У каждого Темного Лорда...

Как оказалось, никто не был намерен давать мне тихо посидеть и прийти в себя. — Что вы хотите нам доказать, мистер Поттер? — тихо и насмешливо говорит Шафик. — Что умеете пользоваться Воскрешающим Камнем? Спасибо, мы поняли с первого раза. Эта демонстрация уже избыточна. Что-что. Что статистика смертности среди магов за последние два года немножко ненормальна. А я так надеялся, что будет как в тот раз: свидетели будут говорить, а я поддакивать. А еще я надеялся на других обвиняемых! Нас тут, вообще-то, больше одного! Но видимо, вот она, тяжелая доля лидера. Я вздыхаю, собираюсь с силами, дожевываю конфету и спрашиваю: — Могу я временно отпустить свидетелей? В их присутствии долго говорить мне будет тяжело. — Значит, скажите кратко. — Можете, мистер Поттер, — Хоукворт и мадам Боунс говорят это почти одновременно. Думаю, тут все уже поняли, что Боунс я, в отличие от остальных, готов слушать. Поэтому я временно отпускаю всех. Кроме профессора Дамблдора. С ним за спиной мне спокойнее. — Я хочу напомнить вам события текущего года. Весь год преступники и убийцы ходили на свободе и занимали посты в Министерстве, а суды в это время занимались тем, что обвиняли маглорожденных волшебников в том, что они украли у кого-то волшебные палочки. Маглы! Укравшие магию! И научившиеся колдовать! При том, что общеизвестно, что маглорожденные, так же как и все другие волшебники, перед Хогвартсом отправлялись на Косую Аллею и покупают там волшебные палочки. И никого ничего не смутило в этом идиотском обвинении! — Мистер Поттер, воздержитесь от подобных слов. Это неуважение к Визенгамоту! Ну, скажем так, я и правда не всех здесь уважаю. — Прошу прощения. Так вот. Обвинение, которое легко опровергается простым запросом к мастеру Олливандеру... ах да, совсем забыл, его же не было, он был похищен. Это тоже никого особенно не заботило, не так ли? Палочки же покупать только летом, так какая разница, что лавочка закрылась. Давайте отвернемся и пойдем домой, выпьем чаю. А на улицу вообще будем выходить пореже, чтобы не расстраиваться. — Мистер Поттер! А если бы все было как на пятом курсе или хотя бы в мае, наверное, меня бы уже Силенцио заткнули. Впрочем, в прошлый раз я бы сам замолчал, побоялся бы все испортить. — Ладно, допустим, надо обойтись без Олливандера. Что же делать? Как насчет провести эксперимент для начала? Взять какого-нибудь магла — родственника мага, например, чтобы не нарушать Статут, — дать ему в руки палочку и посмотреть, начнет ли он колдовать. Как вы думаете, начнет? — Разумеется, нет, мистер Поттер, — раздраженно отмахивается Хоукворт, — давайте ближе к вашему делу. — То есть вы признаете, что весь год магов судили по абсолютно бредовому обвинению, и всему Визенгамоту было все равно? — Здесь судят вас, а не Визенгамот, Поттер! — А какая разница-то? Если в стенах Министерства Магии, в этих самых залах, можно судить за кражу честно купленной волшебной палочки и называть магов ворами и чем похуже на этом основании, то... вы серьезно считаете, что я буду верить вашему суду? — Их судил не Визенгамот, а комиссия по учету ма... — Хоукворт осекся. Ай, какой подарок! — В следующий раз я призову охрану, чтобы навести здесь порядок. — А что же вы не договорили, сэр? Что за комиссия их судила? Вы, может быть, забыли название? "Магловские выродки", сэр. Комиссия по учёту магловских выродков. А еще слово "грязнокровки" было в ходу официально, — половина зала возмущенно охает. Я разворачиваюсь на звук. — Что?! Им весь год было можно, а мне сказать об этом нельзя? — Мы не за этим здесь собрались, — монотонно напоминает Шафик. — Вы нет, а я — да. Я могу, конечно, начать защищаться, объяснять вам что-то, смотрите, у меня целый пергамент тут, с номерами статей, все как положено. Я могу вам напомнить, что за кражу Меча Гриффиндора никого нельзя судить, это внутреннее дело школы Хогвартс; могу рассказывать, что в каких-то случаях защищал свою жизнь, в каких-то жизни других людей; расспросить свидетельницу защиты, мадам Лестрейндж, что стало бы со мной и моими друзьями, если бы мы приехали в школу той осенью. Доказывать вам, что целый год мы жили при преступном режиме, и кто-то старался хотя бы ему не содействовать, кто-то пытался выжить, а кто-то погиб — сражаясь с режимом или просто потому что оказался не того происхождения. Но я здесь не за этим. — Я перевожу дыхание и немного удивляюсь тому, что никто не перехватывает у меня инициативу за этот краткий миг. — Я здесь для того, чтобы предложить вам наконец-то сделать все то, что вы должны были сделать без моей подсказки. — Да что вы? И что же мы вам должны? — изумляется Хоукворт. Я смотрю на мадам Боунс, она давно уже не вмешивается в мою речь, ни словом, ни жестом, но сейчас кивает, глядя мне в глаза. Еще бы. Я пока не сказал ничего такого, что мы не обсуждали с ней. — Не мне вы должны. А народу Магической Британии. Немедленно выпустить из Азкабана всех, кто попал туда по решению Комиссии по учёту магловских выродков, — я нарочно еще раз чеканю это слово. Пусть им стыдно будет, что допустили такое. Или хотя бы пусть им будет стыдно, что мне есть чем ткнуть им в нос. — Реабилитировать прочих "неблагонадежных". Отменить все принятые с начала правления Пия Толстоватого законы, указы, постановления — единой пачкой, не глядя. Восстановить Хогвартс — на деле, а не на словах, учебный год вот-вот начнется! Выплатить компенсации тем, кто побывал в плену Упивающихся Смертью, был посажен в Азкабан, потерял работу или был вынужден бежать из страны. Мне, так и быть, можете не платить. Расследовать деятельность всех, кто входил в ту самую Комиссию, кто писал туда доносы и "разоблачал" сослуживцев, кто удержался на должностях министра, замминистра, руководителей отделов и так далее. Зачесть заслуги тем, кто поспособствовал падению режима Волдеморта, и учесть эти заслуги при вынесении приговоров. Например, пересмотреть приговор семейству Малфой. — И вам тоже зачесть заслуги и авансом простить всё и навсегда? — кривится Шафик. — Нет, — говорю я. — Меня можете судить. Мне все равно. Потому что если мне не понравится приговор, я эвакуируюсь отсюда в один миг. Из страны выбираться придется подольше, но тоже ничего невозможного не вижу. Но вам я этого не скажу. Я окидываю взглядом всех членов Визенгамота, не только первый ряд, но и второй, и третий. Жаль, я не знаю, кто есть кто, с кем именно из этих людей мы имели счастье переписываться. Поэтому теперь своих сторонников и противников я вижу только по глазам и лицам. Одни выражают одобрение, другие глубокую задумчивость. Некоторые — неприкрытую неприязнь. Причем, кажется, неприязнь эта вызвана не содержанием моей речи, а сами фактом: пришел тут какой-то юнец, ругается на них, чего-то требует. Как он смеет, да? Их, этих недовольных, меньше. Их меньше, чем других. Проблема в том, что те задумчивые люди, которые сейчас напряженно что-то взвешивают про себя, могут прийти к каким угодно выводам. К любым. А голосование — неотъемлемый эпизод сегодняшнего представления. Правда, если оно пройдет не так, как я хочу, у меня есть кое-какие ходы про запас. Даже более зрелищные, чем просто поднятые руки. — Кто за то, чтобы принять и одобрить ультиматум мистера Поттера? — негромко спрашивает мадам Боунс. Шквал выкриков поднимается и резко стихает, приглушенный магической защитой от шума. Вверх поднимается первая рука.