Мое королевское величество

      Мечтать о том, что Петя обратит на меня чуть больше того внимания, что я уже отхватил на заднем дворе, в глухом переулке… было безрассудным. Мы были не просто из разных миров – мы существовали в параллельных вселенных, из которых протянуть дорогу друг к другу не представлялось возможным.       Ни о чем таком я и не думал. Просто мысленно в памяти раз за разом восстанавливал его образ и все еще пребывал под сильным впечатлением. Он просился на портрет мастера. Может, когда-нибудь я им стану и смогу передать божественную печать красоты, коей его наградила природа.       Но… видимо, Петя влиял на меня самым непостижимым образом – при одном взгляде на него во мне вдруг просыпались до того неизвестные мне бравада и какой-то авантюризм смертника. Из серии: «А, будь что будет! Один раз живем!» Поэтому стоило мне войти в аудиторию и заметить его задранный в гордом одиночестве подбородок на первой парте, я, абсолютно не отдавая отчета в своих действиях, сел рядом с ним.       Мне казалось, он придушит меня прямо там! По-моему, я даже заметил у него пар, идущий из ушей от злости. Петя выглядел настолько потешным в своем беспомощном бешенстве, что я едва сдерживал смех.       «Мне п…ц…» - мелькнула у меня задорная мысль. А раз так – почему бы не сделать карандашный набросок его лица с натуры?       И когда я начал рисовать – кое-что неуловимо поменялось. В Пете словно ушла на второй план его первая личность – та, которая: «Хочу, чтобы все было так, как я сказал, вы, смерды!» и показала лицо его подлинная сущность – чутко внимающий искусству и красоте лирик, беспокойный байроновский герой в самом своем ярком воплощении – непонятый и никем не узнанный. Я физически чувствовал прожигающий меня насквозь взгляд ощупывающих каждый сантиметр моего тела глаз, слышал его дыхание… Покосившись на него, чуть не выронил карандаш из рук. Петя зачарованно следил за моей рукой и сидел так близко, что мне достаточно было чуть податься вперед, и я бы… коснулся губами кончика его любопытного носа.       - Не подглядывайте, Ваше Величество! – бросил я ему.       - Меня вообще-то Петей зовут… - пробурчал он, и, о Боже, это было так мило. Кто бы мог подумать…       - М-м-м, хорошо, Ваше Величество Петя, - важно ответил я, но смех уже против воли прорывался наружу.       Я подарил ему портрет с подписью «Мой Король», как мое, может и не нужное ему, признание в любви, и отсел на заднюю парту, дабы больше не смущать Его Величество. И решил, что на этом хватит. Его, конечно, приятно злить, но, думаю, мне уже и за сегодняшнюю выходку полагается.       Интересно, что мне опять сочинить маме, когда она вновь увидит мое разбитое лицо? В тот раз я сказал, что зацепился брючиной за перила и упал. Она мне поверила. Наверное. Но расспрашивать не стала.       Кары не последовало.       Более того, Петя каждый раз, делая проход по коридорам универа и замечая мои шутливые поклоны, отвечал величественным кивком головы. И это можно было считать настоящим снисхождением к моей скромной персоне.       Правда, я больше не провоцировал его. Подобная игра слишком увлекала, но реальность-то оставалась прежней: я мог только смотреть. Этим и ограничился.       Я не учел одного – того, что сам могу зацепить Петю. Он - еще более впечатлительная натура, чем я, и в целом человек – живущий, в первую очередь, эмоциями, который сначала делает, поддавшись порыву, – а потом думает. Мое умение рисовать поразило его воображение.       И, похоже, он не меньше моего искал встреч со мной, так как однажды я обнаружил его сидящим рядом с собой и снова жадно следящим за тем, как моя рука порхает над блокнотом. Стоило мне только взглядом и едва заметным жестом головы позвать его…       - Будь моим… - жаром опалившие сознание слова Пети и умоляющий взгляд. Моя рука дрогнула, а пальцы задрожали, и я тут же отвлекся от рисунка. Все происходящее напоминало то ли сказку, то ли абсурдный роман. И если бы он остановился на этой фразе – я бы точно ответил: «Хорошо».       Но Петя… во всей своей неотразимой королевской сущности наговорил мне вслед за этим тонны беспросветных глупостей. И лишь потому, что я увидел отчаяние тоски в его глазах, предложил ему свою дружбу, а не послал его сразу далеко и надолго.       Петя отверг ее… «Ты – никто и звать тебя – никак». И то верно. Пардон, замечтался.       Ну что ж, твое дело, глупый королек.       И в этот раз я уже разозлился на него. Нравятся твои прихлебатели и беспринципные девицы – твое право, твой мир. Вернемся к тому, что должно было быть с самого начала: разные миры, параллельные вселенные.       Задетая за живое гордость велела мне игнорировать его, но дурацкому сердцу разве много прикажешь? Я все равно думал о нем. Постоянно.       И провалился в какое-то странное забытье, пока он отсутствовал в университете почти полтора месяца. В коридорах шептались, передавая из уст в уста шепотом сплетни, от каждой из которых мне становилось дурно. Причем мое самочувствие… Мне казалось, я тяжело болен, но никаких признаков болезни не было: я просто не хотел есть, меня мучила бессонница, с трудом выдерживал смену на ногах в клубе. Я еще не знал тогда, что между нами образовалась настоящая мистическая связь, и она длится до сих пор: когда плохо одному – плохо и другому. Сейчас, к примеру, я точно знаю: если мне ни с того ни с сего резко дурнеет – значит, Петя заболел. Эмпатия… Возможно.       В стены альма-матер мой король вернулся… разбитым, измученным, без тени самодовольства на лице. Глубоко несчастным и потерянным. Шестым чувством я угадал, что это как-то связано со мной. Уж, не знаю, откуда во мне возникла эта уверенность… Но в голове нон-стопом звучала та первая верная фраза, как крик, мольба о помощи: «Будь моим».       И мне уже было не до гордости… Вообще, не до чего. Я просто хотел с ним поговорить. Еще раз. И внезапно, глядя на его с силой вцепившиеся в мою ладонь пальцы, пригласил Петю… на свидание. А он так поспешно согласился пойти со мной в кино, что я растерялся.       Мы провели фантастический вечер вдвоем, в медленном течении которого мне открылся настоящий Петя, тот которого я угадал в нем, но еще ни разу не поздоровался за руку. И к нему не нужно было искать подъездных путей – он был мне понятен всей своей сущностью.       К его ногам я готов был покорно положить свое сердце, его красотой искренне восхищаться… быть рядом, когда ему нужно… в качестве друга, любовника… неважно, кого. Просто быть рядом.       - Я не хочу дружить с тобой… я хочу любить тебя… - и первый поцелуй. И снег. И идущая кругом голова. И мое разлетающееся сверкающими счастьем брызгами шампанского сердце. И земля, уходящая из-под ног.       Потому что это не могло быть.       Но было.       И все остальное не имело значения.       Полугодовой волшебный сон…       Петя честно признался в том, что у нас нет будущего. И за это я ему был благодарен. Да и в глубине души подозревал, что у таких сказок не бывает счастливых концов. Он мне обещал целых два года, но я не сомневался в том, что наваждение его отпустит гораздо раньше. Вот то, что постоянно омрачало мое счастье: узнав Петю, его характер, прочувствовав размах и грандиозность его личности, я уже не мечтал о том, чтобы удержать его надолго. Аж на целых два года! Мне, кроме собственных картин, нечего было ему предложить. Мне вообще, кроме своей любви и преданности, нечего было ему дать. А в этом мире, кажется, они уже потеряли свою ценность.       Но я ни о чем не жалел. Ни о чем. И раз за разом снова занырнул бы головой в эту любовь.       Единственное… я верил в то, что мы расстанемся по-хорошему. Как взрослые люди. Сохранив достоинство и уважение.       Не вышло.       Петя изменился сразу после поездки к отцу в Москву. Он мне говорил, что у них сложные отношения, и я чувствовал, что тогда произошло нечто, выбившее любимого из колеи. Но он ни о чем не желал рассказывать, с каждым днем ускользая от меня все дальше и дальше.       Было больно наблюдать за тем, как исчезает мой Петя и на его место возвращается королевское величество. И только ночью, прижимая его к себе, я все еще обнимал моего любимого человека, который мучительно не хотел уходить.       В какой-то момент мне уже казалось, что Петя окончательно с катушек съехал. В его доме снова объявилась свора приживал и прихлебателей, он вечно таскался по клубам и дорогим ресторанам в компании жадных до денег девиц… Перестал возвращаться на ночь. Это был конец.       Я не находил объяснения его поступкам, никак и ничем не мог их оправдать. Но и злиться на него у меня тоже не получалось. Нутром чуял, что в его сознании происходит некая страшная ломка, и я бы, наверное, помог ему… Если бы он дал мне хоть один шанс. Но стонущее от ревности и безысходности сердце шептало: «А может… он просто разлюбил тебя?»       Петя с какой-то отчаянной решимостью, граничащей с помешательством, вытаптывал, выжигал все то хорошее, что между нами было. Вытеснял, выталкивал меня из своей жизни.       Я ушел. Собрал свои вещи и покинул дом, который на полгода стал моим.       А потом был мой день рождения…       Этот праздник я никогда не забуду. И его глаза… Он оскорбил меня, унизил… Но его глаза. Петя так и не научился скрывать ими правду. Я не поверил ни одному его слову, ни одному его действию. И все происходящее до этого предстало передо мной в другом свете – он все это делал намеренно.       Он рубил все концы, сжигал мосты… чтобы не оставить ни одной лазейки между мной и собой.       Почему?       Почему он решил, что мы не можем остаться друзьями? Разве в той новой жизни, что его ждала уже в октябре, я не стал бы его поддержкой? Неужели он так и не понял, что мне важен он сам, а какие нас будут связывать отношения – дело десятое.       Ответ на свой вопрос я узнал значительно позже. И он меня потряс до глубины души, раскрыв мне истинную мотивацию Петиных поступков. Оказывается, он все делал ради меня… Петя с решительностью человека, которому нечего терять, рискнул переломить обстоятельства. Подстроить их под себя.       Но тогда я даже догадываться об этом не мог. Поэтому врезал ему на прощание. За все. А главное – за то, что он выбрал такой путь расставания – трусливый и подлый. Так мне тогда казалось.       После чего наши пути разошлись на пять долгих лет…       Я неделю просидел взаперти, не желая выходить из своей комнаты. Уволился из клуба. Не хотел разговаривать даже с Верочкой. Я должен был быть морально готов к тому, что мы расстанемся. Но разве к такому подготовишься? К тому, что мне устроил Петя?       Я любил и одновременно его ненавидел. Я много раз корил себя за то, что не умею выбрать в качестве объекта для любви кого-то подходящего, каждый раз замахиваясь на недостижимое.       Я злился. Понимая, что любовь к нему кислотой не выжжешь. И эти полгода я не забуду никогда.       На помощь мне неожиданно пришла мама. Она не пыталась меня разговорить, понимая, что все равно ничего не расскажу, но, конечно, догадывалась, что тут замешаны дела сердечные. Посидела некоторое время рядом со мной на кровати, ласково перебирая мои волосы, пока я лежал, уткнувшись лицом в подушку, и проговорила:       - Лешенька, а почему бы тебе не поехать в Питер? Ну его в баню, этот экономический факультет. Не трать время попусту. Лучше рисуй, солнышко. Занимайся тем, что тебя сделает счастливым.       Я с благодарностью сжал ее ладони… Если бы я только знал, что ее решение – это настоятельная просьба Пети. Он все подготовил, все продумал. Даже денег оставил маме на всякий непредвиденный случай.       В тот же день я позвонил в приемную СПбГУ – узнать, успеваю ли я еще подать документы и сдать вступительные экзамены, меня перевели на кафедру изобразительных искусств, и по счастливой случайности – видимо, это судьба - методистки не оказалось на месте, и трубку взял… сам декан. И он меня вспомнил! Сказал, что прием документов уже закончен на очку, но если я прилечу в ближайшие пару дней, то они еще успеют провести меня задним числом.       День потратил на сборы и вылетел в Питер, где в аэропорту меня встретил Сашка, который, узнав, что я приезжаю, сразу предложил остановиться у него и не мучиться с общагой. Он к тому времени снимал однокомнатную квартиру в бывшей коммуналке недалеко от СПбГУ, где закончил уже третий курс.       Сашка, хоть мы и не общались близко три года, с ходу вычислил, что со мной не все в порядке. За бутылкой коньяка по случаю приезда он выпытал у меня всю мою историю любви. Почему-то нисколько не удивился тому, что я гей. Он вообще будто проигнорировал этот факт, приняв его как данность, за что я ему тоже был бесконечно благодарен. Выслушав меня, категорично произнес:       - Ты ничего не потерял – я тебе говорю. Он просто мудак, и пусть живет с этим знанием всю оставшуюся жизнь. Вычеркни его из своей памяти и забудь, как страшный сон.       - Ты не понимаешь… - хотел было возразить я, но Сашка отрубил:       - Леш, этот человек двадцать лет был уродом моральным! Ты думаешь, он взял и в одночасье изменился? Да не выдумывай. Он просто поиграл с тобой и выбросил, как мусор, когда ты ему надоел. Поверь мне, нет там драмы. Скоро небось вся светская хроника будет в его фотках. Так что… Забей!       Я больше не заикался о Пете при Сашке и даже подумал о том, что, может быть, он и прав. Когда глаза застилает пелена любви – многого не видишь. А он просто выслушал историю от и до и является лицом не заинтересованным, не участником событий, и Петина харизма его не задела, как ту же Верочку.       Месяц спустя – где-то так - мне ночью пришла странная смска. От Пети.       «Daydream. I miss you».       Я смотрел на нее и задыхался… Зачем? Зачем, Петя, напоминать мне о том нашем вечере, когда ты в последний раз был моим, по-настоящему моим? Что за насмешка, что за злая, ужасная насмешка? Отпусти меня, отпусти, не напоминай больше о себе! Ты пьян, тебе скучно? Ты еще не все сказал мне на дне рождения?       И внезапно почувствовал, как вспыхивают и горят, саднят сначала мои запястья… а потом… лодыжки. Меня обожгло волной нестерпимой боли, а тело мгновенно покрылось мурашками. В глазах потемнело.       Что происходит?       Я откинул в сторону телефон и спрятал лицо в подушку. И лишь спустя час обнаружил, что она мокрая. От слез.       Я не плакал… рыдала моя душа, рыдало сердце. Впервые после смерти отца. И я никак не мог отделаться от ощущения, что сейчас в этот момент случилось нечто ужасное.       С Петей.       Но я не позвонил ему.       «Я не поддамся слабости. Нет, - повторял я, как заведенный. – Все лишь мои фантазии…»       Тогда я твердо решил, что больше никогда не хочу слышать имени Петра Константинова. Нет для меня этого человека. Мне плевать на то, что творилось в его голове, я не буду больше пытаться понять его поступки, не буду искать любовь там, где ее, может, и не было никогда.       Последую совету Саши и вычеркну его раз и навсегда. И пусть эти слезы будут последним проявлением моей слабости перед ним, пусть они будут прощанием.       Ох… Петя! Прости меня, прости, что не понял, и, услышав сердцем, не захотел услышать разумом. Прости, любимый, что тебе пришлось пройти через весь тот кошмар. Я виноват перед тобой… виноват в том, что не разглядел, какой сильной была твоя любовь. Сильной, страстной, безрассудной. Я до сих пор чувствую эту вину… поэтому и боюсь… ранить.       В светских хрониках Петя не появился, более того, он вообще исчез, словно его и не было. Несмотря на все мое твердое желание не думать о нем… я думал. Вспоминал наши дни, проведенные вместе…       Я честно пробовал жить без него. Полной жизнью. Сашка предложил организовать дизайн-мастерскую – у него были кое-какие средства для старта. Мы рискнули - дела пошли. Мой приятель оказался оборотистым и неутомимым. Проталкивал мои картины где только можно! Организовывал какие-то интервью, таскал по богемным тусовкам, устраивал на свои деньги выставки. Мне не очень это нравилось, но я его слушался.       И очень много рисовал. Очень много. Этому способствовало и обучение – наконец-то я был на своем месте. Оттачивал технику, искал свой неповторимый стиль.       Но между делом… писал свою главную картину. Момент моего абсолютного счастья, который я хотел сохранить навсегда.       Раннее утро, разметавшийся по кровати Петя с безмятежным выражением на лице… Пробивающиеся сквозь окно лучи солнца гладят его волосы, заставляя их отсвечивать медовыми проблесками. А я стою, прислонившись к дверному косяку, и смотрю на него, не торопясь разбудить. Как же я его любил в тот момент! Моего прекрасного Петю.       Кроме них – того утра и этой картины - у меня ничего не осталось…       Год спустя, после череды случайных связей в попытке забыться, я познакомился с Мишей. Он учился на третьем курсе факультета искусств, но на кафедре дизайна, специализация - графический дизайн. По возрасту же он был на год младше меня. Такой же светловолосый, как и я, но выше ростом и крупнее, приятной внешности без каких-либо запоминающихся особенностей. Спокойный и уравновешенный. Надежный. Поначалу мы просто общались – он делал нам буклеты, визитки и прочую полиграфию, потом сдружились… потом он признался мне в любви и предложил не просто встречаться, а сразу переехать к нему. Это было неожиданно.       Но так как у Сашки вспыхнул бурный роман с Катей, его будущей женой, я решил, что самое время нам разъехаться. И сдался под Мишиным напором. Я надеялся на то, что рано или поздно привыкну к нему, к его заботе и вниманию, потому что даже Сашка не уставал мне повторять: "Этот парень – то, что тебе нужно».       Миша был очень добрым, аккуратным в быту, что мне импонировало, не без творческой жилки, и у нас обнаружилась масса общих интересов. Он не относился к числу пылких любовников – все как-то у нас ровно и гладко протекало.       Я выдержал почти два года. Именно, что выдержал. Да, он был надежным, да, заботливым, да, пылинки с меня сдувал… Но под конец я его уже ненавидел. Он меня раздражал даже тем, как пил чай и держал вилку в руках. Всем!       Мы расстались спокойно, без скандалов: Миша пожал плечами и согласно кивнул головой, когда я объявил, что не люблю его и, извини, у нас ничего не выйдет. И только за это мне хотелось дать ему по морде. Чтобы хоть на секунду растревожить его буддийское спокойствие.       Но остыв, я с ужасом понял, что Миша, собственно, ни в чем не виноват. Однажды я влюбился в сложного, многогранного, противоречивого и оттого интригующего, волнующего собой человека. Он позволил мне окунуться в свой внутренний мир… И после Пети я могу перебирать, как перчатки, людей, выискивая хотя бы в половину такую же притягательную личность.       И не найду.       Потому что Петя был моим и для меня. Со всеми своими недостатками и достоинствами. Я чувствовал его на том тончайшем уровне, который сложно описать словами. Словно в часовом механизме мастер поставил верно шестеренки, и они, попадая в пазы, двинули время. Но стоило их разъединить между собой… и часы поломались.       После Миши я больше ни с кем не пытался завести серьезных отношений. Ушел с головой в работу, ограничивался редкими случайными свиданиями. А еще я решился узнать о том, что случилось с Петей и куда он пропал – Вера как-то обмолвилась, что до сих пор с ним поддерживает связь.       От нее я узнал, что могу сдержать свое слово – навсегда вычеркнуть из своей жизни Петра Константинова. Ибо такого человека больше не существовало в природе.       Теперь есть Петя Савельев, который так и не женился, отказался от наследства и уехал работать на вышку в Северном море. Всех подробностей и Вера не знала – Петя рассказывал о себе крайне мало. А, переехав в Мурманск, вообще пропал. Но, вроде как, дела у него шли неплохо. А еще... И это мне уже рассказала мама... Петя, оказывается, приходил к ней и уговорил ее отпустить меня учиться в Питер. Оставил денег - на всякий случай. Чтобы я в любом случае мог заниматься любимым делом.       Я был обескуражен услышанным. Он не женился… Он свободен. От всего, что встало преградой между нами.       Так где же он?       И есть ли у меня теперь надежда, что однажды… мы встретимся?       И подумав об этом, осознал - я его простил. И теперь просто хотел увидеть.