысли. Гхаш видела, насколько Господин ее углублен в себя, и это смущало ее. - Но, Властелин мой, кто они такие, что ты, - она не посмела даже подумать: "боишься", - принимаешь их жалкие попытки в расчет?.. Саурон коротко вздохнул и положил Кольцо Трайна поверх развернутого на столе свитка. - Они из Майяр, как и я, Гхаш, и одно это заставляет меня быть осторожным. Я знаю, что делать мне с людьми, эльфами и гномами, не говоря уж об орках, троллях и прочей живности!.. - он снова взял в руки привезенное Назгулом Кольцо, багровый сумрак его глаз поблек, и взгляд был устремлен в потусторонние сферы. - Но Майяр... Зачем они пришли в Средиземье, что привело их сюда? Гхаш сочла, что этот вопрос не риторический и поспешно ответила: - Шпионы докладывали мне, что маги прибыли для борьбы с Врагом. Саурон вырвался из своих мыслей, отшвырнул Кольцо, и оно, звеня, покатилось по столу, упало на пол. Ни один из двоих, присутствовавших в зале, не сделал даже движения, чтобы поднять его. - В изгнании у тебя были шпионы? Это похвально, - он помолчал недолгие мгновения, и продолжил: - Но эти байки - подачка для бедных. Я еще не вернулся, а Истари были уже здесь. Их привело что-то другое... Изо всех моих предположений наиболее достоверным кажется один вариант: они ищут Кольцо. Гхаш перевела взгляд от узкой бледной руки, расслабленно лежавшей на колене, вверх, к лицу Господина. - Твое Кольцо, Повелитель? Он горько усмехнулся, и резкое движение головы взметнуло пышные пряди его волос. - А чье же еще? Или ты думаешь, что таких колец тысяча?! - Не сердись на меня, Властелин... Гхаш подползла ближе, капюшон плаща упал ей на плечи, и женщина прижалась лицом к коленям Саурона, ощущая грубую домотканость его одежд. - Перестань же, Гхаш! В тебе осталась хоть капля достоинства?! Не вполне понимая, на что Повелитель сердится, Гхаш встала на ноги и оправила плащ. - Не перед тобой, Господин мой, - ответила она спокойно. Саурон откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Текли минуты. В застекленные окна порывами стучал разгулявшийся ветер. Наконец, Гхаш решилась нарушить молчание: - Так что же, Властелин мой, они знают о Кольце и ищут Его? Почему же тогда мы не идем за ними по пятам, почему не опережаем их хоть на полшага?.. Дрогнули длинные ресницы, оставлявшие глубокие тени на щеках. Саурон открыл глаза. - Знаешь, Гхаш, твоей милой наивности мне действительно не хватало! "Я наивна? - удивилась Гхаш. - Впрочем, ему виднее..." - Вот именно. Возьми стул, он стоит возле торца камина, и садись к столу. Женщина повиновалась. К ее возвращению среди вороха бумаг на столе обнаружились откупоренная бутылка вина и два хрустальных бокала на тонких ножках, взявшиеся неизвестно откуда. Гхаш пододвинула стул к углу стола и села, пока Властелин собственноручно разливал вино. Он протянул ей бокал. - Пей. Я никогда не терпел долгой привязанности к тому, что смертно… или было некогда смертно под этим небом, но нам всем приходится учиться, верно? Женщина, которая сопутствует тебе век за веком, не отступаясь даже в минуты падений, которая всегда рядом, всегда думает о тебе, шаг в шаг идет за тобой, готова каждодневно выполнять любую твою прихоть, хоть и имеет обо всем собственное мнение... это нечто удивительное! И до смешного приятное. Надо быть глупцом, чтобы отказываться от подобного. Я никогда не был глупцом, - смешок, - хотя долго пытался!.. Гхаш замерла с бокалом в руках, из которого не было отпито еще ни глотка, скованная смятением, но уже понимающая, что за лирику последних фраз, за оголенную откровенность их, произнесенных под настроение или от души - неважно, она отдаст призрачность жизни своей и духовную свободу безо всяких раздумий. ...Что он хочет сказать этим? Мне так хочется верить своим догадкам, но я не смею… Что он говорит?!.. - Ты поймешь это позже, - Саурон хлебнул вина из бокала и отставил тот в сторону, - сейчас же мы закончим наш разговор об Истари... Ты спросила, пришли ли они за Кольцом? Да, я так думаю. Скорее всего, Валар почувствовали опасность для себя, исходящую от моего творения. Кольцо полнилось силой год от года, и тогда, возле Саммат-Наур, миг его насыщения был близок, Гхаш! Я знал, что Барад-Дуру не выстоять против объединенной армии Последнего Союза, и я пришел к Ородруину, чья скованная жажда разрушения просила у меня освобождения... Если бы был у меня лишний час без вмешательства, если бы не благородная глупость, совершенная Хильмором, потоки лавы смыли бы армию наших врагов, им негде было бы спрятаться на пустоши Горгорат... Удар меча Исилдура и потеря Кольца не отняла у меня сил, Гхаш, а лишь выбила из-под ног опору. Я кажусь тебе прежним, не так ли? Но люди увидят меня иначе... Почти под корень были истреблены потомки тех, кто приносил мне клятву. Где отыскать мне ныне людей, которые будут служить мне не из жажды власти или в поисках золота, и главное - как их привлечь?.. Ты молчишь, девочка, у тебя нет ответов… У меня их тоже нет. Я могу собрать армию из варгов, орков и троллей, последние из живущих драконов будут на моей стороне, и в Мории пробудился Балрог... Но принесет ли мне это победу? Нет! Если Кольцо мое окажется в руках моих врагов... - И что же делать? - смущенная откровенностью Властелина и в то же самое время чувствующая: о чем-то он не договаривает, Гхаш тщетно прятала от Саурона глаза. - Что делать? Искать! К сожалению, я не могу послать никого из вас, Девяти, потому что по всем указаниям Кольцо сейчас находится в местности, где и часа нельзя пройти, не встретив живую душу. Ваше появление в тех краях привлечет внимание Истари. Я посылаю на разведку орков и варгов, но этого мало!.. Голос Черного Майя взлетел, зарокотал и разросся, и шквальные порывы ветра, неистовавшего за окном, как будто вторили этому урагану звука. - А люди? - Гхаш, наконец, допила свое вино и поставила бокал на столешницу. - Я уже объяснил тебе, - Саурон откинулся в кресле, словно бы обессиленный давешней вспышкой, и прикрыл ладонью глаза. Гхаш вспомнила Народена, растерянно стоящего, растопырив в стороны руки, посреди белизны заснеженного леса, и ничего не возразила в ответ. - Но что же, нам все-таки делать, Повелитель мой? - вопросила она. Он убрал руку от лица и, совладав с чувствами, улыбнулся. - Ждать, Гхаш. Ждать и надеяться, что мы найдем Кольцо первыми. - Это было бы так... восхитительно! - она не подобрала иного слова. - Столь желанно, что кажется почти неосуществимым, верно? - улыбка Черного Майя была мягкой, отрешенной. - Это предприятие требует от нас доли удачи, которую судьба привыкла дарить Светлым, а не нам... И он надолго замолчал, перебирая пальцами путаницу бахромы, украшавшей обшлаг его рукава. Гхаш слушала ветер, воплем исходящий за стенами крепости, и следила за искорками, рассыпаемыми дровами, прогоравшими за витой решеткой камина. Мягкое прикосновение - кончики прохладных, как всегда пальцев, ласкающе прикоснулись к позвонкам шеи. - Пойдем, Гхаш. - Куда, Господин мой? - вскинулась она на призыв. ...И голос ее изошел на вопль под насилующем душу ударом боли. Но это длилось лишь мгновение. Цветом пламени догорающего костра залито небо над голой каменистой равниной, где порывы стылого ветра ворочают серую гальку, и высятся на горизонте мертвые остовы деревьев и острые зубья раскрошенных скал. В первый момент Гхаш не узнала - не захотела узнать - этого места. Но голос сам собой сравался на крик, и страхи пробуждались быстрее рассудка: - Чем успела я разгневать тебя, мой Повелитель?!.. Он не ответил, лишь ближе подошел к ней, слишком юный, открытый и яркий, чтобы сердце было готово его узнать. Рука его коснулась ее щеки, скользнула ниже, приподняла длинную занавесь волос, добираясь до шеи, и скользнула вниз по спине, хотя Гхаш уже ожидала иного. Внутренне она напряглась, но тело ее устремилось навстречу объятию раньше, чем женщине удалось отдать себе в этом отчет. Он приблизил свое лицо к ее, его губы коснулись мочки ее уха, а потом: - Здесь мой мир, Гхаш. И здесь тебе не нужно иное тело... Он не договорил, но она уже поняла все сама. Стройная фигурка, истлевшая некогда пеплом в пламени погребального костра, обрела новую жизнь под оранжевым небом. Каскад черных волос упал за спиной, зрачки карих глаз были расширены иступленным желанием, и тонкие кисти рук ласкали тело мужчины, к которому не надеялись уже прикоснуться. Гхаш спустилась от Властелина лишь четверо суток спустя после своего приезда. Кхамул ждал ее двумя пролетами ниже лестничной площадки возле комнаты Повелителя. Гхаш, окрыленная и еще не верящая до конца в собственное счастье, мчалась по лестнице, перепрыгивая по две ступеньки. Она запнулась, увидев брата, и упала бы, не ухватись во время за перила. Двое Назгулов стояли друг напротив друга. Молчание затягивалось. - Привет! - Гхаш, наконец, вспомнила, что при встрече следует здороваться. "Гуртанг забрал твоего хахаля в казематы. Тебя слишком долго не было." Тонкие брови Гхаш взлетели над широко распахнутыми глазами. "Хахаля? Ха-ха! Ты пытаешься оскорбить меня, братец? И что значит "тебя не было"? Не возвращалась долго от Господина нашего, верно?" Кхамул не ответил, напряженно вглядываясь в лицо сестры и будто бы выискивая в ее чертах что-то. Потом шагнул навстречу. - Мне не узнать тебя, Гхаш… Прошли годы разлуки, и ты вернулась чужая. Но даже если бы прежняя... Я хочу сказать тебе: прости меня за... те слова, Гхаш. Смягчились черты лица женщины, где не притухшая радость мешалась со скрытой агрессией. Теплым светом озарились радужки глаз. - Это я должна извиниться, Кхамул. Прости мою глупость. Второй глубоко облегченно вздохнул и, обняв за плечи, привлек к себе сестру. - Не знаю, кто из нас виноват, но после сказанных тогда слов, мне не было покоя. Чего не скажешь в сердцах! - Сказанное в сердцах, зачастую является правдой, - отозвалась Гхаш, уткнувшись брату носом в плечо. - Но не в этом случае! Она лишь рассмеялась, отстраняясь от него. - И в этом тоже, братец. Ты хорошо знаешь это, хоть и возражаешь мне сейчас! Просто не всякая правда является истиной... Она взъерошила его черные волосы и, чмокнув в губы, устремилась вниз по лестнице.