~~~
Я замечаю Гарри и Найла на лестничном пролете. Они о чем-то серьезно разговаривают. В следующее мгновение блондин осматривается по сторонам, видимо, не желая, чтобы их разговор был кем-то услышан, и, заметив меня, поднимает руку в знак приветствия. Хмурость в его взгляде вытесняется задорными искорками, он громко произносит: — Привет, Луи! — Привет, — отвечаю на ходу. Гарри замечает меня следом. У него бледный вид, губы скривлены волнением, а руки скрещены перед грудью. Его безмерная темно-синяя толстовка достает ему почти до колен, больше напоминая платье. — Привет, — тихо шепчет он, а его взгляд все так же сверлит Найла, который переключает свое внимание на меня. — Кажется, самое время оставить вас двоих наедине, — он весело подмигивает мне, а у меня жжет в дыхательных путях. — Пойду перекушу. Пожимаю плечами, потому что все мое нутро ждет эту пару минут, которую я проведу с Гарри. Кудрявый парень лишь поджимает губы. — И ты обещал мне, — бросает Хоран в адрес Гарри напоследок и сбегает по лестнице вниз, поправив лямку рюкзака. — Что ты обещал ему? — интересуюсь я. Гарри провожает парня взглядом и морщится, отвечая. — Просто…поесть, — запинаясь, отвечает он. — Со мной все в порядке. Внимательно разглядываю его немного бледного, уставшего, взволнованного. — Выглядишь не очень, — искренне говорю я. Богом лестных комплиментов мне не быть. — Тебе плохо? — Все в порядке, Луи.~~~
«Привет, это Луи. Пожалуйста, только не блокируй мой номер, я и так продал себя в вечное рабство:/» «Ладно»~~~
Я всего лишь хочу сделать ему приятно. Хочу, чтобы он улыбался. Не только губами, но и своими большими весенними глазами. Я смотрю на него из-за поворота, прислонившись к стене. Смотрю за тем, как он снимает пальто и уходит в комнату персонала. Затем жду, когда он вернется и заметит маленький сверток на прилавке. В коридорах ни души, а я впервые приехал на занятия так рано, чтобы успеть выполнить свою миссию до его прихода. Спасибо Гарри, сегодня точно не опоздаю на пару. Парень замечает сверток, как только прикрывает за собой дверь, поправляя волосы. Его губы очаровательно приоткрываются, когда он делает вдох. Его пальцы цепляют разноцветную фольгу, а затем он поднимает лицо, осматриваясь по сторонам. Наши глаза находят друг друга, а в моих легких кислородное голодание. Еще долю секунды наслаждаюсь растерянным взглядом его красивых зеленых глаз и, оттолкнувшись от стены, ухожу прочь, сворачивая за угол. Уходя, я надеюсь, он любит горький шоколад, потому что они так похожи.~~~
— Луи, хватит, — озлобленно шипит Брайан мне на ухо, нагнав меня на середине поля, — ты не даешь нам играть. — Я просто показываю новеньким, как надо вести мяч, — я глубоко дышу. Мокрая футболка облепила тело, легкие приятно колет. И хоть октябрь совсем не радует солнцем и теплом, тело похоже на генератор, излучающий тепло. Дыхание чуть клубится воздушным паром. — Не пизди, Томлинсон, ты показываешь это не новеньким, — лицо Брайана мрачнее туч у нас над головами, которые с самого утра грозятся удариться в слезы. Парень недовольно смотрит в сторону трибун, на которых сидят Найл, рыженькая и Гарри, которого, по всей видимости, они прихватили за компанию. Но мысль о том, что он позволил привести себя на эти трибуны, циркулирует в крови, заставляя меня носиться по полю из края в край. В глубине души он ведь хотел быть на этой трибуне? — Джефф закопает тебя, — добавляет мой друг, мне же даже не нужно оборачиваться, чтобы почувствоваться как мне силой мысли и взгляда пытаются отпилить ноги и отвинтить голову. — А тренер с радостью ему в этом поможет. И знай, это будет очень заслуженно. Лишь отмахиваюсь. И кричу кому-то из новеньких, что играют в моей команде, перехватывать мяч с левого края. Голень должно сводить усталостью, но взгляд Гарри, который чувствует на себе каждый нейрон в моем теле, продолжает удерживать мои мышцы в невероятном тонусе. После игры тренер хвалит новеньких, убивает взглядом мою проекцию и гонит нас в раздевалку, у меня есть только тридцать шесть секунд, чтобы перекинуться парой фраз с Найлом и Гарри, которые уже спустились с трибун вниз. И мне достаточно слов: «хорошая игра», таких обычных, дежурных слов, которые рвутся на свободу из алых, пухлых губ. Я уже готов умереть от выброса гормона счастья в кровь, закрывшись в своем шкафчике. Поэтому, когда Джеффри ловит меня в коридоре с криком: «Какого хера, Томлинсон, мы учим новеньких не выебываться, а играть в команде», мне все равно. Я лишь послушно мычу, когда капитан грозится до конца сезона засунуть меня в ворота, чтобы я не высовывался дальше положенной линии, если не в запасной состав. У меня в голове лишь Гарри и его румяные от холода щеки. Он мне нравится. Теперь официально.~~~
— Гарри! — я замечаю кудрявую макушку в коридоре. Парень быстро исчезает в толпе, растворяясь в ней подобно чернильной капле в прозрачной воде. Мое тело движется следом, я небрежно топчу людям ноги. И вновь замечаю Гарри, но уже на первой ступеньке лестницы. — Гарри! — он оборачивается, и на долю секунды закатывает глаза. Но останавливается и ждет, пока я подойду ближе. — Привет, — произносит он первым, когда я, наконец, стою рядом. — Я искал тебя внизу, — моя правая рука теребит рукав рубашки под влиянием внепланового волнения, а левая намертво вросла в лямку рюкзака. — Что ты хотел? — спрашивает он, а его голос воплощение наигранной отстраненности. — Узнать твои планы на вечер пятницы, — сдержанная усмешка занимает свое законное место на моих губах. Парень не отвечает, его пальцы путают кудри на макушке. Он молчит, потому что знает, зачем я задал этот вопрос. А его взгляд впервые меняется с утомленного моей персоной на более глубокий. На секунду, но это происходит. И мне ударяет под дых невидимый кулак, выбивая из меня остатки слов. — Что думаешь о втором свидании? — этой фразе было предназначено звучать шутливым флиртом. Но в нашем случае это далеко не так. Это не флирт, а ключевое слово в ней «второе». — У нас не было свидания, Луи, — быстро отвечает Гарри, а его немного скованная, каменная поза удерживает его в состоянии между раздражением и готовностью бросить мне вызов. Поэтому он торопится добавить столь ожидаемое от него: — Мы просто провели время вместе, — подбивая нас обоих к дальнейшему развитию этой темы. Вот что не дает ему по ночам покоя? — Но мы целовались, — я дергаю за другой конец опутывающей нас нити. — Мы не целовались, — чуть строго и четко отрезает он, а его глаза азартно блестят. И я уверен, что он ни на секунду не мог забыть какого это, когда мои губы касаются его чувствительной шеи, потому что я никогда не забуду запах его кожи, такой молочной и нежной под моими губами. — Но мы оба это помним, — легко отвечаю я, Гарри повержено и обиженно хмурится. — Теперь я точно не пойду с тобой никуда, — его светлая кожа покрывается неравномерными розоватыми пятнами, он очень смешно смущается, позволяя себе такие приступы наигранной злости. А улыбка на моих губах только добивает его. — Никуда и никогда, — произносит он, прежде чем устремиться по ступенькам наверх. Я тихо смеюсь, потому что внутреннее чутье во мне устроило танцы победителя. И я знаю, что в пятницу он согласится. Это будет вновь лишь встреча, чтобы поиграть в пул или заняться чем-нибудь, что ему нравится. Но какая разница, каким словом будет именоваться эта встреча, когда мы оба взрослые люди и отлично понимаем, как подобное принято называть на самом деле.~~~
Самое до смерти выматывающее — это Гарри в моих снах. Всегда олицетворение невинности и покорности. Его глаза особенно яркие, кричащие, его губы мягкие и послушные, а тело необъяснимо податливое. В моем сне я всегда пытаюсь пережить внутреннюю борьбу животного желания и трепетной нежности. Я боюсь причинить ему боль, его глаза — порождение панического хаоса, напуганные, горящие, влажные, а тело, напротив, как искушенная запретным плодом змея, открытое и доступное. Иногда я целую его, а мои губы вместо ласки дарят ему лишь синяки, и он морщится, и я пытаюсь все исправить, я не хочу навредить ему, но мои руки сами сильнее прижимают его тело, пальцами впечатываясь в его бледную кожу. Иногда он сдавлено рыдает, и тогда мне становится особенно противно, и даже во сне я гоню этот образ как можно дальше, прочь, я рву его на части, оставляя лишь того Гарри, который должен таять в моих руках, который застенчиво улыбается, чуть обнажая передние зубы, и дарит мне возможность любоваться его милыми ямочками. Каждый сон с Гарри раскладывает меня на молекулы. Я просыпаюсь со сбитым дыханием, спутанными мыслями в порочном теле, которое требует к себе немедленного внимания. Каждая мысль о Гарри подобно гвоздю, запечатывающему меня в гробу. Чем их больше, тем сложнее выбить крышку. Моя же, кажется, уже прибита наглухо.~~~
Гарри снова сидит в моей машине. Наши зонты едва живы. А одежда снова мокрая. Я с нетерпением жду зиму, когда на смену вечным капризным дождям придут пушистые хлопья снега. Когда можно будет укутаться в теплый шарф, а снежинки будут ласково касаться щек, а не бить водой в глаза. Мы похожи на двух котов, которых только что бездушные хозяева окунули в ванную. Толстовка Гарри напоминает тяжелый мешок, но он только сильнее кутается в нее. Я же стягиваю свою промокшую куртку и закидываю ее на заднее сиденье. — Ненавижу дождь, — пихаю ключ в замок зажигания. Гарри, сидящий рядом, обнимает себя руками за плечи и неразборчиво хрипит: — Холодно. Я смотрю на него: его кудряшки принялись выпрямляться, и теперь облепляют его щеки тонкими полосками. Губы чуть покрасневшие, потому что он часто их кусает. А глаза особенно яркие. Искрятся. Заставляя все барахло внутри меня прыгать на батуте. Поспешно выкручиваю обогрев на максимум. Он трет руки. Его джинсы липнут к ногам. А кроссовки кажутся промокшими и как-то подозрительно хлюпают, когда он стягивает их с ног. — Сними кофту, — предлагаю ему. — Дурной? — огрызается он. Он все еще конченый параноик, который, по всей видимости, думает, что я лишь втираюсь в доверие, выжидая подходящего момента, чтобы трахнуть его в подворотне. Или в своей машине. Так не предусмотрительно повторять свои ошибки, Гарри. Дождь не оставил ему другого выбора. Никто не хочет простыть в конце сентября. — Я не предлагал тебе обнажаться, перестань, — довольно хихикаю, открыто наслаждаясь его ответной реакцией, тем, как он приглушенно фыркает и отворачивается к окну. Наклоняюсь вперед и отрываю руки от его плеч. Холодные. Влажные пальцы. Длинные, худые и красивые. Мне кажется, в моей ладони они идеальны. Притягиваю их ко рту и согреваю теплым дыханием. Парень дергается. Пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. А я снова выдыхаю на них поток теплого воздуха. Заставляя Гарри тихо покорно и растерянно заскулить. — Лучше? — спрашиваю, поднимая на него взгляд, невесомо прижимаясь к бледной холодной коже губами. Умирая в ощущениях контраста его леденящих пальцев и моих горячих губ. Чувствуя каждый миллиметр границы теплообмена. Чувствуя мягкость его кожи, к которой я бы прикасался, устремив время по экспоненте в бесконечность с неимоверной скоростью. — Черт… — шепчет он одними губами, мечтая скорее вырвать руки. Вот только он этого не делает. Он вообще не двигается. Его губы замирают на полуслове. А глаза даже не моргают. Поэтому я еще раз обдаю его руки дыханием и пальцами соскальзываю ниже, к запястьям. Нащупывая тонкие венки, в которых стучит пульс со скоростью разрывающихся под жаром двухсот градусов зерен кукурузы. Быстро, сбивчиво, метко и громко. Я выпускаю его руки и сначала пристегиваюсь сам, затем прошу его тоже застегнуть ремень безопасности. Он медлит, отворачивается, долго возится с застежкой, его щеки горят, а руки все еще не согрелись от холода, он отчаянно натягивает на пальцы рукава и, отворачиваясь, сам пытается отогреть их частым дыханием. — Надеюсь, ты понимаешь, что я не выпущу тебя из машины на улицу под дождь, — говорю, а он не поворачивается. Я слышу его сдавленный хрип, когда он выдыхает. А его поза скорее не защитная, а зажатая от неловкости. И я внутренне радуюсь, что мое прикосновение вновь не напугало его до белой горячки. Я радуюсь, каждому маленькому шагу, который мы делаем. Я радуюсь тому, что он в моей машине. И в ней становится по особенному тепло, когда он сидит на соседнем сиденье. Не сзади, вцепившись в ручку двери, а рядом. — Гарри… — требовательно повторяю. Не хочу давить, но под такой ливень я его никуда не выпущу. Он кивает, поворачивая голову. А его глаза впервые не отчужденные, нет, они такие манящие, теплые, но до сумасшествия грустные. Я вижу в них стенки угла, в которые он сейчас загнан. Такой открытый и печальный. Его губы шевелятся, тихо выговаривая адрес.~~~
Гарри простужен. И всему виной мерзопакостная погода. Его не было на работе четыре дня. А сегодня он еще шмыгает носом. И очень похож на сникший цветочек. Найл, разумеется, был автором идеи приехать к Гарри домой и проверить его самочувствие. Но одного ответа Гарри было достаточно, чтобы этого не делать. Он явно был против. А вторгаться так грубо в его личное пространство, туда, куда он еще не готов меня впустить, в его укромный уголок, комнату, пусть и временный, но дом. И я не могу этого требовать. Я и так позволяю себе весьма много, игнорируя его замечания по выдерживанию положенной дистанции и то и дело смущая его своими прикосновениями. Он замечает меня еще у входа, а девушка, которая работает с ним, подталкивает его в сторону от кассы, и обворожительно улыбается следующему покупателю. Найл и Брайан занимают столик, даря мне общество Гарри во всем его объеме. Мои пальцы сильнее сжимают за спиной тонкую ножку цветка. Я очень боюсь ее сломать. А от волнения пальцы деревянные. — Привет, — голос Гарри как всегда мягкий и хриплый. А на его губах сдержанная, немного рабочая, улыбка. Я сглатываю. И мне неловко чувствовать на себе все эти посторонние взгляды. И хоть цветок за моей спиной виден почти всем, и каждый, у кого все нормально с головой и интуицией, кто умеет складывать один и один, понимает, зачем я здесь и для кого эта темно-бордовая роза. Я просто хочу оставить хоть что-то от этого момента себе. То, что смогу видеть только я. То, как изменяются блики в его глазах. Самое сокровенное. — Пойдем, — я кладу вторую руку ему на спину и веду прочь за стеклянные двери, в не менее людный коридор. — Ты пугаешь меня, — Гарри хмурится и нерешительно осматривается по сторонам. А девушка из-за стойки одобрительно показывает ему напоследок два больших пальца и высовывает язык, чем только сильнее смущает, а меня заставляет захихикать. Я веду его по коридору вперед, кто-то из проходящих рядом тихо шепчется, но обрывки их реплик ускользают, утопая в общем гуле. Восемнадцать ступенек вниз. А затем налево под лестницу. Подталкиваю его рукой, что все это время покоилась на его поясе, к стене, Гарри скованно улыбается, и я чувствую, как в его кровь впрыскивают страх-паразит. Словно у нас одна кровь на двоих. — Вот, — поспешно достаю розу, пытаюсь разжать пальцы, слежу за его глазами, за тем, как его вежливая улыбка обращается в грустную, почти прозрачную, которую вот-вот сдует легкий ветер. В самой глубине его зрачков что-то обрывается. Он шмыгает носом. У него же насморк. Костяшкой пальца трет кончик носа. И спустя мгновение его губы трогает очаровательная улыбка. И я хочу верить, что она искренняя. Что это не вежливость. Что ему приятно. Что внутри у него так же дребезжит какая-то натянутая до предела струна. — Это видели все… — бубнит он, принимая розу. Вертит ее в пальцах. И кончиком носа касается бутона. Многие привыкли думать, что бордовые розы — это полное отсутствие фантазии, воплощение чистейшей банальности и символ большого кошелька на месте искренних чувств. Но это бред. Стереотипы. Как можно ассоциировать Гарри с чем-то кроме роз. Он слишком благороден для вычурных лилий, слишком красив для унылых хризантем. Белый цвет для него словно погребальная простынь, розовый — цвет недосказанности, желтый — забавный и детский. Лепестки этого бутона напоминают мне его алые губы. Такие же изящные, сочные, пухлые. Притягивающие. Их хочется касаться. — Я не вернусь туда. Мы оба знаем, что он все равно вернется. Его уши будут гореть. А все его старания выглядеть невозмутимо пойдут под откос еще на пороге. Но в эту секунду он вертит в руках бутон душистой розы, прислонившись к стене. А мое сердце стучит не просто в горле. Под языком. И я хочу поцеловать его. До убийственной слабости.~~~
— Как обстоят дела на самой важной линии фронта? — однажды в перерыве спрашивает Найл. А я откладываю конспект лекций, на котором до этого покоилась моя голова, в сторону. — Что именно тебе напекло узнать? — проницательность, которой буквально насквозь был пропитан голос Найла, явно намекает на то, что он интересуется не просто так. Режим влезания в чужие дела активирован на полную мощность. — Когда ты предложишь ему встречаться? Брайан рядом чуть не давится леденцом от кашля, поражаясь такой прямолинейности нашего друга. Я лишь выразительно и чересчур наигранно приподнимаю брови. — Зачем? Чтобы он отшил меня? — Брось, он не сделает этого… — Именно это он и сделает, — обрубаю весь оптимизм Найла прямо на корню. И он хмыкает. — Ну, тогда жди и тупи дальше, — обиженно пожимает плечами блондин. — Если так нравится. Мы больше не говорим на эту тему. Потому что ни я, ни Гарри еще не готовы к этому шагу. Возможно, никогда не будем. Но мне нравится ждать.~~~
Последнее время Гарри стал часто грустить. Его улыбка похожа на призрак, даже когда он смеется. Она искренняя, в ней нет фальши. Но я чувствую в ней отражение грусти. Иногда его взгляд становится пустым, словно он находится глубоко в своих мыслях, проваливается в какой-то свой мир, сотканный из недоступных окружающим дум и воспоминаний. — И при дифференцировании по второму аргументу получим требуемое выражение, которое будет так же представлять собой хорошую, аналитическую функцию… Гарри! Парень вскидывает голову и растеряно смотрит на меня. Рядом Найл давится смехом, жуя свои заначки. Чай Гарри остывает уже все добрые десять минут, а он еще ни разу к нему не притронулся. — Где ты летаешь? — интересуется Найл. — Луи отнял у Брайана конспект и уже минуту мучает нас чтением утверждений из оптимального управления. — Я ведь могу продолжить, — предупреждаю, перелистывая страницу. — Я просто задумался, — Гарри неловко склоняет голову в бок на плечо, а его щеки начинают алеть. Найл еще раз хихикает и оставляет его в покое. Я закрываю блочную тетрадь. А Гарри хватается за стаканчик с чаем и, сделав маленький глоток, давится и тихо шепчет. — Гадость. Я посолил его. Думаю, что шуточки о влюбленности в его случае не самая лучшая идея. Так что приходится закусить губу и молчать. Он собирается встать, но я удерживаю его за локоть. Его руки, а так же спина — пока единственное, к чему мне дозволено прикасаться. — Давай сплавим его Найлу. — Что? Боже, это негуманно… — Негуманно, это мое чтение лекций вслух, а поить Найла пересоленным чаем… — говорю, склонившись к его уху, чуть двигая стакан в сторону, прямо блондину под руку, — это суровое испытание жизни. Меньше минуты, и Найл недовольно бранится. Преимущественно в мой адрес. А я настаиваю на том, что он сам перепутал стакан. Разыгрывать Найла всегда весело, потому что он человек-эмоция. Но даже его эмоциональный калейдоскоп не вызывает у Гарри той самой улыбки, которую мне хочется увидеть. — Ты снова грустишь, — тихо говорю ему на ухо. Он вздрагивает. — Перестань, — прошу мягко, нежно. Но его тоскующий взгляд не меняется, хоть он и демонстрирует окружающим свои созданные для невинного флирта ямочки. — Не могу.~~~
«Я не могу уснуть» «И? Что мне сделать?» «Ничего, я собираюсь позвонить тебе. Возьми трубку» Его тихое дыхание на другом конце телефонной линии. — Привет, прости, что так поздно. — Привет, — телефон искажает звучание его голоса. — Я еще не сплю. — Занят чем-то? — Просто, листаю сайт, блоги, ты? — Пытаюсь уснуть. Но… — Что мешает? — Ты. — Заткнись… — он тихо смеется. Мне нравится, как он смеется. Мы молчим. И я около минуты просто слушаю, как он ровно дышит. — Либо мы говорим, либо ты идешь спать. — Мне нравится, просто слышать тебя, — сонно мычу. Мне правда это нравится. — Ты шумно дышишь. — Раньше никто не жаловался, — обиженно отвечает Гарри. — Уверен, ты смешной, когда спишь. — Если ты звонишь поиздеваться надо мной, я кладу трубку. — Нет, — протягиваю. — Это был… вроде бы комплимент. Хочу увидеть, как ты спишь. — Боже… — Я бы поделился с тобой одеялом. Подушкой. Слышу приглушенный выдох. — Матрасом. И я бы смотрел, как ты спишь, и я прощу тебе даже, если ты будешь храпеть. — О, заткнись. Я не храплю. — Откуда ты знаешь, ты спишь один? А я бы рассказал тебе. — Перестань. И вообще, ты просто пытаешься уложить меня в свою постель. Цокаю языком. — Не нужно опошлять мои намерения! — Я не опошлял твои намерения, — серьезно звучит его голос, — или фраза «уложить в постель» звучит лишь в одном контексте? — Черт… — Я собираюсь спать, — слышу звук выключающегося ноутбука. — Гарри… ты можешь… ты можешь оставить громкую связь? — Что? Зачем еще? — Ну, ты ведь хочешь узнать, храпишь ли ты, верно? — Хватит! — в его протесте слышится смех. — Просто положи телефон на подушку. — Больной идиот, ладно… Шорох покрывал, шаги, скрип пружин, снова шорох. — Ты лег? — Да. А ты? Лежишь? — Да. Он еле слышно хихикает. — Я не могу так говорить. Это слишком интимно. — Тебе нравится это. Я уверен, что у него горят щеки. Мои горят. А тело напряженно зудит. — Если я узнаю… — он осекается. И хрипит. Откашливается. — Ничего, — а его голос звучит так смущенно. Словно мы говорим о… сексе. И, правда, интимно. — Я не буду ЭТОГО делать, если ты об ЭТОМ, — особенно громко выделяю нужное слово, и слышу смущенный скулеж на другом конце. — Я больше никогда не заговорю с тобой, если ты сделаешь это… — Меня не привлекает заниматься с тобой сексом по телефону, — я бы предпочел, чтобы это было не по телефону. — Заткнись и спи, — недовольно сопит он. — Ты мешаешь. Спокойной ночи. Я лишь хихикаю. Потому что чувствую, как кровь стучит в каждом капилляре. И я хочу видеть его лицо. Видеть, как от смущения мутнеют его глаза. А мысль о том, что мы впервые говорим о подобном, жжет в трахеях, как газообразный хлор. — Доброй ночи.~~~
У Гарри очень часто холодные руки. А октябрь больше не радует нас теплым солнышком. Вот только нашего тренера это особо не волнует. Первокурсники ноют на погоду. Джеффри, как капитан, ввинчивает им мозги по местам. Я же думаю только о том, что с минуты на минуту у Гарри заканчивается рабочий день. Теперь он ждет меня, иногда даже поднимается на трибуны, хоть я и прошу его оставаться в теплом помещении, а так же разрешает отвозить себя домой. Разговоры с ребятами из команды последнее время интересуют меня в меньшей степени. Я тороплюсь встретить Гарри на крыльце. На нем уже знакомое мне пальто, а большой темный шерстяной шарф закрывает половину лица. Рукава кремового свитера, что выглядывают из-под пальто, натянуты на пальцы. Давно следовало сделать ему такой подарок. — Стоило подождать меня внутри, — огибаю его со спины. — Все в порядке, — отмахивается парень, а его кудрявые локоны треплет сильный порыв мокрого ветра. Тороплю его, чтоб быстрее скрыться в теплом салоне моего автомобиля. Он дрожит, и я надеюсь, что он больше не сляжет с простудой. Его только-только отпустил насморк. Гарри греет пальцы у рта. Затем обворачивает руки хвостами своего длинного шарфа. Я заметил, что он всегда так делает. — Открой мою сумку, — кидаю в сторону заднего сиденья, пока мотор сонно бурчит. Его длинные пальцы цепляют язычок на молнии в сторону, и он заглядывает внутрь. — Правый отсек. — А я уж было подумал, что ты хочешь показать мне двухтомник вашего преподавателя, — усмешка озаряет его губы. А затем искрятся глаза. — Вау, красивые. — Они для тебя, — уголки моих губ ползут вверх, и, пока он растерянно моргает, я подаюсь чуть вперед и сам достаю теплые перчатки из нужного отдела. Они шерстяные, так что его худые пальцы больше не замерзнут, мягкие как внутри, так и снаружи, приятные, темно-синего цвета, так что очень подойдут в тон к его шарфу. — Можно? Осторожно касаюсь пальцев его правой руки, и Гарри послушно разжимает кулаки, полностью расслабляя кисть, позволяя и помогая мне натянуть ему одну перчатку. Со второй рукой проделываю все то же самое, и любуюсь результатом своих стараний. Теперь его рукам будет всегда тепло. — Я боялся ошибиться с размером, — напряжение сводит неловкой улыбкой губы. Руки Гарри ненамного, но больше моих. — Ты не ошибся, — голос парня подозрительно подрагивает на каждом слоге. А сам он продолжает быстро моргать. Только теперь я понимаю причину. Только когда две капли срываются вниз, прокладывая дорожку от его глаз вниз к подбородку. А его нижняя губа подрагивает, что ее приходится зафиксировать верхним рядом белоснежных зубов. — Гарри… — голос ломается в шепот. Я ведь хотел его порадовать. Видеть его таким уязвимым и надломленным удивительно, но неправильно. Сильнее стискиваю в руках его пальцы. И его лихорадка впитывается в мои ладони. — На улице и без тебя влажно. Пытаюсь пошутить, но даже не надеюсь на удачный исход, потому что его блестящие от бриллиантовых слез глаза душат обреченностью, обидой и сожалением. Но он шмыгает и тихо смеется. А на его щеках виднеются ямочки, и они лучше любой награды. Лучше любого «спасибо». — Прости… — его сбивчивый шепот. И он торопливо утирает глаза костяшками указательных пальцев, высвободив свои руки. — Ты в порядке? — Да, — выдыхает Гарри, а его длинные, пушистые ресницы вновь быстро трепещут, он смаргивает последние слезинки, делает глубокий вдох, который помогает ему успокоиться. Хотя бы внешне. — Спасибо, мне правда нравится… Последний раз провожу руками по его чуть выше локтя и опускаю их на руль. Осторожно выворачиваю с парковочного места.~~~
Если бы не Найл, Гарри бы никогда не пошел со мной в кино. Если бы не Найл, мы бы никогда не остались наедине. Разумеется, изначально поход в кино планировался Найлом как совместное увеселительное мероприятие, на которое он буквально уломал Гарри пойти в пятницу вечером, но в какой-то момент, минут за десять до начала сеанса, они все куда-то ретировались. Так словно их с самого начала и не должно было быть здесь. Мое удивление в своем объеме ничуть не уступало удивлению Гарри. На экране забавная комедия, а места моих друзей вокруг все еще пустуют. По залу то и дело мимолетным шепотом пробегает смех, на задних рядах парочки слишком заняты друг другом, чтобы оценить первоклассный юмор главного героя. Я просто наслаждаюсь фильмом и тихим необычным смехом Гарри, который сидит рядом. Неожиданное невесомое прикосновение чужих пальцев, что нерешительно обводят контуры моего колена. Выбивает из меня остатки жизненно необходимого эукариотам газа, ползучими судорогами сводит мышцы ноги. Крадется наверх по бедру и стягивает грубыми веревками низ живота. Даже через толстую ткань своих джинс я чувствую подушечки его пальцев, которые вырисовывают неровные круги на моей коленной чашечке. То и дело замирая, заставляя каждую клетку моего тела посылать сигналы о помощи в мозг. Моя ладонь опускается сверху. Я ее почти не чувствую. Пальцы каменеют, чувствуя под собой ледяные костяшки Гарри. Внося в мою реальность чувство нереальности. Обжигает льдом. Душит воздухом. Убивает жизнью. Когда наши пальцы сплетаются, все, что я слышу, оглушающий шум в ушах, похожий на скрип испорченного радио. Мой мир сужается до изящных, длинных, до дури холодных, дрожащих пяти пальцев.~~~
Гарри обзавелся новым свитером. Он еще больше предыдущего. И это пристрастие к таким безразмерным вещам начинает казаться странным. Хотя он во всем выглядит очаровательным. Но его вкус в одежде немного пугает. Словно он стыдится своего тела, в совершенстве которого я не сомневаюсь. Я почти не прикасаюсь к нему. Разве что, иногда ловлю его холодные пальцы. А он выдерживает нашу буферную зону, за которой прячется его реальность. Такая другая. Полная его секретов. Иногда мне кажется, что все наши жесты, взгляды, моменты — это все топтание на одном месте. Ни вперед, ни назад. А следом корю себя за подобную поспешность. Ведь с другой стороны, мы прошли достаточно. Каждый день этого бесконечного месяца равен году. В наши дни отношения комкаются своей оглушительной скоростью. Все как ослепительная промелькнувшая на небе звезда. Быстро и с головой. Не изнуряя организм пустыми пытками. Отравляя временем все желание двигаться дальше. Видимо, мой удел — это просто терпеливо ждать. И часть меня не отпускает мысль о том, что я жду бури.