HEYOO

      Шла пятнадцатая минута с момента, как я припарковалась около дома и заглушила мотор. В дом идти не хотелось совершенно: Бобби вернулся из школы раньше меня и теперь наверняка выжидал, сидя как-нибудь пафосно на диване или за столом на кухне, чтобы устроить серьезный разговор отца с дочерью. Конечно, я не могла знать этого наверняка, но я бы на его месте сделала что-то в этом роде, а мы были в некоторой степени похожи — одинаково неадекватные и невыносимые. Разницу с первого взгляда и не каждый бы заметил — не считая того, что взрослого мужика и школьницу не различит только слепой идиот. Правда, Бобби просто был своеобразным, очень своеобразным человеком, а я вдобавок к этому — избирательно злобным подростком в разгар переходного возраста.       Ах да, подростком, который при желании — или даже нежелании — может спалить дом.       — Моя жизнь — дерьмо, — пробормотала я себе под нос неуверенно, будто надеялась, что сейчас кто-нибудь невидимый мне ответит и попытается переубедить. — С другой стороны, не только моя жизнь — дерьмо. Это же должно успокаивать или хотя бы подбадривать?..       Господи, у меня разговор не клеился даже с самой собой.       Я нехотя вылезла из машины, в процессе приложившись головой о ее крышу, ойкнув и замотавшись посильнее в толстовку. У меня так и не получилось ее вернуть. Сначала Бобби ходил за мной, а если не ходил — следил взглядом с другого конца коридора, и я не решилась добавлять Стайлзу проблем. Думала сделать это через Лиама или Скотта, но на них, похоже, родительское неодобрение тоже распространялось. Кира же, Лидия и даже Малия — я была готова сунуться к Малии, хотя, кажется, она меня недолюбливала и чуть ли не рычала при каждой встрече (и теперь подобная реакция обретала новый смысл), — но они словно сквозь землю провалились, а уроки у нас не пересекались.       Бобби сидел посреди гостиной в кресле и смотрел телевизор. Дивана, на котором я спала в предыдущие дни, не было.       — Не хочешь ничего рассказать?       — А ты уверен, что хочешь знать?       — Мэдисон!..       — Что? Я соврала по поводу места ночевки, потому что иначе ты меня бы сам ни за что не отпустил.       — Потому что ты еще не взрослая, чтобы решать, что можно, а что — нет.       — Да ничего же не случилось! Я здесь, живая, здоровая. Никто не умер от того, что я переночевала — только переночевала — у одноклассника.       — Мэдисон, отлично, что с тобой все в порядке. Плохо, что ты мне наврала, и тебе даже не стыдно. Вообще ни капли.       Было видно, что Бобби изо всех сил пытается быть… ну, не совсем собой. Сдерживается. Объясняет, хотя злится. Я тоже злилась — потому что он был прав и потому что я отчаянно не хотела уступать.       — Есть некоторые решения, которые ты не можешь принимать сама, потому что ты не можешь осознать все риски, — продолжил он, а потом, сделав драматическую паузу, добавил: — Пока что.       — Если мы сейчас разговариваем о том, откуда берутся дети, то я в курсе. У меня в школе были уроки полового воспитания. И ничего такого я делать не собиралась. И не собираюсь. — Я сложила руки на груди и до боли сжала собственные руки. — Пока что. А чтобы я тебя слушалась, тебе нужно было участвовать в моей жизни немного больше. Самую малость! Не только дарить подарки на праздники, например. А сейчас — извини, но поезд ушел! Спасибо, что согласился приютить у себя, пока у мамы проблемы. Все. Я закончила.       Повисло напряженное молчание. Лицо Бобби скривилось еще сильнее, чем до этого, а шум от телевизора стал как будто громче.       Кажется, я перегнула палку. Немного. Кричать было необязательно.       — Быстро в свою комнату! — заорал Бобби.       — У меня нет своей комнаты!       — Теперь есть! — Он махнул рукой в сторону бывшей кладовки.       Просто отлично. Теперь буду сидеть словно в коробке из-под холодильника и думать о своем поведении.       До этого момента я не могла припомнить, чтобы Бобби когда-нибудь на меня кричал. Да, он был любителем поорать в моем присутствии, но не в мою сторону. Обычно это я устраивала целые представления, особенно в детстве. Что ж, ребенок из меня был не очень. Как и подросток. Раньше я надеялась, что Бобби на моем фоне хотя бы чувствует себя немного обычным и нормальным. Теперь же… он и был нормальным, по сути. В том, что предсказать мою дерьмовость семнадцать лет назад, он не смог, его вины точно не наблюдалось.       Но я все равно продолжала злиться — на всех и ни на кого конкретно.       Грязно-розовые стены, старый паркет, прикрытый небольшим ковром с выдранным местами ворсом, разобранная книжная полка, которая и раньше здесь стояла, светильник, представляющий собой палку со свисающей сверху лампочкой, небольшое окно в степе напротив двери и уже знакомый диван — теперь эта роскошь стала моей комнатой. Временной комнатой. Не так и плохо. Зато — личное пространство.       Почему все не могло быть просто?       Ну, как в кино: вот я прихожу, извиняюсь, Бобби извиняется в ответ, мы плачем в объятьях друг друга, а потом до конца жизни сохраняем нежные отношения. Наверное, потому что мне проще удавиться, чем пойти и первой признать свои ошибки вслух, как, собственно, и второй стороне.       Или как в сказке: вот я лежу — или сижу, или стою, это не особо важно — такая вся проблемная, горю в прямом смысле этого слова, а потом приходит Лиам и спасает меня без слов — как рыцарь принцессу при помощи поцелуя или, так уж и быть, любого другого действенного способа. Хорошо, что Лиам не мог прочитать мои сопливые мысли — меня тянуло от них блевать в перерывах между тоскливыми и полными смысла романтичными вздохами.       То, что Бобби выселил меня из гостиной, означало одно — я остаюсь в Бекон Хиллс на неопределенный, но затягивающийся срок. То, что он не купил для меня кровать, а просто пожертвовал диваном, вселяло надежду, что неопределенный срок не обернется целой вечностью. Где-то в глубине души я наивно продолжала надеяться, что, уехав из города домой, оставлю проблемы здесь. Все проблемы.       Остаток дня мне пришлось потратить на то, чтобы разложить мои сваленные в углу немногочисленные вещи по местам и сделать часть накопившейся домашки. Из вредности я думала проигнорировать эссе по экономике, но, столкнувшись с математикой и сочинением по книге, которую даже в руки не брала, по литературе, поняла, что в таком случае мой КПД будет равен нулю, если вообще не уйдет в минус. Да и мои оценки… Плакать от них не хотелось, но можно было и получше.       В десять в гостиной щелкнул выключатель, а потом раздались шумные шаги по лестнице — это Бобби закончил с просмотром бессмысленных программ по телевизору и таких же работ учеников параллельно и поднялся к себе.       Только тогда я решилась высунуть нос из комнаты и проскользнуть на кухню. Желудок буквально сводило от голода: последнее, что в нем побывало — это сэндвичи и чай еще вчера вечером; яблоко, утащенное нагло с чьей-то парты перед уроком истории и съеденное в обеденный перерыв, не считалось.       Холодильник Бобби был почти стереотипным: упаковка пива, запрятанного в самый угол и стыдливо прикрытого пачкой яиц и горшком с салатом, занимала больше всего места; также нашлись в одном ящике эволюционировавшие фрукты, а во втором — вполне себе свежие помидоры; и куча полуфабрикатов. С таким набором я могла либо втихую напиться в своей новой комнате, так сказать, отпраздновать, либо попытаться сообразить себе яичницу, не умерев в процессе и не отравившись после.       Готовка успокоила меня окончательно — хотя уборка и домашка до этого на отлично привели мои мысли в относительный порядок. Я даже развеселилась: стояла, следя за степенью готовности яиц, щелкала пальцами, то гася небольшой огонек, то обратно его зажигая, и что-то условно мелодично мычала себе под нос. Жизнь внезапно показалась такой яркой и интересной, и совершенно нестрашной. Это ведь круто — быть нетакой в прямом смысле, иметь настоящий дар. Если я не поступлю в колледж, то смогу пойти в какое-нибудь ТВ-шоу и устроить на камеру огненный аттракцион; заработаю кучу денег, прославлюсь, а потом инсценирую свою смерть и уеду жить туда, где тепло круглый год.       Я выключила плиту, переложила в итоге немного подгоревшую яичницу — мой завтрак, обед и ужин в одном — на тарелку, не жалея, полила ее томатным соусом и, налив воды в стакан, взяла все это в руки, намереваясь устроиться в своей комнате. Неплохое завершение совершенно отвратительного дня.       Стоило мне сделать несколько шагов — поравняться с со стулом напротив телевизора в гостиной, — как послышался режущий слух, но тихий скрип. По спине побежали мурашки, стало не по себе.       Каждый знает это ощущение — будто кто-то чужой рядом, в твоем доме, в твоем убежище. А вместе с ним любой подозрительный звук будет казаться шорохом от открывающихся двери или окна.       Я замерла, не зная, что делать и куда смотреть в первую очередь. Поставить все на стул и идти по комнатам, чтобы себя успокоить — потому что мне ну явно показалось, и никого здесь постороннего нет? Забить и не отходить от плана: бегом в комнату, подпереть дверь чем-нибудь, а потом нафантазировать себе целый фильм ужасов?       Звук повторился, и я прямо с тарелкой и чашкой сделала шаг в сторону своей кладовки, но лицом к гипотетической входной двери — с моей предыдущей позиции ее видно не было. Что ж, пожалуй, впервые интуиция меня не подвела: дверь действительно открывалась и закрывалась, и чужой в доме тоже обнаружился. Но не то чтобы он очень пытался скрыться — топтался на коврике и теперь смотрел как-то странно в мою сторону.       Я вздохнула, а потом возмущенно (настолько получилось) выдохнула:       — Серьезно? Ты решил вскрыть мою входную дверь, Лиам?       — Она была открыта, — пробурчал он в ответ, кажется, немного смущенно. — И ты не брала трубку и не отвечала на сообщения. Мы подумали, что что-то случилось.       — Я просто забыла телефон в комнате, а потом он, наверное, вырубился. Что со мной может случится? Максимум, попаду в аварию или, не знаю, обожгу чаем язык.       Мы немного помолчали. Лиам смотрел на меня исподлобья как на идиотку, а я даже нормально наругаться не могла — видимо, лимит ссор на день исчерпался. Да и мне льстило, что он пришел проверить, как я.       — Скотт сказал не оставлять тебя одну, — наконец, произнес Лиам.       Уверенности — или глупого упрямства — в данный момент у него хватило бы на целую армию.       — Я не одна. Бобби наверху, и я, кажется, наказана и точно никуда не денусь до утра. Так что тебе пора. Мне влетит, если Бобби сейчас спустится. Ночевка у Стайлза и так подпортила мою репутацию, а если он сейчас увидит тебя, то вообще съедет с катушек. Или хочешь прятаться у меня под кроватью и сторожить мой сон. — Я ухмыльнулась, только представив подобное, но, посмотрев на Лиама, поняла, что конкретно так ошиблась в предположениях. — Что, серьезно? Хочешь ночевать у меня?       — Ты мне доверяешь меньше, чем Стайлзу? — насупился Лиам.       — Это-то тут причем? Если уж сам Скотт, — протянула я с сарказмом и направилась в сторону комнаты, — считает, что меня нужно сторожить, то сторожи. Только не шуми.       — Я тебе не собака.       — Заметь, я этого не говорила, в отличие от тебя.       Я изо всех сил пыталась сделать беспристрастное лицо, но самой себе соврать все равно не могла: если бы на коврике у входной двери топтался кто-нибудь другой, не Лиам, я бы без сожалений выставила его на улицу. И, кажется, сам Лиам прекрасно об этом знал.