~~~
— Это… неловко, — бормочет кудрявый, отстегивая ремень безопасности. Медлит. Просто смотрит вниз на свои коленки, выглядывающие из-под подола пальто. — Не волнуйся, — моя рука взлетает вверх, касаясь кончиков его игривых завитушек. Щеки Гарри всю дорогу бледнели и бледнели. — Мне всё равно, что люди подумают. Он глотает. Разворачивает ко мне лицо. А его пальцы вцеплены в рукава. Он смотрится безумно мило. Немного взвинчено. Но мило. Словно мы припарковались не у учебного заведения, а у королевского дворца. Мотор замолкает, достаю ключи и проворачиваю их за кольцо вокруг пальца. — Мне тоже, — наконец, выдает парень из себя нужные звуки. — Похуй. Пойдем. Вау. Вот это лексикон. Пораженно хихикаю, наблюдая за тем, как Гарри решительно вылезает из моей машины, толкнув дверь. Волнуется. Боится чужих слов. Слова плодятся хуже тараканов. Щелчок двери. Машина на сигнализации. Ловлю Гарри за руку, переплетая пальцы с его ледышками. Мы за руки пересекаем парковку, так же проходим по дорожке к корпусу. Не размыкаем рук на крыльце. Нас провожает пара удивленных взглядов. Видимо, слухи ещё на низком старте. Найл, сидящий с гитарой на подоконнике в холле, довольно ухмыляется. А одна из его подружек — осветленная блондинка, таращит глаза. Абстрагируюсь. Люди идут нам навстречу по коридору. Те, кому до нас нет дела, проходят мимо, не обратив на нас своего пустого внимания. Другие бросают неловкие взгляды на сплетение наших пальцев. А во мне включена газовая горелка. Подшпаривает, внутренности — живые змеи. Пляшут под дудку желания провожать Гарри до работы каждый день, повторять каждый шаг. Так и будет. Изо дня в день. Гарри высвобождает свою руку, когда мы шагаем за стеклянные двери кафетерия. Улыбается правым уголком своих вишневых губ. Я жду, что, может быть, он поцелует меня. Но по его щекам и без того крадется смущенный румянец. Столкнувшийся лбами с его неполной уверенностью. Губы благодарят меня беззвучно. А глаза просят не смущать его еще сильнее. Подчиняюсь, хотя рот жжет щелочью. Он не поцеловал меня на прощание. Но я новая порода послушной собачки — чуть киваю, обещаю увидеться с ним в обед. Гарри мнется. Жмется. Хочет что-то сказать, но не решается, так что просто скрывается за дверью для персонала. — Сука, Томлинсон, наконец-то! — орет Найл мне прямо в ухо, запрыгнув на меня в коридоре. Найл — тушка весьма легкая. Почти безвесная. Но шумно-брыкающаяся. Чертенок. Спрыгивает с моей спины на свои две кривульки и вертится как юла. Стреляет глазами. Губка сплетен. Все ему надо разузнать. — Ну, вы встречаетесь? Все? Да? Теперь? Девушка рядом с ним, теперь уже снова рыжая, (видимо, успела отогнать от Найла всех раскрашенных куриц) хмыкает. — Нет, мы ещё не говорили об этом… — сам хочу знать, что будет дальше. — Было некогда? Понимаю, убойные выходные, — это излюбленное Хораном похихикивание, от которого он краснеет ушами, вынуждая краснеть вместе с ним. — Я не хочу торопить его, — бубню. Приставучка с ирландским акцентом. — То есть переспать — это не торопить, а разобраться, что дальше, — миссия невыполнима. Лу, вы оба непроходимые психоидиоты. — Я ведь не могу заставить его согласиться! — шепотом защищаюсь. — Он бы отказал мне. — Ты просто трусишка. Но вы стоите друг друга, — дразнится Найл. А я хочу, мечтаю, чтобы он просто замолчал. И не портил своими глупыми идеями и комментариями мой идеальный план. У Найла все всегда примитивно просто, словно уравнение с постоянными коэффициентами, без рассмотрения граничных случаев. Мы с Гарри самая что ни на есть пограничная ситуация. Прежде чем приравнять нас по формуле, мне нужно попасть в область его разрешимости.~~~
Я забираю Гарри после работы второй день подряд. Мы вместе обедаем. И он часто улыбается. И сидит чуть ближе. Но быстрее смущается, если я касаюсь его. И неловкость повисает между нами за считанные секунды. Я знаю из-за чего это. Эффект недосказанности. Неясности. Неопределенности. Мы не вместе. Мы не пара. Но, кажется, оба очень хотим быть ей. И я бы начал этот разговор, но я знаю, что инициатором должен быть не я. А он. Или же я спугну его. Так что я просто жду, когда он будет готов. Терпеливо жду. Хоть и эти два дня тянутся бесконечностью. А наш день, наполненный любовью и нежностью, кажется мне пережитком прошлой жизни, которая была миллиарды лет назад. Я терплю. Вчера я пропустил тренировку. Но меня, собственно, на ней быть и не должно. Я отстранен. Двухнедельное наказание, которое я превращу в вечность. Я не вернусь. Я уже говорил. Гордость мне явно не позволит. А если вернусь, я там всех перебью. Обещаю. Брайан с утра пытался рассказать мне о том, как все прошло, но по моему «воодушевленному» лицу быстро понял, что, если мне будет интересно, я спрошу сам. А мне не интересно. Пока все, что мне интересно, это Гарри. Моя поточная лекция заканчивается секунда в секунду. Как только стрелка достигает нужной отметки. Наш преподаватель — ходячие часы. И он, явно, не горит желанием быть в аудитории с нами даже лишнюю секунду. Просто собирает вещи и оповещает, что мы тоже свободны. Самый интересный предмет всегда ведет самый дебильный преподаватель. Это закон. Как всемирного тяготения, только пока определенного названия не имеет. И за его открытие никто так и не получил по премии. Мое сердце довольно ерзает, когда я вижу Гарри в холле напротив дверей аудитории. Он улыбается, как только видит меня. И трет руки о края джемпера. Заламывает пальцы. Немного. Думает, что это не особо заметно. Но мне это заметно. Хотя бы потому, что его сейчас не должно быть здесь. — Привет, что-то случилось? — подхожу к нему ближе. Разглядываю его лицо. — Что ты здесь делаешь? — Взял перерыв на десять минут, — он прикусывает губу, невинно соблазняюще. И точно совершенно не специально. Не думаю, что он вообще представляет, каким игриво-привлекательным иногда умудряется быть. — Что-то срочное? — хочу коснуться, но рука сдерживает себя, удерживая лямку рюкзака. — Ничего такого… — медлительность одолевает его на пару мгновений, немного колючая и полная заячьего испуга, но он прихлопывает ее, шагая ближе. Оказываясь близко-близко. Столь неожиданно. Встает на носочки, становится чуть выше меня. А его ладони обхватывают мои щеки. Губы быстро прижимаются к моим губам и так же быстро исчезают с них. Невесомое касание. Но несет в себе столько заряда. Мои ладони горят, желая, требовательно заставляя меня прижать тело Гарри как можно ближе. Но нет, руки тупо висят вдоль тела. А глаза прикованы к губам цвета вишни. Набираю в грудь воздуха, чтобы вытолкнуть из глотки какое-нибудь выражение недоумения. Или удивления. Но Гарри первым отчеканивает свое. — Ты свободен в пятницу после занятий? — М… да, — отвечаю, чуть морща лоб, еще раз прокручиваю в памяти свои планы, чтобы быть точно уверенным в том, что придется отменить. Потому что отказать Гарри я не способен. Но — вроде бы — все в полном порядке. — Да, свободен. — Ты… — я боюсь, как бы Гарри не задохнулся. — Ты сможешь забрать мои вещи в пятницу? Что? Могу ли я забрать его вещи? У меня сейчас дернулся хотя бы один мускул на лице? Я хочу, чтобы у меня хотя бы моргнули глаза. Вся деятельность моего организма сейчас сосредоточена в сером веществе, что у меня в голове под коркой. Оно уже разложило слова Гарри на нанобуквы и нанозвуки. Спешит собрать обратно и подарить мне осознание. — Их не очень много… — выпаливает парень следом, видимо, сглаживая паузу в микросекунду. — Просто… один я все же не управлюсь с ними. Опускается обратно на пятки, а руками обводит мои плечи, останавливаясь пальцами на моих локтях. Смотрит своими глазищами. Сегодня я вижу в них отблески желтизны. Рябые хризолитики. С желтыми прожилочками. Утыкаюсь носом Гарри в левый висок. И выдыхаю, заставляя его чуть вздрогнуть. — Ты уверен? Кивок. Могло быть иначе? — Хорошо, — целую его висок, отстраняясь. — Ты сбежал, сказать это? — За последний час я передумал трижды, — сознается Гарри, а его голова опускается мне на плечо. Ему не хочется отстраняться. Любой каприз. Гарри не так уж и часто делает такие большие шаги навстречу. Делает очень редко. Но щедро. — Боялся, что еще раз десять передумаю до обеда. — Ты точно хочешь этого? — Да, я точно хочу.~~~
В пятницу, после короткого учебного и рабочего дня, мы складываем вещи Гарри в три средние по размеру коробки. Их и правда не много. Комнатка, которую он снимал, маленькая, уютненькая, если вы котеночек, потому что напоминает коробку. Но Гарри говорит, что она нравилась ему. Потому что она была пусть и с натяжкой, но его. Интересно, как он будет чувствовать себя со мной? В моей квартире. Он почувствует, как она станет «нашей»? Хорошо, что Гарри сложил часть вещей заранее. Иначе мы закопались бы надолго. Потому что я то и дело отвлекаюсь на него. Наконец, впущенный в его маленький мир, никак не могу перестать по-детски радоваться этому открытию. Я не решаюсь прикоснуться к каждой его вещи, хотя прямо сейчас имею на это полное, безмерное право. Но у меня благоговейное оцепенение. Приятно сводит конечности. В этой квартирке всё пахнет Гарри. Каждая вещь. Смешается ли этот запах с запахом моей квартиры? Одежда, обувь, пара книжек, ноутбук и прочие вещи разложены и упакованы. Нам бы следовало уже быть в моей машине, потому что хотелось бы сегодня успеть разложить всё по нужным местам, да и у меня в холодильнике шаром покати. Снова заказывать еду на дом. Это уже какая-то привычко-традиция. И, Боже, прости мне эту ужасно корыстную мысль, но, если бы Гарри отлично управлялся на кухне, было бы идеально. Однако мы не торопимся. Каждый кубический сантиметр здесь пропитан Гарри. Я хочу задержаться здесь ненадолго. Впитать в себя эту часть его прошлого. Подушечки пальцев шарят по краю его футболки. Его губы до неприличия отзывчивые. Отвечают на каждое движение моих. А веки неугомонные, то и дело приподнимаются, позволяя ему очерчивать мое лицо взглядом, и снова закрываются. Его спина у стены, прижата, но не плотно. Моя ладонь подхватывает его ногу под бедром и приподнимает, заставляя согнуть ее в колене и ступней обвить мою ногу. От этого движения Гарри тихо выдыхает. — Здесь очень тонкие стены, — шепотом предупреждает он, ударяя словами в уголок моего рта. — М-м-м-м? — отвечаю бессвязно. Его длинные пальцы противоречиво продолжают свой путь по моей шее. То и дело пересчитывают позвонки. То вниз, то вверх. Его нос обводит мои скулы, когда мы чуть отстраняемся, чтобы глотнуть воздуха. В свои восемнадцать он самый сексуальный подросток, которого видел мир, когда зажат между мной и стеной в свете настольной лампы. Спутанные на лбу кудри дрожат вместе с его телом, ноги путаются между собой и с моими. — Поехали.? — заглядывает мне в глаза своими камнями. Голос медово-липкий. Тягучий. Губы снова такие мягкие. Плавные. Выцеловывающие. И, если бы у меня была минутка подумать о том, что последняя неделя впитала в себя больше, чем те два с половиной месяца, которые мы топтались туда-сюда, я бы, наверное, опешил от того, как быстро все поскакало. Галопом. Но, черт возьми, разве она у меня есть? Каждая секунда на вес золота. Каждая уносит нас стремительно вперед. Превращая недопустимые, прежде запретные прикосновения, в норму дня. Ладони на его животе. И он слишком переодомашненная кошка. Мяукающая, морщащая носик. Обрисовываю его пупок большим пальцем. И слышу скулеж. Руки локтями сковывают мою шею, фиксируя. Его чуть поддергивает. И я понимаю, что это наглое дразнение, пользоваться чувствительностью его беременности, моментом и его отзывчивостью. Но искушение велико. — Когда я говорил, что здесь тонкие стены… — вымученный шепот и тихое, но звонкое постукивание. — Я имел в виду, что здесь… тонкие стены. — Я понял, — усмешка ему в висок. А наши тела расплетаются из петель. Пальцы Гарри приглаживают его волосы, настойчиво мучая кудри. Я не позволяю ему прикоснуться хоть к одной коробке. Сношу все три. Он прощается, оставляет ключи. Смущается, когда обещает хозяевам комнаты беречь себя. А сидя в машине, проваливается в дрему. И чуть улыбается, обнимая себя руками. Я обещаю сохранить эту улыбку. Пока могу, я сделаю это.~~~
Чашка Гарри теперь покоится на полке с посудой. Моя стоит рядом. И еще ряд запасных. На случай кривых рук или внезапных гостей. Осенние ботинки Гарри в прихожей, сам он в домашних тапочках. Его зубная щетка стоит в соседнем стаканчике в шкафчике над раковиной. Кудрявый разместил рядом свой тюбик зубной пасты, но однажды зубная паста у нас будет одна на двоих. Мыло и шампунь лежат полкой выше. Еще вчера везде, где мог, расчистил ему по полке. Только столько места не потребовалось. У Гарри не много вещей. Но для каждой он находит идеальное место. Его повседневная одежда в одном шкафу с моей. До завтра же пропитается другим запахом. Комплект постельного белья, который я купил специально для него, к вечеру обволакивает диван. А на самом Гарри темный комплект пижамы, которая превращает его в еще большего ребенка своим аляпистным рисунком довольного мультяшного кота. — Нужна моя помощь? — смотрю на него, стоя в дверях гостиной. А он треплет волосы расческой. Хотя я бы эту дурь вообще в окно выкинул. Она ему не нужна. Но парень упрямо продолжает свое дело, вынуждая волосы сдаваться под его натиском. Смотрит на меня, руки замирают. — Нет, спасибо за все это, — ему немного неудобно. И я надеюсь, что, может быть, ему так же, как и мне, просто не хватает всех тех незаконченных прикосновений. Ведь с того момента, как мы покинули снимаемую им комнату, мы вернулись в состояние равновесия. Снова обходим друг друга. Я стараюсь не лезть, позволяя ему адаптироваться к новой среде. — Как себя чувствуешь? Гарри тихонько вздыхает. Губы тянутся в разные края, образуя улыбку. — Устал, — честно отвечает парень. По его немного изнуренному переездом личику это видно. Нужно дать ему отдохнуть. Прохожу к нему ближе. Босиком по мягкому ковру, что укрывает пол. — Тогда отдыхай, — отдаю команду руке подняться вверх к его лицу. Слушается (та еще зараза!) не сразу. Импульса с шестого, но осторожно движется вверх. Касается теплой щеки. Ресницы, обрамляющие зеленые камушки, чуть хлопают. Разрешаю себе, хоть и виртуально бью себя битой по башке за такую вольность, наклониться вперед. Поцелуй на ночь. На самый добрый сон. Слышу ответное дыхание, сначала напротив моих губ, затем увильнувшее чуть в сторону. Шаркает по дну легких. Две секунды растерянности, чтобы впиться взглядом в его опущенные веки. Ясно. Не сегодня. Сегодня уже без поцелуев. Любого вида. — Прости, — вырываю из себя. Мимо желаемого контекста. — Я… потом, ладно? — чуть отстраняет лицо от моей руки. Дышит ли вообще? Поджимаю губы. Но улыбку успешно вымазываю на лицо. Напоминаю себе не давить на него. Позволять каждый шаг ко мне теперь делать самому. Рамки были нами заданы. Не нужно дергаться. И дергать их вместе с нами. — Конечно, — опускаю руки вниз. По швам. — Доброй ночи? А легкие все еще подшаркивает. Кто-то там решил немного поплясать. Грубой подошвой пошаркать влево-вправо. — Доброй ночи. Скрываюсь в душе после обмена улыбками. Гоню дерьмо из своей многодумающей головы. Запрещаю себе любую мысль о том, чтобы попытаться удовлетворить свое тело. Старый менее приятный способ помогает. Прохладная вода всегда берет верх. В первую очередь тушит пожар в мыслях. Точнее мочит солому, чтобы та ненароком не вспыхнула. Но, когда крадусь через гостиную в свою спальню, все равно откусываю плод запретных мыслей. Потому что, черт возьми, нужно было притянуть его и поцеловать. Целовать, пока в нем снова бы не проснулась его послушная натура. Еще раз отрепетировать запрещенный прием и уласкать пальцами низ его живота. Сладкую чувствительную кожицу. Нужно было утянуть его в свою спальню. Дурь. Бред. Ересь. Его место точно не на моем диване. Нужно было. Я лежу один. Мысли о Гарри крадутся по моей коже мурашками. Царапкаются. А мне нужно уснуть и дожить до завтра. Доживу до завтра. И компенсирую свой поцелуй на ночь утренней версией. А пока нужно подумать о чайках. Они для меня своеобразный «анти-Гарри». Мысли о них немного сглаживают и берут под контроль последствия, если вдруг ночной Ид берет верх в моей сонной голове, выбираясь из своей бессознательной области.