Монополия

Куроо как-то по-детски шмыгает носом от обиды и страха. Пальцы становятся настолько ледяными, что хочется по-детски, глупо и безрассудно, как в школьные времена, пихнуть их за ворот рубашки соседу по парте, жмуриться и смеяться. Он успел найти менее людную улицу, бесцельно наворачивая круги и совершенно не понимая, что делать дальше. Телефон остался у Дайшо, в квартиру нельзя возвращаться ни в коем случае, податься абсолютно некуда — остается ходить туда-сюда, корить самого себя и пытаться совладать с желанием расплакаться, надеясь, что «хвост» давно остался где-то далеко и забыл про этот чертов двор. Когда всё это началось? Есть ли шанс выбраться из этой херни, при этом оборвав все связи с Дайшо? Или же стоит остаться на том месте, на котором он сейчас, позволяя течению нести себя дальше — может, и занесет куда-нибудь получше. — Простите, — Тетсуро утирает глаза концом рукава плотной худи, касаясь плеча какой-то девушки. Та слегка вздрагивает, медленно оборачивается на Куроо и замирает на месте. — Можно позвонить с Вашего телефона? — он неловко смотрит в серые глаза, боясь сказать что-то не то. Да и, в целом, получить отказ. Но она молча кивает и тут же начинает копошиться в цветастой сумке, параллельно поправляя съезжающие от наклона головы очки. Куроо едва заметно дергает уголками губ, подмечая, что последние крупицы удачи все еще не покинули его. Ему протягивают разблокированный мобильный, он кивает в знак благодарности и принимается по памяти вводить один из тех номеров, которые помнит. — Спасибо Вам, — в ответ кивает Тетсуро, давя вымученную улыбку чисто из вежливости. Ему было со всем не до улыбок. Приложив телефон к уху, он стоит так ровно минуту, сбрасывая и вновь набирая последний исходящий вызов. Тишина. — А международный звонок сделать можно? — интересуется Тетсуро, переводя взгляд с экрана на девушку. — Не уверена, но можете попробовать, — тихо отвечает она, с опаской поглядывая на телефон. Он слегка отходит — но так, чтобы быть в поле зрения владелицы телефона — не хотелось нервировать ее лишний раз, но куда больше он нервничал сам, снова прикладывая смартфон к уху и вслушиваясь в пустоту между гудками. В надежде, что следующий гудок не прозвучит и он услышит родной голос. Но этого не происходило. Гудки обрываются, он набирает снова. Стоит так минут пять, нервно шаркая концом домашнего тапка по асфальту, озираясь по сторонам и рассматривая причудливые вывески на магазинных витринах. Сдавшись, он пытается набрать другой номер, нервно тычет пальцами, понимая, что не может попасть по нужным кружкам экрана от пелены, застелившей глаза. Неприятно. Но разрыдаться на улице, кишащей людьми — было бы еще более неприятно, поэтому он, собрав последние крупицы самообладания, вновь утирает глаза, уверенно делая еще один вызов. Спустя ровно один гудок он слышит тихий, но такой приятный и родной голос, который, кажется, смог бы вытянуть его из этого отвратительного состояния на пару минут. — Алло? — вновь повторяют на том конце провода. Куроо собирается ответить, но вскользь ловит взглядом зеленую макушку, тут же забывая о том, что его от него ждут ответа. Он всматривается, щурит глаза, скрипит зубами, извиняясь перед самим собой, кажется, в тысячный раз. Можно было закончить всё прямо сейчас — исчезнуть, уехать, никогда больше не видеться с Дайшо. Прекрасная возможность, чтобы просто не замечать его и наконец сказать хоть слово в телефон. И, естественно, его в который раз за день накрывает шквал нескончаемых желаний и мыслей. Он был бы не против оказаться в душной однокомнатной квартире, затёртых до дыр спортивках, как всегда проигнорировать гул, доносящийся с кухни, — вечно чем-то недовольная мать, которая отменно готовила, и это, наверное, был её главный плюс. Но даже сейчас эти клоки воспоминаний казались чем-то родным: мама — любимым и светлым кусочком детства, а комната, давно прокуренная и выглядящая, мягко говоря, отвратительно — уютным убежищем от давящей реальности, в которую совершенно не хотелось возвращаться. Вдох. Глаза плывут, а ноги подкашиваются от подкатившей усталости. Адреналин давно отпустил его, наполняя тело неприятной, ватной и тягучей истомой. Все происходит покадрово и смазано, лица людей плывут вокруг него на большой скорости, ноги уверенно упираются в землю, отдаваясь болью в бедре от каждого тяжелого и быстрого шага. Кажется, он слегка ушибся, когда падал на машину, но до этого момента даже не брал это во внимание, будучи увлеченным собственными мыслями. — Эй! — девушка суетливо идет за ним, пробираясь сквозь людей и возмущенно размахивая руками. — Мой телефон! — Я верну, — нервно огрызается Тетсуро, не оборачиваясь и продолжая огибать прохожих быстрым шагом. — Не молчите, иначе я вешаю трубку, — более настойчиво требует женщина на том конце провода. Люди возмущенно оборачиваются на крики, кто-то спрашивает о происходящем, толпа нервно гудит, но Тетсуро не видит и не слышит абсолютно ничего. Заткнитесь хотя бы на минуту. Дайшо не успевает повернуться в сторону привлекающих внимание звуков, тут же оказываясь в кольце рук. Выдох. Куроо жмет его к себе. Невероятно сильно, отчаянно и глупо. Шмыгает носом и мелко трясется, царапает чужую спину через толстовку короткими ногтями свободной от телефона ладони, сжимает, будто хочет раздавить и вложить в этот жест все то, что чувствует прямо сейчас. Мокрая капля падает Дайшо прямо на лоб. Он разбит. Так разбит, что осколки не собрать.

***

Сугуру морщится и оборачивается на своего вынужденного собеседника, но тот без угрызений совести игнорирует его существование и стягивает с ног красные носки, блаженно выдыхая. Тапки так же валяются где-то рядом, скрывшись в гуще травы. Ступни тут же неприятно щекочет блестящая роса. — Что ты делаешь? — он непонимающе моргает. — Мне еще нужны мои ноги, — Куроо пожимает плечами. — Я уже не чувствую пальцев. В ответ Дайшо понимающе хмыкает, но делать так же не торопится — смотрит куда-то вниз склона и подавляет тяжкий вздох. Идти вниз нужно было как минимум еще минут двадцать, а искать место встречи, видимо, пользуясь интуицией. Даже с ростом Куроо трава чуть ниже колена — огромными пятнами расползается по штанинам, оставляя на них всю накопленную влагу. Это заставляет морщиться и ворчать под нос, словно старый дед — вот что, а испытывать дискомфорт такого рода Тетсуро не любил. Пусть хоть руки и ноги заламывают, но не блядская мокрая трава и не менее блядские и мокрые джинсы, которые липнут к коже. Туман, застилающий всю округу и больше походил на что-то объемное, будто имел вес и тяжелую, густую консистенцию — хотелось подойти потрогать его руками, зарыться носом в молочную дымку. Но он то и дело исчезал, когда они проходили всё дальше и дальше. От влажности воздуха волосы наполнялись сыростью и становились противно тяжелыми. — Долго еще? — спустя пару минут тишины возмущается Куроо. — Нет, — через плечо откликается Дайшо, растаптывая и приминая ногами густую траву, чтобы пробраться дальше. — У нас еще много времени, Яку не скоро освободится. — Почему мы вообще идем тут? Будто другого пути не нашлось, вот серьезно, — он стряхивает с пальца какого-то мелкого надоедливого жука, щекотливо перебирающего лапками по коже. — Ты как ребенок, — фыркает тот, что идет впереди. — «Мам, а долго нам еще?», «Мам, а когда мы приедем?», «А сейчас уже скоро?». — Да иди ты, — он хмыкает, обиженно поджав губы. — Я устал за тобой как собачка таскаться, вообще нихера не понимаю. Дайшо встал на месте, оборачиваясь ровно на половину. Недовольный взгляд не сулил ничего хорошего. — Так не таскайся, — в безразличном жесте тот жмет плечами. — Иди домой, живи свою жизнь дальше. Тетсуро чувствовал, что сейчас ему вмажет. — Нет, правда. Упади в ноги к своему очкарику, устройся работать за гроши, кури как не в себя от скуки, складируй пивные банки, — прищур скользит по чужому лицу. — Ты серьезно? — брови ползут вверх, но не от удивления, скорее — от горькой иронии над чужими словами, да и над собой. — У меня дома даже нет теперь, о чем ты, мать твою, говоришь? Дайшо улыбается. Гадко, мерзко. — В этом и дело. Я нужен тебе. — Нет, черт с два. Это я нужен тебе, иначе ты не затянул бы меня в такую херню! — он машет руками, отрицательно вертит головой. — И все дошло до того, что я вынужден таскаться с тобой. Будь мы в обычных обстоятельствах — я бы никогда. Они снова ссорятся абсолютно на пустом месте. От обиды, от нескончаемого потока злости, который надо выплеснуть хоть на кого-то, чтобы окончательно не свихнуться. — Тогда просто иди молча, — не находит другого ответа Дайшо. — В сотый раз скажи, что я виноват во всем, что происходит, но ситуацию это никак не изменит. Не услышав ничего от Куроо, он вновь продолжает прокладывать путь, шелестя по траве. Какой, все-таки, урод — этот Дайшо. Он будто знает все наперед, ловит его в один и тот же диалог каждый раз, даже возразить нечего — у него было столько возможностей уйти, но каждую из них Куроо упускал по совершенно разным предлогам. Сначала и правда хотел денег. Думал, что вся эта идея — не провальная. В дальнейшем, ввязавшись в еще большее говно, понял, что дальше будет только хуже, если идти бок о бок с Дайшо. А после и вовсе запутался, розовые очки упали и разлетелись на осколки — по ним Куроо шагал туда-сюда, шипел и плевался, но затею все равно не бросал. Дайшо даже шантажировать его особо не пришлось, он, по сути, послушно делал все сам и сильно не сопротивлялся, когда понял, что остался один. — Вот бы прямо тут тебя закопать, — себе под нос шипит Куроо, глядя под ноги. — Заплачь еще, — смеется в ответ он. Но когда понимает, что это было лишним, поджимает губы и щурит глаза, что, естественно, не может увидеть Тетсуро. Он разминает промерзшие ладони, делает несколько размашистых шагов вперед и разворачивает Дайшо лицом к себе за плечо, чтобы наконец проехаться по этой мерзкой роже кулаком. Злость слепила глаза, плавно обволакивала разум, будто тот самый туман добрался до потайных уголков, дергая за ниточки и застилая последние крупицы адекватности тяжелым белым одеялом. И это могло бы быть правдой, если бы у Тетсуро не сдавали нервы. Свой предел он не мог прощупать давно — не оказывался в таких ситуациях, которые напрочь выводят из себя и наполняют какой-то новой, непривычной яростью. Он чувствовал такое в подростковые годы, когда кровь бурлит — ты настолько уверен в себе, что не терпишь никаких других мнений, слов и действий, сразу же лезешь в драку, даже о последствиях особо долго не думаешь — все происходит по щелчку, голова отключается. Такое всегда происходило рядом с Дайшо, даже в школе они могли подраться на пустом месте, летели волосы, рвалась школьная форма, скулы сводило, а синяки и ссадины заживали по несколько недель. Но сейчас это казалось чем-то абсурдным, ненормальным. Он никогда не был злым, плохим или грубым. По крайней мере, ему самому так казалось, что думали окружающие на этот счет — особо не было важно, ведь он каждый день смешно шутил, делился обедом, провожал друзей до дома и помогал с учебой, думал о словах, боялся кого-то обидеть, держал себя в руках и контролировал желание вмазать собеседнику, если тот переходил границы. Он больше не в школе, ему не семнадцать, он может держать себя в руках и не вестись на провокации. Но рядом снова Дайшо. Он знает, куда целиться, словом режет не хуже ножа. Раздражает одним своим немощным видом — столько надменности в таком хлипком и измученном теле, столько злости, желчи и мерзости, что порой хочется выбить из него душу. Куроо заносит руку для удара, но Сугуру хватается за нее, тянет вниз, крепко впивается ногтями и молчит, смотрит. Вторую руку Дайшо схватить не успевает, смазанный удар приходится по подбородку — долго думать у Куроо времени не было, он просто хотел избавиться от желания переломать чужую мерзкую рожу. Тот шипит, но лицо эмоций практически не выдает, выдерживая слабую паузу, чтобы оттолкнуть Куроо от себя. Но он цепляется за одежду и вновь тянет назад, чтобы на этот раз попасть в щеку, ощутить наконец отдачу удара, лунки ногтей от собственных пальцев впиваются в кожу от того, с какой силой он сжимал кулак. Дайшо не бьет в ответ, выставляет одну руку вперед и пятится, морщится, касается места удара кончиками пальцев и смотрит куда-то в траву, дергая уголками губ. От этого становится немножко совестно, но понимание, что стоит закончить начатое, берет верх. Не получится сделать вид, что ничего не было и просто идти дальше. Не получится повернуть ситуацию вспять, извиниться, передумать. Очередная точка невозврата, которая обязательно пошатнет и без того ужасные взаимоотношения. — Хуево бьешь, мне и посильнее влетало, — смеется он, переводя взгляд на Тетсуро. Смотрит с вызовом исподлобья, тень опущенной головы падает на светлые глаза. Дайшо прекрасно понимает, что виноват сам, когда Куроо снова налетает на него в желании затолкать все слова назад в его блядский рот. Разбить, напихать туда травы, земли, зашить прямо так, чтобы он больше ни слова в его сторону не сказал. Куроо хватается за толстовку, трясет его так, будто хочет вытрясти из него душу, на что Дайшо хватается в ответ, царапает руки короткими ногтями, отпихивает и вкладывает в это, казалось, все свои силы, но все оказывается тщетно — карие глаза сквозь разницу почти десять сантиметров жадно пожирают его, взгляд четко сконцентрирован на лице Сугуру в попытке выбить из него хоть одну эмоцию, стереть эту улыбку раз и навсегда и показать, что не он на самом деле управляет ситуацией, хоть и старается держать все в своих руках. Когда запястье начинает неприятно жечь от впившихся в него ногтей — Куроо сам толкает его прочь, но Дайшо не торопится отпускать, тянет, становится вплотную и так же жадно, злобно смотрит в чужие глаза. Они оба тяжело дышат, зрительный контакт длится непозволительно долго — будто тот, кто первый разорвет его, окажется проигравшим. Все происходит очень быстро и до жути абсурдно. Рука продолжает гореть, Дайшо скользит ногтями вниз, прихватывая кожу и раздирая ее, на что Тетсуро вновь пытается вырваться из цепкой хватки, трясет рукой и слабо бьет Сугуру в живот. Тот вновь заходится в рваном шипении, сгибается пополам, отходит, не переставая хвататься за чужую руку, поскальзывается на мокрой земле и пропитанных влагой тапках, чувствуя, как заваливается назад. Куроо успел понять, что его тянут вниз, когда уже валялся по уши в траве, приминая Дайшо к мокрой земле и даже не успев выставить руку, чтобы смягчить падение. Тот, что снизу, не дает подняться, что заставляет перехватить запястье и впиться в него с той же силой, что и Дайшо. Он наваливается, давит коленом на живот, на что тело под ним резво брыкается и кряхтит, но ни один из них даже не думает отпускать. Они перекатываются на бок и лежат так напротив друг друга еще полминуты, тяжело дыша и уже даже не пытаясь смотреть в глаза, ожидая, когда кто-то остановится. Но Куроо останавливаться не планирует, вновь дергая руку из чужой хватки — так, что самому от своих же действий становится больно, когда ему все-таки удается буквально вытащить запястье из тисков, лишившись при этом небольшого кусочка кожного покрова, который остался у Дайшо под ногтями. Тот снова пытается схватиться, но Тетсуро с силой сжимает его руку, когда Дайшо слегка привстает и пытается забраться на него, лезет второй рукой в лицо и слабо царапает — наконец начинает отвечать на чужие выпады, блокируя пару ударов, локтем надавливая на солнечное сплетение и близко придвигаясь к чужому лицу, оказавшись сверху. Несколько раз они перекатываются, меняя позиции, растягивая одежду, нанося хаотичные удары и всячески защищаясь, тело становится липким, одежда впитывает влагу с травы, пульс отдается в висках частыми рваными ударами, легкие пылают от невозможности отдышаться и сделать хотя бы один нормальный вдох. Куроо бьет в лицо, толкает за плечи, в очередной раз скидывает Дайшо с себя и наконец умудряется встать на колени, чтобы набрать воздуха и вновь ринуться вперед. — Стой, — наконец требует Дайшо, хватаясь за нос и кряхтя от навалившегося тела. Не было ни перекошенного от боли лица, ни других лишних звуков. Он часто дышал, утирая скатывающиеся по губам алые капли, но все-таки успел пропустить парочку — те тут же слетели с подбородка расползлись хаотичной кляксой по светлой толстовке. Подключив вторую руку, Дайшо понял, что сильный поток крови успевает просочиться через ладони, она текла под рукава, по шее, по щекам к волосам, часть впиталась в мокрую ткань и стекала по носоглотке, заставляя зайтись в хриплом кашле. Голова сильно кружилась — сильнее, чем от бутылки виски, больно было так, что хотелось кричать, но он упорно пытался показать, что не выйдет из этой ситуации проигравшим. Куроо редко видел столько крови, но от понимания, что эта картина возникла от его собственных рук, стало как-то немного не по себе. Он выпустил весь пар и в данный момент был сильно вымотан этой возней, постепенно остывая. — Почему ты… — он прерывается на кашель, поворачивая голову в бок и собираясь с силами. — Сначала обнимаешь меня, потом пытаешься убить… Да он и сам, если честно, не понимал себя. Порой не мог смириться даже с самим собой, а мириться с Дайшо и вовсе не представлялось чем-то возможным. Кидался из крайности в крайность, путался, злился, перестал держать тот самый контроль, сыпался от каждого упрека в свою сторону. Но между расплакаться и дать Дайшо по роже он определенно выбирал второе. Ему хватило показать эмоции один раз, чтобы спустя полчаса Дайшо подшутил, казалось бы, над самым сокровенным, наивным и бесконтрольным. И если Куроо не может быть таким, то он будет раз за разом выворачивать свою обиду в гнев. — Я правда перегнул, плачь сколько влезет, это не должно быть постыдным, — будто читая чужие мысли, тихо говорит Сугуру. — Но ты, блять… Скуля, он выбирается из-под нависшего сверху Куроо, перекатываясь и вновь оказываясь на спине. Тот молчит, в свою очередь принимая сидячее положение и вслед за Дайшо таращась на медленно плывущие по небу сгустки туч. — Стало легче? — Тетсуро поворачивает голову в сторону Сугуру, нещадно утирающего лицо рукавами толстовки. — Да, — честно и просто отвечает он. — И мне, — хмыкает Куроо.