HEYOO

      — Привет, меня зовут Мэдисон Финсток, и, если кто-нибудь скажет, что мой отец — сумасшедший, богом клянусь, я первая сломаю этому придурку нос, — заявила я своему новому классу, дико смущаясь, но пытаясь храбриться.       То есть, это было не лучшее начало по определению, но по-другому у меня не выходило. В конце концов, после произнесения заветной фамилии наверняка бы возникли закономерные вопросы, а не родственница ли я того самого сумасшедшего Финстока. Несмотря на то, что Бобби поучаствовал в моей жизни весьма посредственно (спасибо хотя бы за то, что он вообще в ней присутствовал, а не свалил в закат, поджав хвост), мироздание предписывало мне называть его отцом, а за отцов хорошо воспитанные дочери должны вступаться. То, что сами дочери говорят или думают о своих отцах, на ситуацию нисколько не влияет.       — Эм, Мэдисон, — учитель истории, мистер Юкимура, окинул меня немного шокированным взглядом, — займи свободное место, и мы начнем урок.       — Простите, — пробормотала я и прошла вглубь класса.       К сожалению, последние парты прочно оккупировали сопящие подростки. К счастью, в середине оставалось одно свободное место, и мне не святило провести первое в этой школе занятия, сгорая от стыда под суровым (ну, или каким-то странным и неодобряющим) взглядом учителя истории. На самом деле, я хотела быть дружелюбной и милой, как меня всегда учила мама, но после грандиозного дефиле с Бобби под ручку (он натурально вцепился мне в плечо и тащил почти насильно в выбранном им направлении) через несколько коридоров, набитых любопытными школьниками, до самого кабинета директора мое благодушное настроение совершенно растворилось, будто кто-то внезапно окунул его в целях профилактики в кислоту. Тренера Финстока в школе любили, но невооруженным глазом было заметно, что даже преподавательский состав считает его... скажем так, человеком своеобразным.       Я вздохнула. В прошлой школе мне тоже приходилось несладко и также это происходило из-за отца, пусть и приемного. Несмотря на то, что за Мигелем не водилось, на моей памяти, никаких грешков, в городе все упорно считали его уголовником — говорили, что он ворует, убивает, насилует, бьет жену, меня и всех, кто ему не нравится. Естественно, иногда мне подобные вещи кто-нибудь высказывал в лицо. Как правило, это происходило на волне новых сплетен, которые множились примерно раз в полгода-год. Кто-то ограбил магазин на заправке? Конечно же, это был Мигель Джеймс, и плевать, что он в этом время спал дома в супружеской постели. Кто-то изнасиловал восьмилетнюю девочку? Даже думать не надо, это был Мигель, и неважно, что поймали и осудили за это какого-то мелкого пидораса. Теперь же, когда я вернусь — если я вернусь, — все обещало стать только хуже. Обычно дальше сплетен дело не доходило, но в этот раз Мигеля арестовали, и дома стало совершенно не до меня. Именно поэтому я и осталась в Бекон Хиллс, спрятав документы по поводу опеки в самый дальний ящик. И мне было стыдно, что я так... прошлась по Бобби в день своего приезда. Он этого не заслуживал, как я не заслуживала его хорошего отношения, понимания и возможности жить в его доме.       К счастью, мысленное унижение себя самой нисколько не мешало мне лениво конспектировать и выносить в тетрадь особо заковыристые даты, которые, конечно же, никогда не пригодятся мне в жизни, зато очень помогут не провалиться на контрольных тестах в конце года. К сожалению, спокойному постижению непостижимого мешала вполне себе материальная ручка, которой сосед сзади тыкал мне под лопатку.       — Что? — прошипела я, оборачиваясь, подгадав момент, когда мистер Юкимура окончательно погрузится в мир прошлого и увлекательных историй.       — Так ты дочь Финстока? — поинтересовался парень в клетчатой рубашке с воистину оленьими глазами.       — У тебя из-за этого какие-то проблемы?       — Просто я никогда не думал, что у Финстока может быть дочь, — честно ответил он.       — Ну, в таком случае, надеюсь, что я не сломала своим появлением на свет твою картину мира, — сказала я, отворачиваясь.       Наверное, стоило воплотить в жизнь свою угрозу, пусть слово «сумасшедший» в разговоре и не прозвучало, но парня было немного жаль: именно ему не так давно я вмазала каблуком по лицу, толком не извинилась и навлекла на него гнев этого мира в лице Бобби и дополнительных кругов по полю. Еще три оскорбления в адрес тренера, как минимум, он точно выстрадал.       Остаток урока — и еще нескольких следующих, вплоть до обеда — прошел без ненужных разговоров и допытываний. Новыми знакомыми в нереальных количествах я тоже не обзавелась: вместе с тем парнем, Стайлзом, со мной познакомилась один на один разве что Кира — дочь мистера Юкимуры, назначенная то ли отцом, то ли самой собой моим гидом по школьным коридорам — и ее парень Скотт.       — Я тоже не так давно была новенькой, — поделилась Кира, улыбаясь. — И я знаю, что это не очень здорово. Особенно если приходится переводиться среди учебного года, когда все уже поделились на компании.       — Ммм, — многозначительно протянула я. — Ну да. Что-то вроде того.       Мне приходилось прикладывать усилия, чтобы не вякнуть что-нибудь лишнее. Резкое. Обидное. Мой характер никогда не отличался сладостью и легкостью. Даже не знаю почему (три раза ха-ха-ха), но я всегда отталкивала людей. Впрочем, учитывая, что люди меня, как правило, обижали, это не было таким уж и странным поведением. Но с возрастом (пусть и таким несерьезным, как мои семнадцать лет), как правило, приходит понимание, что иногда других людей обижаешь ты сам, и им это тоже не всегда приятно.       Я не хотела обижать Киру. По-моему, в этой школе вообще было какое-то паранормальное количество милых подростков, за любым грубым словом в сторону которых приходило желание удавиться или хотя бы отшлепать саму себя.       В итоге, в столовой меня усадили рядом с собой (кто бы знал, как я была благодарна Кире, потому что, серьезно, иначе бы меня выловил Бобби, и это закончилось бы катастрофой: мне хватало «семейных» ужинов дома) за стол весьма странной компании. Насколько я поняла, не хватало еще Скотта и Стайлза, у которых появились туманные дела, которые меня не касались от слова «совсем», но присутствующих двух девушек хватило на то, чтобы ввести меня в состояние транса и паники. Малия Тейт выглядела так, будто хочет меня сожрать, если не копировала милую улыбку Киры, а Лидия Мартин всем своим видом давала понять, что я явно немного лишняя.       И, реально, я понятия не имела, о чем можно поговорить. Будем честны: мне хотелось сбежать, прихватив с собой Киру (потому что Кира вызывала неподдельную симпатию), в другой угол столовой и там спокойно пообедать.       Почему все люди не могли быть такими, как она? Ну, или как Лиам — тот, конечно, был не без греха за душой, вспыльчивый, но с этим быстро смиряешься, когда он начинает раскаиваться. О, когда Лиам раскаивался, то становился похож на щеночка, а я тут же превращалась в плавящееся мороженое. Это меня убивало, потому что... да просто потому что. Попахивала ситуация безысходностью, в общем-то. И это несмотря на то, что нам на двоих удалось пережить только одну поездку под дождем и часовой разговор о всякой ерунде вроде кино и музыки.       Я мечтательно вздохнула. На фоне всего говна в моей жизни, от которого мне удавалось абстрагироваться с завидной регулярностью, некоторые игроки команды по лакроссу вселяли в меня веру в хорошее будущее.       — А вот и мы!       Голос Стайлза, вырвавший меня из мира розовых пони, звучал настолько же радостно, насколько же и нервно. Впрочем, вид у него тоже был соответствующий — растрепанный и немного покоцанный. Скотт не очень от него отличался, не считая, конечно, выражения лица — на нем отразилась вселенская усталость и вопрос «о боже, почему это происходит со мной?», а не желание заражать всех весельем и позитивом.       И за этими двумя медленно плелся Лиам — во влажной одежде и, кажется, убитый тем, что с ним произошло. Складывалось ощущение, что он пробежал марафон за перемену, а теперь ждал, когда его кто-нибудь прикончит за дурные вести.       — Привет, — я помахала ему рукой и улыбнулась.       Лиам в ответ кивнул, плюхнулся на стул и развалился на крае стола, блаженно закрыв глаза.       Что ж, так изощренно меня не игнорили еще никогда, пожалуй.