"Повесть Лет: Хронология Третьей Эпохи."
2850 - 3017 годы Третьей Эпохи
...Замок, стоящий среди почерневших искореженных остовов деревьев некогда прекрасного леса. Башня, чьи контуры выступают из утреннего тумана, очертаниями своими и черной кладкой каменных стен напоминает иную - ту, что ныне лежит в руинах, чьи расколотые блоки стен обвивает ныне зеленый плющ белоцветного вьюнка. Майя владеет лишь частью пришедших сейчас на ум ему воспоминаний, иные принадлежат эльфам, ждущим своего срока в Мандосе, и людям, что давно покинули этот мир. Неспешно идет седовласый старик, тяжело опирающийся на посох, сквозь покрытую жухлой травой лужайку. Как и в первый его приход сюда, распахнуты перед ним врата крепости, пустынны подъездной двор и холл башни, гулкое эхо гуляет в неосвещенных коридорах. Но все же, что-то здесь изменилось. Быть может, всего лишь так кажется незваному гостю, или зло, действительно, набирает мощь?.. Ведомый зовом прозрения, спускается серый странник к заброшенным темницам замка, и там слышит слабые стоны существа, чья воля сломлена, и тело не находит в себе больше силы жить. "Почему ты позволил ему войти, Повелитель?" "А ты сама не догадываешься?" "Его визит - залог нашего покоя на пару десятилетий. Хотя он вернулся слишком быстро после первого раза. Его могла насторожить наша уловка... Но после его доклада, Совет может решить, что они ищут врага не там, где нужно, не так ли?" "Да, Гхаш. Но не только это. Я хотел взглянуть еще раз на основного противника моего этой эпохи." "А Саруман? Он ведь, если мне не изменяет память, глава Белого Совета..." "Память не изменяет тебе. Но Саруман... Он светел, покуда ему это выгодно. Поверь мне, деточка, этот маг доставит нам наименьшее количество проблем. Ему еще удастся нас даже позабавить, я думаю!.." "Я верю тебе, Господин мой. Если ты сказал, так оно и будет. Но почему ты позволяешь этому Майя добраться до гнома, чья жизнь может быть ценна для наших врагов?" "Его жизнь? О нет, Гхаш! Трайн не нужен Олорину. Зачем вершителям судеб короли, которые не верят в свою победу и не способны вести народ к завоеваниям?.. У Гэндальфа есть молодой кандидат. А, кроме того, неужели ты думаешь, Гхаш, что я позволю нашему врагу вынести из этого замка, сотворенного преданностью моего сына, что-либо иное, кроме бездыханного трупа?.. Либо я, либо он. Но, скорее всего, Олорин решит не мараться. Всего лишь оставит союзника подыхать во вражьей темнице!.." "И все же их встреча... Властелин мой, она мне чем-то не нравится. Конечно, под обработкой Гуртанга заговорит самый стойкий... Но если этому гному удалось все-таки что-то утаить от нас? Меня мучают дурные предчувствия..." "Ну, если предчувствия... Вот так! Теперь он никому ничего больше не скажет." Но было уже поздно. Старик медленно поднимался по лестнице, ведущей вверх от темниц Дол-Гулдура, занятый невеселыми думами, и склонил он голову так низко, словно со вниманием разглядывал ступени, изрядно сбитые множеством ног. Поднявшись к широкому холлу, маг остановился и осмотрел помещение. Если, войдя сюда утром, он искал лишь признаки присутствия живого существа, то теперь он тщательно оглядывал все помещение, не пропуская ни одной детали. Не горят факелы на стенах, но следы свежей копоти видны возле подфакельников. Пол усеян мелким каменным крошевом, но если присмотреться внимательней, становится понятно, что это серый известняк, а не осколки черных монолитов, из которых сложена башня - известняк, вероятнее всего, нарочно привезенный в крепость из ближайшего карьера. На левой стене хлопает под ветром повисшая на одном гвозде шпалера. Но если подойти ближе, становится видно, что разорванный уголок ее был заботливо заштопан умелыми руками - нити еще даже не успели пожелтеть от времени… А сами врата башни? Старик подошел и качнул створки огромной двери. Петли даже не скрипнули. И на перилах лестницы совсем нет пыли... Нет, этот замок не покинут жильцами. Кто-то всего лишь хотел, чтобы так показалось страннику. Саурон отдернул руки от Палантира и так резко откинулся в кресле, что почти стукнулся головой о его резную спинку. - Нет, на этот раз он не поверит. Он чувствует мое присутствие так же, как я чувствую его. Мне следовало уехать вместе с остальными, а не потакать своему желанию остаться!.. Гхаш, стоявшая за спиной Темного Властелина, неловко опустила ладонь на его плечо, погладила ласково. - Все к лучшему, мой Господин. Ты не совершаешь ошибок... - Если бы это было так!.. - он усмехнулся с оттенком пренебрежения и резко велел, указывая на слабо мерцающий шар, установленный на столе: - Убери это отсюда! В заднюю комнату. Гхаш поспешила выполнить приказ, но уже на пороге запнулась и обернулась к Повелителю. - Что ты собираешь делать, Господин мой? - спросила несмело. - Поговорить с ним. Он ведь за этим сюда пришел. - А я могу вернуться, когда отнесу эту штуковину? - Что же с тобой делать? Возвращайся. Женщина поспешно отворила дверь и вышла из залы. Старик поднимался по ступеням широкой лестницы из черного, как и все здесь, камня, не касаясь перил, дерево которых было отполировано прикосновениями множества рук, пролет за пролетом. Его вело чувство, для описания которого не найдется ни в одном языке слов. Он знал о присутствии в этих стенах кого-то еще, помимо себя. Глубоко в душе он подозревал, кто это может быть, но даже мыслям своим не осмеливался доверить догадку. Гость в серых одеждах остановился на очередной лестничной площадке, раздумчиво пожевал сухими губами и взялся за ручку окованной железом двери. Дверь подалась легко и отворилась без скрипа. Просторная темная зала с высокими потолками и мозаичным полом, застеленным кое-где хаотично разбросанным коврами. Ни следа запустения в этой зале. Жарко пылает огонь в камине, но кроме него нет в помещении иного света, и глаза должны привыкнуть к сумраку, чтобы разглядеть того, кто неподвижно сидит за большим письменным столом, опираясь подбородком на сцепленные ладони рук, и со вниманием изучает взглядом пришельца. Неспешно всколыхнулась безликая тьма под черным плащом существа, застывшего за спинкой кресла сидящего. Старик подходит ближе к столу. - Ты совсем не изменился, Артано. Это странно. Я думал, что годы и все совершенное должны были оставить на тебе свой отпечаток. На мгновение багровое пламя вспыхивает в зрачках полуприкрытых опущенными веками глаз. Вспыхивает и тут же гаснет, словно бы изгнанное до поры. - Ты ошибался, Олорин. Некоторые вещи непреходящи. Хочешь выпить после дальней дороги? Саурон расцепил ладони и указал правой рукой на серебренный поднос, стоявший на столе: там были фрукты, кубки и полный графин густого алого вина. Странник, не ожидавший подобного предложения, слабо мигнул и отрицательно покачал головой. - Я рад был бы встретить в тебе друга, Артано, но застолье не обманет моих чувств. - Как хочешь, - легко согласился Черный Майя и потянулся к графину. - А я выпью. Некоторое время длилась пауза. Двое Майяр смотрели друг на друга, будто бы вступив в поединок взглядов. Саурон расслабленно сидел в кресле и неспешно пил вино из кубка, инкрустированного яркими камнями. Гэндальф стоял перед ним прямой и строгий, суровость таилась в морщинках его лица. Наконец, Саурон нарушил тишину коротким смешком. - Ну, ты так и будешь стоять, или что-нибудь скажешь? Зачем ты пришел, Олорин? Дрогнуло лицо старца. - То, зачем я пришел, уже сделано. Теперь позволь мне откланяться, Артано. - Уже? - Саурон насмешливо вскинул брови. - Ну, что ж, уходи! Как видишь, никто тебя не задерживает. Несколько мгновений еще Гэндальф колебался, вскользь бросил взгляд на неподвижного призрака в черном плаще за спиной Саурона, потом развернулся и, тяжело ступая, пошел к двери. Возле порога его остановил голос Черного Майя: - Да, и еще, Олорин... Не забудь передать мои поздравления Курумо.* Такой головокружительный взлет, я просто восхищен! Старик глянул на говорившего из-под насупленных бровей, через плечо, и, не ответив ни слова, вышел. "И это все? - недоуменно спросила Гхаш. - Он, действительно, уходит?" "Уходит. Но ты можешь проверить, если желаешь." "Если ты прикажешь, мой Господин..." "Ну, так проверь!" Гхаш выскользнула из залы вслед за серым странником, чувствуя червоточину сомнения в душе: вроде бы она присутствовала на протяжении всего разговора, и все же ей казалось, что слышала она далеко не все из того, что было сказано между двумя Майяр…* * *
«На столе, под большой лампой с красным абажуром, он <Гэндальф> расстелил обрывок пергамента, похожий на карту. - Это дело рук Трора, вашего деда, Торин, - сказал он в ответ на взволнованные возгласы гномов. - Это план <Одинокой> Горы. - Не вижу, чем это нам поможет, - разочарованно сказал Торин, быстро оглядев план.- Я и без того прекрасно помню Гору и ее окрестности. Я знаю, где Кромешный Лес и где Иссохшая Пустошь, - там водились драконы. - Тут на карте и нарисован Дракон, - сказал Балин, - но коль скоро мы доберемся до Горы, мы и без карты его найдем. - Есть еще одна подробность, которой вы не заметили, - возразил волшебник, - потайной ход. Видите вот ту руну на западной стороне и руку с вытянутым указательным пальцем над другими рунами, слева? В этом месте есть потайной ход в Нижний Ярус. <…> Насколько я могу понять из надписей на карте, дверь надежно заперта и сливается с Горой. Обычный прием гномов, если не ошибаюсь? - Не ошибаетесь, - подтвердил Торин. - Кроме того, - продолжал Гэндальф, я забыл упомянуть, что к карте приложен ключик необычной формы. Вот он! - И Гэндальф протянул Торину серебряный ключ с длинным стержнем и с затейливой бородкой. - Берегите его! - Еще бы не беречь! - сказал Торин и нацепил ключик на золотую цепочку, которая висела у него на шее и уходила под куртку. - Теперь наше положение перестает быть таким безнадежным. До сих пор нам было не ясно, с чего начинать. Мы думали держать путь на Восток, соблюдая осторожность и осмотрительность, и дойти до самого Долгого Озера. Тогда-то и начались бы неприятности... - Не тогда, а намного раньше; уж я-то знаю, что такое путь на Восток, - прервал Гэндальф. - Оттуда мы могли бы двинуться вверх по Реке Быстротечной, - продолжал Торин, пропустив слова Гэндальфа мимо ушей, - и достичь развалин Дейла - старинного города в долине реки под сенью Горы. Правда, никому из нас не по душе идти через Главные Ворота. Там река течет прямо под ними, по туннелю, сквозь большой утес у Южной Оконечности Горы, и из этих же ворот обыкновенно вылетает дракон, на мой взгляд, слишком часто, если только он не переменил своих привычек. - Да, там не пройти, - сказал волшебник, - если не заручиться поддержкой какого-нибудь знаменитого воина, а то и сказочного богатыря. Я пытался кого-нибудь подыскать, но воинам нынче не до того - они сражаются друг с другом в чужих краях, а сказочных богатырей в здешних местах раз, два - и обчелся, если они вообще не перевелись. Мечи затупились, боевыми топорами валят деревья, щиты употребляют вместо люлек и крышек для кастрюль, а драконы, по счастью, за тридевять земель, и для здешних жителей они фигуры почти что легендарные. Потому-то я и решил прибегнуть к взлому, особенно когда вспомнил про Боковой Вход. И вот тут-то входит в игру наш милый Бильбо Бэггинс, самой судьбой избранный Взломщик. Так что давайте обсуждать дело дальше и выработаем план действий. - Превосходно, - сказал Торин. - Может быть, наш многоопытный взломщик выскажет какие-нибудь ценные мысли или предложения? - И он с преувеличенной вежливостью поклонился Бильбо. - Прежде всего, я хотел бы услышать побольше о самом деле, - сказал хоббит (в голове у него все перемешалось, в животе похолодело, но он, как истинный потомок Туков, решил не отступать). - То есть про золото, и про дракона, и про все прочее, и как золото туда попало, и чье оно, и так далее. - Господи помилуй! - сказал Торин. - Разве вы не видели карты? Не слышали нашей песни? И разве не об этом мы толкуем уже много часов подряд? - И все-таки я хочу услышать все подробно и по порядку, - упрямо сказал Бильбо, напуская на себя деловой вид (обычно предназначавшийся для тех, кто пытался занять у него денег) и изо всех сил стараясь казаться умным, осмотрительным, солидным специалистом, чтобы оправдать рекомендацию, полученную от Гэндальфа. - Я также хотел бы подробнее услышать о степени риска, о непредвиденных расходах, о том, сколько времени отводится на все это предприятие, о вознаграждении и прочая, и прочая. Под этим подразумевалось: "Что перепадет мне? И вернусь ли я живым?" - Ну, хорошо, так и быть, - сказал Торин. - Много лет тому назад, во времена моего деда Трора, нашу семью вытеснили с Дальнего Севера, и ей пришлось перебраться со всеми своими богатствами и орудиями труда назад, к этой самой Горе, что на карте. Гору эту некогда открыл мой давний предок Трайн Старший, но теперь гномы из нашего рода принялись за нее всерьез: изрыли ее вдоль и поперек, расширили жилища и мастерские, и при этом, как я понимаю, нашли довольно много золота и массу драгоценных камней. Как бы там ни было, они баснословно разбогатели и прославились, и дед мой стал Королем-Под-Горой, и его очень чтили люди, которые поначалу жили на Юге, но постепенно расселились вверх по Реке Быстротечной до самой долины под сенью Горы. Тогда-то они и построили веселый город Дейл. Их правители всегда посылали за нашими кузнецами и богато вознаграждали даже наименее искусных. Отцы отдавали нам своих сыновей в обучение и щедро платили, особенно съестными припасами, так что мы не давали себе труда пахать, сеять и вообще добывать пропитание. То были счастливые дни, и даже у самых небогатых из нас водились свободные денежки и досуг для того, чтобы изготовлять красивые вещи просто так, для собственного удовольствия. Я уж не говорю о диковиннейших волшебных игрушках, каких в нынешнее время не увидишь нигде на свете! Чертоги моего деда буквально ломились от всевозможного оружия и драгоценных камней, резных изделий и кубков, а ярмарка игрушек в Дейле считалась чудом Севера. Все это, несомненно, и привлекло внимание дракона. Драконы, как известно, воруют золото и драгоценности у людей, у эльфов, у гномов - где и когда только могут - и стерегут свою добычу до конца жизни (а живут драконы фактически вечно, если только их не убьют), но никогда не попользуются даже самым дешевым колечком. Сами они сделать неспособны ровно ничего, даже не могут укрепить какую-нибудь разболтавшуюся чешуйку в своей броне. В те времена на Севере расплодилось множество драконов, а золота, как видно, становилось все меньше, потому что гномы кто бежал на Юг, кто погиб, и картина всеобщего разорения и опустошения приобретала все более угрожающие размеры. Так вот, был там один особенно жадный, сильный и отвратительный змей по имени Смог. Однажды с Севера до нас донесся гул, похожий на гул урагана, и все сосны на Горе застонали и заскрипели под ветром. Те гномы, кто находился под открытым небом, а не внутри Горы (на счастье, я был в их числе), издалека увидели, как дракон, весь в пламени, приземлился на нашей Горе. Потом он двинулся вниз, дополз до леса и поджег его. К этому времени в Дейле звонили во все колокола и воины спешно вооружались. Гномы бросились к Главным Воротам, но там их поджидал дракон. Никто из них не спасся. Река закипела от жара, туман окутал Дейл, и в этом тумане дракон напал на воинов и почти всех истребил - обычная печальная история, в те годы, увы, нередкая. Потом дракон вернулся назад, к Горе, прополз через Главные Ворота и очистил от жителей все улицы и переулки, подвалы, особняки и галереи. И когда на Горе не осталось в живых ни одного гнома, Смог забрал все сокровища себе. Наверное, он, как водится у драконов, свалил все в кучу где-нибудь в самой дальней пещере и с тех пор спит на захваченном золоте. По ночам он выползал через Главные Ворота, похищал жителей Дейла и съедал их, так что Дейл постепенно пришел в упадок, а население частью погибло, а частью разбежалось. Не знаю доподлинно, что там творится сейчас, едва ли кто-нибудь осмеливается жить близко к Горе, разве что у Долгого Озера. Мы, малочисленная горстка гномов, спасшихся в тот день,- сидели в своем убежище и оплакивали судьбу, проклиная Смога. Вдруг вошли мой отец и дед с опаленными бородами. Они были очень мрачны и неразговорчивы. Когда я спросил, как им удалось уцелеть, они велели мне помолчать и сказали, что в свое время я все узнаю. Потом мы покинули эти края и, скитаясь с места на место, зарабатывали себе на жизнь, как могли: нам случалось даже браться за кузнечное ремесло или трудиться в угольных шахтах. Но об украденных у нас сокровищах мы помнили все время. И даже сейчас, когда, признаюсь, мы отложили кое-что про черный день и уже не терпим нужды, - (тут Торин погладил золотую цепь, висевшую у него на шее), - мы все еще полны решимости вернуть их обратно и отомстить Смогу, если удастся. Я часто ломал голову над тем, как спаслись отец и дед. Теперь я понимаю, что у них был в запасе Боковой Вход, о котором никто, кроме них, не знал. Очевидно, они и составили карту, и мне бы хотелось знать: каким образом ее захватил Гэндальф, и почему она не попала ко мне - законному наследнику? - Я ее не захватывал, мне ее дали, - ответил волшебник. - Ваш дед Трор, как вы помните, был убит в рудниках Мории царем гоблинов Азогом. - Будь проклято его имя! - отозвался Торин. - А Трайн, ваш отец, двадцать первого апреля - в прошлый четверг минуло как раз сто лет с того дня - ушел неизвестно куда, и с тех пор вы его не видели... - Все это верно, - подтвердил Торин. - Так вот, ваш отец перед уходом отдал мне карту и просил передать ее вам: а что касается времени и места, которые я выбрал, чтобы вручить ее, то моей вины тут нет, ведь чего мне стоило вас разыскать! Когда ваш отец отдавал мне карту, он и свое-то имя позабыл, не то что ваше, так что скажите мне спасибо! Получайте! - И он протянул бумагу Торину. - Все равно не понимаю, - сказал Торин, и Бильбо захотелось повторить то же самое. Объяснение и ему показалось не вполне ясным. - Ваш дед, - медленно и сумрачно проговорил волшебник, - собираясь на рудники Мории, отдал карту на хранение сыну. После гибели вашего деда отец ваш отправился попытать счастья с картой; он пережил множество всяких злоключений, но так и не добрался до Горы. Я познакомился с ним в темницах черного мага Некроманта; как он попал туда, я не знаю. - Вы-то что там делали? - спросил Торин, содрогнувшись, и все гномы тоже вздрогнули. - Неважно. Интересовался кое-чем, как всегда, и, надо сказать, там мне пришлось довольно туго. Даже я, Гэндальф, еле-еле уцелел. Я пытался спасти вашего отца, но было уже поздно: он повредился в уме, мысли его путались, он не помнил ни о чем, кроме карты и ключа. - С гоблинами Мории мы давно расквитались, - сказал Торин, - надо будет теперь заняться Некромантом. - Вздор! Такого врага не одолеть всем гномам, вместе взятым, даже если бы их можно было еще собрать с четырех концов земли. Отец ваш хотел одного: чтобы его сын разобрался в карте и употребил ключ в дело. Так что дракон и Гора - этого вам за глаза хватит! »«Хоббит, или Туда и Обратно»
* * *
«Так началась битва, которой никто не ожидал, ее назвали потом Битвой Пяти Армий. Страшно вспомнить о ней! На одной стороне были гоблины и чудовищные варги, на другой - эльфы, люди и гномы. История этой битвы такова. С момента смерти Верховного Гоблина враждебность его племени к гномам переросла в смертельную ненависть. Гонцы засновали между их городами, колониями, крепостями; гоблины решили овладеть всем Севером. Тайным образом собирали они сведения; под всеми горами ковалось оружие, вооружались армии. Потом гоблины двинулись в поход. Они шли под землей, туннелями, либо под покровом ночи. И, наконец, в глубине большой горы Ганабад, где была их столица, собралось невиданное войско. Гоблины задумали дождаться грозы и напасть на гномов врасплох. Здесь они услыхали весть о гибели Смога и обрадовались. Ночь за ночью бежали они между гор по пятам за Дейном и внезапно появились у Горы. Никто, даже вороны не ведали об их нашествии. <…> На южном отроге по всему склону стояли эльфы, на восточном - люди и гномы. <…> Окрестности Горы почернели от полчищ врагов. Через минуту передние гоблины обогнули отрог и хлынули в долину. То были лучшие наездники среди гоблинов, их вой и визг раздирали уши. Отряд храбрецов из войска Бэрда встал у них на пути, пытаясь отвлечь их. Потом люди разбежались в стороны, но многие были убиты. Как и надеялся Гэндальф, гоблины, разозленные нежданным сопротивлением, сосредоточились позади авангарда и теперь в ярости кинулись в долину. Их багрово-черных знамен было не сосчитать, гоблины неслись беспорядочным и буйным потоком. Страшная то была битва. <…> Первыми бросились в атаку эльфы. Их воодушевляла ожесточенная холодная ненависть к гоблинам. Так сильна была их злоба, что копья и мечи в их руках светились во тьме холодным сиянием. Когда вражеское войско столпилось в долине, эльфы выпустили в них ливень стрел. Вслед за стрелами полетели тысячи копий. Гоблины оглушающе выли. Скалы почернели от гоблинской крови. Едва гоблины оправились от натиска эльфов, в долине прокатился рокочущий рев. С возгласами «Мория!» и «Дейн!» выскочили с другой стороны гномы Железных Холмов, потрясая боевыми мотыгами, а за ними выбежали воины Озерного города с длинными мечами. Паника охватила гоблинов. Они повернулись навстречу новому врагу, и тогда эльфы снова бросились в атаку в удесятеренном количестве. Многие гоблины уже ударились в бегство вдоль реки, чтобы избежать ловушки, варги уже стали кидаться на своих седоков, разрывая трупы и раненых. Уже победа, казалось, близка, как вдруг сверху раздались новые клики. Гоблины действительно взобрались на Гору с обратной стороны и теперь бешеным потоком струились по склонам вниз, не обращая внимания на тех из своих, кто с воем срывался в пропасть. Гоблины хотели атаковать отроги сверху, от ворот. На каждый отрог вели тропы с главной Горы; людей, эльфов и гномов Дейна не хватало, они не могли перерезать каждую тропу. Надежда на победу померкла. Удалось отразить лишь первый натиск черной лавины. День давно перевалил за половину. Гоблины снова собрались в долине. Туда уже примчались хищные варги и с ними гвардия Больга - гоблины громадных размеров со стальными кривыми саблями. Грозовое небо все темнело. По-прежнему, большие летучие мыши кружили над головами эльфов и людей и впивались в раненых, как вампиры. Бэрд изо всех сил защищал восточный отрог, но постепенно и он начал отступать. А эльфов вместе с королем загнали к самому сторожевому посту на Вороньей Высоте. Вдруг послышался громкий клич, из ворот раздался звук трубы. Они забыли про Торина! Часть стены, разбитая ломом, свалилась в водоем. Из пролома выскочили Король-Под-Горой и его соратники. Куда девались их плащи и капюшоны?! Их заменили сверкающие доспехи. Глаза гномов горели красным огнем. В сумерках золотые доспехи Торина светились, как будто раскаленный металл на углях. Гоблины, засевшие на Горе, начали сбрасывать на них камни, но гномы продолжали спускаться, прыгая с уступа на уступ. Так они сбежали по склону в долину и вступили в бой. Варги и всадники падали мертвыми или обращались в бегство под их натиском. Торин с бешеной силой размахивал мечом, и казалось, что он неуязвим. - Ко мне! Ко мне, эльфы и люди! Ко мне, мои родичи! - взывал он, и голос его гудел в долине, как рог. К нему на помощь бросились гномы Дейна. Туда же вниз сбежали с отрогов многие люди, и Бэрд не смог удержать их. С другой стороны появились копьеносцы эльфов. Гоблинов опять разбили, долина покрылась черными грудами отвратительных трупов. Варгов отогнали, Торин теснил мечом гвардию Больга, но не мог же он пронзить все ряды сразу. Уже много полегло людей, и гномов, и прекрасных эльфов, которые могли бы жить да жить в своих лесах. По мере того как долина расширялась, атака Торина ослабевала. Соратников его было слишком мало, фланги не защищены. Скоро варги перешли в атаку, и гномам Торина пришлось образовать кольцо, ибо со всех сторон их окружили гоблины и волки. Гвардия Больга с воем устремилась на наших гномов, точно волны на песчаный остров. Друзья уже не могли им помочь, так как с Горы сыпались все новые полчища гоблинов, и повсюду людей и эльфов медленно одолевали…»«Хоббит, или Туда и Обратно.»
В большой палатке было тесно, душно и жарко от растопленных переносных жаровен. Стоны, хрипы, животный вой. Шага нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на корчившееся в конвульсиях тело. Запах гниения и свежей крови бил в ноздри. - Да что же это такое! - взвыл Девятый, возившийся с жалобно поскуливавшим варгом, и отшвырнул в сторону ланцет. - Когда мне, наконец, пришлют подмогу?! Хоть бы трупы выносили время от времени!.. Молоденькая белокурая девушка, извлекавшая зубчатый наконечник стрелы из груди впавшего в забытье орка, лежавшего на соломенной подстилке, вздрогнула и опасливо сжалась, напуганная взрывом эмоций Назгула. Засмотревшаяся по сторонам Гхаш споткнулась и едва не своротила треножник жаровни. - Только мне пожара еще не хватало! Гхаш, помогай или не вертись тут! - прикрикнул Хелеворн, раздраженный мыслью о том, сколько раненых еще умрет, не дождавшись от него помощи. - Ты видишь, у меня рук не хватает?! Третья быстренько выскользнула наружу, опустив за собой полог палатки. Но под открытым небом ей легче не стало. Здесь бушевал Хильмор, меряя шагами горную ложбину, очищенную от камней для лагеря. Невдалеке слышался свист бича и окрики командиров, следивших за тем, как орки устанавливают палатки. Низкое предгрозовое небо было затянуто дымом походных костров. Перед Хильмором стояли полтора десятка орков в окровавленной лохмотьях, бывшей некогда добротной кожаной броней. Все урук-хаи - поскольку эти существа несомненно являлись полукровками - были высокого, по меркам орочьего племени, роста, мускулисты и широки в плечах. "Ну, понятно! Вожаки выживших стай," - подумала Гхаш, отворачиваясь от зрелища, которое грозило в ближайшие минуты превратиться в кровавую расправу. Но голос Шестого, чеканящий слова, наравне с шагом, она продолжала слышать: - Я еще раз спрашиваю, какому недоделанному блохоеду пришла в голову мысль идти в бой, не спросив моего разрешения?! И какая вшивая шкура удумала звать на подмогу варгов!.. Направляясь к месту допроса, мимо Гхаш прошел Гуртанг, хитро так подмигнув Третьей левым глазом. Восьмому, не хуже самой Гхаш, было понятно: еще минут пять, и упрямство орков окончательно разозлит Хильмора, а когда Шестой в ярости, лишними мыслями он себя не утруждает - прикончит всех неугодных, и дело с концом. "Эй, принц! - услышала она мгновением позже. - Дай-ка я с ними по-своему потолкую." Послышался свист рассекающего воздух меча, а вслед за ним шмяканье о землю упавшего тела. Похоже, Восьмой без лишних церемоний снес одному из орчьих вождей голову. - Ну?! - взревел он. - Кто тут еще такой умный, чтобы молчать, когда лорд Дол-Гулдура говорить велел?! Мгновенно с десяток голосов отозвался гортанным бормотанием на Черном Наречье. Раздался еле слышный шорох ткани, и рядом с Гхаш, созерцавшей серый небосвод, остановился Хильмор. Женщина обернулась и глянула в лицо Шестого. Если бы Назгулы умели плакать, наверное, он не сдержал бы слез. Черты лица Хильмора были искажены болью. "Они угробили почти всех варгов, Гхаш, ты понимаешь?.. Наверное, только десятая доля стай не откликнулась на их призыв... Орки - что! Они плодятся, как кошки! А мои волчата?.. Что я скажу Повелителю?!" Гхаш отвернулась и медленно пошла прочь. ...Бывают такие ситуации, когда ни людское предвиденье, ни знания Майя не могут предотвратить нежданную катастрофу. Орки были уверены в своем численном превосходстве, и, если бы они победили, мы действительно хвалили бы их за проявленную инициативу. А волколаки привыкли слушаться своих всадников, и им не пришло в голову тревожить Отца Стаи по мелочам... Глупо! Закономерно, объяснимо, и если бы был в результатах этой бойни повод для веселья, я бы рассмеялась... Как глупо!..* * *
Темный Властелин собрал Кольценосцев у себя. Отсутствовали только Король, закрепившийся в Минас-Моргуле, под носом у Гондора, и Мор-Ромэн, прижившийся среди вастаков. Семеро Улаири отчетливо понимали: грядут перемены, а потому слова Саурона не оказались для них неожиданностью. Как всегда он начал без предисловий: - Кхамул, ты едешь в Харад. Напомни южанам о старом союзе, сейчас нам их поддержка нужна, как никогда... Лингул, на тебе Умбар. Хильмор, ты останешься здесь. Твоя крепость уже хорошо послужила нам, будет от нее польза и в дальнейшем. Все остальные возвращаются вместе со мной в Мордор. "Но там ведь только руины, Повелитель мой!" - возразила Гхаш. "Только пока. И это не надолго." Ночь была безветренной, хотя небо затянули тяжелые тучи. Маленький отряд, насчитывавший пять темных фигур, почти неразличимых во мраке ночи, спустился с северных гор на пустоши Горгорат. Все пятеро были пешими, шли молча вперед размеренным шагом, как будто не зная усталости. Алое марево дремлющего вулкана тревожило горизонт кровавыми всполохами. "Он долго не смолчит, Властелин," - отметила Гхаш. "Не важно! Хоть кто-то рад моему возвращению..." Из пыли, прогорклого и высушенного ветрами пепла, вставали рельефы изломанных, рвавшихся в небо каркасов, и жидкий камень, оплавляясь по ребрам, одевал плотью ломанные линии основ. Взрастая из-под земли, рвался к небу истекающий потоками неостывшего камня монолит Черной Башни, и поверхность стен ее, не обредшая еще окончательной формы, казалась зеркальной под серебристым касанием новой луны, на мгновение показавшейся из-за облака. Темный Властелин стоял неподвижно, и лишь подрагивали веки его сомкнутых глаз, а кожа казалась мертвенно бледной под лишенным света небом. Пронзила облака истончившаяся ввысь громада новорожденной Башни, и зубчатая корона парапета обзорной площадки распустила в ночной тьме лепестки своего цветка. Дрогнули в последней пытке творения пальцы расслабленных, опущенных вдоль тела рук. Губы исказились подавленным криком, прятавшим волчий оскал. Четыре призрачных фигуры подошли ближе, обступая своего Повелителя. "Он не сказал, что это отнимет так много сил!" "Замолчи, Гхаш! Мы не слышали этого." ...И не видите слабости, которую он старается скрыть?!.. - Ты слишком много думаешь, Гхаш. Дай мне свою руку! Голос Саурона звучит обыденно, с привычной, не дрогнувшей интонацией повеления. Повелитель даже не прикоснулся к ее локтю, а лишь приобнял за талию, но Гхаш, поднимавшаяся вместе с ним по таким знакомым и все же чуждым своей новизной, ступеням Барад-Дура, чувствовала тщетно скрываемую дрожь тела Майя, жар его кожи и сбитое дыхание, толчками рвавшееся из груди сквозь стиснутые зубы. Гхаш оглянулась через плечо на троих Назгулов, силясь поймать их чувства, уловить их мысли по поводу только что произошедшего на их глазах... Вздрогнула и закрылась. ...Они восхищаются, благоговеют. Но им страшно. О, эта проклятая мужская игра! Он знает, что не может показать им и толики своей слабости. А они... Мимолетный надрыв заставляет их усомниться в его силах?.. Да как они смеют?!.. - Не надо, Гхаш. Я сам совершил ошибку, позволив вам сопровождать меня в эту ночь... Твои братья ведомы цензом силы, предпочтений и неудач, побед и поражений. Я испугал их в тот момент, когда им, как никогда, нужна была уверенность в моем всемогуществе... - Ты ожидал от них большей веры в тебя, мой Властелин! - не вопрос, утверждение. В просторном холле, у первых ступеней лестницы, ведущей наверх Башни, Черный Майя запнулся и тяжело оперся на Гхаш. Мысли женщины панически рванулись, а сердце заколотилось где-то в горле, и Гхаш попыталась спрятать полуосознанное чувство свое, подступившее, но не впущенное в грань понимания: Повелитель ослабел, он сомневается в собственной силе, точнее – в ее пределах; он хочет знать, как поведут себя Назгулы, потерявшие уверенность в его всемогуществе - видеть пример того, как станут они вести себя, если сила их Господина больше не будет им поддержкой, если ему самому потребуются защита и помощь… Саурон не услышал так и не сформированной мысли Третьей. Не услышал или не захотел услышать? Не услышал или не захотел показать, что слышит ее?.. - Я ждал от них большего доверия, верно. Но постулаты, вдолбленные родителями в головы своих сыновей, не могут стереть даже века служения измененным ценностям. Гхаш аккуратно переложила руку Властелина себе на плечо, и подперла его своим телом, ожидая, когда же он соберется с силами, чтобы сделать первый шаг по лестнице. - А дочерей? - Лишь некоторых, - Повелитель не принял помощи, и убрал свою руку с плеча Гхаш; некоторое время стоял молча, ни на что не опираясь, и, хотя он ни разу не пошатнулся, женщине показалось, что Майя с трудом удерживает равновесие. - Ты давно преступила эту грань. Пойдем! Так и не коснувшись ни руки Назгула, ни перил, он начал быстро подниматься по лестнице.* * *
То, что прежде делалось за сотни лет, теперь надо уложить в годы. Караваны, идущие из Дол-Гулдура, везут в Мордор юных девушек и пареньков, едва разобравшихся с какой стороны браться за оружие. Подсчитывая их численность, Гхаш понимает: твердыня Чернолесья опустела, Хильмор отдает последнее, оставляя вокруг себя лишь орков. Жизни немногих людей, верных Темному Властелину - ценность, и двое Назгулов сопровождают караваны в пути от болот Чернолесья до Мораннона, ибо нет сейчас для них службы превыше с тех самых пор, как караван, вышедший из Дол-Гулдура с первым таяньем снегов 2943 года, так и не прибыл к черным равнинам Мордора. Разорены и преданы огню земли от восточного кряжа Эфел-Дуат до колдовского сумрака Минас-Моргула, и горе тем смертным, что не покинули земли предков еще в ту пору, когда тень скрыла Минас-Итиль. Владыка Мордора не сдерживает голода орков, плодящихся год от года в темных пещерах окрестных гор. Кханд и Харад призваны к войне напоминанием давнего союза. От склонов Эред-Литуи до дальних равнин южан звучит призыв: "Именем Гортхаура Саурона!", и даже капитаны Умбара, звавшего себя прежде противниками Мордора, склоняет теперь голову при звучании этих слов. Клокочет Ородруин, не тая своей мощи. Люди для Мордора - ценность. Переселенцы из Дол-Гулдура и редкие караваны рабов, присылаемые Кхамулом из Харада, требуют пристального внимания троих из Девяти: Галворна, Лингула и Гхаш. Нужно учить поселенцев грамоте и обращению с оружием, ремеслу и тайным искусствам. Нужно научить рабов, привыкших мерить благо свое миской сытной бурды, полученной вовремя, и кнутом надсмотрщика, прямо держать спину и не прятать глаза, без страха высказывать собственное мнение и отвечать ударом на удар - нужно пробудить их самосознание, уснувшее за годы рабства, ибо лишь тот, кто мыслит себя свободным, способен на дерзость поступка и каждодневную каторгу созидания. Мордору нужны люди: воины, целители, менестрели, ремесленники, фермеры… С севера и с юга прибывают в Барад-Дур караваны, но людей не хватает, ведь кузнец не может быть одновременно начальником стражи или писцом. На немногих должностях людей способны заменить урук-хаи, но не везде и не всегда… На запад и на север уходят из Башни ученики Лингула - менестрели, чья задача нести слово Владыки Мордора в земли врагов, призывая голытьбу, крестьянство и городских обывателей наравне под руку Черного Майя. Дикая охота, исторгнутая темными вратами пограничного Минас-Моргула, не несет смерти, как прежде. По прямому приказу Властелина человеческая жизнь бесценна. Ни один орк не смеет причинить вреда смертному - знает: расплата будет жестока, и оправданий Король-Чародей слушать не станет. «Не убивать. Брать пленных. Пленники нужны Мордору.» Первый Кольценосец никогда не повышает голоса, одинаково ровным голосом отдавая распоряжения о награде или казни. «…Пленники нужны Мордору…» Пусть не сами они, но их дети и внуки, воспитанные в верности Властелину и по законам Барад-Дура, станут искренними врагами Гондора и лишь со стыдом будут вспоминать, чья в них кровь. Пока еще Итилиен служит Мордору основным источником человеческого ресурса, однако гондорский заслон затрудняет Моргулу продвижение дальше на запад: прорвать его в открытом противостоянии пока не представляется возможности, мелкие же порубежные стычки больше похожи на грызню щенят, только-только пробующих клыки… Каждой семейной паре, живущей под тенью Барад-Дура, вменено в обязанность произведение на свет не менее пятерых отпрысков, и только физическая немощь может служить оправданием для несоблюдения этого закона. Рождение бастардов приветствуется в Мордоре, и никто не осмеливается хулить девицу, отказавшуюся назвать имя отца своего ребенка. Впрочем, молчуний таких все меньше. Уравнены в правах незаконнорожденные дети и те, кто был зачат в браке. Женщина, родившая без мужа, освобождается ото всякой работы, кроме заботы о детях, кормит и одевает ее община, а законы Башни велят оказывать ей уважение. Вот и рожает она ни одного, ни двух, а сколько выносить способна, пока тело ее еще влечет мужчин. Все больше в Барад-Дуре одиноких матерей, все меньше семейных пар, но ни мужчин, ни женщин не смущает такое положение дел, и каждый видит в подобном порядке собственные преимущества. Растет год от года население Черной Башни и окрестных земель. Тысячи людей служат Владыке Мордора, и все же их количество мало - катастрофически мало по сравнению с теми жизнями, что сгорели пеплом погребальных костров или погребены были под наскоро насыпанными курганами засушливой пустоши в последнюю войну минувшей эпохи… Жизнь каждого смертного для Мордора - ценность.* * *
Летним днем 3000 года Гхаш, занятая инспекцией ремесленных мастерских Барад-Дура, услышала призыв Повелителя и крайне удивилась: ведь Третья ушла из верхних покоев только пару часов назад, что могло за это время случиться?.. Коротко стрельнув алыми глазами из-под низко надвинутого капюшона на перепуганного кожевенника, у которого только что была ею обнаружена недостача материала, явно ушедшего, минуя службы Башни, налево, Гхаш приказала командиру отряда, сопровождавших ее урук-хаев: - Этого под стражу, Аршнаг, до выяснения обстоятельств. Его семью под опеку общины, если найдутся за них поручители. Лавочку прикрыть. Мазнув при быстром повороте к двери длинной полой плаща пыль земляного пола мастерской, Гхаш вышла на улицу. Призыв Властелина был настойчивым, требовательным: «Ты нужна мне, Гхаш!», и женщина спешила к нему, все еще чувствуя отголоски притупленной боли, опалившей ее сознание вслед за зовом Господина. Если бы она была человеком, как когда-то, можно было бы сказать, что бежит Третья в Башню сломя голову, однако призрачная форма Назгула не допускала такого сравнения. Гхаш распахнула дверь комнаты Повелителя и застыла, не переступая порога. - Я пришла. Что происходит, Господин мой? Саурон стоял возле распахнутого окна, опершись руками о подоконник. Глаза его были зажмурены, и вся фигура выдавала настороженность, как будто бы Майя прислушивался к чему-то, ему одному слышимому. Порывы ветра, не первый год подвергающего сомнению крепость стен Барад-Дура, трепали его длинные волосы. - Принеси Палантир, - велел Владыка Мордора, почти не разомкнув губ. Не прикрыв двери, Гхаш скользнула вниз по лестнице. Оказавшись этажом ниже, она направилась к комнате Моргула: в последний свой визит в Башню Король-Чародей просил у Повелителя магический шар, хотел воспользоваться им для каких-то своих нужд. Первый уехал два дня назад, и Палантир слуги еще не успели вернуть в покои Властелина. Никто из Девяти никогда не запирал своих комнат. Да и зачем? Кому из живых пришла бы в голову самоубийственная мысль вторгнуться незваным в жилище Назгула?.. Гхаш взялась за ручку двери. Чуть скрипнули, проворачиваясь, петли. В комнате Моргула было темно. Бледное холодное солнце, чуть видимое сквозь плотную завесу туч над Горгорат, не вносило сюда даже толики света. Были задернуты темные бархатные шторы окна. Гхаш не нужно было освещения, чтобы отыскать предмет, за которым она пришла. Свет ослеплял ее, во мраке же она видела окружающий мир отчетливо, в мельчайших деталях. Палантир на трехногой подставке, напоминавшей треножники жаровен, был установлен посредине стола, стоявшего возле дальней стены, и накрыт черным шелком. Гхаш сдернула с магического шара материю и сунула платок себе за пояс, потом, натянув на правую руку перчатку, переложила Палантир с подставки на сгиб своей левой руки. Ей не хотелось касаться Видящего Камня открытой частью тела сейчас, когда Властелин был чем-то озабочен, когда непокой его был связан с Палантиром. Не стоило рисковать. Правой рукой подхватив трехногую подставку и прижимая к себе магический шар, Гхаш вышла из комнаты и направилась к лестнице. Голос Повелителя настиг Гхаш через распахнутую дверь, еще на лестничной площадке - прежде, чем она вошла к Господину. - Принесла? - послышался шелест бумаг. - Ставь на стол! Войдя в комнату, Гхаш поняла, что означал слышанный мгновение назад звук: Саурон смел со стола на пол ворох свитков, освобождая место для Палантира. Повелитель был взволнован, но в волнении его сквозила радость предвкушения - недобрая, опасная радость. Сила и стремление к действию переполняли Черного Майя, и материальная плоть его не скрывала мощи воплощенного, однако Улаири не понравилась безоглядность порывов Властелина: уязвим тот, кто излишне самоуверен. Гхаш грохнула литой подставкой об стол, и, подставив ладонь под основание чаши, скатила магический шар по сгибу руки на треножник. Лицо женщины выражало ее неодобрение. Саурон коротко вдохнул, сел, или скорее, упал в кресло, придвинулся ближе к столу. - Прекращай корчить рожицы, Гхаш. Ты можешь смотреть. Это будет забавно!.. Он рассмеялся гортанно, но быстро оборвал свой смех, и тонкие пальцы его обняли Видящий Камень, взгляд застыл, устремившись в поиске за пределы Мордора и окрестных земель. …Молочная белизна шара заклубилась густым серым дымом, какой стелется по земле от костра, куда попали прелые листья. Лиловые и малиновые зигзаги молний разорвали плотные клубы, а затем Камень почернел, но лишь ненадолго. Маленькая яркая искорка сверкнула в глубине и, словно солнце, породила разноцветные лучи, рванувшиеся к поверхности шара, как будто бы намереваясь спалить руки Саурона, державшего его, или, по крайней мере, обжечь… На мгновение лицо Повелителя болезненно исказилось, но вслед за тем радужный свет поглотила предгрозовая мгла, и багровое марево, видимое взгляду Не-Мертвой, окутало фигуру Саурона. Пальцы Черного Майя напряглись, стискивая Палантир, и Гхаш почему-то казалось: они ловят кого-то, невидимого ей, ловят и хватают за шиворот… Шар снова посветлел, но на этот раз показал не абстракцию, а вполне конкретное человеческое (человеческое ли?) лицо, белоснежную седину волос и белизну одежд, и тяжелый посох с ажурным навершием, и серую кладку каменных стен за спиной старика. - Курумо! Какая встреча! Саурон произнес это в слух, однако губы старца в белом беззвучно шевельнулись в ответ. Гхаш секунду поколебалась, решая, что же ей делать. Повелитель приказал ей наблюдать за происходящим: это означает только смотреть или слушать тоже? Наверное, все-таки последнее, иначе зачем бы он обратился к собеседнику своему вслух?.. Гхаш опустила стены сознания и открылась Повелителю, объединяя чувства и мысли свои в единый поток с его собственными. Она успела услышать конец фразы: «…одержим желанием мести? - старик немного помолчал, прислушиваясь к своим ощущениям, и отметил: - Мы уже не одни. Кого ты привел с собой, Артано? И зачем? Разве наш разговор требует свидетелей?» Одобрение Властелина и теплое объятие его поддержки, когда он притянул ближе к себе сознание Гхаш, сказали женщине лучше всяких слов, что она поступила правильно. «Она не свидетель. Она - часть меня, моя тень. Ты напрасно так волнуешься, Курумо.» Губы седого старца сжались в тонкую линию. «Улаири…» «Верно.» «А она сама, - старик возвысил голос, и костяшки пальцев его левой руки, сомкнутые на древке посоха, побелели, - согласна с тем, как ты представляешь ее? Она согласна быть твоей тенью, или всего лишь не в силах возразить тебе, ибо ты подчинил ее волю?!» Тихий смешок, ломким ледком схвативший теплые струи реки, баюкавшие Гхаш. «Ответь ему, девочка. Ты видишь, он не верит мне!» «…Я…» Гхаш едва успела начать мысль, как ее перебили. «Перестать, Артано! Ты изнасиловал душу этой смертной, заставил ее служить себе, и неужели ты думаешь, что я поверю хотя бы одному слову, которое она произнесет?! Она скажет то и только то, что позволишь ей сказать ты!» «Ты завидуешь, Курумо, верно?.. Забавно! А если бы мы вдруг поменялись местами, что сказал бы ты тогда?» «Тоже самое!» «Действительно?.. Гхаш!» Этот окрик был предупреждением для Третей, и мгновением позже она поняла почему. Одним стремительным потоком Саурон исторг из своей памяти все воспоминания о ней: застенчивое восхищение ребенка и преклоненный восторг подростка в карих озерах глаз, доверчивую податливость девичьего тела и ревность к нерожденному сыну, нарушенный запрет, ободок Кольца на пальце и пытка изгнанием, ревность в узде и заплаканные глаза белокурой нуменорки - «Я убью тебя сама, если ты не угодишь ему!», неверие в собственное счастье и жажда близости, трепетная нежность к ребенку, чьи черты повторяют лик Черного Майя, как в зеркале, срыв и «…и пытка может стать наслаждением от рук твоих, по слову твоему…», прыжок через пропасть грядущего ужаса и готовность унизиться во благо Властелина, не ожидая от него награды, и наказание: «Как часто достаются они мне!.. За что?!», радость заслуженной похвалы и бессильное отупение отчаянья, бездумная пустота одиночества: «Вернись!» и страх: «Я не могу узнать тебя! Ты возвратился другим…», преданность, не знающая преграды, ослепленность страсти, не ведущая покоя, и вымораживающая немочь эмоций Не-Мертвой: «Я уничтожу всех, кто неугоден тебе, Повелитель!», и распаленные языки пламени страсти… «Довольно!» Гхаш слышала отдаленный, подобно эху, стук упавшего посоха об пол. Старик прильнул к Палантиру, обеими руками вцепившись в него и вкладывая последние силы отрицания в словесный протест, ведь шаг за шагом сопутствуя событиям жизни Гхаш, он тратил волю на то, чтобы закрыться от властных образов, внушавших ему: «Люби! Преклоняйся! Служи!». Видение оборвалось со внезапностью своего начала. В наступившей тишине мысли Саурона прозвучали мягко, успокаивающе: «Вот видишь, Курумо, это все-таки зависть… Ты всегда хотел внушать любовь, но не умел этого делать, от того и завидуешь мне… А ведь я показал тебе только одного из Девяти, женщину. Хочешь взглянуть на остальных, узнать, что движет ими?..» Старик хрипел. Дыхание со свистом вырывалось сквозь сомкнутые зубы, и в застывшей маске его лица чудился оскал. «Рабская покорность, какими бы чувствами они не оправдывали ее!» «Ты сам не веришь в сказанное, Курумо, - Саурон помолчал, но, не дождавшись отклика, продолжил: - Ты начал с воронов. Конечно. Посланцу Манвэ было не трудно переманить у меня птиц! Потом занялся орками. Признаю, мне никогда не приходило в голову выводить урук-хаев, как новый вид… Но они были и до тебя, не так ли, Курумо? Полукровки явление обыденное, хотя в чем-то ты, наверное, прав, делая на них ставку… И вот теперь ты протянул свои жадные ручонки к моим Назгулам! О, я вполне понимаю тебя! Но преданность, подобную верности моей Девятки, нельзя получить в одночасье, Курумо! Что ты хотел от них? Сломить лояльность того, кто пользовался недавно Палантиром?.. Едва ли бы тебе это удалось, едва ли… И знаешь почему? Дело не в магии Кольца, которому все в последнее время взялись приписывать некие фантастические свойства… Дело во мне, Курумо. Души людей не заполучить никакими заклятиями, и лишь искренняя верность бывает непреходящей…» Гхаш отстранилась от беседы Майяр, позволив себе соскользнуть в поток собственных раздумий. К чему было слушать дальше? Женщина и без того знала, что ждет впереди Сарумана, главу совета Истари. Неспешным разговором своим, текучими фразами и вопросами, гулкими, как удар гонга, Повелитель доведет чувства своего собеседника до наивысшего накала. И, едва тот сорвется, отбросив шелуху позы и распахнув душу, Властелин ударит: «Многое роднит тебя с Девятью, Курумо. Хочешь знать, что?» или «Я могу научить тебя внушать любовь, Курумо…», либо еще проще: «Ведь ты до сих пор привязан ко мне. И я не забыл века юности Арды…» Всегда и везде второй, даже здесь и сейчас, имея титул главы Белого Совета, истосковавшийся по душевному теплу, мечтающий быть принятым и отвергаемый раз за разом, Саруман не сможет ответить «нет».* * *
Гуртанг, со стуком распахнув дверь, втащил некое визжащее и упирающееся существо в комнату Владыки Мордора. Серокожее создание с хищной мордашкой и длинными лапами, размером - едва ли в половину человеческого роста, вцепилось в косяк, брыкаясь своими длинными конечностями, что-то бессвязно вопя и клацая зубами. Гуртанг оторвал своего пленника от косяка и бросил на пол, к ногам Повелителя. - Вот, Господин мой, эта серая мышка пробралась почти к самым воротам Башни, но я углядел ее и поймал, хотя она очень шустрая! И, закончив тираду, Восьмой довольно улыбнулся. Саурон наклонился вперед, рассматривая забавное создание, и губы его тронула полуулыбка. - Что это за существо? Я никогда не видел подобных, а мне казалось, что я знаю всю живность этого мира... - Шпион? - предположил Гуртанг. - Едва ли, - отрицательно качнул головой Черный Майя. - Что он говорит? Назгул пожал плечами. - Ничего, Повелитель. Только воет, вопит, визжит... А те слова, что понятны - это сущая несуразица! - Ну, вот и ладно, - кажется, Майя потерял интерес к забавному существу. - Забирай его, Гуртанг, и выясни, что привело его к нам, кто его послал... и все прочее! Восьмой подхватил своего пленника с пола в охапку и поклонился Властелину. - Он у меня заговорит членораздельно, Повелитель! Саурон одобрительно кивнул, и Назгул, выйдя из комнаты, прикрыл за собой дверь. Высунув язык и прикусив его, со старательностью прилежного ученика смуглый невысокий подросток с черными волосами, заплетенными в толстую косу, одетый в полотняную рубашку, домотканые брюки и невысокие сапожки из выдубленной кожи, выводил мелом на черном квадрате классной доски сложные руны. Вот чуть дрогнула рука, сорвалось движение, и мел с визгом прочертил неправильную кривую. - Тайэнор, внимательнее! - Гхаш хлопнула указкой по руке мальчика. - Таким манером ты себя мужских причиндалов лишишь раньше, чем успеешь опомниться… Малышня не сдержала хихиканья и запареглядывалась между собой. Колыхнулся сумрак под долгополым плащом. Назгул поднялся из-за стола. - Показываю последний раз, дети. Следующая ошибка будет караться. Смущенный мальчик отдал учительнице мел. Взлетел черный рукав хламиды, заскрипел о доску мелок, в стремительном танце вычерчивая ломаные линии. - Вот так! - Гхаш села в кресло подле учительского стола, подождала пару минут и велела мальчишке, топтавшемуся у доски: - Стирай и пиши сам. Заново. Мальчик подобрал со стола влажную тряпку и, приподнявшись на цыпочки, принялся возякать ею по доске. Гхаш перевела взгляд на притихший класс. - Вы расстраиваете меня, дети. Вам меньше полугода осталось до выпуска и совершать подобные ошибки негоже! Таких работничков уж лучше загодя скормить волколакам, чем распределять на должности… Что вы делать будете, если подпорка водонапорной стрелы у вас на глазах сломается или осыпь начнется в рудном карьере?.. Отвечайте, быстренько! Дюжина рук на пару десятков потупленных взглядов. - Фалдерна, ты! Симпатичная сероглазая девчушка лет 12, и не пытающаяся маскировать выросший живот под цветастым, свободным в поясе платьем, поднялась со скамьи. Еще прежде, чем успела она открыть рот, чтобы ответить затверженный урок, Гхаш настиг зов Повелителя: «Поднимись ко мне, как только освободишься!» Капюшон упал на плечи, когда Гхаш потерла болезненно нывший висок. Если Властелин имел в виду, что Третьей следует прежде закончить урок, а уж затем идти к нему, то она так делать не будет. Неужели он не знает, что пара минут промедления, когда он зовет, равносильны для Назгула часам изощренной пытки?.. - Фалдерна, останешься за старшую! Закрепите пройденный материал. Чтобы к моему возвращению подобных ошибок не было… В распахнутые витражные окна залы били лучи заходящего солнца. Праздник Солнцестояния - единственный день в году, когда Властелин разгонял тучи над Мордором. - Ты звал меня, Властелин мой? - Кольцо найдено. - …Что-о-о?.. Но это же… это же… Багровые языки незримого пламени лизнули шпалеры на стенах, затмили солнечный свет, притушили огонь, и без того чуть теплившийся в камине. - Ты не поняла, Гхаш! Оно найдено, но Оно не у нас! Курумо предполагает, что Олорину уже с десяток лет известно его местонахождение… Губы дрожали, не слушались. Трудно было выговорить даже просто: - Где?.. - Поселения невысокого народца у границ бывшего Северного Княжества. Глухоманье… То странное существо, изловленное Гуртангом, отыскало Его столетия назад, хранило Его, не понимая ценности попавшего к нему сокровища. Сейчас Оно у невысокликов… - И… что же делать, Господин мой? - Гхаш, мне кажется или в моем присутствии ты тупеешь?!.. Найти. Убить. Отобрать. - Как прикажешь, Властелин мой… - Найти будет не сложно. Кольцо переполнено силой, которую немногие способны высвободить. Оно стремится ко мне, и вы, Девять, сможете чувствовать Его в относительной близости. Найдите и принесите Его мне, пока Оно не попало в руки того, кто не испугается его мощи… …Например, Сарумана… - Например, Курумо, ты права. Его верность мне, как грибной дождь: прошел, и сразу все высохло… Опасность не в том, что он или кто-то из Элдар объявит Кольцо своим. Такое действие рано или поздно приведет этого глупца под мою власть, под мой полный контроль. Опасность в другом: Кольцо, даже находясь вдали от меня, продолжало выполнять свою функцию. Я знаю, что к настоящему моменту Оно накопило достаточно мощи для деяний, способных навеки изменить лик Арды! Я сам не смогу противостоять Его высвобожденной силе, если кому-то подобное удастся сделать. Мне останется лишь ждать той поры, когда Кольцо, подчинив полностью своего временного носителя, захочет вернуться ко мне, своему истинному хозяину, а за это время в мире могут произойти необратимые перемены… Это с одной стороны. С другой же, тот, кто высвободит силу Кольца, растратит и его накопленную мощь, отодвинув, таким образом, воплощение моих планов на столетия!.. - Я уже иду, Повелитель, но… Скажи, что наши враги? Сейчас, в настоящий момент они знают, что попало в их руки? - Если не знают еще, то поймут в ближайшее время. Вам нужно спешить. Гхаш повернулась спиной, сделала шаг, чтобы уйти, но не смогла спрятать бури сомнений клокотавшей в ее мыслях. …А если мы не сможем, не успеем?!.. Твоя боль изглодала мне сердце, бог мой!.. - Умолкни, Гхаш. У меня есть лишь один путь - побеждать, другого не может быть вовсе!.. А сомнения… Сомнения! Они не уместны. Всегда помни то, что я говорил тебе уже не раз: не стоит врага заронять в угол, если ты не готов нанести последний удар - или победа твоя может обернуться поражением. Они приперли меня к стенке, милая моя девочка, и что же?.. Они ожидают, что я буду покорно сидеть и ждать своего конца?!.. Напрасно! Они провоцируют меня на войну? Ну что ж, они получат войну, и одного лишь мне будет жаль: эти светлые мордашки найдут, как отмыться в памяти поколений от пролитых по их вине рек крови! ...Твои слова - почти признание поражения, Повелитель мой... "Молчи лучше, Гхаш! Ты знаешь длину моего терпения."