Мое королевское величество

      - Петр Сергеевич, ну скушайте хоть что-нибудь! – Катерина носится за мной по всему дому, заломив руки. – Третий день не могу вас накормить! Ну нельзя же так!       - Отвяжись! – бросаю я, продолжая свое бездумное шатание по всем комнатам дома. Третий день подряд, как тигр в клетке. Не хочу есть, не хочу спать, не хочу трахаться… Не хочу никого видеть. Вообще ничего не хочу.       У меня болит голова до состояния паники и нервной дрожи. И я с ужасом понимаю, что со мной происходит. Тома прочитанных романов и стихотворений подсказывают мне единственно верный ответ.       Я приезжаю утром в университет, вижу заискивающие рожи своих верных вассалов, ловлю на себе пристально-заинтересованные взгляды рвущихся попасть в мои персональные сучки кандидатов и записаться в подружки девок… И меня наизнанку выворачивает в ближайшем туалете.       Суки, ненавижу вас всех! Сколько можно унижаться! Сколько можно стелиться передо мной! Ни грамма уважения к себе. Гнилье, вокруг одно гнилье. И вы не заслуживаете моего хорошего к вам отношения. Челядь, плебеи, уроды моральные… Буду давить вас всех и топтать!       Я с трудом сижу на лекциях. В гордом одиночестве. И в радиусе метра вокруг меня – все парты пустые. Преподаватели уже привыкли к тому, что я могу творить на их занятиях, что хочу. Могу вообще всех выгнать к черту, и представительный пожилой профессор по теории экономики будет читать свою нудную лекцию мне одному.       Помнится, поначалу кое-кто из преподавательского состава возмущался моим поведением, но им быстро объяснили, что к чему: или увольняйтесь, или терпите. Несколько человек уволились. За это я их уважаю. Потому что мне ничего не стоит взобраться во время лекции на парту и начать декламировать стихи Маяковского, перекрывая голос преподавателя своим. И только пусть он попробует остановиться! Как миленький будет продолжать сражаться со мной за внимание аудитории. И неизменно проиграет. Потому что мне будут аплодировать стоя.       Я нечасто так развлекаюсь. Но случается. Если предмет меня раздражает своей никчемностью. Зачем тратить время на пустое? Пусть лучше студентики стихи послушают. Я их много знаю – у меня превосходная память.       Но мне нужна теория экономики, и хотя профессор Сергеев на роль умелого оратора не тянет, монотонным бурчанием вводя в состоянии летаргического сна, я все же его внимательно слушаю. Но еле концентрируя внимание… У меня все время плывет картинка перед глазами и моментами становится невыносимо душно.       Я болен…       Тяжело болен.       Все эти ночи мне снится светловолосый парень, который своим присутствием делает мои сны яркими и красочными. Я чувствую себя счастливым рядом с ним. Но под утро краски исчезают, сменяясь безликой серостью. Потому что в конце каждого сна я его убиваю ударом ножа в сердце. Просыпаюсь в холодном, липком поту и, схватившись за голову, раскачиваюсь вперед-назад с одной единственной просьбой:       - Хватит!       Мне не с кем поделиться одолевающими меня мучительными видениями. Я один. Психологов и психотерапевтов презираю. Мне не нужны часовые беседы, чтобы разобраться в том, что за напасть со мной приключилась.       Но я не могу признаться себе в этом.       Ни за что!       Потому что это отвратительное чувство сожрет меня и уничтожит.       Оно не является частью меня. Оно чужеродно. Оно делает меня слабым. Оно погубит меня – я это знаю.       Король не должен поддаваться слабости.       В голове всплывают очередные стихи, на этот раз Исикава Табукобу:       От души своей       бежал я, как зверь недужный,       без оглядки бежал…       Я. Хочу. Его. Видеть.       Прошла неделя.       Выходные я провел с отцом, и мое внутреннее ощущение наших с ним отношений подтвердилось – партнерские. Никаких сантиментов при встрече, хотя мы не виделись что-то около месяца, никаких объятий – только сдержанное рукопожатие и сухое:       - Тебе мать привет передавала.       - Могла бы лично это сделать, - хмыкаю я, скидывая дорожную сумку папенькиному телохранителю – бывшему спецназовцу Михаилу, суровому молчаливому дядьке. Лучше бы мне такого нанял!       Отец встретил меня в аэропорту. Мы должны пообедать и сразу же вылететь в Лондон. Моими делами он не интересуется и про здоровье тоже не спрашивает.       - Ну ты же знаешь Лию, - отец окидывает меня быстрым взглядом.       - Нет, пап, не знаю, - отвечаю я. Понятия не имею, что за человек моя мать, и внешность ее смутно помню. Пятно расплывчатое вместо нее хранится в моей памяти.       Да я и об отце не очень много знаю: его пристрастия, вкусы. Так, что-то урывками. О бизнесе его имею полное представление. А о нем – нет. Мы не проводим вечера за семейным ужином. И даже Новый год празднуем врозь: он со своей женой и компанией. Я… Чаще всего один. Не люблю этот праздник. Как правило, все веселье у меня начинается 1 января и длится сумасшедшей круговертью две недели подряд. С блэк-джеком, шлюхами и кокаином. Все, как полагается.       Отец вразвалочку идет к автомобилю, ожидающему нас на входе. Он никогда не торопится. Невысокий, пузатый, лысый, с вечно прищуренными глазами-сканерами. Жесткий и несгибаемый.       В машине и за обедом он дает мне наставления, объясняет, куда и зачем мы едем, как себя вести, на что обращать внимание. Я внимательно его слушаю. Общение, как я понял, не из позитивных ожидается. Речь пойдет о невыполнении условий договора со стороны английских коллег по поставке оборудования, и намечаются затяжные юридические разборки. Это последняя встреча, чтобы вывернуть ситуацию в мирное русло. Судебные тяжбы отца не интересуют – ему нужно оборудование. Я в этом деле – сторонний наблюдатель. Моя задача усвоить урок – в бизнесе важен путь компромиссов, но если он невозможен – значит, будет война.       Поездка в Лондон меня вымотала. Шестичасовые переговоры два дня подряд, встречи до них и после, деловые ужины. Четыре часа на сон. Отец дает мне понять, что возможность купаться в роскоши – одна сторона медали. Обратная – труд. Не физический. А умственный – везде тактика и стратегия. И он выматывает сильнее. Тело упало и заснуло, а голова думает. Причем даже во сне - в поисках верного решения, от которого зависят миллионные прибыли и чьи-то рабочие места.       Мы возвращаемся в родной город в воскресенье вечером. Отец ненадолго заходит ко мне в гости. Выпиваем по рюмке коньяка в полном молчании – говорить нам не о чем. На прощанье он неожиданно гладит меня по голове, обнимает и очень коротко:       - Береги себя.       И вот я снова один. Только Катька шебуршится на кухне. Ждет, когда я поужинаю и лягу спать, чтобы уйти домой.       - Привет, Ваше Величество! – раздается надо мной веселый голос, и за мою парту приземляется Алексей. От неожиданности я чувствую, как кровь отливает от лица, и сердце заходится в бешеной пляске, играя двумя разнополярными чувствами: ненависти и безумной радости. С момента нашего знакомства прошло полторы недели, я уже медленно начал сходить с ума, не наблюдая светловолосую макушку в стенах своего королевства. Еще немного, и мне кажется, я бы взял его адрес в деканате и заявился к нему домой. Не знаю, зачем. Наверное, для того, чтобы вцепиться ему в горло руками и вытрясти из него мою душу. Вернуть ее себе.       - Какого хрена? – шиплю я, оторопев. – Тебе мало было?       - Извини, свободных мест в аудитории больше нет, - пожимает плечами наглец и под удивленное перешептывание однокурсников достает из рюкзака блокнот для рисования и карандаш, тетрадь для лекций.       - Ты дебил? – интересуюсь я. – Или тебе правда жить надоело?       Он с невозмутимым видом раскладывает перед собой блокнот, берет в руки карандаш, оборачивается ко мне и внимательно меня разглядывает, поднеся пишущий прибор вертикально к середине моего лица, почти дотрагиваясь им до кончика моего носа. Что-то прикидывает и возвращается глазами к блокноту. И в следующее мгновение его рука с молниеносной скоростью начинает порхать над белоснежным листом бумаги, и я с изумлением вижу проступающие на нем черты своего лица.       Я, как зачарованный, забыв о своем желании устроить ему прямо здесь показательное выступление с распятием на глазах у курса, слежу за его рукой, лишь иногда отрываясь, чтобы взглянуть на его профиль. На лице нет и следа побоев, только небольшой синяк на переносице. Запястье на левой руке перебинтовано.       Ловлю себя на том, что не могу оторвать от него глаз. Я впитываю в себя каждую деталь его лица, осознавая насколько они несовершенны и вместе с тем прекрасны. У него куча изъянов: слишком большие, слегка оттопыренные уши, прикрытые рваными прядями нелепой стрижки – да кто сейчас носит такие? Нос мог бы тоже быть покороче, и эта выступающая немного нижняя губа. Кожа далека от совершенства. Светлые, едва видные брови… Цвет глаз неясен. Сначала они мне показались серыми, но теперь, вроде, отливают синевой. Кукольные густые ресницы. Но такие же светлые, как и брови. Да и зачем вообще парню такие опахала? Безбожно худой: я вижу тонкие ключицы в вырезе убогой полосатой рубашки, острые плечи и проступающие позвонки.       Нелепый, некрасивый, какая-то пародия на парня…       Алексей с лукавой улыбкой косится в мою сторону и тихо произносит:       - Не подглядывайте, Ваше Величество, - и прикрывает по-детски рисунок ладонью свободной руки. Прикусывает нижнюю губу, сдерживая смех. Бросает на меня быстрый смешливый взгляд.       Я, заметив, что едва не вплотную прижался к нему, нависнув над его плечом, сажусь ровно.       - Меня вообще-то Петей зовут, - говорю я, представляясь уменьшительным именем.       - М-м-м, хорошо, Ваше Величество Петя, - его плечи чуть подрагивают от неслышного смеха, а рука с карандашом продолжает творить непостижимое моему разуму чудо. Как? Как он это делает? Алексей с доскональной точностью меткими штрихами воссоздает мое лицо на бумаге, очень точно передавая все нюансы.       - И давно ты рисуешь? – я не замечаю вошедшего лектора, забываю о том, что мы не одни в аудитории, что мы вообще в аудитории.       - Сколько себя помню, - просто отвечает Алексей. Он на секунду отвлекается от рисунка, снова смотрит на меня. Замирает. Как и я. Непостижимый зрительный контакт. Я жадно ощупываю глазами его лицо анфас. В нем так много несовершенства! Ну почему все эти несовершенные детали складываются в одну прекрасную картину? Как может слепленный из нелепостей парень быть таким невероятно привлекательным?       Алексей возвращается к рисунку. Я выдыхаю комом застрявший воздух из легких.       - Ты где-то учился? – продолжаю свой допрос.       - Да. Закончил с отличием художественную школу, - он передергивает плечами и хмурится.       - Тогда что ты делаешь здесь?       - Мама считает, что художник – это не профессия. Не хотел ее разочаровывать, - говорит он, и по его лицу пробегает легкая тень.       Он наносит финальные штрихи, вырывает лист из блокнота и протягивает его мне:       - Держите, Ваше Величество Петя! На память от вашего подданного.       Я принимаю рисунок и растерянно рассматриваю на нем красивого, статного юношу в горделивой позе. Читаю подпись: «Мой король». Но не успеваю ничего сказать - Алексей, собрав в кучу свои вещи, выскальзывает из-за парты и под неодобрительный взгляд преподавателя исчезает в дальнем конце аудитории, где, оказывается, полно свободных мест.       Всю оставшуюся лекцию я спиной чувствую где-то позади себя его присутствие. Тупо пялюсь на рисунок. И с безысходным смирением принимаю: во всем моем королевстве мне нужен лишь один подданный.