Вкус предательства.

- Девушка, вы в порядке? - А? - с трудом сумев себя заставить открыть глаза, Эльза начала осматриваться. Ну, как сказать, осматриваться - ворочать глазами вправо-влево и чуточку вверх (от малейшей попытки сделать хоть какое-то движение порезче сразу начиналась жесточайшая головная боль, от чего Скарлетт стало казаться, что её кто-то дубинкой с металлическим стержнем по алой макушке приложил, причём от всей души) и с ужасом осознавать, что ни копов, ни Джерара здесь нет, её бросили одну на этой улице, а держит её паренёк с тёмно-бордовой шевелюрой, оттенок которой при одном только взгляде любого мог навести на мысль о хорошем винишке, и ярко-зелёными глазами... такими же яркими, как у Саламандра. Эльзе это сходство очень не понравилось, потому что при виде этих близких к изумруду оттенком глаз ей сразу кое-что вспомнилось. Да и волосы если из бордовых розовыми сделать, шарф, допустим, клетчатый намотать... Драгнил... Фуллбастер... важно. Слова умирающего Рена Акатсуки снова гонгом зазвучали, раздирая на части и без того больную голову воительницы, и та аж скорчилась, схватившись за виски и проклиная тот день, когда судьба буквально влепила их машины друг в друга на том треклятом кольце. - Да как же ты меня задолбал уже! - взвыла Титанийская, сжимая кулаки от злости и отчаяния и мысленно молясь всем небесным силам, чтобы не сорвалась она и не разрыдалась тут при чужом человеке. Эльза очень не любила, когда посторонние видели её слёзы, из-за чего даже в гильдии у неё сложился имидж справедливой, жёсткой, волевой, но порой слишком уж суровой девушки. А на самом деле в глубине души даже такой искусной и храброй волшебнице, которая злодеев могла растоптать и бровью не шевельнуть от того, насколько капитально она их уработала, такой, как Алая Эльза, в минуты чего-то наподобие происходившего ныне кошмара хотелось просто зарыдать во весь голос, ни о чём не думать, ничего не решать... но говорящая зачастую в ней громче её самой гордость не давала ей этого сделать. Паренёк же, испугавшись, что кричащая, как он задолбал, девушка свои выкрики адресует именно ему, осторожно уложил всё продолжавшую держаться за раскалывающуюся голову Титанию прямо на землю и, пятясь, осторожно отошёл на пару шагов, выставив руки вперёд и всячески давая понять волшебнице, что с ней он ничего предосудительного уж точно не сделал, да и не собирался, мол, пользоваться её беззащитностью, пока она без сознания лежит. - Ну что вы, что вы, милейшая Титания, - торопливо затараторил парень, проклиная уже миг, когда его разодрало заглянуть за угол здания больницы, дабы перекурить после вытрепавшего всю его нервную систему допроса (парня обвиняли в мелкой краже, правда, в этот раз копам поживиться оказалось нечем - уж слишком были доказательства притянуты за уши, и даже старший по званию из тех, кто его допрашивал, устало махнул рукой и велел отпустить его прочь, дабы глаза не мозолил, всё равно, мол, из этого случая не выйдет состряпать мало-мальски приличного обвинения, хотя бы капельку вытягивающего на правду)... А ну как взбесится сейчас одна из самых сильных и суровых мечниц Фиора, нервно размышлял несостоявшийся карманник, которого притащили вместе с жертвой в эту больницу лишь потому, что тот по описанию отдалённо напоминал настоящего преступника, знатно отделали в одной из подсобок (ну, вернее, допросили, если говорить языком сотрудников полиции) - вот тогда ему точно несдобровать будет! Откровенно занервничав, молодой фокусник (парень не был волшебником, но промышлял выступлениями на городской площади, развлекая народ фокусами и трюками) подумал, что второй раз огребать ни за что ни про что ему точно не хочется, и продолжил старательно убеждать медленно и угрожающе поднимающуюся Эльзу Алую, что он ну никак не мог её задолбать: - Я, как увидел, что вы тут без сознания лежите, по максимуму аккуратно старался вас в чувство привести, потому что сразу испугался, а вдруг у вас травма головы какая... И тут Эльза Скарлетт поднялась. Сначала на колени, потом, поняв, что без опоры сама встать она не сумеет - очень уж голова у девушки кружилась - она призвала из пространства огромный посох, увенчанный резным набалдашником с драгоценными камнями... и бедный фокусник, подумав, что сейчас этот посох обрушится на его невезучую голову, истошно заорал: - Не-не-не, уважаемая, великолепная, воинственная, чудесная Эльза, пожалуйста, не надо меня бить! Клянусь, я вас никак задолбать не мог! Замахав руками, побледневший юноша пустил из кожаных браслетов на своих руках вокруг себя струю оранжевого дыма, отчего Эльзе снова стало нехорошо, ибо снова бросилась ей в глаза похожесть этого парнишки, на коленях у которого она и очнулась, с Нацу. Только Нацу дышал огнём, колдовал огнём, был огнём... а этот какой-то странный оранжевый дым пускал. Но на пламя тоже было похоже, и, снова вспомнив то, как Уоррен умирал у неё на руках, Эльза нахмурилась. Потом, только спустя ещё пару минут сообразив, что этот человек, что спрятался от неё за похожей на клубы пламени завесой оранжевого дыма, сразу узнал её и потому теперь так шарахается, боясь, что она его за просто так отфигарит посохом или без разницы чем, но отдубасит по-любому, она едва открыла рот, чтобы объяснить ему, что, мол, не про него она кричала, что он задолбал, не хотела она его трогать, да и вообще, она теперь как бы у него в долгу за то, что помог в себя прийти, а не прошёл мимо, оставив её валяться без сознания на улице... А парня и след уже простыл. Лишь оброненная им бандана осталась валяться на земле. Оранжевый дым растаял, а Эльза, медленно подойдя с помощью посоха к брошенному на дороге клочку ткани, почувствовала, как ей снова становится дурно. Причём вовсе не от того, что кто-то... нет, вернее, кое-кто (да что там, припомнив ещё раз последовательно, как всё случилось перед тем, как её буквально выключили, Титания уже стала примерно догадываться, кто это сделал, и теперь мысленно молила небеса, как бы странно это ни звучало, но чтобы с человеком, который так бесцеремонно вывел её из строя, не дав накинуться на копов, сейчас всё было хорошо) ударил её, нет... наоборот, пока она медленно брела к брошенной бандане, опираясь на посох, физически ей становилось лучше, что говорило лишь об одном - её не чем-то ударили, на ней просто магию определённого рода использовали. Дурно стало воительнице совсем от другого... Сердце прелестной оружейницы аж замерло, когда она увидела, что потерянная бандана по узору точь-в-точь повторяла рисунок на шарфе Нацу. Только, если у Саламандра шарф был белым в чёрную клетку, то бандана этого парня по цветам делилась с точностью до наоборот - клетка была белой, а сам кусок ткани - чёрен, как волосы или глаза того же Грея, положим. Тьфу, содрогнулась Эльза, ещё и этот вспомнился... нет, точно странное внешнее сходство этого убежавшего от неё в панике чудика с Нацу - дурной знак, нервно передёрнула плечами аловолосая. Драгнил... Фуллбастер... важно. Перед глазами Титании снова встал ярче солнца в летний день образ умирающего Акатсуки, и почувствовавшую, что физическая сила вернулась к ней, девушку, аж затрясло от заставлявшего кровь в её жилах стыть ужаса: - Да хватит уже меня доставать, Рен Акатсуки! Исполню я твою последнюю волю, позвоню я твоей сестре, и с Драгнилом и Фуллбастером разберусь, только оставь меня уже в покое! Не надо являться в мою голову этаким призраком, пойми, мы ничего дурного тебе не желали, Джерар не хотел тебя убивать!!! Сама не замечая того, как из фиалковых глаз её покатились предательские слёзы, девушка неосознанно выбросила мощный поток магической энергии, подняла уже не нужный ей посох над головой и переломила его пополам. А после того, как, словно послушавшись её, образ Рена Акатсуки вдруг исчез с тихим пшиком, и на душе осталась лишь одна буря, спровоцированная страхом за Джерара, Эльза обнаружила, что небольшой парк, находившийся как раз за той больничкой, где и схватили её любимого, она умудрилась разнести напрочь. - Ну вот, - разочарованно вздохнула аловолосая, растерянно глядя на два обломка посоха в своих ещё дрожащих после всего случившегося руках. И подарок Джерара с психозу за каким-то разломала, и целый парк умудрилась в порыве страха, ярости и отчаяния с землёй сровнять... и после этого она ещё удивляется, почему от неё люди шарахаются?.. Да чем она после таких выходок лучше любителя порушить всё в округе просто от плохого настроения или слишком уж рьяного желания подраться Нацу Драгнила? Да ничем, совсем расстроилась воительница. Такая же Годзилла, только с мечом и в юбке. К выбежавшему из местами потрескавшегося здания заведующему больницей навстречу девушка вышла сама, и, вздохнув, принялась каяться в грехах своих. Впрочем, как ни странно, в этот раз то, что в ней сразу же признали величайшую мечницу не только гильдии "Хвост феи", но и всего королевства Фиор, сыграло ей на руку. Если в первый раз, когда её узнал Рен, это привело к странной истории вокруг задрипанного телефона (который, к слову, с того момента, как он оказался у Титании в руках, всё молчал, и ни одного звонка на нём не раздавалось), во второй раз, припомнив, что Алая Эльза не только прекрасна, но до кучи сильна и агрессивна, от неё просто убежали... то в этот раз девушка вздохнула с облегчением - главврач любезно согласился подождать возмещения нанесённого ущерба, пока девушка доберётся до Магнолии и оттуда перечислит ему все деньги, что были необходимы на восстановление парка и частичного ремонта здания, клятвенно заверил, что в суд он подавать на столь прекрасную волшебницу и не собирается, и даже сфотографировался с ней (ох, кто бы знал, чего стоило Скарлетт держать лицо для этой фотографии, при том, что в душе её царили смятение и беспокойство из-за ареста Джерара!..). Но всё закончилось хорошо, и Эльза отправилась искать ближайшее кафе, дабы успокоить нервы поеданием сладостей (особенно душа у суровой, но прекрасной внешне воительницы лежала ко всяким там тортикам и пироженкам) и попутно исполнить хотя бы одно из своих обещаний, данное Акатсуки. Для начала надо хотя бы позвонить его сестре... чтобы сообщить страшную новость, сказать ей, что брата у неё больше нет. Ох, и не любила Алая нести дурные вести... даже ассорти из семи разных пирожных, огромный кусок торта с дольками апельсина и мороженое из звёздного манго не помогли ей до конца собраться с силами. Непросто это - сообщать родным, что больше их близкого человека нет... а ещё страшнее осознавать, что к его гибели был причастен дорогой тебе человек. Ладно, чего тянуть, грустно вздохнула Титанийская, заказала себе кофе с коньяком, да полезла в карманы своих шорт выуживать оттуда телефоны. Благодаря владению магией пространственного перевооружения Эльза Алая запросто могла спрятать в кармашках своих коротеньких шортиков даже свой тонкий смартфон с большим экраном, а вместе с ним и такое убожество с выпячивающимися чуть ли не на сантиметр вперёд кнопками, как телефон покойного ныне Рена Акатсуки, преспокойненько затолкать и ходить при этом, совершенно не испытывая ощущения, что карманы её забиты до отказа. Девушка невольно усмехнулась - всё-таки забавно было лицо пробегавшего мимо официанта, когда он увидел, как она достала два аппарата буквально из ниоткуда... но улыбка снова сошла на нет, стоило ей вспомнить окровавленного и тянущего ей сломанную руку с телефоном Акатсуки... умирающего, мать его, Рена Акатсуки! Найдя номер, записанный в телефонном справочнике кнопочной дребезжалки как "Мими", Эльза набрать всё-таки решила со своего. И вот уже нервно выпрямившая спину так, будто ей под кожу к самому позвоночнику загнали стальной калёный прут, девушка аж замерла, слушая длинные гудки. Поначалу Титания начала было их считать, но после сбилась и хотела было положить трубку, как вдруг в динамике зазвучал голос явно немолодой женщины: - О, ну наконец-то, хоть кто-то позвонил! Странно, удивилась Алая, а она отчего-то подумала, что у Рена сестра младше него и, возможно, совсем ещё девочка. Ну... просто тётку с голосом, обладательница которого явно тянет на добрые лет пятьдесят, так нежно Мими вряд ли кто называть будет. Хотя... кто его знает, бывает же всякое, изогнула бровь Эльза и осторожно начала разговор: - Мими, здравствуйте, это вы? И лишь сейчас она запоздало спохватилась, что полного имени сестры Рена она так и не узнала. А обращаться к постороннему человеку, который, как минимум, ещё и старше тебя на хренову гору лет, по прозвищу, которое, возможно, было чисто для своих, и даже, может быть, являлось семейной тайной - вообще-то, признак полного отсутствия воспитания. Ладно, нахмурилась девушка, не до церемоний сейчас. Надо сообщить ей о том, что брат её погиб... разумеется, не упоминая того, что её любимый человек - виновник этого страшного происшествия на дороге, которое и унесло жизнь Рена Акатсуки. - О, вы тоже её знали? - а женщина на том конце провода явно удивилась, услышав не имя, а ласковое прозвище. - Да нет, я... - и тут, окончательно осознав, что ей сейчас сказали, Эльза аж кофе со стола уронила, вскочив, бросила две крупных купюры в качестве оплаты и за перекус сладостями, и за разбитую чашку и умчалась прочь, не убирая телефон из руки. Если та баба, с которой она сейчас разговаривает - явно не Мими, да ещё и спрашивает, была ли знакома с ней Эльза, явно говоря об этой загадочной Мими в прошедшем времени, то значить это может лишь одно. Сестра Рена Акатсуки тоже мертва. Чувствуя, как от страха кислорода вдруг стало катастрофически не хватать, отчаянно хапающая ртом воздух девушка села на первую попавшуюся лавочку в первом попавшемся ей дворе и медленно заговорила: - Я... я не знала Мими. Понимаете, сегодня вышло так, что Рен Акатсуки погиб, а у меня оказался его телефон, он перед смертью просил позвонить его сестре... - И Акатсуки на тот свет отправился?! - в оказавшемся неприятно визгливым и в то же время со скрежущей хрипотцой голосе больше слышны были нотки раздражения, чем какого-то сочувствия или хотя бы банального сожаления о том, что человек всё-таки умер. И, сделав глубокий вдох, баба на том конце трубки баба хрипло заверещала: - Я не поняла... чего ж теперь-то, кто ж тело этой малолетки забирать будет да хоронить её? Я думала, выставлю ему счёт за то время, что его помершая сестрица в моей больнице валялась, пока он ездил... А теперь-то что? - Не надо никому никаких счетов выставлять, - отрезала помрачневшая и пришедшая в ужас Титания, поднимаясь с лавочки. По презрительно брошенному "малолетка" Эльза быстро сообразила: покойная ныне, как и её брат теперь, сестра Акатсуки была, судя по всему, совсем юной девушкой. И от того в болезненно сжавшемся сердце Скарлетт стало ещё больнее и паршивей, чем было. Но девушка смогла взять себя в руки и отчеканила: - Лучше продиктуйте мне точный адрес вашей больницы, я сейчас подъеду. Помолчав немного и мысленно несколько раз повторив про себя адрес лечебницы, чтоб не забыть, Алая вдруг торопливо добавила, боясь, что не успеет, и не отличающаяся жалостливостью врачиха (ну тоже несложно было догадаться, что она врач, она же ей сама сказала, что Мими... интересно, как же её настоящее, полное имя?.. так вот, эта бесчувственная глыба сама сообщила Эльзе, что Мими лежит в её больнице) просто положит трубку: - Послушайте, ответьте мне на один вопрос - когда она умерла? - Да часа три-четыре назад где-то, - небрежно бросила баба Эльзе в ответ. - Жду вас в больнице. Раздались короткие гудки, а Эльза даже не сразу смогла телефон в карман убрать. Так и шла, держа его у уха и не веря услышанному. Часа три-четыре назад молодой дежурный врач вышел на больничное крыльцо и сообщил вцепившимся друг в друга Эльзе с Джераром, что Рен Акатсуки скончался на операционном столе, так и не придя в себя с того момента, как он потерял сознание на трассе... Рен и его сестра даже умерли почти одновременно, содрогнулась Скарлетт, отдышавшись, встав и попытавшись сориентироваться по указателям, в какую же сторону ей двигаться, чтобы попасть на автовокзал. Только оттуда и можно было уехать на пригородном автобусе до небольшого посёлка, в котором и находилась больница, где скончалась младшая сестрёнка Акатсуки. *** Что сейчас творилось в подземелье темницы Шафрана - словами было не описать. Хотя нет, описать-то вполне можно было, переборов заикание, рвотный рефлекс и прочие побочные эффекты капитального шока от увиденного... да только, если своими глазами этого не узреть, ни за что не поверишь, что такое вообще быть могло, даже если кто-то будет расписывать происходящее во глубине коридоров этой тюрьмы во всех красках. - Удар Чёрных Крыльев Дракона Тьмы! - выкрикнул выскочивший из-за угла тюремного коридора Роуг, приведя своим неожиданным появлением вооружённых до зубов, но всё равно растерявшихся стражников в неописуемый ужас. Шутка ли - сначала в одну из ловушек, расставленных по коридорам на случай предполагаемого, но вряд ли осуществимого побега впервые за многие годы попался неизвестно как сбежавший заключённый... причём один из тех, кто сбежать физически никак не мог, один из тех, кто корчились в камере, прикованные друг к другу одной цепью, и цепью не простой, а теми самыми оковами, освобождение от которых лишь одно - смерть. И да, попался Стинг Эвклиф впервые за многие годы не потому, что ловушки были так плохи, а потому, что условия содержания были настолько жутки, а пытки, применяемые к заключённым, столь изнурительны, что узники не попытались бы выбраться, даже если после пережитых в тюрьме мучений прийти, снять с них цепи и открыть им дверь, тем самым приглашая на выход. В этом плане шафранская темница от тюрьмы, находящейся в Магнолии, ничуть не отличалась - с момента официального разрешения властями применения пыток к заключённым и казни за совершённые убийства без особых разбирательств в сути дела руки развязались у всех давно мечтавших отыграться на арестованных за всё правоохранителей и тюремного персонала. Пройдя почти все западни, (а, вероятнее всего, пролетев их, особо и не ведая, что они тут есть, потому что вылетел из камеры он в облике стихии своего колдовства - вспышки безумно яркого света) бедолага Эвклиф за пару шагов до двери, которая отделяла его от выхода на тюремный двор, умудрился угодить в ловушку, которая как раз и была настроена на поимку тех, кто телу своему придавал такую форму, которую нельзя было ухватить, заарканить, на крюк посадить, в конце-то концов. В общем, всех тех, кто с эфиром играл, эфирными стихиями колдовал, и в них же превращался. Так вот, сначала неизвестно как из камеры, где сидели три (а с недавних пор четыре) приговорённых к смерти волшебника) неизвестно как улизнул один, попавшись, правда, благодаря спящей долгие годы после установки и ни разу не раскрывавшей со дня своего размещения здесь свои смертоносные тиски ловушке... а теперь нарисовался ещё один! Да не просто нарисовался, а выскочил из-за угла, расправив свои теневые драконьи крылья во всю их гордую величину и явно намереваясь атаковать всю бравую компанию солдат, нацеливших на него своё оружие в смутной надежде отбиться от будто бы обезумевшего убийцы драконов!.. Мало этого - красноглазый перец, ныне буйствующий тьмою и во тьме и со свистом распарывающий своими крыльями и воздух, и броню, и оружие тех отчаянных, кто попытался преградить ему путь, ещё и тащил волоком на своей спине третьего из этой шайки-лейки!.. Страшно сейчас было смотреть на Роуга Чени. Отчаяние, осознание заведомой провальности своей последней, как он искренне полагал, атаки и страх от того, что его брат умирал у него на глазах, сделали из него настоящее чудовище. Да, он понимал, что сила его возросла во сто крат, да, его чёрные драконьи крылья разбросали солдат с такой жёсткостью, словно не из тьмы, а из прочнейшей стали были сделаны... Но где-то там, в тех закоулках подсознания, которые не поглотила ещё ставшая с ним одним целым и такая родная тени Тьма, росло и крепло осознание кое-чего жуткого. Он зря всё это затеял... им не выжить. Наверное, надо было послушать Стинга, оставить Грея в камере и бежать вместе с братом. Хотя бы они сумели бы спастись. А что теперь? Кроме изначально угодившего в тюрягу эфирным телом Фернандеса, не спасётся уже никто. Стинг уже слишком изранен, силы покидают его, и смерть уже практически за его плечом встала, готовясь принять в свои объятия очередного отмучившегося на этом свете. Это отчаянно не дававший поднимающимся стражам подобраться к нему при помощи пока ещё всё таких же неистовых ударов будто бы становящихся всё тяжелее и стремительнее от вражеской крови наколдованных им крыльев теневой уловил быстро, едва успел прыгнуть с Отмороженным на плече к всё так же медленно разгоравшемуся костру и швырнуть его прямиком в приплясывавшее под его ногами пламя. Очухиваться от такого принудительного прогревания Фуллбастер явно не спешил, запашок палёного мяса стал наводить ставшего пытаться снять брата с этого жуткого крестообразного столба Роуга на мысли о том, что, кажется, Отмороженного он сейчас попросту сожжёт, да и всё на этом. Да и Стинг на близость пусть и отдающего адским жаром, но способного сейчас его хоть чуточку живее сделать света вообще никак не реагировал, что было очень плохим знаком... Плевать, мысленно рявкнул впадающий в отчаяние воспитанник дракона, он будет пытаться до последнего сделать всё, чтобы эти два умирающих лебедя в себя пришли! А иначе - не было смысла изначально в том, что Грей с собой сделал, дабы хотя бы они выбрались из камеры и стали свободны от Оков Смертника. И да, задавил в себе теневой последнего червя сомнения, что пытался въесться в его и без того трепещущее от неизбывного ужаса сердце, он не имеет никакого права даже задумываться о том, что надо было послушать Стинга чуть раньше, поступить несколько по-иному и бросить того, кто на такой страшный шаг ради хотя бы их свободы пошёл. Хватит с него той грязи, что он наворотил в прошлом. Пора собственной кровью и делом это всё искупить. Или он выйдет из этой вонючей тюряги со своим братом и Отмороженным вместе - или падёт рядом с ними. Причём даже не станет дожидаться, пока стража его схватит, или чьё-то колдовство сделает в его сердце кровоточащую дыру, нет. Он всё сделает сам. Дрожащая рука теневого сделала выпад, после которого рванувшая из него чёрная материя рассекла верёвки, державшие его брата привязанным к столбу, и в следующее мгновение Роуг взвыл от боли и руку отдёрнул, круто разворачиваясь на месте и даже не успев поймать рухнувшего прямо в костёр рядом с Греем Стинга. - Суки... - зашипел теневой, глядя на то, как правая кисть его обагрилась кровью и безвольно повисла, рассечённая практически до кости. Всё, правая рука, похоже, стала отказывать - оказалось, что длинная и глубокая рана шла от локтя и спускалась через запястье к моментально онемевшим от ранения пальцам. Да, разумеется, бросившись к костру, скинув там Грея и вызволяя Стинга, он ни на мгновение не давал себе остановиться, ожесточённо валя теневыми крыльями всех, кто пытался ближе к ним подобраться... но чьего-то выстрела каким-то не сказать, что убийственным, но знатно калечащим заклятием ему избежать не удалось. Красные глаза теневого зло загорелись, когда он рассмотрел сжавшего магический посох, трясущегося, но явно настроенного его любой ценой взять молодого солдата. А ведь они почти ровесники, как-то ни с того ни с сего мелькнуло в голове у Роуга. - Демон... падаль... людоед чёртов, - выплёвывал молодой стражник свои ругательства, пятясь назад и держа свой посох нацеленным на почерневшего лицом убийцу дракона, которому Тьма и тень роднее света солнечного были. - Ничего, двое гадёнышей уже подохли, сейчас и тебя в ад вслед за ними отправим! Там тебе и этим вот... - он указал посохом в сторону уже потихоньку начинающих утопать в языках пламени Грея и Стинга, так и не пришедших в чувство, - там вам самое место, твари! - Нам в аду самое место, говоришь? - прорычал Роуг, чувствуя, что всё, а вот теперь, после того, как этот стражник, явно боявшийся его, но продолжавший пытаться его унизить из желания возвысить себя в глазах своих коллег, пока не решавшихся приближаться к "чёрному дьяволу", как самые боязливые из них прозвали теневого, узрев его в бою, стал ещё и тех, кто угодил с ним в одну смертельную западню, последними словами оскорблять, последние крохи самообладания и того, что когда-то мешало ему расправляться с противниками, не останавливаясь от их слёзных просьб пощадить, его попросту покинули. - Может, ты и прав, щенок. Может, отсюда мы в ад и отправимся. Да только ты, сука, этого точно не увидишь... Роуг вообще-то не любил отвлекаться во время схватки на всякие там пафосные речи и провоцировавшие противника на бешенство и гнев монологи, это больше как-то его младшенькому, ныне сгоравшему заживо в проклятом костре, (или же всё-таки уже посмертно?!) было свойственно. Но сейчас... лишь сумев кое-как оттолкнуть ногой израненного Стинга из самого эпицентра невыносимого жара, теневой понял, что надо хоть как-то потянуть время, чтобы дать себе шанс на небольшую передышку и сконцентрировать всё то звериное, тяжёлое, злое, что в нём было для своего последнего выпада. Всё, отдавший себя и волю свою Тени Роуг уже понял, что он сейчас сделает с этими мешавшими ему покинуть темницу с Греем и Стингом на собственной спине солдатиками. Пусть Тень говорит в нём, пусть Тень всё решит сейчас... пусть Тень покажет этим смертным, каково связываться с тем, кто носит её в естестве своём. Убивать этих людей он, разумеется, не будет. Почётного звания людоеда по незнанию ему и так по гроб жизни хватит. Но... кто сказал, что их нельзя будет изувечить так, что память о встрече с ним останется у них на всю жизнь, а этот залитый кровью тюремный коридор с костром и похожим на крест деревянным столбом станет последним, что они смогут увидеть?.. А Тень уже свилась внутри него в тугой кокон, заключив в свои объятия его разгневанную драконью душу. О да, ведь, как известно, драконьи крылья из эфира могут превратиться во что угодно, стоит ему только определиться, во что... Левая рука его ещё здорова, так что направить магический поток на этих несчастных он сможет, быстро сообразил Роуг, сбив с ног ударом своего теневого крыла ещё троих попытавшихся подкрасться к нему со спины солдат. Внезапно два чёрных крыла, с ожесточением лупившие тех, кто хотя бы шаг пытался в его сторону сделать, на миг сошлись за его спиной... но лишь для того, чтобы подчиниться следующему заклинанию из стянутых кровавой коркой уст готового уже на что угодно ради побега и вызволения своих товарищей по несчастью теневого убийцы драконов. - Распадитесь на чёрные перья, Крылья Дракона Тьмы, устремитесь к глазам врагов моих, да сделайте очи врагов моих незрячими навек! Левая рука Роуга Чени лишь на миг дрогнула, направляя на начавших метаться в разные стороны и заранее размахивать оружием в попытке отбиться солдат принявшие форму больших чёрных перьев сгустки оторвавшейся от его плеч Тени. По спине помрачневшего, как сам дьявол, убийцы драконов помчались струйки свежей крови, будто бы крылья эти были им не сколдованы, а росли из самого его нутра изначально. И ставшие убийственно острыми, словно идеально заточенные клинки, перья из Тени, крови и плоти своего созидателя по приказу загнанного в угол и озлобленного от отчаяния волшебника помчались прямо на солдат, вонзаясь в их широко раскрытые от ужаса и осознания неизбежности глаза, обагряя их искажённые криками невыносимой боли лица багровыми разводами льющейся из пробитых остриями глазниц свежей крови. Побросав оружие, солдаты кричали и корчились от боли, ползая на коленях неподалёку от полыхающего костра, лежавших в объятиях языков жаркого пламени ледяного и светового волшебников, и не понимали, отчего же вдруг сплошная беспросветная тьма встала перед их будто бы заполыхавшими прямо в глазницах очами, куда подевался тот чёрный дьявол, что ворвался в самый разгар казни Эвклифа... и почему они больше ничего не видят. Их трясущиеся руки размазывали кровь по лицам, а некоторые, до кого произошедшее стало немного доходить благодаря ощупыванию глазниц, которые навеки стали лишены стекающих ныне кровавой кашицей вниз белков и зрачков, стали кричать от ужаса ещё надрывнее, отчаянно раздирая кожу на окровавленных лицах скрючившимися в спазме невыносимой боли пальцами. А Роуг, широко раскрыв свои алые драконьи очи и смотря теперь на всё то, что он сотворил, с неизбывным чувством омерзения к самому себе, всё-таки смог заставить себя перестать предаваться страху от того, на какую же, оказывается, жестокость он способен. Не до этого сейчас, заставил голос совести пока что умолкнуть в себе на какое-то время теневой, бросаясь к практически поджаренным (судя по дурному духу палёного мяса, доносящегося из пламени) Стингу и Грею и здоровой рукой выуживая каждого по очереди из разгоревшегося, но, увы, так и не давшего сил ни одному, ни второму, костра. Крики лишённых глаз и ослеплённых навек солдат сливались в разрывавшую черепушку Чени какофонию, но, когда он развернул обгорелых и даже не шелохнувшихся Стинга с Фуллбастером к себе лицами, он замер, а его красные драконьи очи побагровели от ужаса. Да, он сейчас мог сбежать легко и просто, пользуясь тем, что обезумевшие от страха и боли солдаты без глаз его уже не увидят. Да, он мог бы пройти мимо них, насвистывая какой-нибудь залихватский мотивчик и подбрасывая еле волочащих (допустим) от ранений ноги Стинга и Грея так, чтоб тащить их было поудобнее, и их вряд ли бы тут кто рискнул тронуть. Да, он дал огня и одному, и второму, отчаянно надеясь, что одному жар пламени сможет вернуть биение замороженного сердца, а второму даст порцию так необходимого ему сейчас для восполнения сил света... Но всё это оказалось бесполезным. И всё-таки надо было слушаться Стинга и сматывать удочки из этой камеры вместе с ним, да простит его спасший их с братом (и, по ходу, окончательно и бесповоротно мёртвый ныне) Фуллбастер. Тогда хотя бы они смогли бы выбраться на волю. А он, придурок, последовав за голосом чести, преисполненный чувства долга перед тем, кто отважился рискнуть собственной жизнью ради чужой свободы, не пошёл за братом... Что бы Роуг Чени теперь ни делал, как ни тряс то Грея, то Стинга, по очереди чуть ли не головами в проклятущий костёр каждого засовывая - всё оставалось неизменным. У ног теневого убийцы дракона лежали два трупа людей, с которыми он рассчитывал выбраться на свободу из этой мразной тюряги. Всё, это конец, рухнул на колени раздираемый отчаянием Роуг. Он просрал всё, что мог... И Стинг, и Грей мертвы, а он, хоть и смог жестоко изувечить целый отряд магоборцев, не сумел при этом своих спасти. По подземелью разнёсся надрывный вопль, больше похожий на полное ненависти к себе и злости на весь этот мир рычание раненого зверя.