Мое королевское величество

      Король в бешенстве!       Как только меня отпустило странное наваждение, вызванное поведением парня, включились эмоции. Меня душит злость и штормовым предупреждением до темени в глазах плещется ярость.       Да как он посмел?!       Щелкнул меня по носу… Меня!!! А если бы это кто-то увидел? А может, и видел. Моей персоной заняты все в этом университете, да и не только в его пределах.       Нет, блондинчик, это первое сентября ты запомнишь надолго…       Я вихрем срываюсь в здание университета.       Иду по коридору среди толпы студентов, вышедших из актового зала и наводнивших все пространство вокруг, но иду беспрепятственно: толпа расступается, словно волны бушующего моря перед Моисеем. Не дай Бог меня задеть или ко мне ненароком прикоснуться… Чревато последствиями. И вскоре белобрысое чмо узнает это на своей шкуре.       Мои верноподданные сучки трутся в главном фойе в зоне для ожидания: кресла, столики, цветы. Вокруг них много свободного места – никто не рискнет присесть рядом. Запрещено.       Я кивком головы подзываю к себе Борю и отхожу с ним чуть в сторону.       - Надо разобраться с одним ублюдком. Новенький. Алексей зовут. Знаешь его?       - Да, видел… - отзывается спортсмен. Мои «неприкасаемые» всегда в курсе всех изменений в жизни университета, иначе власть не удержать. Большой брат не дремлет – вот концепция.       - Что за тип? – не сдержав любопытства, спрашиваю я.       - Лох. Из родителей – одна мать.       - Свой бизнес? – уточняю я, потому что нынче деловых вумен – пруд пруди.       - Щас! Не. Училка, кажется, - презрительно фыркает Боря. – А этот учился в техническом универе на схожем факультете. Победил по России в конкурсе научных проектов и инновационных бизнес-решений, и наш ректор пригласил его перевестись к нам. Типа, нам нужны такие блистательные студенты для престижа. Стипендиат. Отличник.       Я прикусил губу от досады. Для престижа, значит? А то, что я здесь учусь, – этого недостаточно? Кстати, могу сказать, что учусь я действительно сам. Не пользуясь возможностью на халяву получать оценки. Хотя мог бы – мой папаня очень неплохие средства вливает в бюджет сего заведения. Но, отваляв в школе дурака класса до десятого, я вдруг понял, что привилегии – это, конечно, замечательно, а что я буду делать, когда дело дойдет до управления отцовским бизнесом?       Но в конкурсах и семинарах не участвую и научной жизнью университета не интересуюсь – мне дополнительные бонусы для приема на работу не нужны. Я сам работодатель. И дисциплины изучаю только те, что мне могут пригодиться.       Отец одно время хотел меня отправить учиться за границу, но, трезво поразмыслив, решил, что это пустая трата времени. Бизнес по-русски и бизнес по-европейски – разные вещи: лучше крутиться в той системе, которая ближе к правде. Время от времени он берет меня с собой на деловые встречи со своими партнерами на западе, где я знакомлюсь со спецификой европейского ведения дел, два раза в год на месяц отправляет на стажировку в Лондон или Берлин. И, кажется, планирует меня на месяц запихнуть на нефтевышку в Северном море – посмотреть, в каких условиях добывается нефть. Меня эта перспектива не сильно радует – это адские условия и работы, и проживания: посреди моря в крайне нестабильных погодных условиях, на небольшом островке, отрезанном от всего мира. Но морально я готов и к этому. К слабакам меня не припишешь. Тем более, свой бизнес отец поднял сам и с нуля. За это я перед ним преклоняюсь.       Я могу быть полным раздолбаем, что касается личной жизни, но в отношении моего будущего императорства настроен крайне серьезно. И точно знаю, что именно я являюсь блистательным студентом. Потому что помимо теории у меня уже есть реальная практика.       А тут значит какой-то отморозок-нищеброд приглашен в МОЙ университет для поднятия престижа…       У меня челюсть сводит от злости.       - Короче, надо объяснить этому цветочку аленькому правила поведения в моем университете, - говорю я.       - До какой степени объяснять? – уточняет Боря, потирая кулак правой руки.       - Так, чтобы неделю сюда сунуться не мог.       - Лицо?       - Тоже. Пусть красавчиком походит, - мстительно бросаю я, замечая возмутителя моего спокойствия. Парень стоит возле расписания, переписывая его себе в тетрадь, и перебрасывается фразами с каким-то очкастым придурком. И улыбается ему той же улыбкой, что и мне. От этого я окончательно зверею.       - Отп…ди его до кровавых соплей, - выношу я окончательный приговор.       - Понял. Где?       - Возле черного входа, на улице. Хочу посмотреть.       В этом месте университета – глухая, непросматриваемая дыра: запасной вход выводит на темную от нависших деревьев улицу, где прохожих почти нет. Изредка только автомобили проезжают.       - Когда? – последний вопрос от Бори, уже кровожадно раздувающего ноздри.       - Сейчас!       Я кидаю смс Петровичу, чтобы он подогнал «Мерс» к черному входу и иду в ту сторону. Боковым зрением вижу, как Боря деловито подхватывает блондинчика под локоток, что-то тихо говорит ему на ухо. Парень пожимает плечами и, ничуть не испугавшись, следует за боксером.       Когда Боря, не дав опомниться белобрысому уроду, бьет его резко под дых, тот даже не удивляется. Я стою от них на другой стороне улицы, прислонившись спиной к боковине «Мерса», и смотрю на разворачивающийся перед моими глазами спектакль.       И получаю ни с чем не сравнимое удовольствие от каждого нанесенного этому козлу удара. Блондинчик не сопротивляется и до последнего держится на ногах. Ни оха, ни крика – молчаливое принятие неизбежного. Тоже мне, герой выискался.       Боря умеет бить так, что на теле не останется ни одного синяка - только внутренности будут гореть адским пламенем. Наконец парень падает, обхватив живот руками, – Боря хватает его за волосы и четко прикладывает лицом к колену. Из носа блондина тонкой струйкой течет кровь. Мой палач что-то бросает ему напоследок и оборачивается ко мне. Я киваю головой – мол, достаточно. Он возвращается в здание, по дороге доставая салфетку и брезгливо вытирая руки.       Недо-художник продолжает стоять на коленях, обхватив себя руками… Кровь из перебитого носа стекает на белую рубашку, падает багряными цветами на асфальт. Я любуюсь этой картиной – красиво. И он красив в этот момент... Поэтическая сторона моей души ликует – славный перфоманс. Один «художник» превратил в объект искусства другого артиста. Превосходно.       Парень поднимает на меня взгляд. В нем нет ни укора, ни злости. А только немой вопрос: ну и что дальше? Доволен?       Я склоняю голову набок. Да. Доволен. Надеюсь, урок ты усвоил, плебей…       Стучу пальцами по стеклу – из машины выскакивает Петрович и открывает перед мной дверь. В полном удовлетворении падаю на заднее сиденье. Мы отъезжаем от заднего входа универа.       Водитель смотрит на меня укоризненно и спрашивает:       - Ну и за что ты с ним так?       - Чтобы знал свое место, - огрызаюсь в ответ и отворачиваюсь к окну. Он меня еще осуждать будет! Мой мир – мои правила.       Петрович ничего больше не говорит.       Но не успеваем мы отъехать и на пятьсот метров, как мне становится плохо. Не хватает воздуха.       - Останови! – требую у Петровича, тот сворачивает к обочине и с тревогой смотрит на мое побледневшее лицо.       - Петенька, тебе плохо? – заботливо спрашивает он, протягивая ко мне руку. Он единственный, кто имеет право ко мне так обращаться.       - Нет. В порядке. Я пройдусь пешком до дома, - отмахиваюсь от него и выхожу из машины. Сам.       Стоило мне выйти на тротуар, как за моей спиной сразу возникли мои телохранители – два ручных добермана. Я морщусь. Они меня бесят. Но я наследник – меня могут похитить. Или вообще сделать разменной монетой в больших играх крупных компаний в борьбе за рынок – короче, грохнуть. Нет наследника – нет империи. Приходится терпеть.       Я медленно бреду, пиная камешки под ногами и засунув руки в карманы. От свежего воздуха мне немного полегчало, но до конца не отпустило. Перед глазами застыла картинка с блондином, обнимающим себя руками, в рубашке с кровавыми пятнами.       Черт бы его побрал!       К горлу резко подступает тошнота и кружится голова. Я чувствую острую боль под ребрами, мне не хватает воздуха. И вдруг замечаю, как из моего носа упали на рубашку несколько капель крови.       Да что со мной?       Я точно так же обхватываю себя за живот руками и теряю сознание.       Открываю глаза.       Я дома. В собственной спальне       Надо мной кудахчет Катерина, обтирая с охами и ахами мое лицо мокрым холодным полотенцем. Чуть поодаль стоит испуганный Петрович.       - Петенька, слава Богу! – восклицает он и присаживается на край моей кровати. – Ты чего это, дружок?       - Не знаю… - выдыхаю я.       - Сейчас врач приедет. Я отцу позвонил. Ты не против? – Петрович с отцовской нежностью гладит меня по руке. Папаня мой сейчас в столице. Он там часто бывает. Даже квартиру прикупил, но без любовницы. Там – только бизнес.       - И что он? - спрашиваю безразличным голосом.       - Потребовал не спускать с тебя глаз и перезвонить ему, как только врач скажет, что с тобой.       - В порядке все со мной, - бормочу я.       - Нет уж, давай это врач решит, - говорит Петрович. Его испуг понятен – он работает в нашей семье водителем с момента моего рождения. Из роддома мать забирал – отец был за границей - и принимал в руки белоснежный конверт со мной. У меня даже фото есть. А в детстве я был очень хилым и вечно больным ребенком. Один раз чуть кони не двинул от затяжной пневмонии с осложнениями. Было страшно. После чего всерьез взялся за укрепление своего иммунитета и здоровья в целом. Закаливался, занялся спортом, йогой. И во всем этом процессе принимал деятельное участие мой водитель.       Отцу некогда было мной заниматься. Лихие девяностые. У него война шла настоящая со «стрелками» и разборками - за вышки, за рынок. Он иногда месяцами про меня не вспоминал. Мамаша же бросила меня в трехлетнем возрасте, и с тех пор я ее видел от силы раз пять.       Я рос один. У меня были няньки, прислуга. Но воспитанием моим никто не занимался. Кроме, пожалуй, Петровича. Но он же не отец. А я тот еще мудак своенравный.       Это сейчас я интересен своему папаше – его гордость, надежда, и он, если что, и с другого конца мира ко мне сорвется. Других наследников у него нет. И, вломив столько усилий в создание такой бизнес-махины, он реально понимает, что я его единственный шанс не развалить империю на корню.       Пока мной занимается врач – Петрович звонит отцу. Подсовывает мне телефон под ухо:       - Как ты? - сухо узнает отец.       - Нормально. Давление подскочило, - отвечаю также без эмоций. Нежности у нас не в ходу.       - Я на выходных на три дня хотел тебя с собой в Лондон взять.       - Я поеду.       - Хорошо. Если что – звони, - отбой. С другой стороны, а чего я ждал? Не при смерти – и ладно.       Вечером я отправляю и Катьку-наседку, и Петровича по домам и остаюсь один. Мне намного лучше, и хочу побыть с ощущением, что я в одиночестве. Без намека на присутствие других людей.       Забираюсь с ногами на широченный подоконник, распахиваю настежь окна и под шум одиночно проезжающих машин надолго погружаюсь в поэзию японских лириков серебряного века. Перебираю стихотворение за стихотворением, смакуя каждую строчку.       Застреваю на танка Масаока Сики:       Меж домов городских       Обитель моя затерялась.       Садик мой неказист –       и хоть радует взгляд цветами,       что-то бабочек здесь маловато.       Я оглядываю невидящим взором затуманенных глаз улицу, свой небольшой двор со старыми немецкими яблонями и повторяю про себя:       «Что-то бабочек здесь маловато…»       Мою душу рвет на куски тоска. И в эти минуты я не король.       Это слабость. И я ненавижу ее. То светлое и чистое, что живет где-то в глубине моей души и не дает мне стать цельной личностью. Без чести и совести.       Мне это не нужно. Этот свет, эта надежда, это томительное ожидание. Я не хочу так чувствовать и так переживать. Я не хочу верить, что мое сердце способно любить. Любви нет. Я ее не встречал. И не видел. Нигде в своем окружении. Она вымысел художников и писателей. Их персональная иллюзия.       Зачем мне это?       Дует легкий ветерок и колышет листья деревьев. Я вслед за ним пальцами пробегаюсь по верхушкам отдаленных крон.       Я все еще думаю о том парне. И его улыбке. И кровавых цветах на асфальте.       Мои руки безвольно падают на колени и сжимаются в кулаки.       Раздавлю, уничтожу. В прах сотру!