Мое королевское величество

      Я в дурном настроении. В самом что ни на есть отвратительнейшем. Не попадайтесь мне на глаза!       Сегодня лекции проходят в индивидуальном порядке – только я и преподаватель, сегодня столовая закрыта на спецобслуживание – только я и десяток развлекающих меня холопов, мечтающих попасть в число хотя бы моих шестерок, сегодня студенты исчезают с моего пути до моего появления – быть битыми и униженными ни у кого нет желания. Сегодня первая красавица Марго отсосала мне прямо в мужском туалете, и об этом знал весь университет.       Сегодня вечером я накачиваюсь кокаином до алых всполохов в мозгу и отдаюсь во власть дрожащих от желания рук Славика, который с диким блеском в глазах ласкает меня, умоляя прикоснуться ко мне губами. Я откровенно издеваюсь над ним и спихиваю его ногой с кровати. Он нацеловывает мои пальцы и вымаливает прощение. Он страдает от моего равнодушия… Я разрешаю ему вернуться и продолжить умело действовать руками. Славик, истерически бормоча признания в любви, заползает на кровать и ластится ко мне, словно кошка в загуле. Жалкий ублюдок…       Неужели все влюбленные люди так ущербны и отвратительны?       Любовь – самое унизительное чувство на свете…       Алексей больше не здоровается со мной и не отвешивает поклонов. Между нами невидимая стена из прочного стекла, обойти или перелезть через которую не представляется возможным. Он живет в своем мире, в своем пространстве, и там нет места моему королевскому величеству. Мой художник по-прежнему улыбчив и смешлив, общителен и светел. Он умеет быть счастливым без всяких условностей.       Алексей больше не замечает меня. Если наши взгляды встречаются, он смотрит сквозь меня, и в эти моменты я хочу его уничтожить. Но мне хватает достоинства не отменять свой приказ – он все также неприкасаем. Знает ли он об этом? Вряд ли.       После нашего последнего разговора я едва не совершил глупость – час сидел в «Мерсе» под окнами его дома, борясь с выматывающим душу желанием подняться к нему и умолять, требовать стать моим. Нет, не другом – просто моим. Без всяких определений. Но мне хватило трезвости рассудка перебороть веление сердца. Он другой. Ему нужен я. Лично. Без своего королевского статуса. Я это прекрасно понимаю. Понимаю, что он видит во мне обычного человека.       Нет. Недопустимо.       Я не могу его подчинить, но могу излить всю свою боль и сжигающую дотла ревность на окружающих меня людей.       Что и делаю.       В субботний вечер за мной заезжает отец – мы едем в гости на очередные смотрины. Папаша подыскивает мне выгодную спутницу жизни. Из правильной семьи, объединение с которой может сыграть на руку моей будущей империи. Н-да, брак по расчету.       Ее зовут Виолетта – невысокая, чуть полноватая брюнетка с наглыми карими глазами, высокими татарскими скулами и тонкими поджатыми губами. Не красавица, но живость характера и болтливость делают ее почти привлекательной. Мы обмениваемся изучающими взглядами, примериваясь друг к другу, пока ее родители – строительный бизнес – и мой отец нащупывают возможные точки соприкосновения в ведении дел.       Виолетта приглашает меня прогуляться по особняку – оставить родню решать их скучные вопросы.       - Я не хочу за тебя замуж, - заявляет девица, пока я равнодушно оцениваю их сад в английском стиле. Пародия. Дизайнер явно понятия не имел, в чем заключается суть воссоздания подобного ландшафта.       - Почему? – усмехаюсь я, впервые с интересом посмотрев на кандидатку.       - У тебя паршивая репутация. Я не хочу рожать детей от распутного наркомана, - деловито поясняет она.       - Ну, ну, - хмыкаю я, нисколько не задетый ее словами. Ни ее, ни мое мнение все равно в расчет никто брать не будет.       - И ты ничего не скажешь в свое оправдание?       - Короли не оправдываются, - зеваю я демонстративно.       - Да, еще ты самовлюбленный козел, - нагло бросает она, стрельнув в мою сторону глазами.       - Столько лестных характеристик… - девица меня начинает забавлять.       - Вот тебе еще одна… - Виолетта подходит ко мне вплотную. Тонкий аромат дорогих нишевых духов – не для каждого. – Я слышала - ты отлично трахаешься.       - И? – даже не сомневаюсь в том, что последует дальше.       Так и есть. Мы запираемся в ее спальне, где я в течение получаса беру ее жестко и грязно, заставляя прятать лицо в подушку, чтобы стоны не привлекли внимание родителей.       Дешевка.       Почти в полночь мы с отцом покидаем гостеприимный дом. Виолетта на прощание подает мне руку для пожатия и нахально произносит:       - На троечку.       - На пятерочку ты внешностью не дотянула, - отвечаю я.       - Хам.       - Шлюха.       Пока мы едем в машине, отец сообщает мне, что размах компании родителей Виолетты недостаточен. Встреча прошла вхолостую. Не наш вариант. Я с ним полностью согласен.       - У меня ведь нет выбора? – спрашиваю у отца.       - Какой именно выбор тебя интересует? – задает встречный вопрос папаша.       - Жениться на той, кого выберу сам…       - Петя, женитьба по любви – большая ошибка. Я один раз так сделал – и что в итоге?       - В итоге у тебя есть я, - замечаю.       Он обнимает меня за плечи – что непривычно – и притягивает к себе.       - У тебя нет матери и по сути никогда не было семьи. Разве это хорошо?       Подобная откровенность меня настораживает.       -Ладно, первый раз ты женился по любви, а остальные четыре? – раз уж представилась возможность поговорить с отцом чуть более честно, чем обычно, - почему бы не воспользоваться ею? Играть в обиженного ребенка я не буду.       - Остальные четыре я думал х…ем, - вульгарно усмехается он.       - Теперь я понимаю, в кого таким уродился, - бормочу еле слышно.       Отец косится на меня.       - Ты хоть предохраняешься? – вдруг спрашивает он. – Нам незапланированные бастарды ни к чему.       - Папенька, с подобными разговорами ты опоздал лет этак на семь, - говорю я.       Отец что-то прикидывает в уме и с удивлением на меня смотрит.       - Ах ты ж паршивец! – восклицает он.       - Спокойно. Предохраняюсь, - поднимаю я руки вверх с коротким смешком.       Мы какое-то время молчим. Я думаю об Алексее.       - Значит, любовь – недоступная мне роскошь?       - Пфф… Петя, люби, кого хочешь. Мы говорим о разных вещах. Поверь моему опыту, партнерский альянс и дружеские отношения – это лучше. Нет поводов для ссор и разводов. Все по-честному. Даже в брачном договоре можно прописать пункт, по которому каждая из сторон может вести свою личную жизнь. Это сделка, прежде всего. А любовь… У тебя их может быть много. Но тебе нельзя смешивать личное и бизнес, понимаешь?       - Какая свобода выбора… И что – я могу любить, к примеру, даже парня? – нет, мне правда интересна его позиция.       - Да хоть карлика безногого, – спокойно отвечает отец. – Если уж тебе так хочется. Просто об этом никто не должен знать. А чем тебя бабы не устраивают? Я что-то не замечал за тобой… - он тормозит на полуслове и внимательно смотрит на меня.       - Меня все не устраивают, - честно отвечаю я. – Так что не переживай. Я просто спрашиваю, - у нас с моим художником слишком непримиримые позиции… А он единственный, кто влез с ногами в мое сердце. Но я избавлюсь от наваждения – я сильный.       - Может, пропустим по одной в баре у Николаича? – предлагает отец.       - Папенька, столько внимания за раз – я не выдержу, - ерничаю я, отказываясь.       - Ну как знаешь, - он убирает руку с моего плеча. Мы подъехали к моему дому.       - Жене - привет, - бросаю я перед тем, как выйти из машины.       - Петя… - окликает меня отец.       Я оборачиваюсь с немым вопросом в глазах.       - Я не жалею о том, что женился на Лии. Я рад, что у меня есть такой сын, как ты. И я хочу, чтобы ты был счастлив.       Я киваю. Иду домой, пытаясь проглотить застрявший в горле ком. И сейчас ненавижу его сильнее, чем когда-либо. Я, к примеру, мог быть счастлив в детстве. А сейчас… Как-нибудь сам о себе позабочусь.       Понедельник начинается с катастрофы. Моей личной.       Я подъезжаю к университету и первым делом вижу Алексея… Он идет, обняв за талию девушку. Мне трудно разглядеть лицо из-за плотно натянутой шапочки и широко обмотанного вокруг шеи шарфа, но я вижу аккуратный курносый носик и рыжие пряди волос, выбивающиеся из-под шапки. Она маленькая, худенькая, в изящном пальто по фигуре, при полном отсутствии косметики на лице. Они перебрасываются фразами, обмениваются улыбками. Иногда Алексей наклоняется к ней совсем близко и что-то шепчет на ухо, и тогда она смущается, толкает его в бок, и они оба заливисто смеются.       Я впиваюсь пальцами в обшивку сиденья, провожаю их взглядом до входа в здание и требую Петровича отвезти меня домой. Вида влюбленного Алексея я уже не вынесу.       А не заняться ли мне бойким саморазрушением? Пожалуй, это я умею делать лучше всего.       Разрушать.       Сказано - сделано.       Я сдергиваю с пар свою верную троицу, и уже через несколько часов мой дом разрывается от звуков оглушительной музыки и гула разговоров. Я не знаю и половины людей, которые заполнили пространство моих комнат. Изредка замечаю Катьку с выпученными глазами, которая пытается следить за порядком. Дура. Хаос уже здесь. И имя ему - Петр Сергеевич Константинов.       Мои телохранители на стреме – Петрович дежурит у подъезда. В любой момент я могу бросить всех и сорваться с избранными в клуб со специфической репутацией притона для «золотой молодежи». И тогда моим цепным псам придется разделиться: одному расчищать хоромы от загульных нахлебников, второму – охранять мое величество.       «Где лучшие тусовки?»       Ага, из этой серии.       К полуночи меня накрывает безудержная кокаиновая эйфория, и время теряет свое значение. Стриптизерши, покер, виски… Я по-царски проигрываю, обнимая сразу двух девиц за аппетитные попы. Минет под столом в исполнении обрадованной внезапному доступу к телу Марго. Она исполняет для меня приватный танец на игральном столе, а я с хохотом засовываю ей бумажки неясного номинала под резинку трусиков.       - Я по тебе так скучала… - бормочет первая красавица, между делом убирая деньги в клатч от Валентино, и занюхивает дорожку.       О да, вот мой мир! Вот мои любимые девушки, вот мои друзья-приятели…       Я неделю не появляюсь в университете, погрузившись в затяжной пир во время чумы. В голове туман, картинка плывет перед глазами. Поезд сошел с рельсов и несется под откос. Несколько часов сна, и снова – безостановочный карнавал. И некому меня притормозить.       Ни одной трезвой, ясной мысли. Я в каком-то бреду, реальность потеряла очертания. Много-много распутного секса: соприкосновение липких тел, протяжные стоны, и каждый раз – новые лица в моей постели. Я не чувствую страсти и желания, мне плевать на того, кто именно сейчас, в это мгновение имеет возможность прикасаться к моей коже. Я порочен, грязен, жалок. Я всеми силами вытравливаю любовь из своего сердца. Хочу забыться, хочу захлебнуться в цинизме и разврате.       Я должен вернуть все свои на свои места.       Но стоит мне прикрыть глаза и хотя бы на секунду остаться наедине с собой – и я понимаю, что морок только усиливается. Мой разъеденный алкоголем и наркотиками разум рисует странные, сюрреалистические картины, и мне нравится блуждать в лабиринтах своего подсознания. Там проще и легче.       А сердце… неизменно ноет. Меня мучают стихотворные строчки, адовым пламенем обжигающие разум. И в памяти выплывают самые точные – Ёсано Акико:       Сердце мое!       К чему в этой жизни стремиться?       Вперяю взор       В беспредельность ночи весенней –       Всюду тьма, без конца и края…       Только сейчас не весна, а тухлая осень. И я стою один в тишине морозной и одновременно промозглой, моросью опадающей ночи на подоконнике в распахнутом окне. Стою, раскинув руки и пошатываясь из стороны в сторону. Мне не страшно. Подумаешь, упаду? Всего лишь пара метров. Да даже если и пара сотен. Что с того? Кому я нужен?       Я? Лично я? Не как наследник, не как император, не как смазливое лицо, не как персона грата?       Что они все знают обо мне? О моих увлечениях, вкусах, интересах?       Никто из них никогда не узнает о том, что я люблю древнегреческих философов и японскую прозу и поэзию. О том, что боготворю красоту в любом ее проявлении и вижу ее даже в пожухлом листе с витиеватыми прожилками. О том, что часами могу бродить среди картин в музеях живописи и искусства. О том, что в совершенстве знаю пять языков и могу читать великие произведения немецких, французских, итальянских, английских и испанских авторов в оригинале. О том, что люблю русских композиторов и наедине с собой никогда не слушаю современную музыку. О том, что обожаю Серебряный век и мечтал бы жить именно в то фантастически насыщенное переворотным творчеством время. О том, что внутри меня существует целая необъятная вселенная, наполненная бесконечным количеством слитых воедино знаний.       Потому что мое «я» никому не нужно. Оно не исчисляется рублями и долларами. А того, кто мог бы оценить размах и масштабность моей личности или их отсутствие (не настаиваю), я отшил из-за своего собственного упрямства. Потому что раскрыться – значит, стать полностью уязвимым.       Тогда возникает страх быть отвергнутым и разлюбленным.       Я запутался, и мой мозг – размягченное желе.       Мне двадцать лет, у меня есть ВСЕ, но нет главного – возможности без оглядки, с чистой совестью и душой отдаться первому настоящему светлому чувству. Посмотрим правде в глаза – при любом раскладе у нас нет никакого будущего. И мой удел – Марго и прочие Славики, а Алексей достоин проводить время с милой рыжеволосой девчушкой.       Я стою на подоконнике в одной футболке и легких домашних штанах. Не чувствую холода и продувающего меня насквозь ветра.       Впервые за семь дней я один.       Раз, два, три… Из стороны в сторону качни.       Я пьян. Мне кажется, что после недельного загула я облеплен комьями грязи, мое тело до сих пор жгут чужие жадные прикосновения.       Шагнуть вперед? Или шагнуть назад?       Нет ответа.       Я прикрываю глаза.       Да гори оно все синим пламенем…       И чувствую сильные руки, сдергивающие меня с матюгами в тепло моей спальни. Сильная пощечина. Я открываю глаза и вижу прямо перед собой разозленного Петровича.       - Ты что творишь, а? Совсем с катушек съехал? – он кипит от злости. Заглядывает в зрачки. – Белку словил?       - Че те надо? – я пытаюсь от него отмахнуться.       - Я те щас дам – че те надо! – восклицает Петрович, сдергивает меня с пола и встряхивает, как тряпичную куклу. – Сразу видно – в детстве не пороли. Живо в душ, а я сейчас врача вызову.       - Какого врача? – я цокаю языком.       - Такого! Под капельницей полежишь. Ох, допрыгаешься – пожалуюсь отцу.       - И что? Как будто ему есть дело до меня…       - Найдется! Хочешь опять в реабилитационном центре месяцок полежать? Я тебе организую, - Петрович пинками загоняет меня в душ, включает прохладную воду.       - Не хочу… - бормочу я.       - Я тоже так думаю.       - А че ты раскомандовался? – слабо сопротивляюсь я. – Уволю на хрен, понял?       - Ага. Попробуй, - он стягивает с меня футболку. – Давай. Дальше сам. Я пошел звонить врачу.       Я с улыбкой раздеваюсь и, перед тем, как зайти в душ, кричу:       - Петрович?       - Ась? – водитель заглядывает в ванную.       - А что ты вообще здесь забыл? У тебя же сегодня официальный выходной.       - Катерина вызвала.       - Бля… Какие вы все заботливые… Так боязно без работы остаться? – язвлю.       - Дурак ты, Петя, - вздыхает Петрович и качает головой.       Тум-турум-тум-тум… Вот она горькая правда: своей прислуге я дороже, чем близким и верноподданным, которые, суки, бросили меня одного в полностью невменяемом состоянии.       Интересно, сколько бабок я прое…л за эти дни, потратив их на всю эту голодную стаю?       Под капельницей я пролежал всю ночь, мучаясь похмельной тревожной бессонницей и чувством отвращения к самому себе. А под утро меня накрыло лихорадкой с температурой под сорок. Я добился своего – сорвал все тщательно выстроенные долгими годами закалки и спорта имунно-защитные барьеры своего организма, и вернулся в детство – почти на целый месяц слег с воспалением легких.       В больницу я ложиться не захотел, поэтому выездной госпиталь был организован у меня в спальне. Врачи, анализы – все можно делать, не выходя из дома, если есть деньги.       Я запретил кому-либо из своей свиты навещать себя. Их рожи явно не поспособствуют улучшению моего самочувствия.       Пару раз ко мне приезжал отец – и сочувствия я от него не дождался. Ладно, хорошо хоть и правда в лечебницу не упрятал. Один раз было дело – мне там не понравилось. Потому что у меня нет зависимости – у меня есть пустота… Иногда она разрастается до таких пределов, что мне срывает башню. Как в этот раз. И для того чтобы не быть поглощенным ею окончательно – я заполняю ее таким вот образом. И, кстати, я сейчас не оправдываюсь.       Это не самый действенный способ, но других у меня нет. Если бы мог – я бы навсегда сбежал в Тоскану…       За время болезни у меня было время для взвешенных и спокойных размышлений вдали от повседневной суеты. И возможность перечитать кое-что из любимых вещей. Иногда я часами лежал и смотрел на рисунок с подписью «Мой король». И в итоге принял как данность и смирился: я действительно впервые в жизни влюбился. Мощно, без шанса на спасение. И мне уже не вытравить, не избавиться от этого чувства – оно впиталось в мою кожу, проникло на уровень ДНК.       Я не знаю, почему судьба сыграла со мной такую дурную шутку (наверное, в наказание за все мое беспутство) и подсунула в качестве объекта любви не распрекрасную и чудесную девицу-красавицу, а худощавого лохматого парня с выступающими на спине позвонками. Человека, с которым у нас нет ничего общего. Кроме одного – через рисунки я увидел его прекрасную сущность, и уже не различал его внешнего несовершенства.       И если я и мог сделать нечто хорошее в отношении Алексея – так это отпустить его.