Вампир в домике на дереве

Что я попросил у той служанки, я не собираюсь тебе рассказывать в подробностях в силу твоего маленького возраста, но скажу, что в ее лице я обрел некую помощь, и только она в последующем была в курсе, что ее хозяин вампир. Просто я иногда питался ее кровью, не желая убивать снова много людей и животных, и использовал в своих низменных целях и потребностях. Одним словом, опять не вдаваясь в те или иные подробности, я стал лордом Энтони Уильямом Смитом. Хотя сам я никогда не принадлежал к величественному роду, тут у меня появился титул графа, который так сказать по наследству достался самому Энтони, а я прибрал его себе, став им. Вся эта излишняя напыщенность и великолепие не особо претили мне, но мне хотелось попробовать и почувствовать себя довольно богатым и знатным человеком. Сам я, когда еще был человеком в далеком 1303 году, жил в обычной деревне в покосившимся домике. Все мы, можно говоря, жили друг на дружке, и самого детства я занимался различной работой, чтобы хоть немного принести в дом монет. Времена тогда были труднее, чем нынешние и подобные люди как я и моя семья были отбросом, которым пользовался хозяин и если нужно было убивал или делал кучу других грязных вещей. Поверь, смерть была не худшим вариантом того времени. Так случилось, что нашей деревне совершенно случайно повезло, и мы стали свободными крестьянами и жили, как умели для себя. Хотя особого отличия от рабских и свободных времен не было. Так или иначе, мы были рабами, и приходилось трудиться всей семьей, чтобы не умереть с голоду. Поэтому я совершенно не знал, как можно жить богатой жизнью и иметь все, что тебе захочется. Не знаю в силу чего – возможно экономности, я, даже став вампиром не покупал себе огромные дома или дорогие наряды – просто ходил в том, что нравится и жил там, где нравится. Все заработанные воровством деньги я поначалу отдавал своей сестре, которая одна осталась жива из моих родственников в те годы, а позже присылал ее детям. И так как-то завелось у меня самого – я начал помогать всем последователям моего рода, начав с родной сестры и продолжая до сих пор. Мне попадались разные люди за это время, пополняя огромное семейное древо нашей семьи, и среди них было много талантливых и успешных людей, но не ко всем я проникался душевно как к семье Смитов. И вот их не стало. В один день они умерли, как в старых сказках про «долго и счастливо» и «умереть в один день», и мне пришлось полностью начать жизнь, которую когда-то жили они. В ту первую ночь в доме, когда я там появился, у меня не было другого выбора кроме как зарыться по глубже в подвале и провести весь день там. Как назло чертовы солнечные лучи проникали из больших подвальных окон и не давали мне расслабиться и уснуть. Я даже обжегся несколько раз, пока не додумался занавесить окна старыми черными тряпками, которыми были накрыты многочисленные бутылки с вином различных годов и сортов. И только тогда, когда мои руки местами были сожжены солнцем, я смог улечься на лавку и заснуть, понимая, что солнце меня не достанет. Как оказалось позже, вечером, когда я проснулся, все слуги долго искали меня и боялись, что со мной могло что-то приключиться, или не дай Бог, я наложил на себя руки. Никто из них не потрудился взломать дверь подвала, чтобы узнать там я или нет, хотя они все подчеркнули то, что крайне удивились, что дверь в подвальное помещение почему-то закрыта. «Идиоты», - единственное, о чем подумал тогда я. Они просто хотели устроить похороны для моих родственников, которые к слову уже начали потихоньку разлагаться, и поэтому искали меня. Я был тут главным лордом, и только после моего согласия можно было начать похоронную процессию. - Начинайте прямо сейчас, - сказал тогда я. - Сейчас? – удивился дворецкий. – Но мистер Смит, смею заметить – сейчас ночь. - Ночь или день, какая разница? – спросил я. – Если я не смог похоронить их днем, то похороню сейчас. Не оставаться же им тут и гнить до утра. Пусть уж лучше в гробу гниют на радость червям! Я немного переборщил с грубостью, и заметил это на лицах своих слуг, которые многозначительно переглянулись, не зная, что и возразить на подобную дерзость. Я решил немного сбавить обороты: - Извините, - наигранно я схватился за голову. – Это все мои душевные переживания, связанные с погибелью моих любимых. Я громко шмыгнул носом, снова собираясь заплакать. - Мы понимаем, сэр, - отозвался дворецкий. – Вы приказываете сейчас начать похороны? В десять часов вечера, милорд? - Приказываю, - всхлипывая, сказал я. – Не могу смотреть на их обезображенные тела. - Будет сделано, милорд, - ответил мне дворецкий и повел слуг за собой, чтобы подготовить все к похоронам. Хорошо что случилась такая ситуация и мне не пришлось придумывать причины почему я не хочу хоронить их днем. Все вытекло как-то само собой, и я избежал этой проблемы. Мне ни в коем случае нельзя было показываться днем на улице, даже если бы я взял с собой зонт, мой давний враг солнце испепелило бы меня. Не через минуту конечно, но за полчаса точно. А мне не хотелось, чтобы безупречная репутация Энтони была погублена в одночасье, моим столь непредусмотрительным поступком. И как-то унизительно, знаешь ли, сгорать на глазах людей и валяться в кучке мерзкого пепла. Мне бы не хотелось, чтобы по моим останкам ходили ногами или проезжали телегами. Это как-то неэстетично и не вызывает чувство прекрасной смерти, достойной вампира. Пока слуги подготавливали похороны для моей семьи, я решил, что стоит немедленно отправить всем письма о том, что это мероприятие пройдет именно сейчас, тем более многие из знакомых и родственников Энтони приехали сюда, как только узнали о случившимся. Некоторые остановились в доме, а некоторые в ближайших гостиницах, поэтому не составляло труда написать им и вызвать сюда как можно скорее. Мы должны были успеть похоронить их до рассвета. Конечно все люди, получившие письма, и те, кто находился в доме, жутко возмутились такому непредсказуемому и вульгарному поступку. Похоже, уже тогда своим решением я осквернил добрую репутацию Энтони, но я не мог сделать иначе просто потому, что был вампиром. Только в дурацких сказках вампиры могут есть человеческую еду и плясать на солнце, но я, к сожалению этого не мог. Все было бы проще, умея я находиться под солнцем и употреблять пищу людей, как и все человечество, но в том и было мое отличие от людей – я был противоположностью. На меня тогда посыпалась куча упреков о том, что как порядочный человек, поклоняющийся церкви может устраивать похороны ночью, когда наоборот просыпаются все демоны. Людям было попусту страшно идти ночью на кладбище, боясь увидеть там призраков или духов. Но поверь, эти безобидные создания еще никогда ничего ужасного людям не сделали, и они зря боялись их пустых глазниц витающих по бескрайним крестам. На кладбище были вещи и пострашнее обычных духов. Просто обычные люди этого не знали, и думали, что бояться нужно только бестелесных летающих кусочков призрачной энергии, чем кого-то более живого и кровожадного. Все они мне тыкали в глаза церковью, и, мол, что подумает Бог о таком поступке и примет ли в рай души Гертруды, Бесси и Джозефа. Мне хотелось накричать на них и сказать, чтобы они засунули свои предрассудки куда подальше, и что если души и есть, то они давно покоятся в недрах ада и для этого не нужно читать молитву или класть крест над головой. Дьяволу не нужны подобные ритуалы. Он просто берет умершую душу и относит туда куда заблагорассудится. Точнее даже не он сам, а его помощники демоны, вроде моего братца Рея. Я знал об этом и не раз слышал с уст самого Рея, так что лишних доказательств мне было ненужно. Но и не мог, же я посвятить этих людей в подобные тайны, иначе они решили бы меня сжечь вместе со всеми потрохами. Народ был полон всяких предрассудков, и даже если ты просто случайно упадешь с холма и ничего себе не сломаешь, значит – ты ведьма. Другого объяснения не дано. - Их нужно похоронить немедленно, - крикнул я, перекрикивая толпу. – Посмотрите сами – они уже гниют и разлагаются. Подвал не такой холодный, как кажется. - Ты не понимаешь милый Энтони, что нельзя хоронить человека ночью. Это неестественно и противоречит всем церковным законам, - пролепетала тетушка «божий одуванчик», которую саму уже пора положить в гроб и прикрыть крышкой из ста сотен тонн, чтобы эта старая тварь даже став зомби не выбралась оттуда. - Как бы я не был на твоей стороне, и не любил тебя, - промолвил Артур. – Я все равно на стороне тетушки Агаты. Артур был тут, тоже среди этой толпы. Он был младшим братом Энтони, которому совсем недавно исполнилось двадцать пять лет. Волосы его были темно-каштанового цвета, а глаза такие же зеленые, как и у самого Энтони, и у меня, играющего его любимого братика. Ох, как они были дружны на самом деле, и очень по-братски любили друг друга, и поэтому мне нельзя было хамить ему или говорить дерзкие слова. Издержки моей роли были, и мне приходилось с ними мириться. Ведь даже в театре играя роль того или иного героя, невозможно добавить что-то от себя или поменять его характер, ведь это полностью нарушит пьесу. И мне нельзя было выдавать себя, по крайней мере в ближайшие лет десять, поэтому я промолчал и только состроил грустное выражение на лице, сложив брови домиком. - Дорогой братец, ты приехал! – вскрикнул я и полез к нему с объятиями. Конечно, тот ответил мне на теплый прием и обнял в ответ, выражая соболезнования и сочувствия по поводу утраты моей семьи. - Понимаешь, Артур, я не могу оставить их тут разлагаться до утра. В их собственном доме! К несчастью я уснул, обессилив от горя, и пропустил утро, устроившись у ног моей любимой Гертруды. Я не могу больше позволить им остаться тут, непреданными земле и без креста. О, отец Донован, - я заметил священника, который только что пришел. – Умоляю вас, похороните их сейчас же. Ради Бога и всего святого, что есть на земле. Похороните их с нужными почестями и прочитайте свои прекрасные молитвы. К утру, они превратятся в куски плоти, и я не хочу собирать их по кусочкам в гроб! Я вас умоляю! Это будет такое ужасное зрелище, которое любящее сердце не выдержит и разорвется на куски. По моим глазам опять потекли слезы. Мне повезло, что я не до конца умылся с вчера, и немного крови, остающейся на моих щеках, не выдала мои кровавые слезы. Я живо представил картину, как их укладывают по кусочкам и мне в действительности стало не по себе. Даже передернуло от увиденного в своей голове, ведь это в правду выглядело бы ужасающе, и смертоносно вонючий запах вывел бы всех из колеи. Отец Донован задумался, с грустью на лице, глядя на меня. - Энтони, ты верующий человек и понимаешь, что это противоречит католической церкви… - начал, было, он. – Так уж и быть, только ради такого прекрасного и чистого человека как ты, я пойду на уступку. Но учти, что утром надо будет повторить всю процедуру, чтобы Бог и в правду принял всех твоих родных в царствие небесное. Я буду молиться за них. - Благодарю вас, - в слезах, промолвил я, схватив за руки священника. «Кто бы знал, как я устал реветь как женщина за эти дни!», - подумал я про себя, понимая, что и вправду слишком затопил себя в искусственных слезах. Но роль того требовала, а значит я должен был быть размазней. Таким образом, мой безупречный план удался. Их похоронили глубокой ночью на кладбище вблизи города. Это были самые черные и странные похороны из всех похорон на земле. Даже цветы и те были черными в свете ночи, не говоря о крестах на которых почти не было видно имен. Хоронить человека ночью – это лучше, чем днем, ведь именно ночь создана для погребения. Мы уложили красивые венки и цветы на могилы, которые даже при свете луны и фонарей казались черными. Все – все было черным. Рассказывать в мельчащих подробностях то, что было там, я не собираюсь, ибо это не особо интересно. Но расскажу только об одном человеке, чьи мысли тогда зацепили меня до глубины души. Это был некий Джоэл Дженкинсон, который стоял в самом конце кладбища и рыдал в платок. Он был в плаще и в шляпе с широкой полой, будто скрываясь ото всех и не желая себя показывать, и только по его мыслям, которые я прочел, мне стало понятно, почему он не хочет выразить лично мне соболезнования и пожать руку. Он был тем, кто убил Энтони. Но дело было в том, что он истерично плакал, следя за тем, как гробы погружаются под землю. Как оказалось, он просто не знал, что вместе с Энтони в той карете ехала и Гертруда, которую, как я вычитал из его мыслей, он любил всем сердцем. И так получилось что он убил и ее с детьми, случайно не заметив того что в карете есть кто-то еще кроме Энтони. Теперь он стоял в стороне полностью разбитый и думал о том, помнит ли Энтони, который остался жив, его победоносный взгляд из соседней кареты? Еще он думал о том, что его план не удался, и Энтони остался жив, а прекрасная Гертруда предана земле. Этого он никак не мог ожидать, ведь никто не может выжить, упав с такой высоты на острые камни и разбив себе все органы. Это было невероятно удачливо со стороны чертового Энтони Смита! «Вот оно что! – подумал тогда я. – Оказывается, он боится что я, то есть Энтони может помнить и понять, что он мог убить Гертруду и детей». Но дело было в том, что я не был Энтони и не знал о том, что он мог видеть перед смертью, а только догадываться из мыслей этого субъекта. На следующий же вечер, после того как я похоронил настоящее тело Энтони Смита, я решил навестить этого странного Джоэла, проследив за ним в предыдущую ночь и найдя его дом. Неподалеку, а можно сказать, что почти впритык к могилам семьи Энтони, я похоронил и его самого, уложив в приличный гроб, украденный мной у гробовщика, пока тот мирно спал наверху. Я не приделал ни одной таблички с именем или вроде того, чтобы никто не догадался, что там лежит Энтони, а просто положил камень у изголовья и со спокойным сердцем отправился поговорить с тем человеком, кто причастен был к его смерти. Просто я хотел, чтобы тело Энтони после смерти находилось рядом со своей семьей. Пусть я и не верил в католические обряды и прочее, но из просто этических и моральных соображений решил, что так будет гуманнее по отношению к нему. Он всегда мне нравится, а значит, я не мог просто расчленить его и раскидать по мусоркам, ведь этого я бы никогда себе не простил. Когда я появился на пороге дома Джоэла, дверь мне открыл его лакей и пригласил пройти в комнату в северной стороне дома – в огромную гостиную с антикварными вещами. Этот парень был довольно богат, даже немного богаче самого Энтони. Но не суть. Лакей сказал, что немедленно передаст хозяину о моем визите и спросил мое имя. - Энтони Смит, - ответил я, и лицо лакея чуть ли не позеленело. Он замер, смотря на меня, а я нагло посмотрел на него, выжидающе постукивая ногой. - Ну, что же ты ждешь? Скажи хозяину, что к нему пришли гости. - Да, сэр, - еле выговорил лакей и поспешил удалиться. Похоже, бедняга совершил глупейшую ошибку в своей жизни, пустив меня в этот дом. Как я понял, видно Джоэл запретил пускать человека с именем Энтони Смит в свой дом, но лакей не знал, как он выглядит и пустил. Похоже, кого-то ждет увольнение. Через несколько минут в гостиную ворвался сам Джоэл, нараспашку открыв дверь, и только в ту минуту мои сверхъестественные мозги вспомнили кто он такой. Просто я не знал, как он выглядел во взрослом возрасте, но знал его, когда он был ребенком и подростком. Точно! Это же тот самый паренек, который был лучшим другом Энтони, и с которым они проводили кучу времени вместе до тех пор, пока в их жизнях не возникла Гертруда, в которую они оба влюбились. Вот тогда их дружбе и пришел конец, а скорее наступило начало вражды. - Чего тебе надо в моем доме? Прочь из него! – испуганно крикнул Джоэл, не удосужившись поздороваться. - Дорогой мой друг, - начал разговор я. – Я пришел вовсе не ругаться с тобой, а наоборот разделить наше общее горе пополам и поплакаться друг другу. Гертруда – наша с тобой любовь, умерла несколько дней назад, вместе с моими детьми. Они разбились в карете, которая случайно упала с моста, - слово «случайно», я подчеркнул особенно резко. – Ее больше нет, а значит и вражды между нами тоже больше не должно быть. Да, она была моей, так и не став принадлежать тебе, но теперь это не имеет значение, ведь она мертва. Помнишь, как мы были дружны в детстве? Почему бы не вернуть все былое, во имя памяти Гертруды, которая не смотря на все твои выходки, всегда очень тепло о тебе отзывалась. Она никогда не смела, сказать о тебе что-то плохое или упрекнуть, и до последнего считала своим другом, даже если ты ненавидел нас обоих. Джоэл замер, совершенно не ожидая услышать от меня подобную речь, полную тоски и надежды на новую дружбу. Он посмотрел мне прямо в глаза, не понимая, действительно ли я этого говорю или нет? Я смотрел самым добрым и нежным взглядом, на который был способен, на него, пытаясь показать свою искренность по отношению к нему. Притворную искренность. Он убил Энтони и ему с рук это просто так не сойдет. Он молчал и я тоже, желая, чтобы надежда в его сердце расцвела как можно шире и ярче. Тогда ее будет приятнее убивать. - Помнишь, как мы вместе играли в моем доме? Как мы изводили нашего дворецкого и вечно прятались в шкафах, потому что не хотели носить костюмы и ходить на званые вечера? Помнишь, как мы любили одни и те же блюда и всегда умоляли дворецкого, старого Сэвила, чтобы он приготовил нам яблочный пирог? Да хранит Господь его душу! Скажи что помнишь, мой старый друг. Пойми, что теперь наша любовь умерла. Прекрасная и добрая Гертруда лежит в земле и никогда из нее не поднимется, и больше нет смысла нам ненавидеть друг друга. Причина нашего раздора умерла, и теперь мы можем быть снова лучшими друзьями, как и раньше. Умоляю тебя, поддержи меня в столь тяжелое время в моей жизни. Я потерял все. Любовь всей своей жизни, цветы всей своей жизни и радость со счастьем всей своей жизни. У меня никогда этого больше не будет, и мне очень сильно нужна поддержка друзей, таких как ты. Джоэл был ошарашен моей речью, и губы его задрожали. - Ты что такое говоришь? – спросил он. – После всего что было, мы не сможем простить все друг другу. - Сможем, мой дорогой друг. Сможем. После смерти, - я посмотрел на свои ногти, а потом на него. - О чем ты говоришь? – опять напрягся он. - О том, что даже после твоей смерти я буду любить тебя как лучшего друга, - ответил я, сверкнув глазами. – Ты бы любил меня, даже после моей смерти? Джоэл замешкался, совершенно не понимая, к чему я веду. Он боялся, что Энтони может помнить о его зловещем взгляде из соседней кареты, когда она падала вниз к скалам под мостом. И Энтони наверняка помнил, только сейчас не мог нам об этом поведать. - Молчишь. А зря, - продолжил я. – Мы могли бы поговорить еще чуток, перед тем как расстанемся навечно. С этими словами две большие двухстворчатые входные двери, находящиеся слева и справа, с силой захлопнулись, а я улыбнулся дьявольской улыбкой. Джоэл пошатнулся в сторону, оглядываясь на двери, и его лицо покрылось испугом и страхом в маленьких крапинках. И тогда я начал свою зловещую речь. - Ты думал что, после того что ты сделал, я приду и буду молить тебя быть моим другом? Что я прощу тебя за смерть моей семьи? Глупый Джоэл, а я думал, что ты умнее и хоть слуг на помощь позовешь, когда придешь в эту гостиную. Теперь отсюда нет выхода, он только в ад. Там возможно ты встретишься с Энтони, и я надеюсь, что он всыплет тебе по полной, а здесь я высыплю из тебя по полной кровушки. - Кто ты? – в ужасе спросил он, пятясь назад к закрытой двери. - Твоя прекрасная смерть, - я провел рукой вдоль тела. – Очень прекрасная смерть, с красивыми длинными пальцами и холодной белой кожей. Прости, но капюшон смерти и косу я забыл в карете, поэтому придется так. Просто я современная смерть в этом модном пиджаке и элегантном галстуке, ну сам понимаешь, что времена меняются, и смерть не стоит на месте. Я подошел ближе к нему, и успел зажать рот рукой, прежде, чем он завопит. Мне больше не хотелось слушать его тупую речь, не имеющую ничего галантного в словах, и я прижал его к стенке. - Это за Энтони и его семью, завистливая тварь, - сказал я и впился ему в глотку своим большими клыками. Наслаждение кровью врага было выше всяких других удовольствий в жизни вампира, и я испытал его сполна. Последнее что я видел на его лице, это не описываемый ужас и пот на лбу. Потом я выпил из него всю кровь, и, капнув пару капель на ранку, чтобы они затянулись. Я подстраивал самоубийство и поэтому порезал ему вены, ножом для писем, и кинул его тело на кресло. Таким образом, виновник смерти Энтони был сам мертв». Вампир остановил свой рассказ и тяжело вздохнул. - Ох, я устал так много говорить. Дай передохну и крысу выпью, - сказал он через минуту. Фионна поморщилась, услышав про крысу и увидев, как Марш встает и идет в темную часть холла, в которую не попадает огонь из камина. Его не было несколько минут, и потом он вернулся с дохлой крысой в руке, облизывая губы. Еще одна живая крыса была в другой его руке. «Какая гадость!», - подумала Фионна, и еще раз поморщилась. - Жду твоих вопросов, касаемо услышанного на данном этапе, - сказал он, игнорируя ее недовольство съеденной крысой. Он же не морщится, когда она ест макароны! Фионна призадумалась, чувствуя, как ее продолжает трясти от холода, и поглядывая на пищащую крысу в руках у Маршалла. Столько информации взвалилось на ее мозг! Столько хотелось спросить о бессмертной жизни вампира, но ей рассказали только ничтожную часть всех частей и этапов его существования. Сейчас вампир напоминал планету Земля, о которой хотелось узнавать каждый день новые подробности, которые были миллионы лет назад, а не только ближайшие четыре миллиона лет, когда появились первые люди, но и, то время когда, ни одного живого организма на поверхности не было. Если бы ученые не знали об этом, то им пришлось бы выяснять и выяснять, и сейчас Фионна почувствовала себя первооткрывателем. - А о чем ты попросил Рози? – спросила Фи с наисерьезнейшим лицом. - То есть из всего мною выложенного на данный момент, тебя заинтересовало только это? – такого поворота в вопросах, Марш точно не ожидал, и пришел в крайнее удивление. - Ну не только, просто интересно же. - Маленькие дети не должны интересоваться такими вещами! - Мне уже есть восемнадцать, - возмутилась Фи. - А мне семьсот тридцать один год. Вот когда доживешь до моего возраста, тогда и поговорим, - строго сказал Марш, как родитель. – А пока давай другие вопросы. Фионна нахмурилась и решила спросить еще интересующие ее вопросы. - А твоя сестра что знала, о том, что ты вампир? – Фи призадумалась. – И там ты сказал, что умерли твои родители и она? Кто она? - Об этом я не хочу рассказывать. - Ты странный какой а! О том не спрашивай, об этом не спрашивай! Чего мне спрашивать то можно? – вскинула руки Фионна. - Ладно, заткнись! Ты спрашивала о Марселин, вот о ней я тебе и рассказываю, - отвалил от темы вампир и решил продолжить свой рассказ о девушке с темными волосами. – Тем более я уже смочил горло крысой. Пока они вели диалог, во время, которого девушка смотрела на огонь, вампир успел опустошить еще одну крысу. Хорошо, что Фи этого не видела! Она только поморщилась от услышанного, зажав нос рукой. - Нечего морщиться! Побудешь вампиром и не такое поешь! Крыса еще самое безобидное из всего моего меню еды, - обиделся Маршалл. - Просто крысу жалко, - сказала она. - Меня бы лучше жалела, - пробубнил вампир, выбрасывая мертвую крысу в сторону хлама. Фионна на это только вздрогнула, не услышав последней фразы вампира. Столько информации за один вечер, что голова превратилась в котел с кашей, и нужно было ее всю сварить и съесть. Скрытный Маршалл, рассказал ей только что немало о своей жизни, пусть и притворной, под именем Энтони Смит, но он выразил свои эмоции и чувства, а это стоило многих его колкостей. Фионну опять затрясло, и она протянула руки к камину, пытаясь окончательно согреться. - Тебе все еще холодно? – спросил Маршалл, который все это время пристально смотрел на нее, повернув голову в сторону. - Есть немного. По-моему на высоте, я немного промокла, вот одежда и не хочет сохнуть и согреваться, - ответила она. - Тебе холодно, - констатировал факт Маршалл. - Извини, но своим телом я точно тебя не согрею. - Таких жертв и не нужно, - отмахнула Фи. – Уж лучше я мраморную колонну обниму, чем тебя. - Верно, - ответил Марш и отвернулся в сторону. Фионна заметила, что он отвернулся, и в голову ей пришла мысль о том, что она могла его обидеть. Неужели это его задело? - Я не то имела в виду, просто… - начала, было она, но вампир-джентльмен перебил ее как обычно. - На правду не обижаются, - сказал он. – Кстати я вспомнил, в верхних комнатах должна была остаться одежда, если ее не съели всякие жуки и тараканы.