Хризолит

      Утром я открываю глаза, и первое, о чем думаю, — Гарри. Я просыпаюсь с ясным осознанием того, как сильно хочу быть с ним. Не важно, чего это будет стоить и как долго это продлится. Даже если, в конце концов, мне придется уйти с пути, уступая место кому-то другому, сейчас это не важно. Все мое тело изнутри ноет по нему. Мне нужен был толчок, чтобы понять все это? Что ж, я его получил.       Вчера я отключил телефон. Я знаю: Гарри писал мне. Это было впервые, когда он первым написал мне. Но я так и не открыл его сообщения. Мне нужно было отключиться на пару часов. Чтобы сегодня все встало по местам.       Ничего не изменилось. Я все так же хочу видеть, как он улыбается. Я хочу сходить с ним на свидание. И поцеловать, наконец. Я хочу зацеловать его до смерти. Пока наше дыхание не спреет от мучительного жара прикосновений. Я хочу помогать ему. Теперь я отлично понимаю, ему не просто. Ему нужен человек, который будет рядом. И я готов им стать. Гарри нет в кафетерии. Вчера я так и не ответил ему, вчера я не мог. А сегодня меня сжирает чувство вины. Я кусаю губы. Впереди длинная нудная до завываний пара, а у меня разрядился телефон. Я ведь вчера просто зашвырнул его куда подальше, забыв поставить на зарядку. Нас задерживают, я успеваю забежать в кафе только на минуту, но Гарри нет. А я обещаю сам себе в следующий раз выучить номер Гарри наизусть. Помню только последние две цифры. Как назло.       Тренер в режиме голодной бездомной собаки. Словно вчера не было никакой победы и вовсе. Так, попинали мячик ради удовольствия. Первогодки воют от несправедливости, а я с радостью изматываю себя до предела, иначе вот-вот завою от тоски по Гарри. Пока я веду в мяч, мысли в моей голове лежат по нужным полочкам. Я не думаю о том, что парень, который мне нравится до влюбленных конвульсий, ждет чужого ребенка, и вряд ли захочет строить отношения с кем-то вроде меня. Меня ничто не сгрызает. Нет никаких злорадных тошнотворных мыслей о том, что Гарри уже принадлежит другому мужчине. Связан с ним прочнее некуда. Я просто точка на поле.       Мышцы — просто протухший фарш. Дыхание — сломанный клапан. Моя форма измазана в грязи. Я жду снег. Чистый и мягкий. Пустые разговоры о делах учебных по пути в раздевалку. Никто и словом не обмолвился, почему вчера я покинул их так рано с лицом покойника. Точнее, сам факт того, что я уехал рано, вряд ли бы удивил кого, ведь мне было с кем провести этот вечер. Но видимо мое лицо в тот злополучный момент сделало свое дело. Брайан волнуется. До безумия сильно. Я чувствую его взгляд пятым шейным позвонком.       Мой локоть пойман у тренерской. Сегодня моя очередь вместе с первокурсниками относить инвентарь. И Брайан увязался следом.       — Все в порядке? — начинает он. А я не могу сказать «да». Очень хочу, но не могу. Как такое вообще можно сказать?       Я молчу. Словно у меня был выбор. Просто пожимаю плечами, вместо тысячи бесполезных слов.       — Мы звонили вчера, ты не ответил, — продолжает друг, а я киваю. Я видел его звонки.       — Я забыл про телефон, лег и сразу отрубился.       Глаза парня такие мутные, чахнут от беспокойства и смятения.       — Гарри ничего не сказал нам. Вы поругались?       Ком в горле — мерзкое, липкое желе.       Поругались ли мы?       — Нет, все просто немного усложнилось, — делаю паузу, а затем добавляю, как бы поясняя, — В другом одном плане.       — И поэтому ты не отвечаешь ни ему, ни нам. Ты не слышал вчера его голос в трубке… — последнее, что я сейчас хочу слышать, это нравоучения Брайана. Они уже ничего не изменят.       — Послушай, мне просто нужно было три часа, чтобы прийти в себя. Я собираюсь найти его сегодня, и официально как-то обозначить наши отношения, поэтому не нагнетай на меня лишнее волнение, окей?       До раздевалки мы молчим. Я чувствую себя погано. И я буду чувствовать себя так, пока Гарри не скажет, что будет со мной. Хочу в душ. Избавить себя от ощущений этой вязкой, потной влажности. В раздевалке людно и шумно. Откуда столько нерастраченной на поле энергии, хотелось бы мне знать?       В другой раз я бы даже порадовался за ребят, что у них остались силы на что-то, кроме элементарных экономичных передвижений, но сейчас этот насмешливый голос заставляет меня напрячься.       — Только восемнадцать, а уже успел раздвинуть перед кем-то ноги?       Унизительно.       — Не покажешь свое блядское тело?       — Не надо…       Мерзко.       — Вы все хризолиты прирожденные шлюхи.       Тошнотворно-пошло.       Выхожу вперед. И рассчитываю взорваться атомной бомбой. Но вместо этого все леденеет. Сжимает меня изнутри. Режет скальпелем. В голове все разом проясняется. Я вижу троих. Остальные зрители. Мне гадко. Гадко видеть взрослых товарищей, которых я уважал, лицезреть их главными героями этой отвратной карикатуры. Я вижу Гарри, его глаза находят меня. Ему горько-страшно. Быть прижатым к холодному металлу шкафчиков, пытаясь оттянуть обратно одежду, подолы которой грубые руки тянут наверх, обнажая его сокровенную ношу. Быть оплеванным кислотным матом. С клеймом бляди на лбу.       — Всё сказали? — мой голос звучит холодно. Зло. Убийственно.       Шагаю ровно, плавно. Тело легкое, гибкое как пружина. Готовое в любой момент кинуться вперед.       Парни отпускают долговязое тело. А Гарри тут же поправляет подолы, обхватывая руками свой живот. Защитный рефлекс. Инстинктивный уровень. Я смотрю на своего капитана и знаю, что больше ноги моей здесь не будет. Смотрю на других парней, смотрю на руки Криса, которые до этого оттягивали одежду Гарри, позволяя пошлым взглядам других очернять идеальное, чистое тело, и мне дурно, что мне приходилось называть его другом. Слизко во рту. Я помню это чувство. Я помню, какого это быть рабом чьего-то авторитета. Слишком уж свежо в памяти.       — Томмо? Ты успел вовремя, к тебе пришли.       Медленно и молча обхожу каждого из них и встаю напротив кудрявого парня. Лицом к лицу. Его зеленые глаза не яркие, болотные, влажные, нижняя губа искусана. Он дрожит, но смело держится. Его выдает чуть подрагивающий подбородок.       — Прости… — мой голос должен звучать мягко, но выходит скорее переломано-ровно. — Я, должен был сам прийти к тебе.       Протягиваю руку. И боюсь, что он шарахнется в сторону. Как тогда в машине. Но он подается навстречу, позволяя мне направить его вперед, положив ладонь на его лопатки. Кто-то из парней ловит его за руку, и я чувствую, гортанный рык, наполовину вырвавшийся из моей гортани. И мои пальцы, которые предупреждающе сжимают руку обидчика.       — Что такое? Шлюхи должны быть общими.       Я знаю, Боже мой, я знаю, что это лишь слова. Никто из них бы никогда не зашел дальше словесных унижений. Никто бы не домогался бы до Гарри всерьез. Не принудил бы к насильственному сексу. Не в раздевалке. Не среди белого дня, когда тренер через две двери от нас. Это все такая глупая словесная провокация. Но иногда эти слова хуже тычков. Не снимаемый ярлык.       — Он не общий, понятно? — подталкиваю Гарри в сторону Брайана. Потому что внутри уже кто-то чиркает спичкой над сухой соломой.       — Будто твой?       Пламя искоркой вспыхивает, окутывая тонкую палочку, которая вот-вот сорвется вниз.       Последняя секунда отсчета — это мой ответ. И все его знают. Глаза Гарри пересекаются с моими на долю секунды, распаляя взвившееся пламя сильнее. За секунду до того, как слова будут озвучены. Слово, на которое он не давал мне права. Слово, на которое мне оно и не нужно.       — Мой.       Смешки и напряженные вдохи перемешиваются. Спичка в свободном падении.       — А доносок тоже твой?       Кривая улыбка ложится штукатуркой на мои губы. Кровь бьется в венах. Я чувствую, как каждая кровяная клетка со стуком ударяется о стенки сосудов, отдавая пульсацией во всем теле. Я знаю, что Гарри уже нет рядом. Его вывели. Я слышу стук входной двери.       Один вдох. И…       — Что если мой?       И пожар.       Солома вспыхивает. А языки пламени страстно извиваются. Опаляя. Выжирая все до конца. Разбегаясь в стороны. Я знаю, что у меня меньше тридцати секунд. После остальные кинуться разнимать нас. Поэтому первый удар приходится прямо в челюсть моему «другу». Кулак встречает тихий удовлетворенный щелчок. Огонь пожирает плоть. Солома дымит. Душит гарью. Руки Джеффри оказываются проворнее, откидывая меня к стене, но я пружинка. Бью его прямо локтем. Хруста нет, и я злюсь, мечусь еще раз. Но меня придавливают лицом к холодному металлу. Скручивают руки. Дым, гарь наполняют легкие. Пожар в апогее. Мне кричат успокоиться и еще раз придают головой о шкафчики, выстроившиеся в ряд. Но я в трансе. Я горю. И я просто хочу сжигать других вместе с собой.       Бьют по лицу. Наотмашь. Моргаю и тухну. Сэм крепко держит меня. Моя губа пульсирует. Кровь из солоноватой становится безвкусной. Тренер орет. На нас всех. Со следующей тренировки мы вряд ли сможем выползти. Хотя какая разница, меня больше здесь не будет.       Двадцать восемь секунд. Мой пожар длился ровно двадцать восемь секунд.

~~~

      Нас отчитывают. Сначала всех вместе. Затем по очереди. Меня отстраняют от тренировок на две недели. Это значит, что и следующий матч я вполне могу провести в запасе. Хотя на месте тренера я бы не рисковал победой из-за своих принципов справедливости. Но это не важно.       Я наспех собираю сумку, забивая на душ, даже не снимая свою спортивную форму. Хочу скорее покинуть этот гадюшник. Брайан ловит меня в коридоре. И он один. Мой взгляд ищет Гарри. Я хочу как можно скорее обнять его. Мой друг подбадривающе похлопываем меня по плечу, уверяя, что с Гарри все в порядке. И он успешно передал парня в руки Найла. Так что, если я вдруг захочу его увидеть, мне лучше поторопиться в комнату к Найлу.       Я еще могу бежать. Дыхание шумит в горле. До машины я добегаю, три раза уронив ключи из непослушных пальцев. Кампус недалеко. Но я машинально выворачиваю руль. Эти отточенные движения успокаивают. Хотя бы немного. Поверхностно.       Я думаю о том, что скажу, когда увижу Гарри, пока мне сигналят на светофоре. Я думаю о том, каковы мои шансы услышать его согласие, когда приходится затормозить на пешеходном переходе, пропуская серых, бегущих по своим делам людей. Расстояние между нами измеряется тремя светофорами, салоном автомобиля, КПП, фойе, пятью этажами, шестьюдесятью ступеньками. И Найлом, который выталкивает меня в коридор, стоит мне распахнуть дверь его комнаты.       — Вау, Брайан немного рассказал мне, что случилось. Это было круто, Лу! — его глаза блестят. Гордо, немного взволнованно и ехидно. — И да… Гарри в бешенстве.       Хмурюсь и внимательно вглядываюсь в лицо друга.       — Он в порядке?       — Сначала был в состоянии легкого шока, а потом ходил как заведенный и злился, — блондин медлит, облизывая губы. — Ему стало плохо, минут десять назад его вывернуло.       Я чувствую, как кишки сворачиваются в узел. Я вспоминаю, как плохо ему было тогда в кафе. Как мучительно его крутило. Как он жмурился, ненавидя эту слабость. Каждой своей костью. Склоняясь вперед снова и снова. И я бы никогда не хотел еще раз увидеть его таким. Ладонь опускается на ручку двери. Второй раз. И проворачивает ее.       — Я оставлю вас… — шепчет мой друг, пропуская меня вперед. Позволяя мне перешагнуть порог. Даря мне возможность остаться с Гарри рядом. Без лишних глаз. И чужих слов.       Я вижу парня, свернувшегося на кровати Найла. Вторая кровать пустует. Гарри чуть приподнимается на локте, чтобы посмотреть на меня. Разумеется, он понял, что это я. Он должен был слышать нас. Мы ведь с Найлом не шептались за дверью. Его глаза — короткое замыкание. Злость делает их лишь еще красивее. Ярче. Удивительнее. Кудри спутаны, откинуты назад. А губы алые, он, без сомнений, искусает их в кровь, если дать ему еще пару часов.       Осторожно прикрываю дверь. Она щелкает. Парень медленно садится, его пальцы спутаны в волосах, которые он оттягивает назад. Я медленно прохожу ближе. И опускаюсь на корточки рядом с кроватью. Хочу рукой прикоснуться к его побелевшим пальцам. Но он чуть отодвигает руку, все его тело подается назад.       — Гарри… — тихо шепчу. Немного разочарованно, но нежно. Он прожигает меня глазами. Никогда не думал, что зеленый цвет может убийственно плавить. Никто не думал, что в зеленом цвете может быть столько решительности и жесткости.       — Послушай, мне жаль, что все так вышло… — осторожно продолжаю, уставившись на его пальцы. Касаться их было привычно. Он позволял мне. Иногда. Сейчас я явно был лишен этой привилегии.       — Тебе не жаль, — резко отрубает он хриплым, скрипящим голосом. Режет словно стеклом. Уверенно. Точно.       — Гарри… — глубоко вздыхаю. — Мне очень жаль… — вновь предпринимаю попытку взять его руку в свою, ловлю его пальцы, но он дергается, как от прикосновения к горячей сковороде. Пытается вывернуть свои пальцы. Больно сжимает мои в ответ, лишь бы я отпустил его, не принуждая к контакту. — Прости, что вчера не ответил тебе. Мне нужно было время.       — А мне не нужно было?! — его щеки такие пятнисто-красные. Голос как пластинка в проигрывателе.       Выдыхаю еще раз. Громко и медленно. Он злится. Я чувствую, как его кожа бьется током.       — Мне нужно было время! Ты дал мне его?!       — Я…       Я, честно, не понимаю.       — Ты дал мне время стать твоим? Ты спросил меня, хочу ли я этого? — пауза. — Это унизительнее всех их слов. Эта дурость в твоей голове. Это псевдо-благородство.       — Знаешь, я считаю, что поступил правильно, — говорю немного с вызовом. Сдержанно, но эта сдержанность стоит мне остатков самообладания. Я не хочу кричать на него. Я не должен кричать на него.       — Разумеется! Ты ведь сам все решил. Почему ты всегда так самоуверенно делаешь все по своему, ты давишь на меня! Ты выставил меня перед всеми своей личной будущей подстилкой? Что я теперь должен тебе за твое благородство? Покорно быть шлюхой только для тебя?       — А что я должен был сказать, что мне похуй на тебя?!       Повышаю голос, и это бьет его в ответ. Глаза горят яростью. Болью. Злостью. Одержимостью. И какая-то ненормальная часть меня счастлива осознавать, что я разжег в нем все эти чувства.       — В этом было бы больше смысла! Потому что я не давал тебе права называть меня своим! Я не твой! — шипит он, — Я не могу быть твоим, потому что это несправедливо! Это не честно, — каждое его слово — игла. А я кукла Вуду. И Гарри, видимо, собирается исколоть меня до смерти.       — Не-твой. И-не-буду. Никогда. Никогда не буду. Потому что ты такой же. Ты не смог дать мне даже элементарно все осмыслить! Тебе просто нравится мысль о том, как я буду твоей вещью. Как ты доломаешь меня, и я никуда от тебя не денусь. Где ты поставишь мне клеймо?!       — Гарри, — звучит предупреждающе.       — Тебя ведь совсем не заботит, чего хочу я, Луи! Что думаю я! Что чувствую я! Кем я чувствую себя?!       Мои губы просто накрывают его, я проглатываю остальные его слова. В долю секунды выпрямляясь, рукой утягивая его вниз за шею.       — За.       Глаза в глаза. Губы снова на его губах. Он кусается.       — Мол.       Шепот перед следующим прикосновением губ. Я не могу даже назвать это поцелуем. Потому что он явно пытается укусить меня. Он ударил бы меня, если бы мои руки не перехватили его выше локтя и не притянули его тело ближе. Он воротит головой, но наши губы склеены намертво.       — Чи.       Выдыхаю я. Губа болит. Все еще после удара. Кровоточит. Сердце устроило себе забег. Видимо, пытается поставить новый рекорд. Зеленые омуты давят меня. Душат. Ядом, болью, отчаянием, смелостью, слабостью. Желанием. Поражением. Обреченностью. Мы на пути к удушью. Вновь подаюсь вперед, сминая его губы под моими губами. Немного грубо. Немного нежно. И он вздрагивает. Его руки повисают в моих. А рот приоткрывается, губы подчиняются, следуя моим движениям. Пальцы опускаются на мои бока. Я чувствую, как они дрожат даже через ткань спортивной футболки. Его ресницы — крылья невесомой бабочки. Трепещут. А следом его веки опускаются.       Мы задохнулись.