Хризолит

      — Прекрати, — произносит Найл и, наклонившись к моему стулу, захлопывает книгу, что лежит передо мной на столе. — Ты даже не пытаешься.       Как давно он переключил свое внимание с Брайана на меня? Мне казалось, они разговаривали.       — Я читаю, — отвечаю я весьма бесстрастно.       — Ты ведешь себя, как очевидная пятнадцатилетка, — язвит мой друг, — я бы дал тебе тринадцать, если бы не столь серьезная литература, она тебя спасла.       Парень указывает на имя Макса Вебера, которое красуется на серой обложке, отливая золотистым цветом. А я впервые вижу название книги, которую якобы читаю весь перерыв. Раньше я просто не придавал этим буквам никакого значения.       — Просто пригласи его куда-нибудь, если он тебе нравится.       От моего рукоприкладства его спасает только Брайан, который явно заинтригован такой внезапной сменой темы.       — Кого?       — Он мне не нравится.       Говорим мы одновременно.       — Гарри, — отвечает Хоран, Брайан удивленно приподнимает брови, и в его глазах читается немой вопрос: «Серьезно, Луи?», а я жду, пока Найл продолжит. — Боже, Брай, не говори мне, что ты не заметил? Я понял это еще в понедельник, сегодня пятница. Когда он последний раз полноценно поддерживал наш разговор? Он забыл о том, что я просил подарить мне на день рождения и подарил многофункциональный калькулятор! Таскать вас обоих выпить кофе, было моей прерогативой. И я на сто один процент уверен, что он стал быстрее остальных собираться после тренировки, потому что у Гарри в это же время заканчивается смена, и он должен успеть перехватить его в холле на нижнем этаже. Ты не заметил этого?       — Я не задумывался, — озадаченно отвечает парень, — но теперь все приобретает смысл.       Я чуть качаю головой, сжав пальцами переносицу. Я бы не сказал, что был таким уж и очевидным. Просто Найл такой наблюдательный, что его внимание очень тяжело отвлечь, если он начинает к тебе присматриваться. Так совпало, что именно я стал предметом его наблюдений. А еще ему определенно не далеко до репутации местного купидона. Не хочу оказаться втянутым в его амурные дела.       — Ну, так почему бы тебе не пригласить его куда-нибудь? — вновь интересуется блондин.       И я сдаюсь.       — Почему бы вам не прекратить приставать ко мне? — надуто отвечаю я, подперев щеку рукой, и хмурюсь.       Довольное хихиканье только сильнее меня поддевает продолжить этот разговор, хотя еще вчера вечером я зарекался самому себе, что буду придерживаться позиции, что в корне не понимаю, о чем идет речь, в случае чего.       — Он явно дал мне понять, что не заинтересован в нашем с ним дальнейшем общении.       — Мне казалось, что ты мастер подбивать клинья.       — Мастер подбивать клинья — это ты, Найл, — в меру раздраженно огрызаюсь я.       Я уже забыл, как правильно это делается. Последний раз это искусство пригодилось мне в старшей школе на кануне выпускного. Обычно мне приходится быть объектом подбивания клиньев. И кому-кому, а Хорану это отлично известно. Потому что весь прошлый семестр, после того, как мой статус вновь сменился на «свободен», ему приходилось вечно таскаться со мной для более быстрого искоренения чужого внимания к моей персоне, в котором я тогда не нуждался. Причем, как женского, так и мужского. Не то, что в моей практике были отношения с парнями. Просто для меня все люди по своей природе бисексуальны, не зря ведь природой было сотворено такое редкое и удивительное творение, как хризолиты. Хотя взгляды нашего поколения в корне меняются, превращая хризолитов скорее в ошибку с неправильной наследственностью, не желая видеть в них что-то уникальное, еще одно произведение природы, которое живет по своим законам. В нашем обществе любовь равна. Всегда была прежде. Однако желание обзавестись детьми всегда натыкается на непредусмотренный природой барьер. Ведь, если природа создала хризолитов, почему она не могла дать возможность всем парам иметь детей? Тем самым сделав хризолитов избранными изгоями.       Я никогда не задумывался о том, какой вижу свою будущую семью. Но я ни за что на свете не буду считать ее ущербной, если в конечном итоге жизнь сведет меня с обычным парнем. Потому что судьбы у всех разные. Не все хризолиты обретают свое счастье в рождении ребенка, не все девушки стремятся создать семью в целенаправленной погоней за карьерой. Это жизнь. Мои родители воспитывают пятерых детей и по стандартам общества являются показательной семьей. Только вот жизнь подвела их к черте развода, так что определение «ущербная» моей семье намного ближе.       — Пригласи его в кино.       Сцепляю руки в замок и кладу на стол перед собой.       — Не могу, в смысле… он не согласится.       Блондин как-то слишком довольно хмыкает.       — Поэтому он сейчас смотрит сюда, — шепчет он, понизив голос на тон.       Иногда мне начинает казаться, что я никогда не смогу научиться для начала думать, а потом делать, потому что мое тело само по себе поддается инстинкту, и я оборачиваюсь через плечо. Оборачиваюсь, чтобы встретиться взглядом с зелеными глазами. И, почувствовав приятное покалывание, отворачиваюсь обратно под звук разбившегося стекла. Найл тихо хихикает в кулак.       — Не так очевидно, пожалуйста, — от сладости в его голосе начинает жарить лицо. — Иначе он перебьет всю посуду.       — Замолчи, — хриплю я, а парень наклоняется ближе, продолжая еще тише. Хотя казалось куда уж.       — Он всегда смотрит, когда ты не видишь.       Я болезненно сглатываю. Дурманящей сладостью сосет под ложечкой. Кажется, что внутри пустеет, но не в противном, убивающем смысле, а от того, что все чувства отхлынули в кончики пальцев, зарядами пробежавшись по всем нервным окончаниям.       Почти каждая моя секунда теперь заполнена Гарри. Я думаю о Гарри, я смотрю на Гарри, я ищу его взглядом, скольжу глазами по очертаниям его лица. Мне снится Гарри. Я хочу Гарри. У меня все признаки влюбленности на лицо. Подростковой влюбленности. Той самой влюбленности, когда хочется во всем понравиться объекту своего обожания, когда хочется проявлять ненавязчивые знаки внимания, хочется выглядеть до безупречности круто. У моей влюбленности тот самый период, когда каждый следующий шаг еще нерешительнее предыдущего. Когда подрагивают колени от одной мысли подойти ближе, когда проще наблюдать со стороны, сгрызая ногти и думая о вечном «если бы». Когда даешь себе обещание завтра же сделать еще один шаг вперед, и на следующий день снова трясешься. Когда хочется нежности, искренности, невесомости, а ночью мысли преследует пошлое наваждение.       — Я закопаю тебя, — строго бросаю я, выдвигая стул и поднимаясь со своего места. И как бы враждебно не звучал мой голос, Найлу отлично известно, что я ничего такого страшного ему не сделаю.       — Я прикрою тебя с тыла, — он задорно подмигивает мне, легким кивком головы указывая в сторону кассы. Я медленно прохожу между столами и молюсь, чтобы не зацепиться ногой за какой-нибудь плохо стоящий стул или стол и не рухнуть вместе с ним на холодную плитку у всех на виду. Не лучший момент выставить себя посмешищем. Я уклоняюсь от девушки с подносом, которая упорно смотрит куда угодно, только не себе под ноги и оказываюсь у цели как раз в тот момент, когда единственный покупатель отходит с новой чашкой какао в руках.       — Привет, — я облокачиваюсь на небольшую стойку, а мой голос звучит мягко и, к моему удивлению, даже не ломается нелепым заиканием.       — Привет, — губы Гарри едва шевелятся, он неловко поднимает глаза. — Ты подождешь, я уберу осколки и приму твой заказ?       — Я хотел просто узнать у тебя кое-что, — ком в горле куда-то самоликвидировался, что мне даже не приходится прикладывать какие-либо усилия по выдавливанию слов.       — Да? — зеленые глаза растерянно бегают по сторонам. Такие богатые цветом на фоне светлой кожи, которую окрасили парным молоком. Пальцы его левой руки мнут бумажку. Салфетку, частично пропитанную коричневыми пятнами сладкого напитка. А сам парень смущен столько неуместным фактом, что смотрел на меня тайком и был столь не во время на этом пойман.       — Что тогда?       — Хотел узнать, во сколько сегодня заканчивается твоя смена?       — В пять, — отвечает Гарри и осекается. А я уже, одним хлопком пригвоздив совесть, спокойно принимаю факт того, что пропущу тренировку, на которой мы должны были продолжить с парнями первый этап подготовки отобранного неделю назад свежего мяса. Я рассчитываю, что погонять бедных парней по полю они смогут и без меня. По пятницам Гарри всегда заканчивает раньше.       — Мы могли бы сходить куда-нибудь? — чуть приподнимаю брови, воплощая в реальность фирменный щенячий взгляд Найла.       Гарри тяжело вздыхает, покачивая головой. Челка, дразня, падает ему на глаза, он прикусывает краешек нижней губы, и, возможно, если бы тогда в машине он не нашипел на меня, как загнанная в угол собака, я бы счел его реакцию за кокетство. Но я слишком хорошо помню это выплюнутое «никогда», чтобы позволить своему одержимому разуму поддаться на эту уловку самообмана.       — Скажи, что хотя бы подумаешь, пожалуйста.       — Нет, прости, я не могу такого обещать…       Приглушенно мычу. Я хочу перехватить его руку, что сминала салфетку, потому что Гарри начинает отворачиваться, но во время одергиваюсь, чтобы избежать прикосновения, и повторяю:       — Пожалуйста.       Парень ежится. Теперь его губы плотно сжаты в одну тонкую линию, а взгляд хризолитовых глаз вновь устремлен на меня. Его глаза жгут, но не яростно и зло, а скорее отчаянно. Беспомощно. Словно я собираюсь увезти его в участок и посадить в камеру в ожидании смертельного приговора. Будто я олицетворение его уязвимости, которую нужно задушить при рождении.       — Луи, прошу тебя… Ты давишь. Ты давишь на меня, мне тяжело это выносить, — его губы быстро шевелятся, такие пухлые и сочно красные, а глаза блестят, словно его лихорадит. — Я ведь дал понять, что… мне это не нужно.       — Гарри, пожалуйста.       — Я не могу так…       Теплая ладонь ложится мне на пояс, а чей-то подбородок удобно устраивается на моем плече.       — Гарри, пожалуйста, — задорно повторяет обладатель очаровательного ирландского акцента, а мед в его голосе такой сладкий и тягучий. — Просто дай ему шанс, — просит он и добавляет коронное, — ну, пожалуйста.       Парень напротив поджимает губы. А Найл тем временем продолжает, ободряюще хлопая меня по спине.       — Он не будет распускать руки на первом свидании, — эта лукавая и в тоже время очень добрая и открытая улыбочка всегда работает безотказно. — Я ручаюсь.       Гарри чуть хмурится и отворачивается на пару мгновений. Видимо, чтобы привести мысли в порядок. И я уже думаю о том, чтобы сдаться. Потому что видеть, как мое слишком навязчивое для него давление размазывает его по стене, совсем не то, чего я хотел. Я хочу видеть искрящуюся улыбку на его губах, а не эту вымученную гримасу, пока он умоляет не давить на него, как бронетранспортёр.       Когда он оборачивается, я рассыпаюсь в пыль. Вообще я давно уже не понимаю, как стою. Потому что он напротив такой удивительно красивый, вызывающий во мне радиоактивный распад. Лишающий меня ощущений четырехмерности пространства, отнимая все компоненты по очереди. Заставляющий меня плавиться от обиды, что я совсем неприятен ему. Но его губы трогает легкая улыбка. Немного вымученная, но более теплая. Более сладкая.       — Хорошо… — медленно произносит он и жестом останавливает Найла, который вот-вот разразится довольными возгласами, — Но!.. Но… — его взгляд холодит кожу, зелень тонет в недоверии, когда он выдвигает свои правила одно за другим, — Это будет людное место. — Я чуть киваю вслед за другом, — И я не сяду в чужую машину…       — Мы можем встретиться прямо на месте, ты позволишь мне выбрать? — спрашиваю, а сам не знаю улыбаться мне или биться в приступе безысходности. Осознание придет потом, сейчас же чувствуется только волнительная дрожь.       Гарри соглашается, а я обещаю себе расцеловать Найла, когда на аккуратно сложенной салфетке красуется номер мобильного телефона.       — И… пожалуйста, это может быть просто встреча? — аккуратно спрашивает парень, а Найл разрешает мне ответить самому, предупреждающе ткнув в спину.       Разумеется, я бы предпочел, чтобы это было иначе. Но…       — Да, конечно, если ты так хочешь, — улыбаюсь в ответ. И ловлю немного отстраненный взгляд зеленых глаз.       — Хорошо, — мягко повторяет он, а я все еще не верю, что, возможно, буду рабом Найла всю оставшуюся жизнь. — Мне нужно работать, так что… — Гарри смущенно улыбается. А Найл подталкивает меня в сторону, давая понять, что хорошего должно быть в меру.       — Буду ждать… да, увидимся, Гарри.

~~~

      Человеку достаточно меньше секунды, чтобы влюбиться. Ученые пытаются вычислить время до сотых. Мне понадобилось просто заглянуть в глаза. Дело не в фетише на зеленый цвет, и в Гарри есть много других качеств, которые должны влюблять в себя. Но в его глаза я был влюблен еще до нашей встречи. Заочно. И одного взгляда в них хватило, чтобы внутри что-то столь отчаянно зашевелилось, отравляя мою кровь ядом. Обнажая мою слабость и трусость, чувства, которые вытравили меня до предельной отметки. Чувства, которые разбудили во мне безмерное желание позаботиться о мальчике с копной мягких кудрей. Его глаза — моя одержимость, самое мерзкое воспоминание обо мне, и самое чистое, что я видел в своей жизни. Его глаза — цена моей ошибки.

~~~

      Я жду Гарри в центре небольшой площади в конце ***ого проспекта. Волнение заставило меня приехать раньше, чтобы успеть оставить машину на ближайшей парковке. И я все никак не могу решиться купить ему цветы. Потому что должен изо всех сил делать вид, что это не свидание. По крайней мере, мне нужно создать для Гарри иллюзию обычного дружественного времяпровождения.       Он немного задерживается. Без сомнения задерживает его нежелание быть здесь. Он кутается в темно-серое пальто, а из всех эмоций, что мелькают на его лице, я могу разобрать лишь одну — потерянность. Особенно, когда Гарри заставляет себя улыбнуться и весьма приветливо произнести:       — Привет. Прости, что заставил ждать.       — Все в порядке, — второй раз за день поражаюсь удивительным резервным способностям своего тела, которое само берет контроль над ситуацией, не позволяя своему хозяину выставить себя идиотом. Я рукой показываю парню направление нашей прогулки, и мы идем по одной из выходящих на площадь улиц в гробовом молчании. Пройти нужно не так уж и много, всего лишь миновать два дома и свернуть за угол. Гарри идет на шаг позади меня, и мне приходится давить в себе все двести метров желание бросить на него взгляд через плечо. Только на повороте я позволяю себе такую роскошь, завуалированную естественным желанием лишь проинформировать его о том, что мы на месте.       — Пришли, — указываю на табличку, мигающую над лестницей, которая уходит вниз на цокольный этаж. Гарри чуть медлит и хмурится, не решаясь пройти и спуститься первым. Я делаю это сам, сбегая по лестнице вниз.       — Идем же, — улыбаюсь, отворяя входную дверь, и в щель тут же просачиваются голоса людей. Парень осторожно спускается, скользя рукой по перилам. Я пропускаю его вперед, и он, чуть передернув плечами, переступает порог. Нас встречает теплый поток воздуха, пропитанный легким запахом корицы.       — Все нормально? — спрашиваю у Гарри.       — Да, да, — шепчет он в ответ, а его взгляд оживленно бегает из стороны в сторону.       — Я имел в виду запах. Он… достаточно сдержанный? — уточняю, помогая ему снять пальто, и вешаю верхнюю одежду на крючки у входной двери.       — Да, мне нравится запах корицы, — кивает Гарри, его глаза мечутся от обычных столиков к бильярдным столам и обратно. — Ты будешь учить меня играть в «русский бильярд»? — игривые нотки впервые за все время проскальзывают в его голосе. Ко мне подходит парень из персонала, чтобы уточнить номер брони.       — Вообще-то я рассчитывал, что ты хоть немного умеешь играть в «Американку», — честно отвечаю я, пока нас провожают к нашему столу.       Гарри первым берет в руки кий, а затем скользит пальцами по зеленому покрытию стола. Пара мужчин, что играют за соседним столом, предлагают присоединиться к следующей партии, но мы оба вежливо отказываемся.       — Я знаю правила «Восьмерки», — говорит кудрявый.       — Идеально.       Парень медленно обходит стол, чтобы встать у верхнего борта стола.       — Уверен, что не хочешь для начала что-нибудь заказать?       — Нет, — он игриво перекидывает кий из одной руки в другую. — Хочу скорее вспомнить, как правильно держать эту удочку.       Губы растягиваются в усмешке. Я быстро достигаю верхнего борта, вставая рядом с Гарри.       — Какие шары выбираешь: цельные или в полосочку? — спрашиваю я, пока натираю кончик кия мелом. Затем передаю его Гарри.       — Цельные.       — Тогда разыграем раскат, — рукой предлагаю ему начать игру, и он берет два шара.       Раскат складывается в его пользу. Его шар возвращается намного ближе. Не могу сказать, что подыгрываю, но и не рвусь победить в этой игре. К тому же Гарри явно давно не играл в бильярд, потому что у него неправильно наклонен корпус. Шары постепенно оказываются в лунках, выходя из игры один за другим. Мы то и дело ходим вокруг стола, высматривая подходящую точку для правильного прицельного удара. Мне нравится смотреть на него во время игры. Он выглядит спокойным, расслабленным, его глаза оживленно поблескивают. Так естественно. Натурально. Он дышит ровно. Его руки напряжены только от того, что он пытается целенаправленно бить по шарам, а не из-за напряженного хронического дискомфорта. Наверное, привести его сюда и увлечь игрой — было лучшим решением. Если бы мы сидели за столиком в кафе, нам было бы неловко. А игра явно расслабляет его и меня следом.       Он снова ударяет по шару, но в последний момент его локоть чуть дергается, и удар приходится не по нужной точке. Шар ударяется о другие, но ни один из них не попадает в лунку. Хотя позиция была выбрана правильно. Я медленно подхожу со спины.       — Расслабь руку, — осторожно сжимаю его предплечье. — Вот здесь. Когда ты бьешь, в последний момент ты ударяешь чуть вправо, и шар летит по кривой, — наклоняюсь ближе, помогая ему правильно поставить руку для точного удара. И тело прошибает, когда мой взгляд скользит по изгибу его шеи.       — Не… нужно.       — Вот так, — чуть давлю на кисть, заставляя его повернуть запястье под другим углом. А его тело зажато между мной и столом. Не сильно, но опасно близко. Так, что мое дыхание щекочет его бархатистую манящую кожу. И я чувствую запах его шампуня: сладкий, нежный, цветочный. Такой чистый и ненавязчивый.       Мне просто нужно коснуться его. Мне мало его рук. Мой нос осторожно чертит дорожку по его гладкой коже вниз к плечу. А парень тихо выдыхает. Или задыхается. Мурашки бегут волной под моими губами, а мягкие незаметные волоски бьются током. Что-то хриплое срывается с его губ. А его тело поддается вперед ближе к столу. Шея уходит в сторону. Мои губы следуют за ней. Его запястья изворачиваются в моих пальцах.       — Луи… — его сломанный голос сочится мольбой, — Пожалуйста…       Мы замираем в этой искаженной позе. Его пульс бешено бьется под моими пальцами. Да и венка на шее пульсирует слишком быстро.       — Гарри, — тихо начинаю, — У тебя… социофобия?       — Что? — переспрашивает он и дергает головой, чуть обернувшись ко мне в профиль. Насколько позволяет мое тело, все еще не оставляющее ему свободного пространства между мной и столом, — Нет…       — Гаптофобия?       — Нет, что ты…       — Ты боишься поцелуев? Или как это так называется… — мы продолжаем шептать.       — Нет, просто…       — Дело во мне?       — Дело во мне, — он осторожно делает шаг назад, заставляя меня шагнуть вместе с ним, а затем высвобождается из моих расслабленных рук. Его глаза такие большие. А зрачки расширены. Я смотрю на его плотно сжатые губы, когда он оборачивается. И понимаю, что нарушил наше главное правило. Мне не стоило переходить черту. Я знаю, что обещал не обременять эту встречу ненужными недвусмысленными прикосновениями. Но это оказалось до невозможности невозможно. Я не могу по-другому.       — Прост… — начинаю я, но он обрывает меня, взмахнув рукой, прикладывая палец к своим губам. «Прости», договариваю про себя.       — Давай просто скорее закончим игру, — ровность голоса стоит ему не малых усилий. Гарри обходит стол, оставляя меня на другой стороне, и выбирает новое положение для следующего удара, который, к сожалению, снова не заканчивается очками в его пользу. Он прав. Покончим с этой игрой как можно скорее. Быстро отправляю шар за шаром по лункам, больше не передавая ему очередь в игре. Затем выбиваю «Восьмерку».       — Неплохо, — заключает парень, откладывая кий в сторону. — Надеюсь, ты не поддавался мне в самом начале? — легкая улыбка касается уголков его губ. Но эта улыбка уже другая. Снова та, вымученная, выдавленная последними рывками гримаса, чуть тронувшая губы. Хотя он неплохо держится. И я тоже.       — Тебе лишь нужно немного практики.       — Ты просто отвлекал меня, — Гарри поворачивается ко мне и медлит, прежде чем произнести следующее, — Я немного голоден.       Мы оба понимаем, что это не так. И что при прочих равных условиях, он бы с превеликим удовольствием уматывал как можно дальше отсюда, домой в свой маленький мир, в котором его никто не будет трогать. Но этот его жест такой искренний и смелый, что я лишь киваю. Стараясь изо всех сил подыграть ему.       — Найл, всегда берет здесь две порции яблочного пирога, — и одну всегда забирает домой, потому что дома у него всегда шаром покати, не заказывать же изо дня в день китайскую еду.       — Хорошо, — Гарри проводит рукой по волосам, убирая назад непослушные кудри, а кончик его языка проходится по пересохшим губам. — Тогда давай возьмем на вынос? Я был бы не прочь съесть их в машине.       Тяжело сглатываю. Ладони покалывает. Решение явно впечатляющее. Что я даже не могу сразу подобрать слова, чтобы ответить. Я хочу сказать, что не могу принуждать его нарушать свои же правила. И что я все понимаю, и что садиться в мою машину совсем не обязательно. Но не могу, потому что у меня во рту тягучий мед. Одна мысль о нём в моей машине на переднем сиденье сладко вяжет на языке.       — Она ведь недалеко?       — Не больше пятнадцати минут на своих двоих, — киваю я, — Подождешь меня здесь, пока я сделаю заказ?       — Я загляну в уборную, — говорит он тише и закатывает рукава. Затем ловит мой взволнованный взгляд и быстро добавляет. — Все в порядке, просто хочу умыться, никаких эксцессов, — заверяет меня парень, а перед глазами невольно всплывает картинка его позеленевшего лица. Сейчас на его щеках разливается едва заметный румянец. Возможно, потому что тут немного душно.       — Хорошо.       Молодая девушка упаковывает мне два горячих куска, от запаха которых желудок приятно пританцовывает. И приносит на вынос две чашки горячего чая. Не знаю, как я собираюсь пить его за рулем. Но рядом с Гарри это не важно. Готов пить с ним чай в машине под ор стоящих позади машин. Даже если нас проклянут все водители, стоящие в нашем ряду. Даже если мы пропустим зеленый свет, так даже лучше. Я хочу сидеть с ним в машине и есть божественный яблочный пирог под легкое жужжание согревающей воздух печки вечность.       — Пойдем? — окликает меня тихий голос.       Гарри уже одет в свое очаровательное пальто и аккуратно держит в руках мою куртку. А я думаю о том, что теперь не буду ее стирать. Забавно. Легкий смешок пробирается по горлу наверх. Моя голова забита банальным одержимым бредом, и я сам напоминаю себе свою сестру. Она так же вопила, когда родители подарили ей книгу с автографом ее любимого девчачьего автора. Теперь она буквально молится на эту книгу. Мою куртку, кажется, ждет та же участь. Если я окончательно сдвинусь. После теплого помещения, воздух на улице прохладой щекочет лицо. Освежая. Я провожаю Гарри до своей машины. Мы стараемся идти быстрее, потому что морось повисла над городом сплошной туманной стеной. Хотя Гарри все равно идет чуть позади. Мне не хочется подгонять его, потому что у всех разный темп ходьбы. Поэтому я просто позволяю влаге впитываться в мои волосы, оседать на лице, путаться в ресницах. В руках Гарри несет бумажный пакет с нашей едой, я же держу две картонные чашки черного чая, который согревает ладони, доходя до терпимого покалывающего приятного жжения.       Гарри узнает мою машину и останавливается у передней двери. Я ни к чему его не принуждаю, потому что знаю, что ему будет ужасно некомфортно. Но он сегодня полон сюрпризов. Прошу его подержать одну чашку, и открываю перед ним дверь, затем обхожу машину спереди и усаживаюсь на место водителя. Сухость. Хвала небесам. Если я однажды сбегу из этой страны, вечный дождь-призрак, то и дело висящий в воздухе, будет причиной номер один. Я торопливо завожу мотор и включаю печку, направляя воздух, выходящий с левого края, в свою сторону. Негромко включаю радио, закинув бумажник, смартфон и ключницу в бардачок.       — Вот, — Гарри протягивает мне мою порцию, и я откусываю небольшой кусочек, прежде чем сунуть остальную часть пирога обратно в пакет, что лежит у него на коленях. В конце концов, я за рулем. Буду есть в перерывах. Сладость окутывает рот, и глоток в меру горячего чая, заставляет меня отвлечься от влажных прядей, что липнут ко лбу.       Кудрявый парень наслаждается своим пирогом. И я мысленно благодарю Найла за то, что он всегда боготворил эти пироги. За то, что он всегда знает, что нужно брать. Хотя бы иногда наши разговоры о еде приносят свои благоприятные плоды. Потому что видеть улыбку на губах Гарри, который сидит так близко ко мне, это нечто. Я готов ползать у него в ногах перед каждой нашей встречей, перед этим прихватив с собой Найла, выслушивать все его глупые условия, которые он сам же нарушит, смотреть на него из-за книги и позволять ему избегать разговоров со мной неделями, если после нашей встречи он будет так улыбаться, сидя в моей машине, уплетая за обе щеки теплый божественно вкусный яблочный пирог. Не помню, был ли я когда-то готов на что-то подобное прежде. Заставлял ли меня кто-то так же желать владеть человеком и лежать в его ногах? Кажется, что нет.       Машины медленно ползут по улицам от светофора к светофору. Я отламываю кусочки от своего куска, Гарри пьет чай, постукивая пальцами по картону в такт музыке.       — Мне понравилось, — шепчет он, глядя вперед на дорогу.       — Найл — главный знаток в еде, — хихикаю я, а Гарри поворачивает ко мне голову. Одного взгляда его глаз достаточно, чтобы внутренние часы замерли.       — Мне понравилось играть с тобой в бильярд сегодня, — произносит он, а его правая рука вздымается к волосам, заправляя одну из прядей за ухо, та непослушно выбивается обратно вперед.       — Понравилось целоваться со мной у бильярдного стола? — ухмыляюсь я, а его нижняя губа вздрагивает, морщинка изгибом ложится между бровей, а глаза закатываются наверх.       Он шепчет:       — Боже, — отворачиваясь к боковому окну. — Замолчи…       В его голосе звучит вредность, такая маленькая, похожая на надоедливую занозу, но он не злится. Нет приторного яда, которым он привык травить меня. Да, возможно уже завтра, я снова получу свою дозу, в лучшем случае, отчужденности, но сегодня мне взамен всем убивающим «наркотикам» ввели ампулу чистого счастья, сложенную из его улыбок, мягкого голоса, и прерывистого, чуть взволнованного дыхания.       Его пальцы подцепляют мой телефон. У меня нет пароля, так что экран тут же загорается, отображая главную страницу. Я не вижу, что он делает, потому что мое внимание сосредоточено на машине, которая пытается влезть из соседнего ряда прямо передо мной. Следующим объектом его внимания становится бумажник, в котором он и по стечению обстоятельств и благодаря моей оплошности быстро находит нужную бумажку. И я возмущенно вздыхаю.       — Так не честно, — протестую я. Но его пальцы быстро сминают клочок салфетки, убирая его в дальний от меня карман джинс.       — Гарри…       Мой взгляд падает на смартфон, и я лишь обречено смеюсь. Потому что это в самом деле смешно.       — Ты удалил его из телефона… Боже, ты параноик, — этот парень только что лишил меня своего номера телефона, который дал мне сегодня утром.       — Именно это тебе нравится во мне, — тихо отвечает он, а его ресницы плавно взмывают вверх. И зеленые глаза останавливают какое-либо желание возмущаться дальше. Не тот момент. Я не хочу рушить эту мягкость между нами, а парень нагло этим пользуется, осторожно и предусмотрительно проводя между нами черту. Вырисовывая буферную зону, которую я всячески пытаюсь сжать. Не сопротивляюсь, просто поддаюсь. Потому что я все равно достану его номер. Даже если придется продать душу дьяволу с именем Найл.       Машина то разгоняется, то вновь тормозит. Я должен отвезти его к той же остановке, что и в прошлый раз. Потому что он не готов подпустить меня дальше. Мы растворяемся в дороге. В вечерних огнях. Под звуки радио. Под наше звучащее в унисон дыхание. Мои руки плавно выкручивают руль, его пальцы вертят наполовину пустой стакан. А салон машины наполнен запахом пряностей и яблок.