~~~
Когда он открывает глаза в первый раз, его тело еще подчиняется ему. Он ничего не видит, потому что в комнате темно, хоть глаза выкалывай. Да и повязка мешает. Но слышит звук, доносящийся снаружи. Нет, он чувствует. Чувствует вибрацию. Как все его внутренности дрожат в такт музыке. Если эти удары битов вообще можно осмелиться и назвать музыкой. Его руки тугой веревкой связаны за спиной, она трет кожу на запястьях, когда он пытается пошевелиться. Больно. Он заставляет себя шевелиться, но все тело скованно прутьями. Он даже не помнит: кричал он или нет. Наверное, кричал. А может быть голос сбежал от него еще у машины. Он не слышит шагов, но ощущает предельную опасность. И не напрасно. Дверь чуть приоткрывают, пропускают сквозь щелку немного света из коридора. Он видит его блики на полу из-под нижнего края повязки. Ему страшно. Паника начинает травить его кровь. Жалить изнутри. Он ничего не слышит, не потому что оглушен музыкой. Он оглушен нарастающей внутри истерикой. Пульс ебашится на ненормальной скорости. Он хочет двинуться, но грубые пальцы хватают его подбородок, он даже не успевает ахнуть. Пальцы давят на челюсть, заставляя его открыть рот. Как бы он не пытался сжимать зубы. Он чувствует таблетки на языке. Он пытается вытолкнуть их языком, но ему льют воду в приоткрытый рот, а затем с силой зажимают. Приходится глотать, хотя идея захлебнуться кажется более оптимальной. Таблетки ударяются о дно его желудка. Он даже не хочет думать о том, что это за таблетки. Он знает. Он знает. Знает. Его первый раз называют шлюхой. За глаза. В самом прямом смысле. Хризолитской шлюхой. Во рту горько. Мерзкий вкус разъедает язык. Его бьют. В живот. Лицо не тронут, что-то внутри подсказывает, что если тронут, то не сейчас. Это ведь прелюдия, верно? А затем тот же резкий запах. Мерзкий резкий запах. Прямо от кончика носа по дыхательным путям в невинные легкие.~~~
Когда он приходит в себя во второй раз, голова кружится. Его бьет истерика. Ему дурно. И он боится, что станет еще хуже. Если бы его руки были свободны, он бы уже давно давил двумя пальцами на гортань, чтобы выблевать весь желудок с желудочным соком. Но все что ему остается думать о рвоте, вспоминать самые мерзкие моменты, вспоминать мертвых птичек, которых переехала дорога, вспоминать мерзкую кашицу на губах. Вспоминать запахи. Он давится слезами. Кожа противно скользит по бархатной обивке дивана. Наверное, он бы не отказался иметь такой мягкий и приятный на ощупь диван у себя дома, но одна мысль о том, что его ждет на этом диване, все нутро сворачивает в трубу. Он давится. Пытается вызвать рвотный рефлекс. И, наконец, это работает! Плохо, но все же. Неприятное месиво поднимается по его горлу. И он выплевывает его прочь. Живот словно режут скальпелем. Он снова давится. Снова рвет. Мало, недостаточно. Но он пытается. Виски словно сжимают. Безумная слабость воцарила во всем теле. Никогда прежде он не пробовал эту дрянь. Его одноклассники баловались на вечеринках, но Гарри много готовился. Он ведь хотел поступать в Манчестер. А сейчас он тупо лежит на диване, не в силах пошевелиться, ритмичная музыка выстукивает в нем все живое. Умереть еще не хочется, хочется бежать. Если бы его тело слушалось, он даже через боль от веревок бы попытался вырваться. Это бы того стоило. Но он просто набор костей для супа. С трудом шевелится. Как червь. Липкая рвота на губах, он не мог даже утереть ее. Пришлось просто провести губами по душистому бархату. Он позволяет себе захлебнуться в звуках. Проваливаясь в жестокую дрему. Чувствуя действие наркотика. Дрожь в теле, жар внутри. Как же он хочет не проснуться.~~~
Он снова приходит в себя. Точнее его приводят в чувства. Холодная вода прямо в лицо. Голоса. Много разных голосов. Гудят. Чужие руки трогают его обнаженного. Насмешки над красотой его блядского тела звучат с разных сторон. Парням весело. Сегодня ему, видимо, уготовлена участь забавного развлечения. Двое парней ведут диалог, из которого он понимает, что стал чьим-то «подарком». Мерзко. Вот как нынче отмечают двадцатилетие? Трахают беззащитных мальчиков? Он мычит, привлекая к себе внимание. Фразы. «Он возбужден» «Послушная шлюха» «Аарон первый» Смех. Гадкий смех. Он не видит лиц, на глазах повязка из красной ткани. Поэтому Гарри старается запоминать голоса. Впитывает звуки. Впечатывает в память имена. Его трогают в области паха. Там, где он лишь дважды позволил самому прикоснуться к себе в подобном смысле. Его ласкают грубостью. Если это вообще возможно. Его зовут: «Мой подарочек». Кто-то рядом интересуются, сколько им пришлось заплатить за согласие оказать такие услуги? Гарри не проститутка. Он не продает свое тело. Это насилие. Он хочет закричать об этом. Подать голос, но ему в рот резко суют два пальца и приказывают. — Соси. Гарри медлит. Он все еще в ахуе. Такое обычно происходит в фильмах. Дешевой литературе. Гарри дурачок. Он не слушается. Кусается. Глупенького мальчика бьют по лицу. Левая щека теперь жарит. Возможно, если он будет вести себя тихо, его не тронут. Хотя бы не изобьют. Он всхлипывает. Грубые руки больше не ждут: переворачивают его, ставят на колени, в эту унизительную позу. Гарри никак не может заглушить инстинкты самосохранения, он сопротивляется. Пытается. Его ломают в пояснице. Его поливают матом. Он впервые подает голос, скуля: — Не надо, пожалуйста… Пожалуйста… — Что ты там сказал? Из него вырывается первый плач. Оказывается, глаза под повязкой были уже влажными. — Пожалуйста, не надо! Не трогайте меня! — его тело дергается прочь. Но сильные руки ловят его за бедра и тянут обратно. — Вы его силой сюда притащили что ли? — интересуется тот же голос, что спрашивал про зарплату проститутки. Парень звучит неуверенно. И Гарри очень хочет надеяться, что сейчас его вызволят отсюда. Но первый голос, якобы его хозяина, убивает все его надежды на корню. — Разница? Они все шлюхи. Сейчас он мой, — рычит. И никто не смеет спорить. — Пожалуйста… Я прошу… Пожалуйста… — Просишь? Сколько насмешки в этом тоне. Ему нравится? Ложь. Его тело довели до состояния возбуждения за счет наркотической мерзости. Как подобного можно хотеть? — Анормальные шлюхи, мерзкие шлюхи. Давно хотел узнать, почему же с вами все так особенно? Пальцы. Не растягивают его, не подготавливают. Просто пробуют. Гарри никогда прежде не думал, что кто-то будет обращаться с ним таким образом. Нет, он знал. Быть хризолитом, все равно, что быть черным в обществе белых, всегда найдется расист. Все равно, что быть слепым, кто-нибудь да отнимет твою трость. Хризолитов никто любить не обязан. Просто Гарри никогда не думал, что такое может случиться с ним. Его лучшие друзья души в нем не чаяли, а мама всегда повторяла ему, какой же он особенный, замечательный, умный мальчик. Что он обязательно встретит в жизни правильного человека. Не важно, выберет ли он свою хризолитскую сущность или нет, он станет замечательным отцом. Он всегда так из кожи вон лез, когда старался радовать близких. Он для всех старался быть хорошим. Он любил улыбаться. Людям нравилась его улыбка. Он прекрасно справлялся с учебой. Он умел нравиться. Всегда красивый, живой, интересный. Он нравился девушкам, но его глаза всегда их отталкивали на расстояние. Ведь хризолиты всегда выбирают свою истинную сущность, нежели обычную семью. Он нравился парням, и его даже пару раз водили на свидания скромные ухажеры, которым он не позволил зайти дальше поцелуев и безобидного петтинга, когда уж очень хотелось опасной близости. Он не мог совершенно точно сказать, что предпочитает парней. Он никогда не пробовал быть с девушкой. На него всегда автоматически навешивали ярлык друга, он ведь хризолит. Две сущности в одном теле это всегда неописуемо сложно. Но, возможно, ему это и не нужно. Он просто хотел однажды найти любимого человека. Дальше было бы не важно. А теперь? Он лежит на локтях, его ноги широко расставлены, а сам он пробует свою кровь на вкус, уж слишком сильно пришлось закусить губу, чтобы не взвыть от боли, когда его без особой на то подготовки насаживали на член. Унизительно. Рыдает ли он? Да. Тихо. Молча. Превращая нижнюю губу в пережеванное мясо. Его тело инстинктивно дергается, стараясь избежать еще большей боли. Стараясь уклониться. Но пытки от этого становятся только грубее. Наверное, Гарри следует тихонечко лежать бревном. Послушно принимая в себя чужое тело. Желательно не скулить, но это особенно сложно. Невозможно. Он слышал мнение, что в такой ситуации лучше всего отключиться от реальности и попытаться получить удовольствие, но как это можно сделать, когда из тебя делают подзаборную панельную дрянь? На бедрах останутся синяки. Вне всякого сомнения. Эта самодовольная мразь бесчувственно трахает его, а остальные — зрители. Если бы он мог проблеваться еще раз, он бы с радостью сделал это. Но ему сейчас важно дышать как можно ровнее. Внутри все дребезжит. Противная липкость. И он молится, чтобы его пронесло. Хотя бы один раз. Он распрощался с девственностью слишком горько. Совсем не так, как ему хотелось. В восемнадцать лет сладко мечтается отдаться человеку, который будет достоин такого жеста. Его так бесчестно лишили выбора. Он хотя бы не хочет носить нелюбимого ребенка. Потому что знает, что никогда не сможет избавиться от него. Хризолиты никогда не делают аборты, это психологически невозможно. Необъяснимая сильнейшая связь с ребенком, которая установится в первый же день, ни за что не позволит этого сделать. Его родительский инстинкт сильнее, чем у обычных людей. Как же Гарри не хочет себе этой участи — носить ребенка насильника. Как же он хочет ребенка от любимого человека. Одного единственного ребенка. Поэтому он молится, давясь рыданиями. Его отпускают. Надежда, что сейчас все закончится, трепыхается в груди. Надежда всегда — предательница. — Кто хочет следующим? — сердце ухает вниз. Пока не на дно бездны, но вот-вот туда сорвется. Вопрос висит в воздухе. Наблюдать со стороны ведь совсем по-другому. — Ну? Ему безумно хорошо, разве нет? Шаги. Он старается прислушиваться к каждому полузвуку. Он чувствует запах дыма. Все ближе. Прямо у носа. Его заставляют втянуться. Дым вызывает приступ кашля. Кто-то проводит по его воспаленным губам и чуть давит. Не очень решительно. Гарри сам послушно открывает рот. И зря. Нужно было сомкнуть зубы, но в голове настолько пусто, что он сам загоняет себя в ловушку. — Видишь? Какая послушная шлюха, — оскорбительный смех выбивает внутренности одним звуком. Они решили пустить его по кругу. Дальше все повторяется. Только комната наполняется манящим дымом. Который туманит мозги. Отвлекает от боли. Заглушает всю брань, что летит в его адрес. Он слышит её уже через вакуум. Хочется продолжать дышать, только ради этого дыма. Гарри отсчитывает толчки. Это все что ему остается. Пока он считает, он не думает о том, как теперь вообще сможет принять свое порочное, послушно выгибающееся в спине под этими уёбками тело. Возможно, оно и, правда, шлюшное. Он никогда не сможет отмыться. Брать в горло хуже. Рвотный рефлекс мешает. Он то и дело давится. И если бы не чужие руки, которые сами выполняют за него всю «работу», вряд ли бы он смог сделать хоть одно свободное движение с подобной мерзостью во рту. Он никогда никому не делал минет. Он всегда думал, что подобным, сверх интимным ласкам он будет учиться со своей парой. Учиться любить друг друга вместе. И он ненавидит себя до ломоты в каждом суставе, когда разрядка настигает его. Разумеется, не моральная, а физическая. Но он ненавидит эту слабость. Ненавидит свое выебанное тело, которому просто нужен контакт. Трение. Он ненавидит эту человеческую сущность. Унизительно. Его вновь мерзко обсмеивают. Они, видимо, думают, что если он смог кончить от трения о ткань дивана, ему приятно. Что он счастлив. Мысль о смерти впервые за всю жизнь в эту секунду селится в его голове. Кто-то следующий брезгует и трахает его через презерватив. Это правильно, уроки безопасного секса не прошли в пустую. В этот момент он уже ничего не чувствует. Только продолжает вести свой отсчет. Ему кажется, будто он считает безобидных милых овечек перед сном, он просто заснет. И, когда проснется, все это будет ночным бредом. Его отшвыривают в сторону. Ему хочется верить, это конец. Или хотя бы передышка. Но причиной всему голос. — Мы потеряли вас, парни… что вы здесь де… Слова срываются. Гарри всеми внутренностями взывает. Он кричит. Молча кричит. Пусть хоть кто-нибудь остановит это. Повязка на его глазах чуть съехала в сторону. Он аккуратно поворачивает голову на бок. Кудри лезут прямо в лицо. Спутанные, провонявшие дымом. Но он старается запоминать каждую окружающую деталь. На случай, если ему это пригодится, конечно же. Лица, голоса. Все, что может усмотреть. Кажется, не укуренные в этом помещении отсутствуют. Гарри и сам под легким кайфом. Только он его пока и спасает от саморазложения. Парни проходят, осматриваясь, двое из них смеются, видимо ударившая в голову смешинка отказывается их отпускать. — А мне парни сняли очаровательную проститутку. «Не правда» — шепчет Гарри одними губами. Они серьезно собрались заплатить ему за это унижение? Последняя капля. — Прости, Ар, не трахаю мальчиков, — один из парней продолжает смеяться, и подталкивает своего друга в плечо. — Это по части, Луи… — Эй! — возмущается второй. — Когда-нибудь пробовал с хризолитом? Гарри чувствует повисшее смятение каждым нервом. Он не слышит больше мерзких слов. Они звучат слишком приглушенно. Парни говорят не громко. И это незнание на него давит. Хочется знать. Знать свою участь. — Боже, вы ловите меня на «слабо»? Только не смейте спорить! — Поздно, разбей. — Не смейте спорить на меня, придурки. Все эти слова пронизаны задором и смехом. Видимо, они правда думают, что спорят на секс со шлюхой. И Гарри не должен их винить. Ведь, наверное, все так и есть. Он просто распластавшееся на диване продажное тело. Приподнимается на локтях, голова падает вниз. Он слышит шаги. Его снова трогают, но прикосновения уже не жгут. Его кожа словно онемела, он ничего не чувствует. Запах алкоголя. Он чувствует несмелые прикосновения на внутренней стороне своих бедер. И какой-то подбадривающий клич. Боже, это шоу? Даже гладиаторские бои в Древнем Риме — это не так страшно. Он заставляет себя на N-ое количество минут утонуть в неопределенности. Чтобы не слышать звук растягивающейся молнии, голос, который видит в нем оплаченный товар, обрывки чужих фраз. Он слышит только, как все еще стучит его сердце. Пальцы гладят его спину. Нет, показалось, просто вынуждают удобнее прогнуться. Гарри уже растянут. А его тело измазано чужой спермой. Наверное, обычного парня такое бы оттолкнуло напрочь, но парень ведь под дозой. Ему пофиг на такие мелочи. Толчки ничем не отличаются от предыдущих. Все уже такое одинаково предсказуемое. Гарри знает, что залетит. Без презерватива его трахнули уже трое. У него нет шансов. Надежды на какое-то будущее уже умерли. Теперь ему место только в хризолитном борделе. С ребенком на руках. Чужие теплые пальцы опускаются на его бока и заставляют Гарри, перевернувшись, лечь на спину. И он сдавленно хрипит. Потому что не хочет быть лицом к лицу. — Пожалуйста… Это звучит скорее призывающе нежели жалобно. Он не хочет звучать призывающе. Он ненавидит свой голос. Другие думают, что он может чувствовать наслаждение? Удовлетворение? У него болят губы, тело, поясница. Ему хочется проспать вечность. Хочется, чтобы все просто закончилось. — Хватит… — шепчут его губы, когда внутри, снова становится непреодолимо тесно-жарко-липко. Он убьет себя. Он закопает свое тело в землю за эти ответные движения. За то, что оно полно инстинктов. Ебаться — это природный инстинкт. И где-то в глубине костного мозга его телу нравится. И такое невозможно скрыть даже от себя. Повязка съехала вниз. Тело пробивает неприятная судорога. Слишком уж метко член попадал по его заветной точке. Ужасно невыносимо ожидание этого неотвратимого момента. Оргазм — это чудеса физики или химии? Голубые глаза встречают зеленые. Это лицо Гарри запомнит на всю жизнь. Нет, он запомнит все, что видел. До единого. Но это особенно четко. Потому что мгновение спустя мир помутился и утонул в белом.~~~
— Гарри?.. — тихо шепчу, прикоснувшись губами обнаженного плеча. Гарри сморил сон. Он морально и физически выдохся. И уже чуть больше часа дремлет, тесно прижавшись ко мне. Его кудрявые волосы щекочут мою шею каждый раз, когда он чуть ворочается, просыпаясь и снова проваливаясь в дрему. — Гарри?.. — снова зову его. — Просыпайся… Осторожно размыкаю руки, разрывая наши объятья. Гарри укутан в скомканную простынь. Его глаза быстро моргают, смотрят на меня. Я глотаю горечь. Мои худше-лучшие воспоминания. Медленно поднимаюсь, разорвав наш зрительный контакт. Я чувствую его волнение. Напряженность. Уровень его внутренней паники резко скакнул с нуля до средней отметки. Он боится, что я просто уйду? — Найл может вернуться, нужно прибраться… — тихо сообщаю. Шепотом. Он тоже садится, прижимая к себе белую ткань. Осторожно кладу руку ему на шею и притягиваю к себе. — Хочу в душ… — шепчут его губы, от которых я не могу отвести взгляд. — Здесь только общий, уверен, что хочешь туда? — поддеваю его, он смешно морщит нос. А я понижаю голос, продолжая. — Поехали ко мне? Его нос прижимается к моей щеке. Гарри большой кудрявый кот. Мои пальцы нежно гладят его у уха. — Я наберу тебе ванную… — завлекаю. — И устрою экскурсию в свою спальню. Гарри тихо хихикает, и ему очень не хочется отлипать от меня. А время тикает нашими поцелуями. Мы лениво натягиваем одежду, беспорядочно смятая простынь брошена в корзину с грязным бельем. Мы держимся за руки, когда закрываем дверь и оставляем ключ у дежурного по этажу. Лестница. Машина. Лестница. Дверь. Моя прихожая. Теплая ванна. Одежда крутится в барабане стиральной машины. Ленивые ласки. Сначала в приятной мыльной сладко пахнущей воде. Затем на чистых простынях моей кровати. Мне нужно досконально изучить каждый изгиб его тела, каждую жизненно важную точку. И я собираюсь посвятить этому все выходные. Попутно совмещая со здоровым сном. Мне тепло. Мои пальцы подрагивают, касаясь молочной безупречной кожи. Губы приятно покалывает. Они тонко намекают, что поцелуев уже было достаточно, но не настаивают. Я не знаю, чувствует ли Гарри то же самое ко мне. Но я знаю, он хочет чувствовать себя любимым, а как я могу отказать ему в этом? Он всего лишь ребенок (?), на которого свалилось слишком много и сразу. Ребенок, который ждет ребенка. У меня в жизни были симпатии, влюбленности, партнеры, но один раз с Гарри эмоционально перекрыл их все. Полностью. И мне больше не нужны эксперименты и сравнения. Новые ощущения. Только Гарри. Моя поисковая система выдала мне ответ на мой единственный запрос.