*****
Эмма проснулась за полдень и долго лежала, пытаясь прийти в себя. В голове ее стучали молотки, а руки дрожали так сильно, что она едва смогла насыпать кофе в кофеварку. Стоя в одних трусах на кухне, Свон вдруг вспомнила про странный ночной визит, и ее передернуло от странного отвращения. Сейчас, при ярком свете дня, все произошедшее казалось кошмарным сном - красивая, дорого одетая женщина с неестественно блестящими глазами, ее ошеломительное, внезапное заявление, что у Эммы есть сын и что его зовут Генри... Было бы ошибкой утверждать, что Эмма не думала о том младенце, которого родила когда-то и даже не взглянула на него. Она солгала Регине, сказав, что никогда не вспоминала о нем. Иногда в ее разуме всплывали обрывочные сведения о дикой, разрывающей боли, поте, заливающем глаза, криках тюремных врачей и затекающей от наручника руке. Рожала она в тюрьме, и единственное, что ее тогда волновало - скорее бы все кончилось и можно было вернуться в камеру, лечь, свернувшись калачиком, чтобы никого не видеть и ни о чем не думать. После того, как она услышала крик младенца (он показался ей каким-то придушенным), врач спросил, не хочет ли она посмотреть на него, и она замотала головой. Слез не было, как и сожаления. Она все обдумала заранее. Ей восемнадцать, она - заключенная, осужденная за воровство, какой, к черту, ребенок? Что она могла дать ему? Что она видела в своей гребаной жизни, что можно было бы передать малышу? То, как ее избивали приемные родители? Или то, как в очередном детском доме маленькие звереныши дрались за каждый кусок и по ночам душили кого-нибудь подушками? Или липкие руки какого-нибудь воспитателя, который любил маленьких девочек и лазал ей под юбку, пока отчитывал за проступок? Или ночные притоны городов, в которых она ошивалась после побега из детдома в 16 лет? Какая из нее мать? Но в глубине души Эмма знала, что она обманывает себя. Дело было не в том, что она считала себя плохой матерью. И не в том, что у нее не было денег или будущего, а в том, что она вообще не хотела этого ребенка. Он был ей не нужен. Она не знала, зачем люди рожают, а этот получился случайно, к тому же беременным заключенным полагались послабления, и она не стала делать аборт, решив, что просто откажется от ребенка. И вот - отказалась. О своем решении она не пожалела ни разу. Кроме одного. Вчерашнего вечера, точнее, раннего утра, когда незнакомая женщина заявила ей, что ребенок жив и его зовут Генри. Зачем она сказала это? Какое ей, Эмме, дело до того, как его зовут? Разве вообще может это быть правдой? Все документы были строго засекречены, а усыновление должно было быть закрытым, так какого черта эта холеная дамочка нашла ее? Как ей удалось? И главное - нет ли в этом некой скрытой цели? У Эммы был выходной, но к трем часам дня, выпив галлон кофе и приняв горячую ванну, она смогла держать руки прямо, и они почти не дрожали. Накрасив ресницы и навертев на голове хвост из белокурых волос, она натянула джинсы, водолазку, закрепила под мышкой пистолет и набросила куртку. На улице стоял октябрь, довольно дождливый, и пришлось намотать на шею шарф - прохладный ветер нес с собой промозглое ощущение приближающейся зимы. Выйдя из дома, Эмма вдохнула наполненный примесью выхлопных газов бостонский воздух и подошла к машине. Над ней потешался весь офис, и Эмма редко брала на работу свою смешную желтую машинку - потрепанного желтого жука, однако, при всей неказистости, он служил ей верой и правдой вот уже больше десяти лет. С виду неприметная, машина никогда не подводила - мало кто из беглых преступников, поимкой которых она занималась, мог представить, что в такой вот букашке сидит хрупкая девушка с тяжелыми кулаками и ордером на арест. Так что Эмма молча глотала насмешки своих коллег и игнорировала предложения сменить гору рухляди на что-то более современное. Под капотом жука таилось большое сердце гоночной машины - она любила его, как не любила ни одно живое существо в мире, потому что, в отличие от людей, машина никогда ее не бросала. Сев за руль, Эмма запихнула в рот горсть мятных пастилок, чтобы отбить запах алкоголя, затем открыла окна, и, уже собираясь выезжать, увидела на заднем сиденье мятую бумажку. Перегнувшись, она взяла ее, развернула и прочитала: "Алекс, 434-33585. Позвони мне" Хмыкнув, Эмма выбросила бумажку на тротуар и вырулила, направляясь в центр.****
Регина Миллс была решительной женщиной и никогда не сдавалась, особенно когда на кону была жизнь ее единственного сына. Она знала - он зависит от нее и сейчас еще более, чем когда-либо, поэтому, приняв вчера отказ женщины по имени Эмма Свон, она вовсе не приняла его. Пусть, стоя под дождем, она глотала соленые слезы и слизывала с губ противные капли бостонского дождя, но это не значило, что она сдалась. Скорее, это была минутная слабость, а слабостей у Регины почти не было. Генри - вот единственная ее слабость, и ради него она готова на все. В буквальном смысле. Когда утром она проснулась и увидела, что Сидни уже ушел, то, наскоро приняв душ и переодевшись, она не села сложа руки ждать возвращения верного пса. Она поехала в Центральную библиотеку Бостона, где можно было прочитать подшивки всех газет за последние пятьдесят лет. Потом некоторое время она потратила на изучение интернет-страниц, посвященных любым упоминаниям об Эмме Свон. Когда пришло время обеда, Регина почувствовала тошноту - она ничего не ела уже двое суток, но вот теперь почему-то проголодалась, хотя аппетит давно ее покинул. Кафетерий в библиотеке она отвергла - слишком берегла свой желудок, поэтому, выйдя на улицу, поймала такси и велела ехать в Савой. Сидни не отвечал на звонки, и Регине пришлось обедать в одиночестве, что, впрочем, ее не расстроило. Заказав лосося в сливочном соусе и овощи-гриль, она съела их с аппетитом, которого сама не ожидала. После, выпив бокал белого вина, она опять набрала Сидни, и он сказал ей, что уже приехал и ждет в номере. Регина еще немного посидела, глядя, как змеистые струйки ползут по огромным окнам отеля, наслаждаясь покоем и приглушенными голосами респектабельных людей, обедавших в Савойе, звоном вилок о фарфор и запахом сигар, а затем велела официанту записать все на ее счет и поднялась в номер. Сидни, без пиджака и галстука, стоял у окна с телефоном и слушал собеседника, изредка прерывая его возгласами типа "Ага", "Понял", "Конечно". Затем, договорив и попрощавшись, он положил мобильный на комод и обернулся, глядя на Регину, которая села на диван, скрестив ноги и выжидательно посмотрела на него. - Ну? - нетерпеливо спросила она. Сидни сел рядом. Он был давно и безнадежно влюблен в Регину, и она знала это, и всегда умело этим пользовалась. Ее не мучила совесть - когда-то давно она сказала Сидни, что между ними не может быть ничего, кроме дружбы, однако это, как ни странно, не только не отпугнуло мужчину, но даже как будто укрепило его любовь. Он был в прямом смысле зависим от нее - она могла позвонить в любое время дня и ночи и не встретила бы отказа, поэтому его единственного она взяла в Бостон, зная, что Сидни будет надежной опорой в ее непростом деле. И сейчас, сложив руки на коленях, она посмотрела на него своими прекрасными карими глазами, ожидая того, что он ей скажет, и Сидни захотелось зажмуриться - столько надежды и вместе с тем решимости сверкало в ее непреклонном взоре. - Вот, - он положил перед ней папку. - Эмма Свон, родители неизвестны, точная дата рождения не установлена, найдена в 1983 году в Центральном Парке Нью-Йорка. С младенчества находилась в приютах и домах малютки, сменила их довольно много. - Почему? - Нигде не задерживалась, ее часто забирали в приемные семьи, увозили в другие города и штаты, но потом всегда возвращали. - Как возвращали? Сидни пожал плечами. - Тут говорится, что приемные родители мотивировали это тем, что она "неуправляемая, невоспитанная, антисоциальная". К тому же ее еще обвиняли в клептомании и алкоголизме. - В детстве? - изумилась Регина. - Ну, не в раннем, однако вот показания одной семьи, где говорится, что она "воровала спиртное из домашнего бара и напивалась". Ей было, стой...мм... тринадцать лет. - Кошмар, - пробормотала Регина. - Что еще? - Еще, - забормотал Сидни, роясь в бумагах. - Еще здесь есть обвинения в соблазнении приемного отца. Вот... ей тогда было пятнадцать, и ее усыновили некие Джонсоны из Массачусетса. Спустя два месяца она вернулась, а отец, Рой Джонсон, сказал в отделе опеки, что она пыталась соблазнить его и просила за это деньги. Цитировать, что она делала? - Не надо, - с отвращением сказала Регина, и прекрасные губы ее искривились. Она взглянула на Сидни, перебиравшего бумаги. - Есть что-то, за что можно зацепиться? - Так. В шестнадцать она сбежала из приюта и жила на улице. Об этом периоде известно мало, приводов у нее не было, до восемнадцати лет никто не знает, где она находилась. Затем ее арестовали. - За что? - За воровство. Что-то связанное с часами, кража часов... в общем, она попала в окружную тюрьму Феникса, а там выяснилось, что она беременна. Родила она Генри в мае, вот свидетельство о рождении... И сразу же отказалась от него. Отсидев срок, вышла и переехала в Бостон. Далее все тихо - работала продавщицей, официанткой... - А сейчас? - перебила его Регина. - Чем она занимается сейчас? Сидни посмотрел на нее. - Она - охотник за головами. Регина подняла брови от изумления. - Ты шутишь? - Нет, к сожалению. Лицензию получила в 2010 году и с тех пор занимается исключительно этим. Кстати, очень успешно, судя по выплатам. - И все? Сидни покачал головой. - К сожалению, все. Она ведет довольно бурную жизнь, часто посещает ночные клубы и злачные заведения, но ни в чем криминальном вроде не замешана. По крайней мере, явно, а что там в глубине – никто не знает. Регина сжала зубы, тонкие ноздри гневно расширились. - Этого мало, Сидни. Должно быть что-то еще! - Ничего нет! Хотя постой, вот тут указано, что она… она несколько раз пыталась найти своих родителей, биологических… делала запросы, искала того врача, что нашел ее младенцем, наверное, хотела узнать, помнит ли он какие-то детали того дня… в общем, он давно умер, и ей ничего не удалось выяснить… Совсем ничего… Регина встала, оправляя элегантную черную юбку. - Мы должны найти что-то еще, Сидни. Вот как хочешь, но что-то должно быть... У всех есть скелеты в шкафу. - Ты собираешься… - он помолчал, глядя в сторону. – Найти скелеты? И что? Шантажировать ее? Хочешь опуститься до такого? Регина, не стоит… Она наклонилась к нему, сверкая глазами. - Я должна спасти сына! И я пойду на все, слышишь? Даже если придется прижать ее к стене и силой вырвать эту почку… - Ты несерьезно, - Сидни нахмурился. – Ты не можешь говорить серьезно… Регина выпрямилась, скрестила руки на груди и вдруг улыбнулась. - Впрочем, есть еще кое-что, что я не испробовала. Пожалуй, мы можем обойтись и без шантажа. Свяжись-ка с Голдом, нам с ним есть о чем поговорить…****
В половине девятого вечера Эмма, неловко прижимая к себе два огромных пакета с продуктами, открыла дверь своей квартиры и ввалилась внутрь. Поставив пакеты на пол, она заперла дверь на цепочку, сняла куртку и шарф и прошла в кухню. День выдался удачный – ей поручили новое перспективное дело, голова почти не болела, а впереди ее ждал тихий вечер с бутылочкой пива и бейсболом. Единственное, что беспокоило Эмму – это то, что она почти ничего не узнала о вчерашней посетительнице, странной Регине Миллс. Было ощущение, что этой женщины не существует, как будто она пришла из ниоткуда и исчезла в никуда. Нет, конечно, были карточки медицинского страхования, документы, названия городов, но все эти ниточки вели в неизвестность. Городок, в котором, согласно записям, Миллс была мэром, отсутствовал на карте, и Эмму это насторожило. Ведь, если женщина сказала правду, ее сын, вернее, тот ребенок, который якобы умирал где-то, жил с ней. Как же можно жить в городе, которого не существует? И что это за личность, которая по документам родилась в одном месте, а потом исчезла на долгие годы и нигде не училась, не всплывала и вообще как будто отсутствовала в этом мире? И как она стала мэром, если не посещала университет и не получила соответствующее образование? Все это дурно пахло, и маленький червячок сомнений грыз Эмму, пока она переодевалась, засовывала замороженную лазанью в духовку и открывала пиво. Усевшись на диван, она включила спортивный канал, но внимание ее никак не могло сфокусироваться на происходящем на экране. Странно… Странная женщина со странным предложением. И почему она так просто согласилась уйти, не попытавшись сделать то, что сделала бы на ее месте любая – устроила бы истерику, показывала фотографии малютки, пытаясь бить на жалость, умоляла бы или угрожала? Может, и нет никакого Генри, но тогда зачем? Что ей нужно от Эммы? Разозлившись на себя, Эмма залпом допила пиво и поморщилась, услышав запах пригоревшей лазаньи. Повариха из нее была никакая, она даже не могла уследить за уже готовым разогревающимся блюдом. Выключив плиту, она открыла окно, чтобы впустить свежий воздух, и тут в дверь позвонили. Эмма мгновенно насторожилась. Было почти полдесятого, и мало кто мог прийти к ней, потому что никому из своих случайных любовников она не говорила, где живет, а друзей у нее не было. Значит… А ничего это не значит, и Эмма понятия не имела, кто стоит за дверью. Она на всякий случай положила пистолет на видное место, затем подошла к двери и заглянула в глазок. Увиденное заставило ее закатить глаза и глубоко вздохнуть. Несколько секунд она стояла, слушая, как звонит звонок, а затем открыла, не удосужившись сбросить цепочку. За дверью стояла она – Регина. Опять. - Что вам надо? – грубо спросила Эмма. – Я вчера все вам сказала… Регина посмотрела на нее в щель, затем мило улыбнулась, показывая, что она пришла с миром. - Может быть, вы откроете? Эмма покачала головой. - Дамочка, вы плохо слышите? Я не собираюсь с вами разговаривать. Я все вчера сказала. И если вы не уйдете, я вызову полицию. Регина молча смотрела на нее, и на лице ее не было ни капли страха. Скорее, терпеливое участие, словно Эмма была капризным ребенком. - Послушайте, - наконец, сказала Миллс. – Я прошу вас выслушать меня только один раз. Обещаю, если то, что я скажу, вас не заинтересует, я сразу же уйду и вы больше никогда меня не увидите. Эмма колебалась. Помимо странного чувства, что эта женщина говорит правду, ее одолевало любопытство. Конечно, почку она отдавать не собиралась – ни за какие коврижки – но соблазн послушать, что еще может сказать эта, несомненно, красивая и загадочная незнакомка, был велик. И Свон с недовольным видом открыла, приоткрывая дверь настолько, чтобы Регина могла втиснуться, пройдя очень близко к ней. На женщине сегодня были не брюки, а юбка и пиджак – очень дорогие, от известного дизайнера, и пальто, которое Регина держала в руке, и сумочка, и золотые серьги, и прическа – все говорило о богатстве и достатке. Эмма нарочито громко хлопнула дверью, отчего Регина вздрогнула и обернулась. Не глядя на женщину, Эмма прошла в кухню, шлепая босыми ногами. Регина собралась с духом. Все в этой девушке кричало о ее простецком происхождении – эти голые ноги и дурацкие шорты в клетку, растянутая майка, покрытая пятнами от пива, небрежно собранные в хвост светлые волосы, легкая пелена на глазах, говорящая, что их обладательница уже начала вечер с чего-то горячительного, эта спортивная фигура и некрасивая мужская походка, даже эта безвкусно обставленная квартира с валяющимися повсюду пустыми бутылками и коробками из-под пиццы. Регина следила, как Эмма достает из холодильника бутылку пива, открывает ее и пьет прямо из горла. Подавив отвращение, она поймала смеющийся взгляд Эммы и вдруг ей пришло в голову, что та дразнит ее, потому что эти серые глаза были полны неподдельной насмешки. Но зачем? И что это за человек, который способен издеваться над женщиной, теряющей ребенка? Регина встала перед Эммой, не ожидая, что ей предложат сесть. Она все также держала в руках сумку и пальто, и стояла очень прямо, как будто готовилась произносить речь. Глядя на нее, Эмма внезапно почувствовала восхищение. Решиться прийти еще раз – это было сильно. Вероятно, она говорит правду, потому что боль в глазах не подделаешь, слишком часто Эмма видела страдающих людей, чтобы ошибаться. - Итак, - Эмма глотнула еще раз и облокотилась на стойку. – Только побыстрее, матч идет. Регина оглянулась на экран, где носились по полю игроки, затем обернулась, и ничто в ее лице не выдало ее истинных чувств. - Я поняла, мисс Свон, что вам нужно, - сказала она спокойно. – Вас не интересует судьба сына… - Он не мой сын! – перебила ее Эмма, выпрямляясь. Ее глаза полыхали гневом. – Не называйте его так! - Хорошо, - Регина кивнула. – Извините… Так вот, вас не интересует судьба моего сына, и мне это…мм… понятно… Но, может быть, вас заинтересует вот это… Она открыла сумочку, порылась в ней, достала сложенные вдвое листочек, затем приблизилась к Эмме и протянула его, глядя через стойку. Эмма внимательно изучала ее лицо, не торопясь брать предложенное. Когда в карих глазах отразилось недоумение, а щеки женщины слегка порозовели, Эмма взяла из ее рук бумажку, мельком отметив, что на левой руке нет обручального кольца. Раскрыв листик, она долго смотрела на него, затем подняла голову и усмехнулась. - Вы предлагаете мне деньги? Регина кивнула с самым невинным видом. - А что? Это то, что нужно всем, а я, мисс Свон, я весьма состоятельная женщина и могу себе это позволить. И, если сумма, указанная здесь, кажется вам… - Смешной, - перебила Эмма, бросая листочек на стойку перед ошеломленной Региной. – Эта сумма просто смехотворна, дамочка. Вы решили, что я возьму это? За свою почку? Регина, не веря своим ушам, подняла глаза на Эмму. - Но… - Слушайте, - Эмма громко хлопнула ладонями по стойке. – Вы, конечно, молодец. Явились вчера со своими жалостливыми рассказами о сынке, ладно. Спасибо, что не трясли тут его фотками, пытаясь меня пронять, за это я благодарна. Я вам честно сказала, что я не стану ложиться на чертов стол хирурга, пусть это будет даже моя мать, если бы я ее знала, конечно. Я была с вами откровенна. И вы ушли, и я подумала, что вы все поняли. Но вы ни хрена не поняли! Вы спали ночью или не спали, уж не знаю, и придумали это – подкупить меня, дать мне денег, чтобы я не грустила о своей почке, которая лишит меня возможности вести полноценную жизнь, так? И вы предлагаете мне эти гребаные деньги, которые не окупят даже половины того, что я потеряю? - Да что вы потеряете? – взорвалась вдруг Миллс, не выдержав. – Тухлую квартиру в жутком районе, обставленную дешевой мебелью из Икеи и вашу одинокую жизнь молодой алкоголички, которая пьет не просыхая и гордится тем, что никому ничем не обязана? Эмма, онемев смотрела на Регину, которая, казалось, готова была убить ее. - Вы не понимаете, что жизнь человека на кону! Жизнь! Человека! Неважно, ваш он сын или нет, важно, что вы можете ему помочь! Что вы тут строите из себя святую? Вам не нужны деньги? Какие ваши принципы не дают вам взять их? - Принципы? – злобно усмехнулась Эмма. – Я скажу вам, какие принципы! Я таких, как вы, навидалась за свою жизнь, леди. Богатенькая сучка, которая все получила, ничего не потеряв и не приложив ни капли усилий. Она наклонилась над стойкой, нацелив указательный палец на Регину и обдавая ту дыханием с примесью алкогольных паров. - Небось выросла в богатенькой семье с мамочкой и папочкой, которые целовали тебя в розовую попку и все подносили на блюдечке, да? А я с детства привыкла, что меня пинают, как подзаборную собаку, как будто я никчемный кусок мяса, который ни на что не годен. А ты не такая, да? Я же вижу, как ты смотришь на меня и на мою хату. Что, плохая из тебя актриса, да? Думаешь, о боже, она тут пьет пиво и ходит в трусах, ах-ах, а я, вот я сейчас поеду в салон, накрашу ноготочки, выщиплю зону бикини, выпью Манхэттен, а потом сяду и позвоню сыночку, подыхающему от чего-то там, потому что мои гребаные деньги не могут спасти его… Она замолчала, глядя на белое, как мел, лицо Регины, которая, отшатнувшись, крепко сжимала в руках свое пальто, и Эмме показалось, что она вот-вот хлопнется в обморок. Наверное, я слегка переборщила, подумала она, обходя стойку. - Вам плохо? – безразлично спросила Эмма, оказываясь рядом с женщиной, которая смотрела прямо перед собой. - Не прикасайтесь, - хрипло сказала Регина, отшатываясь от руки, протянувшейся к ней, чтобы то ли поддержать, то ли усадить. - Да больно надо, я только не хочу, чтобы вы заблевали мне ковер. Вид у вас такой, как будто вас сейчас стошнит. Регина вдруг судорожно сглотнула. - Мне и правда… нехорошо… - сказала она с трудом. – Можно я воспользуюсь вашей ванной? - Конечно, - хмыкнула Эмма, показывая большим пальцем руки себе за спину. – Только не трогайте там ничего ручками, не дай бог заразу подцепите, - крикнула она со смехом вслед Регине, которая быстрым шагом бросилась в ванную. Впрочем, ее улыбка сразу погасла, стоило женщине скрыться за дверью. Постояв несколько минут, она решительно подошла к стойке и залпом выпила все пиво, оставшееся в бутылке. Регина показалась спустя минут десять. Все это время из ванной не доносилось ни звука, и Эмма уже хотела идти проверять, не решила ли дамочка перерезать вены в ее доме, чтобы убедить ее помочь. Но Миллс выглядела почти прекрасно, за исключением крайней бледности, словно из ее лица выкачали все краски, оставив только чуть розовинки на губах. Эмма вопросительно посмотрела на нее, но Регина, не сказав ни слова, прошла к входной двери и скрылась за ней. Эмма смотрела ей вслед, словно ожидая, что та вернется. Потом вздернула подбородок. - И не смейте больше приходить! – крикнула она в закрытую дверь, как будто та, что ушла, могла ее слышать.