Боль от потери брата не заглушить ничем... (I)

Мы вошли в лес. Этот лес очень сильно отличался от леса на Олухе. Деревья были здесь старые и черные, на скрюченных ветвях кое-где виднелись неправильной формы странные листочки. Ветки походили на скрюченные руки каких-нибудь мифических ведьм и словно желали схватить меня за одежду и за волосы. И еще: лес был мертвым. Ни один звук не нарушал тишину, кроме тихого потрескивания сухих веточек под нашими ногами. Ведь даже ночью лес живет. Шуршат на ветру листья, где-то на грани слышимости раздается мерное посапывание дневных животных, стрекотание кузнечиков, иногда ухнет филин. Здесь же ничего этого не было. Сама мысль о жизни казалась невозможной, сказочной. Я инстинктивно подошел ближе к своему проводнику. Тут между стволами я заметил мелькнувший оранжевый огонек. Потом услышал веселые голоса и… пение! Мы подошли ближе, и когда деревья расступились, я увидел в середине поляны огромный костер, языки пламени которого взвивались к самым звездам. Костер горел ровным бездымным пламенем, и изредка, когда в костре что-то щелкало, вверх выметались снопы искр. От костра шло приятное тепло и свет, от которого лес словно оживал. По краям большой поляны на старых бревнах сидели викинги и пели песни, закинув друг другу руки на плечи и покачиваясь в такт. Их пение намного отличалось от пения викингов на Олухе. Они слышали мелодию, ритм и чувствовали других. Их песня была дружной, и смысл слов становился не важен. А, между прочим, в их песнях был глубокий смысл. На Олухе же песни если и пелись, то только после изрядной дозы опьяняющих напитков и обычно в них говорилось о каком-нибудь викинге, который в очередной раз справился с Ужасным чудовищем. Они горланили песни кто в лес, кто по дрова, не попадая ни в мелодию (а была ли она вообще?), ни в ритм. Я нерешительно остановился на границе света и тени, мой же проводник решительно проследовал к статному седобородому викингу, как две капли воды похожего на него. Они о чем-то тихо говорили, а сидящие вокруг костра продолжали свою песню. Наконец, проводник закончил разговор и подошел ко мне. — Иди. Вождь хочет услышать твою историю. Я пробрался за спинами людей, сидящих вокруг костра, и подошел к вождю. Он дал мне знак двигаться за ним. Мы отошли от костра на несколько шагов в лес, и вождь спросил меня: — Как твое настоящее имя, Изгнанник? — Иккинг, — я тяжело вздохнул. — Расскажи о себе и о том, что привело тебя к нам. Я вздохнул, и начал говорить. Я рассказал ему о себе, о том, как меня считали самым бесполезным существом на Олухе, в чем отчасти были правы, как я приручил дракона, о том, как Астрид предала меня, о том, как Беззубика убили и как меня изгнали. Сначала я пытался что-то приукрасить, а о чем-то умолчать, но под взглядом мудрых глаз я не мог этого сделать, и говорил все, как есть. И душевные раны, только-только начавшие заживать, вновь открывались и болели с новой силой. К концу своего рассказа я с трудом сдерживал себя, что бы вновь не разреветься. Некоторое время вождь молчал, запустив руку в серебристую бороду и, наконец, произнес: — Что ж, я вижу, что ты не лжешь. И я вижу, что ты горишь яростью и жаждой мести. Но ведь ты прекрасно понимаешь, что безрассудством ты ничего не добьешься! Что ж. Я принимаю тебя в наше племя. Наставником тебе будет мой сын. Он отличный воин и сможет научить тебя всем искусствам боя. — Спасибо, — тихо произнес я. — Иди к костру, присоединяйся ко всем! — мягко сказал вождь. — Тебя больше никто не прогонит и не унизит. — Спасибо, — еще раз сказал я и направился к костру. Я робко сел с краю и стал прислушиваться к песне. В ней рассказывалось о вечной дружбе двух братьев, один из которых был убит на войне, а другой был признан изменником и изгнан из племени. Эта песня меня зацепила. Словно она была про меня… Тут я почувствовал на своем плече руку. Я тоже положил свою руку на плечо соседа, и старался подхватывать на припеве. И очень скоро мне стало казаться, что я всю жизнь жил на этом северном острове, среди мертвых крючковатых деревьев и таких дружных людей. Тут вождь поднялся, и сказал продолжать без него, потому что у него есть кое-какие дела. Кто-то сказал, что Острый Глаз (видимо, это было прозвище вождя) может не волноваться, и песня продолжилась. Когда последние отзвуки голосов стихли, воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в костре. Я почувствовал на себе любопытные взгляды. Почти все смотрели на меня. Я тоже начал рассматривать сидящих вокруг костра. К моему удивлению, почти все они оказались достаточно молодыми, но все равно выглядели умудренными опытом. — Кто ты? — вопрос громом прозвучал в наступившей тишине. — Как твое имя и откуда ты родом? Отвечай честно! У Ассаинов была странная, немного витиеватая манера речи, и говорили они как бы нараспев. Я еще раз рассказал свою историю, стараясь сделать рассказ как можно более коротким и холодным. Мне не хотелось показывать свои чувства. Когда я закончил, секунду на полянке царило молчание, а затем все засмеялись. Но не зло. Просто смеялись. — Приручил Ночную фурию! — воскликнул кто-то — В жизни не слышал ничего более забавного! — У тебя отличное чувство юмора, парень! — Но это правда! — обиженно воскликнул я. — Это невозможно! — гаркнул кто-то. Я взглянул в сторону голоса. На бревне сидел высокий мускулистый викинг с черными, но уже тронутыми сединой волосами, в броне. — Ночная фурия — это злобное порождение молнии и самой смерти, ее нельзя приручить! Это самый жестокий и коварный дракон! Он внушает тебе доверие своими зелеными глазами, а когда ты подходишь ближе, убивает. Многие обманывались этой внешностью. И никто из них не выжил. Эта тварь откусила мне руку! — он поднял в воздух искалеченную правую руку, и я увидел, что почти от локтя начинается протез. — Наш отряд был послан на поиски дракона, сбитого не так давно. Мы шли по лесу, и, наконец, увидели его. Милое и безобидное на вид существо одним залпом расправилось с целым отрядом. Мне одному удалось спастись, поплатившись за это рукой. Я молчал, не в силах сказать не слова. Это казалось невозможным. Беззубик мог это сделать?! Но мне все же пришлось вспомнить, что он до меня был диким драконом. Но ведь я приручил его! Или мне это только приснилось?! Тогда почему я здесь?! Я молча вынул из корзины рисунки, и подойдя к однорукому, подал ему их. Некоторое время он рассматривал листы, а затем произнес: — Поразительное сходство! Словно… словно ты видел его воочию! — Я действительно видел его. Я приручил его. — Что ж, если ты действительно приручил Ночную фурию, — сказал кто-то, — то приручить Ужасное чудовище тебе не составит труда! Я невольно вздрогнул. Там, на Олухе, я тоже должен был сразиться с Ужасным чудовищем… — Хорошо, — произнеся, как можно спокойнее. — Я приручу Ужасное чудовище. Завтра же!