***
Когда Регина возвращается в палату, Эмма давно готова. К неудовольствию Миллс, из целой сумки вещей она выбрала именно тот наряд, который они с Сидни имели удовольствие лицезреть в Бостоне - старые джинсы, свитер с горлом и кожанка. На ногах у Эммы потертые ковбойские сапоги, это единственная обувь, которую Регина успела прихватить, когда они сбегали. Когда Свон оборачивается, услышав шаги, ее лицо сразу меняется - Регина видит знакомую усмешку, вызывающую у нее желание схватить Эмму за грудки и начать трясти. - Что-то ты долго, Манхэттен... - с намеком тянет Эмма, наклонив голову набок. - С Вейлом миловалась? - Мое имя - Регина, - твердо и с расстановкой произносит Регина, остановившись в дверях. - Не красотка, не Манхэттен, не дамочка, не леди, а Регина. РЕ-ГИ-НА! Ты не способна запомнить простое имя? Эмма улыбается. - Может быть, ты предпочтешь, чтобы я называла тебя "мисс Миллс"? - издевательски скалится она. Регина складывает руки на груди. - Было бы великолепно. - Не дождешься, - Эмма отделяется от окна и медленно приближается, беззастенчиво изучая лицо Регины. Взгляд ее слегка щекочет кожу - Регина вдруг вспоминает ночную сцену у подъезда в Бостоне. Что за игру затеяла Эмма? Она борется с желанием сделать шаг назад. Но нельзя показывать хищнику свою слабость. И она молча стоит, глядя в серые глаза девушки. Эмма подходит еще ближе, так что Регина улавливает запах больничного мыла от ее рук и дешевого шампуня от волос. - Я никогда не стану называть по фамилии женщину, с которой собираюсь переспать... - широкая улыбка Эммы - как красная тряпка для быка - действует на Регину. Мгновение - и пощечина обжигает щеку, Эмма отшатывается, прижав ладонь к лицу. Коротко хохотнув, она качает головой. - И это говорит о многом, детка... Регина растеряна. Она столько раз осаживала одним взглядом назойливых поклонников, что практически сама не замечала этого. Мужчины увивались вокруг нее, сколько она себя помнила, и ей стоило только поманить одного из них, как он был готов на все. Но никто еще не вел себя так... нагло... вызывающе... нахально... Тем более было странно ощущать подобный вызов от женщины. Регина Миллс никогда еще не оказывалась в такой ситуации, и понимала - она только что совершила ошибку. Возможно даже роковую. Но теперь нужно было как-то исправлять ситуацию, что-то предпринять. И она сделала шаг к Эмме, смело глядя ей в глаза. - Ты думаешь, я не вижу, что ты меня нарочно дразнишь, Свон? - прошипела она. - Пытаешься вывести из себя, да? Ну, ты вывела, поздравляю. В следующий раз, попробуешь протянуть ко мне свои тощие ручонки, и я тебе их сломаю. Поняла? Эмма усмехнулась, делая шаг в ответ. Их лица были так близко, что кончики носов практически соприкасались. Горячее дыхание Эммы погладило губы Регины, когда она проговорила: - Я никогда не сдаюсь, РЕ-ГИ-НА. И если я что-то хочу - то получаю. Поняла? А потом все ушло. Напряжение как будто спало. Регина почувствовала, как Эмма расслабилась, поняв, что ответных действий не будет. Пока не будет. И близость, многократно усиленная ненавистью, стала просто обменом теплом между чужими людьми. Они просто стояли вплотную. Ничего больше. Регина резко отшатывается, поджав губы, понимая, что ее втравили в борьбу, в которую нельзя было вступать. Она нервно одергивает блузку, смотрит на Эмму, которая, отойдя, скрестив ноги, оперлась на подоконник и беззастенчиво скользит взглядом по ее телу - сверху вниз и снова вверх. И опять. - Ты все собрала? - нейтральным тоном спрашивает она, кивая на сумку, лежащую на кровати. Ей хочется прикрыться от взгляда Эммы, который отчего-то замер на кулоне, а может, и на гладкой смуглой коже груди... - Ага, - Эмма пожимает плечами. - Собирать-то нечего. Ты все у меня отняла... Регина отворачивается так резко, что ее каблуки издают громкий стук, когда она делает шаг. Уши ее горят. - Пошли. - К тебе или ко мне, детка? - Хохотнув, Эмма подхватывает сумку и выходит вслед за Миллс. Коридор пуст, и яростный стук каблуков Регины раздается как пулеметная очередь, она словно идет в бой, а не собирается ехать на лифте. Свон плетется следом, недоумевая - зачем она сказала все то, что сказала? Еще полчаса назад в кабинете Вейла она признавала, что мысль о сексе с Региной - самая дурная идея из всех, которые только можно себе представить. И вот появляется Миллс - и Эмма вдруг начинает вести себя как влюбленная старшеклассница - дерзит, хамит и откровенно предлагает себя. Хорошо еще, что Манхэттен подумала, будто она просто нарывается на скандал. Незачем ей знать про то, что Эмма любит женщин...***
В старших классах Эмма уже четко осознала, что ей нравятся девочки, а не мальчики. Она трахалась с парнями лет с четырнадцати, но когда первый раз попробовала с девочкой, то поняла, что дороги назад нет. К выпускному классу ее послужной список мог соперничать со списком самого главного сердцееда школы - Лукаса Джонсона. Эмма меняла девчонок как перчатки, молча сносила насмешки чирлидерш и косые взгляды соучеников, игнорировала школьные правила и выделывалась как могла. Когда появилась та новенькая, Эмма уже больше трех лет была притчей во языцех всей школы. Учителя вешались и стонали от нее, от вызывающего поведения и отсутствия желания учиться, а скромные богатенькие девочки и мальчики шарахались, как от огня. Эмма сразу запала на новенькую. Она не была похожа ни на одну ее одноклассницу, ни тем более на девушек из города. Все они – и чирлидерши с их вечным брезгливым выражением лица и вселенским чистоплюйством, или шлюховатые девчонки из города, одинаково размалеванные, смеющиеся пошловатым смехом после каждой удачной или неудачной шутки, готовые на секс после трех кружек пива – вызывали у Эммы даже не отвращение – скуку. Конечно, были и другие, умные, красивые, с чувством собственного достоинства, но они никогда на Эмму не смотрели, не разговаривали с ней, боясь, что один разговор может заразить их лесбиянством. Временных подруг Свон снимала в барах, где ошивалась их компания, и все это были ни к чему не обязывающие связи, которые оставляли только привкус вечного одиночества и тоски. И тут появилась она. Ее родители эмигрировали из Шотландии за пару лет до того. Отец работал укротителем в цирке, а мать, Элен, – богатая аристократка из какой-то известной английской семьи, опозорилась, сбежав в восемнадцать лет с циркачом. Они долго жили в Уэльсе, там же родилась Анна. Спустя 15 лет умерли родители Элен и оставили им наследство. Они переехали в Штаты и открыли в городе большое кафе с баром и дискотекой. Можно сказать, их заведение было первым приличным клубом в городке. Анна сразу стала местной знаменитостью, а ее семья – любимцами всего города. По воскресеньям у них обедали лучшие люди города – мэр, члены городского совета, влиятельные люди. Тогда Эмма еще жила с опекуном - сбежит она через полгода - и опекун, который держал в руках весь коровий бизнес, тоже частенько посещал дом Галлахеров. Анна в этих посиделках участия не принимала. Она была самым мрачным человеком из всех, кого когда-либо знала Свон. Когда она впервые вошла в класс, на Эмму и ее соучеников прямо дохнуло английским холодом и сдержанностью. И хотя она была одета так же, как все, и волосы у нее были покрашены в разные цвета – от черного до медно-красного – ее дворянская порода давала о себе знать. Осанка и манеры не стирались на фоне разноцветной копны волос и пирсинга в правой ноздре. Ее посадили рядом с Джонсоном, и Эмма видела, как он пялился на нее весь оставшийся урок. Да она и сама пялилась, и все остальные тоже. Девушка была красива. Да что там красива – обалденно хороша. Длинные кудрявые волосы, точеная фигурка, идеальное лицо. У нее были прекрасные каре-зеленые глаза, светлые и очень ясные, небольшой нос и потрясающей формы рот с маленькими чувственными губами. Эмма думала, что англичанки все уродины, но в этой было что-то неземное, таинственное, притягательное. Никакой чувственности, желания соблазнять, покорять не было и в помине. Нет, она была просто красива, у нее была отменная фигура и сдержанные манеры, и Свон заинтересовалась ею, как никем и никогда раньше не интересовалась. Но подойти первой она бы не решилась - тощая девчонка в старых джинсах и рубашке на два номера больше, изгой всей школы... Она решила не портить новенькой шанс общаться с теми, кто ей больше подходил. Первые две недели Анну не вызывали отвечать, а за письменные работы она получала хорошие отметки, и никто даже не знал, как звучит ее голос. Девчонки ее сторонились, но в открытую никто не нападал и не подкалывал - не решался. Красота надежно защищала ее от насмешек менее привлекательных девушек. И конечно, все парни сразу в нее втюрились. Сначала они просто подзуживали, старались задеть, проходя мимо, подмигивали и называли «красотка» и «детка», но она вообще их не замечала. Кое-кто подсовывал ей в шкафчик резиновые дилдо или писал на дверце «ПЕРЕПИХНЕМСЯ?» и номер телефона, а кто-то даже оставлял в щели любовные записки. Она выбрасывала их, не читая, но парни не отставали. Лукас Джонсон крепко втрескался в Анну уже через неделю, хотя она еще не сказала ему ни слова, бросил королеву школы Алану, и теперь все девчонки класса дружно ненавидели новенькую, но напрямую вступить с ней в конфликт не решались. Просто игнорировали, шептались на уроках, наверное, разрабатывали зловещие планы мести. Все. Кроме Эммы, конечно, но ее и за девчонку-то никто не считал. Лукас целыми днями придумывал, как с ней познакомиться, забил на учебу и скатился на тройки. В конце концов он решился и подошел к ней в коридоре, пригласил на свидание, а она посмотрела, как он потом выразился, «сквозь него» и удалилась. Эта история тут же облетела полшколы, и корона Лукаса слегка потускнела. Через два месяца открылся клуб «Ровена», заведение отца Анны. Все, конечно, пошли туда, но никого не пустили. Для несовершеннолетних потом организовали отдельные танцульки, до 12-ти вечера. Но ходили туда только придурки. Эмма знала, что ее одноклассники всеми силами стараются попасть в клуб, но после полуночи на входе прочно проверяли документы, а городок был маленький, и скрыть, что ты школьник, не удавалось. Анна, конечно, бывала в клубе и после полуночи. Ей ничего не запрещали, и она могла отсутствовать в школе по неделе, но ее не отчисляли и не преследовали. Все понимали, что деньги ее отца открывают для нее все двери. Дом Галлахеров стоял рядом с домом опекуна Эммы. Они купили его после долгого и подробного осмотра, а до того в нем жила полусумасшедшая старуха, миссис Родни, которая умерла тремя месяцами ранее. К Эмме она всегда относилась хорошо, хотя опекун запрещал Свон приходить в гости к соседке. Но Эмма все равно умудрялась - то молока старушке купит и занесет, то покормит ее котов, то просто посидит в саду, слушая бред выжившей из ума одинокой женщины. Как-то утром Эмма, опаздывая на первый урок, кое-как причесанная, заправляя рубашку в джинсы, выскочила за ворота, понимая, что не успевает на автобус, и увидела Анну, идущую по тротуару к своему дому. Взгляд Анны был мимолетным и презрительным, и шла она явно не в сторону школы. Она прошла мимо Свон и даже не поздоровалась. Эмма хмыкнула и сплюнула на асфальт, провожая девушку глазами. В школу она в тот день не пошла. На следующий день после занятий она брела домой, волоча по траве сумку с книгами, пиная камешки и без того сбитыми носками ботинок. В отличие от всех других, Эмма не пила из радужного источника доходов своего опекуна. Он вообще мало обращал на нее внимание, позволял делать все, что она хотела, только вот был скуп, как старая бабка. Эмма донашивала одежду его старшей дочери, которая давным-давно погибла в автокатастрофе, и таких старых тряпок еще свет не видывал. Только джинсы у нее были новыми, личными, а рубашки, свитера и прочее приходилось доставать из шкафа-мавзолея давно ставшей прахом девушки. Был предпоследний учебный день, и настроение у Свон стремилось к нулю. Впереди предстояло долгое лето, и, в отличие от всех ее сверстников, на отдых рассчитывать не приходилось. Отдыхом была школа. Опекун уже пристроил ее официанткой в кафе, сказав, что она и так сидит на его шее, пора отрабатывать долги. - Эй! Рядом со Эммой останавливается машина, новенький Понтиак. Внутри сидит Анна. - Подбросить? Эмма заколебалась. Сесть внутрь означало разговаривать. Говорить ей не хотелось. - Зачем? Анна недоуменно смотрит на нее. - Чтобы не идти пешком, вероятно. Говорила она действительно смешно, не так, как все. Эмма впервые тогда услышала английский акцент. Но у нее он звучал очаровательно. «Вероятно» - это надо же. Никто из ее соучеников так не выражался. И она села в машину в надежде услышать еще. Некоторое время они едут молча. - Вы наши соседи? – спрашивает Анна, взглядывая на Эмму. - Угу. - Это твой отец – коровий магнат? - Что? - Мой папа так его называет. - Он бы взбесился, если б услышал. И он мне не отец. Я приютская. Он опекун. - Да? Анна оглядывает Эмму с ног до головы. - То-то я подумала, что ты как-то паршиво выглядишь для дочери коровьего магната... - А не пошла бы ты, - взвилась Эмма, дергая ручку двери. - Да успокойся. - Выпусти меня, сучка ты английская. - Успокойся, - Анна вдруг положила руку на бедро Эммы. Прикосновение было таким неожиданным и оглушающим, что Свон перестала сопротивляться. Она в изумлении смотрела на изящную ладонь Анны на своих запыленных джинсах. - Я же пошутила, правда... Ладонь исчезла. Анна слегка улыбнулась, поворачивая к школе. - Мудак этот твой опекун, да? - Да уж не сахарная трубочка, - буркнула Эмма, глядя в окно. - А ты? Тут Эмма поняла, что она надо ней шутит. Повернула голову, чтобы встретить смеющийся взгляд. На лице Анны не дрогнул ни один мускул, губы не шевельнулись в улыбке, но она смеялась. - А ты? - Я уж точно нет. - А почему ты ни с кем не общаешься? - А с кем тут общаться? - Ну, Лукас вроде подкатывал к тебе... - А, это был твой друг?- презрительно фыркнула. – Да он хотел меня трахнуть, только и всего. Слово «трахнуть» она произнесла очень свободно и привычно, но слух это не резануло. - Друг? - фыркнула Эмма. - Этот надутый индюк, который готов задрать юбку каждой встречной... Ну уж нет... - А тебе он тоже пытался задрать юбку? Эмма рассмеялась. - Даже если б хотел, не смог бы. Я юбки не ношу. И тут Анна засмеялась вместе с ней. Странное чувство единения повисло в воздухе, и Эмма пожалела, что они уже были близко от дома. - Да и вообще... - Что вообще? - Мне девушки нравятся, - Эмма решила пойти ва-банк. Если новенькая еще не в курсе, то лучше пусть узнает от нее, вдруг тоже испугается, что это передается воздушно-капельным. - Я и так поняла, - Анна пожала плечами, и нельзя было понять, как она к этому относится. Некоторое время они ехали в дружелюбном молчании. - Не боишься? - решилась Эмма, посмотрев на нее. - Чего? - Меня все сторонятся, считают извращенкой, вот чего. Дружа со мной, ты себе очков не наберешь. Анна резко затормозила у дома. - Плевала я на гребаные очки, разве ты еще не поняла? Эмма молчала. Теребила пальцами бахрому на куртке. Вся ее наглость и уверенность куда-то испарилась, и одновременно она чувствовала - от Анны не исходит агрессии, только что-то большее, то, чего еще никогда не случалось в короткой жизни Эммы Свон. - Мы приехали, - мягко напоминает Анна. - Ага, спасибо, что подвезла, - Эмма дернула ручку двери, и тут ее остановили. Спустя мгновение она почувствовала, как руки Анны берут ее лицо и приближают к своему. - Ты что задумала? - только и успела сказать Эмма, когда чужие губы прижались к ее губам. Сначала губы Анны не двигались, они были холодные и очень нежные, как растаявшее мороженое, и Эмма провела по ним языком, осмелев, и вся подалась навстречу, целуя в ответ. Это было очень медленно, и спокойно, и не страстно, нет, просто спокойно. Поцелуй был долгий. Весь опыт Эммы куда-то отступил и потерялся в нежности и спокойствии. Она не трогала Анну, та не обнимала Эмму, они просто целовались. Долго и со вкусом. Так долго, что у Эммы свело низ живота... Потом Анна отстранилась и улыбаясь, спросила: - Держу пари, такого ты не ожидала, да? А Эмма, оглушенная желанием, смогла только кивнуть, потому что она и вправду не ожидала ничего подобного. Такие девушки до нее раньше не снисходили. Ночью того же дня Анна вылезла из окна своей спальни, и вскоре они были на реке. Эмма помнит все - быстрые обжигающие прикосновения, шепот и дыхание на коже, бессвязные стоны, мольбы, холод росы, который ощущает ее обнаженная спина. Все было здорово - и на заднем сиденье Понтиака, и на реке, и в амбаре ее опекуна, и в пустой подсобке в школе, и все лето им было жарко, и влажно, и здорово, и они плевали на весь мир. И только осенью, когда по уши втрескавшаяся Эмма отпраздновала свое восемнадцатилетие, а ее опекун расщедрился на сто баксов в качестве подарка, выяснилась правда. Школу они закончили, и Анна собиралась ехать учиться в Гарвард, а Эмме предстояло работать, пополнив ряды быстро стареющих официанток из придорожных кафе. Анна говорила о Гарварде с восторгом, часами могла расписывать, как она будет там жить, не замечая мрачного лица Свон, которая сидела рядом и угрюмо молчала. В новенькой начищенной жизни Анны ей не было места. И каждый раз она открывала рот, чтобы спросить - а как же я? как же мы? И осекалась. Слишком многое значил этот вопрос, и слишком уж счастливой выглядела Анна Галлахер, собирающаяся ее оставить. Ночь. Анна тянется к ней, чтобы поцеловать, рука Эммы трогает ее колено - невесомо, легко, потом скользит по бедру, локтем она ощущает рычаг коробки передач, потому что Анна сидит на водительском сиденье, и волосы ее щекочут Эмме лицо, а язык все более уверенно орудует во рту. Эмма заводится мгновенно - для нее теперь любая встреча как последняя, она отрывается от губ Анны, чтобы покрыть поцелуями шею и ключицы. Рука ее нащупывает крохотные трусики Анны, пальцы пробираются под них, отодвигая влажную ткань. Анна стонет, и Эмма выдыхает ей в плечо: - А ты не будешь скучать вот по этому? Ее палец уже внутри, знакомо и все же каждый раз по-новому, она ощущает внутреннюю дрожь Анны, крепче прижимается к ее шее, кусая, трогая языком нежную кожу. Анна любит получать, а не давать, но Эмме этого достаточно - она готова терпеть неудовлетворенность ради зрелища кончающей Анны, которая закрывает глаза и закусывает губы, когда к первому пальцу подключается второй. - Ну так как? - шепот Эммы игрив, и девушка не спешит отвечать, забывшись от удовольствия. - Не останавливайся, - Анна прижимает ее голову, нагибая к своей груди, и трется грудью о губы. Эмма прикусывает сосок через ткань футболки. - О да, сильнее... - шепчет Анна, но что-то уже потеряно. Эмма делает так, как она хочет, доводит ее до оргазма, все время исступленно прокручивая внутри свой незаданный вопрос. Когда одежда поправлена, страсть утолена, и чуть сонная Анна заводит мотор, Свон, наконец, решается. Дрожащим голосом, еле дыша, она спрашивает, не глядя на Анну: - А что будет с нами? - Что, детка? - Анна сдает назад, оглядываясь через плечо, чтобы не въехать в канаву. - Ты и я. Мы. Каждое слово режет ее как ножом, и она впервые чувствует, как больно произносить такие вещи. Как трудно их выдавить из себя, как страшно услышать их озвученными робким и нерешительным голосом. - А что мы? Машина выруливает на темное шоссе, вдалеке черты города - трубы, огни, мост через Потомак... - Ну что будет с нами? Ты уедешь и... Анна смеется, кладя руку на колено Эммы. - Ну ты же не думала, что все это серьезно, детка? Мы просто баловались все лето, что тут такого? - Баловались? - изумленно переспрашивает Эмма, не веря своим ушам. Анна опять смеется, глядя на дорогу, смех у нее серебряный, как старинный колокольчик. - Ну конечно. А ты что подумала? Что я лесби, да? Мне вообще-то мальчики нравятся... - Что ж ты тогда ко мне прицепилась? - сдавленно спрашивает Эмма, чувствуя, как горло сжимается от подступивших слез. - Ну... захотелось поэкспериментировать... ты единственная там мне понравилась, парни ни о чем, девки все дуры, а ты... показалась мне необычной... Сука, сука, сука, крутится в голове Эммы, которая никак не может побороть слезы, и они капают ей на колени, пока она отворачивается к окну, сжимая кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладонь. - Эй, ты чего? - Останови, - хрипит Эмма. - Меня сейчас вырвет... - Да ладно тебе... Ты что, серьезно? Не смей тут... Только не тут!!! Но поздно, и все, что хранилось внутри Эммы, выплескивается на новенькую приборную панель Понтиака, и запах рвоты пропитывает все вокруг, и гневные возгласы Анны так и стоят в ушах Свон, когда она, очнувшись от воспоминаний, вдруг обнаруживает себя стоящей у двери какой-то палаты. Рядом, вопросительно глядя на нее, Регина облокотилась на стену. - Что? Где мы? Куда ты меня притащила? Эмма все еще там, в пыльном лете выпускного класса, стоит на коленях в траве, глядя, как удаляются задние огни Понтиака. Миллс кивает на палату. - Мы пришли. - Куда? Ты же сказала, что везешь меня домой... Регина протягивает руку, берет ее за рукав, много выше запястья. - Только после того, как ты кое с кем познакомишься...