HEYOO

      Лиам не очень любил выходные. Не то чтобы он с большим желанием посещал школу, но нужда садиться за выполнение домашнего задания никогда не внушала ему никаких хороших мыслей, а больше выходные, как правило, ни на что не годились. Честно говоря, это часто походило на пытку. Особенно — теперь. Из-за изменений в собственной жизни (по крайней мере, становление оборотнем явно походило на что-то такое) он довольно сильно отстал по нескольким предметам. И если Мейсон еще мог подтянуть его с литературой и биологией, выдав ему какой-то невообразимый список книжек, с которыми следовало ознакомиться, то со всем остальным дела обстояли довольно печально. С математикой не помогали даже хваленые конспекты Лидии Мартин, передающиеся от одного к другому среди Стайлза, Скотта и остальных, словно томик формулировок для экзорцизма.       К вечеру воскресенья Лиам готов был выть, хотя до полнолуния оставалось еще две недели. Примеры в учебнике — каждый по отдельности и все, взятые вместе — натурально сводили его с ума. Это было хуже, чем неконтролируемые обращения — потому что с этим не могли помочь вдохновленные монологи Скотта (МакКолл сам понимал в математике не больше, чем требовалось, чтобы получить D), и обычно долгие попытки, не приносящие результата, эти самые неконтролируемые обращения и вызывали.       Когда когти удалось втянуть только после десяти минут медитации и считания воображаемых клюшек для лакросса, он понял, что пора сделать перерыв.       — Что за идиотизм? Не хватало еще сорваться из-за каких-то гребаных примеров, — пробормотал себе под нос Лиам и закинул на плечо рюкзак.       Идея прокатиться до ближайшей закусочной показалась ему неплохой: навряд ли он устанет крутить педали велосипеда, но дорога туда и обратно явно вышибет из головы ненужные мысли о цифрах, буквах и математических знаках. И она таковой и являлась, не считая разладившейся погоды: улицы пустовали из-за начавшегося ливня.       Толстовка промокла через пять минут, майка под ней — чуть позже, но Лиам не обратил на это должного внимания. Ему хотелось бургеров и совершенно не хотелось возвращаться домой, в свою комнату, чтобы заниматься математикой и, возможно, подслушиванием разговоров отчима и мамы — потому что это его точно уж не касалось. Иногда (да что там — почти всегда) все эти оборотнические примочки оборачивались лишь во вред. Только теперь Лиам в полной мере понял фразу: «Меньше знаешь, крепче спишь». Порою, он не мог заснуть ночами, потому что слышал абсолютно все, а на утро старался не смотреть в сторону веселой мамы, готовящей завтрак на кухне.       Лиам думал, что в закусочной будет больше народу, нежели на улице, но, кроме него самого, вымокшего до нитки, сейчас внутри была только одна девчонка, тоже отнюдь не сухая.       — Ну, долго еще? Я здесь торчу уже двадцать минут! Я же заказала всего лишь одну булку с мясом и колу, а кажется, будто вы там мне форель из горной речки в Альпах вылавливаете голыми руками! — возмутилась она, выловив сонную официантку.       — Подождите еще пять минут, ваш заказ скоро принесут.       Девчонка нахмурилась и снова уселась на стул. Лиаму она показалась знакомой: короткие волосы, маленький рост, огромные каблуки... В прошлый раз, правда, девчонка свою обувку несла в руках, но он не сомневался, боясь перепутать — это была та самая особа, что врезалась в него на поле в пятницу, а потом заехала Стайлзу случайно в глаз. Стилински утверждал, что она, не больше и не меньше, дочка мафиози. Впрочем, учитывая, с какой наглостью и нескрываемым позывом «я могу делать все, что захочу» она говорила (как уже выяснилось — обычно, а не только с тренером), верилось в подобное на удивление легко, несмотря на то, что Стайлз почти все время выдвигал странные теории и предположения даже для самых обыденных вещей. Скотт говорил, что именно он первый догадался, что непонятное животное, покусавшее МакКолла в лесу, — оборотень. Видимо, подобная удача вселила в него уверенность на постоянной основе.       — Хэй о! Ты на меня пялишься? — послышалось со стороны, и Лиам потряс головой, словно пес, пытаясь стряхнуть внезапно напавшее на нее оцепенении и дождевую воду.       Девчонка, от которой и последовал вопрос, по-настоящему изумленный и удивленный, будто на нее никто и никогда пристально не смотрел, ткнула в него своим пальцем, а потом чуть сощурилась, разглядывая Лиама в ответ.       — А я тебя знаю. Ты тот игрок в лакросс, в которого я врезалась на поле. У тебя запоминающееся лицо накосячившего щенка. Сейчас. Такое же, как тогда. Ну, будто тогда была виновата не я, а ты, — заявила она, вздернув подбородок. — Но ты не обижайся, ты не всегда так выглядишь. Вообще-то, ты милый.       Лиам не сразу нашелся, что ответить. Девчонка говорила, словно была судьей и после каждой фразы била молотком по столу — таким бы голосом и тоном зачитывать приговоры, а не делать комплименты. По правде говоря, сначала он разозлился, потому что подумал, что она над ним издевается и смеется, но, судя по выражению ее лица, буквально проецирующему каждому взглянувшему в мозг котиков, единорогов, пони и радугу, не у одного него в этом мире существовали проблемы. Каждому — свое: кто-то не в состоянии контролировать себя (в любой из доступных трактовок этого выражения), а кто-то — нравиться людям (и не совсем людям) с первого произнесенного слова.       — Эм, спасибо, — отозвался Лиам.       — Я Мэдисон, — девчонка протянула руку. — Не бойся, я не кусаюсь. Тем более, любой без труда может поднять меня за шкирку, так что это вообще как-то странно. Эм, и я в курсе, что приличные девушки не знакомятся вечерами в пустых закусочных, но, походу, я остаюсь в этом городе надолго, и мне бы хотелось заранее найти кого-нибудь, кто вселит в меня веру, что местная школа — это не последнее пристанище дьявола.       Она внезапно замолчала (ее говорливость не походила на неиссякающий фонтан; казалось, что мысли у нее все же отличаются законченностью, пусть и излишней размазанностью) и уставилась куда-то за спину Лиаму, так и не опустив ладонь. Он ее легонько пожал.       — Я Лиам.       — Ага, — отозвалась Мэдисон и добавила чуть громче и явно не ему: — Здесь самые медленные официантки. Я вижу свой бургер, но он почему-то все еще не у меня, что за несправедливость!       В закусочной повисло молчание, прерываемое разве что раздраженным фырканьем официантки и тихой музыкой откуда-то с кухни. Лиам понятия не имел, хочет ли продолжать разговор — с одной стороны, Мэдисон неприязни не вызывала, с другой, положительные эмоции она тоже обрубала на корню. Наверное, это был какой-то особенный талант: уметь портить о себе впечатление. Лиаму больше понравилась смущающаяся девушка с поля, которую он поймал и которая чуть не лишила Стайлза, по его собственным заверениям, глаза.       К тому моменту, как он сделал заказ и даже дождался его приготовления в кратчайшие сроки, Мэдисон уже расправилась со своим вытребованным бургером и снова смотрела на него — немного печально, расстроено и раскаивающееся. Пожалуй, Лиам теперь понимал, что она имела в виду, говоря, что он похож на нашкодившего щенка — теперь так выглядела Мэдисон.       — Там дождь, — она остановила Лиама в дверях, дотронувшись до плеча. — Я видела, что ты приехал на велосипеде, но, наверное, его можно сложить и запихнуть в багажник.       Он недоуменно на нее покосился, не понимая, к чему Мэдисон, собственно, ведет.       — Я предлагаю подкинуть тебя до дома, — пояснила она. — Если ты хочешь, конечно. Можешь покататься под дождем и простудиться. Ну, и намочить свою еду на вынос. Я не заставляю и не настаиваю.       Лиам не стал говорить, что теперь не заболеет ничем человеческим, если только его не отравит какой-нибудь сумасшедший друид аконитом или чем-то подобным (если такое, конечно, возможно), и просто кивнул. У него не было ни одной причины отказаться.