Зеленые омуты.
Схожу с ума от головной боли. Не смотря на то, что следовало бы от боли в сжимающихся легких. Я с трудом дышу. С трудом пытаюсь. — Пожалуйста, еще минуту… — пальцы снова тянутся к мобильному на прикроватной тумбочке, но руку перехватывают. — Позвонишь после, Гарри, пора, — а каталку, на которой я уже лежу, отвозят в сторону. — Нет, пожалуйста! — меня бьет паника. А тело ломает от слабости. Которой я упорно сопротивляюсь. Кто-то из людей в белом дергает мою руку. Я чувствую прикосновение чего-то холодного и жидкого. Как спирт. Или это он и был. И быстрый, точный укол прямо в вену. Оставляющий меня полностью без сил. И возможности подняться. Последней возможности что-то сказать. О том, как мне страшно в эту секунду. Головная боль не уходит. Не затихает. Но, кажется, лекарство, что быстро разносится по моему телу вместе с кровью, притупляет мое понимание о том, что происходит. Пока мой взгляд следит за мелькающими у меня над головой огоньками. Лампочки в коридоре. Скрип колесиков я даже не слышу толком, где-то совсем вдалеке. Только стук сердца в ушах. В большой просторной комнате стоят аппараты, я осматриваюсь, склонив голову чуть на бок. Я слышу: они пищат. Тихо дышу. Все еще трудно. А мое сознание упорно пытается сгенерировать какую-нибудь мысль. Мою мысль. Выходит с трудом. Когда новая иголка входит под кожу, закрепленная у основания тонким пластырем, я, наконец, ловлю-впиваюсь-вытягиваю за хвост нужную мысль. Из последних сил, пока веки не опустились до конца, пытаюсь удержать. Но не могу. Последняя мысль о Луи уползает из моей головы.~~~
Кругом много зелени, много солнца и ромашек. Тепло, даже немного жарко. Делаю несколько шагов вперед и смотрю вниз. На босые ноги. И делаю еще шаг по мягкой траве. Наслаждаясь легким покалыванием стоп. Мягкий звон, где-то рядом. Свежий ветер теряется в моих волосах. Я снова опускаю глаза вниз и прямо перед собой вижу прозрачную воду. А мимолетный звон сменяется сознательным журчанием воды. Смотрю вперед и вижу другой берег. Прямо за ручьем. Я знаю это место. Мы с сестрой в детстве здесь часто ловили рыбок. Зачем-то смотрю на часы. На наручные часы. Словно кто-то подсказывает мне это сделать. Кто-то из моего подсознания. 12.15. Я опаздываю к ланчу. Небольшие плоские камни, выпирающие из воды, зовут меня скорее преодолеть преграду. И я смело ступаю на ближайший. Затем на следующий. Только вот совсем прозрачная небесного цвета вода темнеет. Тон за тоном. И журчит быстрее. — Осторожно! — меня крепко удерживают чуть пониже локтя, когда нога так и пытается соскользнуть вниз. Я оборачиваюсь, чтобы через плечо посмотреть на того, благодаря кому еще стою ровно. Хотя это не обязательно, потому что голос Луи я узнаю всегда. — Держись за меня… — просит, хотя я ведь еще не так далеко отошел. — Откуда ты здесь? Его рука жестом пытается подтянуть меня ближе, только вот мои ноги каменные. Не двигаются. А вокруг них бурлит быстрая вода. — Откуда? Ты сам сказал мне, что будешь здесь… Пойдем, вылезай оттуда, — продолжает его мягкий голос. А я снова отворачиваюсь, чтобы посмотреть на другой берег. Туда, где меня ждут. Возможно, нас ждут. Мне ведь нужно на ту сторону. — Нет, идем за мной, нам нужно на тот берег, — показываю пальцем в нужную сторону, тут всего-то несколько камней впереди. И не глубоко. Пусть и внутренний голос советует мне не смотреть больше вниз, чтобы не искушать воображение. — Зачем? Пойдем домой, пока ты не потерялся… — Я не потеряюсь, если ты пойдешь со мной, — улыбаюсь, только вот лицо Луи становится на удивление серьезным. Как тогда, в комнате Найла в кампусе. Когда его губы первый раз целовали мои. — Я не могу пойти туда с тобой, — отстраненно произносит он. А пальцы сжимают мою руку сильнее. Что я начинаю чувствовать, как жжет кожу, когда пытаюсь потянуть руку обратно на себя. Ничего не выходит. На часах уже 12:18. — Луи, пожалуйста, мне нужно пойти туда… Ты можешь дождаться меня здесь, я вернусь через пару минут, — чуть ли не клятвенно обещаю. Но лицо парня лишь кривится. А пальцы напоследок сжимают мой локоть еще сильнее и разжимаются. — Ты не вернешься. Конечно же, вернусь. Здесь ведь всего несколько шагов. Только вот под ногами уже не скользкий камень, а дерево. Гладенькие доски. Я оглядываюсь, чтобы осознать: мы стоим на мосту. — Гарри, останься, — последняя отчаянная попытка. Обреченность. Я слышу ее. Каждым нервом ощущаю, как она впитывается в мое тело, прямо под кожу. — Я прошу тебя, останься… Меня охватывает дрожь. И я отступаю назад. Я ведь вернусь. Почему тогда ноги дрожат в коленных суставах. Словно, если я остановлюсь, то упаду прямо на брусчатку? Почему на лице Луи читается только искреннее сожаление? Он что-то говорит, но я уже не слышу, грохот воды заглушает. А следом порыв сильного ветра подхватывает в воздух лепестки белоснежных ромашек. Кружит их. Нет, швыряет беспощадно. И меня пробирает озноб. А кожа на моих руках покрывается инеем. Другой стороны больше нет. Есть только белоснежная гладь. И тонкий лед, на котором я стою. Я ищу взглядом Луи. Но не нахожу его. Растираю плечи ладонями в надежде согреться хоть немного. Выдыхаю клубы густого пара. А следующий шаг… …забирает меня в холодную воду, затаскивает под узорчатую ледяную корку. Я иду ко дну. Не могу даже дернуться. Ледяная вода утягивает меня все ниже и ниже. И ниже. А затем чувство гравитации исчезает. Я падаю. Мокрый и обнаженный. Бьющийся в конвульсиях и жадно стучащий зубами. На пол. Пытаюсь приподняться на локтях, но все тело словно разломали в каждой кости. Ноет. Словно меня переехала машина. Словно я выпал с десятого этажа. Словно меня избивали ногами. Словно… Удар прилетает мне прямо в грудь. Чем-то тяжелым. Фокусирую взгляд и вижу перед собой кроссовки. А затем пар обуви становится больше. Они стоят вокруг. Кто-то опускается предо мной на корточки и кидает швырком мне одежду. Её остатки. А я боюсь поднять глаза, страшно увидеть лицо. — Забирай свои шмотки, — шепчет голос. Я вижу в руках человека, что сидит передо мной бумажник. Шуршат купюры. Боже, как гадко. В глазах рябит, капли мешают мне сосчитать достоинства каждой бумажки. Впрочем, не важно. Этих денег никогда не будет достаточно. Всех денег мира никогда не будет достаточно. Грубые пальцы очерчивают мое лицо. Приподнимают его за подбородок. А я зажмуриваю глаза до блестящих цветных кругов, чтобы не видеть ничего вокруг. Никого. Чтобы раствориться. Другой рукой меня грубо тянут за волосы. — Сдачи не нужно… — выдыхают у самого рта. А я чуть ли не пищу от беспомощности и бессилия. — Ну же, открой глаза. Открой глаза. Мое тело горит. Особенно живот. Словно резали ножом. В голове больше нет ни одной мысли. Светлой мысли. Только боль. Она везде. Физическая, моральная. Сплелась воедино и достигла своего пика. Не желает отпускать меня. — Хэээй… — пальцы ведут по моим щекам. И я кручу головой в разные стороны. Умирая от страха. От страха открыть глаза и увидеть лицо. Потому что я никогда не забуду его. Я знаю. Рябит. А затем я вижу серо-голубые глаза. Прямо напротив. Немного взволнованные, знакомые. И я бью руку. Вырываюсь, это ведь мой последний шанс. Люди вокруг исчезают. Сменяются белым. Белыми стенами, белой кроватью, белыми приборами рядом. Желудок прожигает кислотой. Бьющееся тело пытается освободиться. Дергается в сторону. Обрывая провода, выползая из-под ткани, свешивается вниз и падает. Я чувствую боль, когда ударяюсь о холодную плитку локтем. И эта боль совсем другая, такая настоящая. Как и желчь, что уже ползет вверх и обжигает рот. — Гарри! Боже мой… Меня тянут наверх за оба локтя сразу. А я снова сплевываю на пол тошнотворную желчь. — Не надо, пожалуйста… Не надо, не надо, не надо! — срываю горло, раздирая его хрипами. Слезы все же катятся из глаз. — Хватит! Хватит, пусть это все закончится! Дальше наступает удушье, пока я извиваюсь в чужих руках. Мне нужно проснуться. Мне нужно проснуться, тогда все закончится. — Хватит… — во рту мерзко липко. Запах этой едкой мерзости даже бьет в нос, стекая со слюной по подбородку. — Опусти… отпусти меня… Меня перехватывают под коленями. А мои дерганья прерывает легкий укол, снова под локтем. Игла переливается в свете вспыхнувших ламп. А дрожащие руки укладывают меня обратно на кровать. Видимо, желая, чтобы я навечно остался в этом кошмаре. Яркий свет лучом бьет мне в лицо, пока пальцы держат требовательно мои веки. А я закатываю глаза. И все меркнет.~~~
Открываю глаза и делаю медленный вдох. Слушаю: лишь какой-то прибор тикает у уха. Не более. Темно и… холодно. Словно я лежу в морге. От этого сравнения становится жутко. Медленно веду рукой по покрывалу на живот. Пусть и заведомо зная, что это глупо. Ребенка больше нет. Я один. Я ощущаю это каждой клеткой своего тела на уровне внутриядерных процессов и обменов. А в моей голове впервые такая четкая ясность происходящего и в тоже время полная свалка из воспоминаний. Парадоксально. Никогда прежде я не чувствовал такой пустоты. Такого простора. Будто я сосуд, из которого вылили воду. Теперь одиноко красуюсь в лучах игривого солнца, переливаясь на свету каплями, что остались на тонких прозрачных стенках. Непривычно. Все ощущается по-другому. Даже кислород, циркулирующий в ещё не осмелевших легких. Как бы глупо не прозвучало, но я отвык. Отвык быть собой? Чувства такие… другие. Такие слабые. Ожившие. Кажется, что мне снова придется учиться чувствовать. В сознании пусто. Нет, просторно. Реальность, каждый вдох, каждый выдох — всё ощущается не так как вчера. Отстранено. Не так насыщенно. Но удивительно по-настоящему. Минутку самопознания приходится прервать, потому что во рту сухо. Суше чем в пустыне. И я хриплю. Через слабость усаживаясь ровнее, приподнимая себя на локтях. Только бутылки с водой нигде нет, прикроватная тумбочка пуста. Зато в кресле напротив спит Луи. Не спит, скорее дремлет. Дыхание не глубокое, да и поза, в которой он сидит, слишком напряженная. Предвещает его пробуждение. А я вспоминаю. Вспоминаю свои наркозные сны. Ощущение рук на щеках. Дрожь под кожей. Слабость в лодыжках. А губы издают приглушенный хнык. — Гарри?.. — тихий шепот нарушает тишину, когда Луи приподнимается и фокусирует взгляд на мне. — Привет… — шиплю как пьяная змея. — Здесь есть вода? Смертельно хочу пить. Похоже, это единственное, что волнует меня сквозь вакуум безмятежного спокойствия. Я пытаюсь подумать о том, где сейчас моя дочь, но не получается. Наверное, во всем виновата прозрачная жидкость, что капля за каплей протекает через иглу в мою вену на левой руке. Или потому что я отлично знаю (или же чувствую), что с ребенком все должно быть хорошо. Луи медлит, немного растерянно осматривается по сторонам и, вздохнув, поднимается. — Я принесу. Вопрос все же срывается запоздало и не вовремя. Когда Луи уже перешагивает порог моей палаты. — Она в порядке? Знаю, звучит более чем криво и абстрактно. Но это все, что выходит. Сквозь искусственно введенное мне в кровь спокойствие и пустоту в голове. — Да, не волнуйся, подожди меня минуту. Укладываюсь обратно на подушку, ощутив резкую, настойчивую усталость. А в голове все еще вышагивают мысли, что раньше, по всей видимости, были заперты где-то совсем-совсем далеко. И я пытаюсь понять, почему здесь, рядом со мной нет моей матери. Точнее я помню, почему я не хотел говорить ей, где я. Но прямо сейчас это решение уже не кажется мне таким правильным. Более того, оно кажется странным. Нелогичным в корне. Абсолютно. Испугаться и сбежать. Это еще кажется нормальным. Естественным для моей ситуации. Но я никак не могу понять, почему я не вернулся обратно. Почему мне так хотелось исчезнуть полностью и с концами. Это ведь было невозможно заведомо. И бесчеловечно. И я с трудом могу понять, почему же так поступил с собственной матерью. Чувство вины засасывает под ложечкой. — Гарри? — вздрагиваю и понимаю, что больше не один в этой комнате. А Луи усаживается на край моей кровати. Что я слышу внутренний голос, который интуитивно подсказывает мне, держать дистанцию. Что странно для моей логики. Моя логика от этого желания немного в ахуе. Она как бы тонко намекает, что очень странно вздрагивать рядом с человеком, с которым ты несколько месяцев делишь постель. Только сейчас эта логика почему-то прихрамывает на одну ногу. И кажется непривычно неправильной в самом важном перегибе. — Спасибо, — стакан с водой зажат в моих пальцах. А сухие губы, наконец, ощущают долгожданную влагу, что смачивает весь рот и горло. Темно-серые в этом освещении глаза взволнованно изучают взглядом мое лицо. Вынуждая меня ощутить неловкость. — Как ты себя чувствуешь? Неловкость и растерянность. — Уже лучше… это ведь было не во сне? — отставляю стакан в сторону. Заглядывая в глаза Луи и ощущая легкий озноб под коленями. Ни приятный, ни отвратный. Просто дрожь под коленями. — Прости, просто, я, кажется… испугался. Когда открыл глаза. Парень молчит, разглядывая меня. И я понимаю, что мне лучше добавить. — Всё было так внезапно, — выдыхаю. — Всё нормально, — прерывает меня спокойный голос, а его рука явно хочет коснуться моего лица или моих волос и именно для этой цели отрывается вверх. А я же впервые ощущаю непривычную панику от этого движения. Которая казалась мне давно забытой. Пройденной. На предыдущем этапе жизни. Прямо сейчас я ощущаю её. А она немного нагло интересуется, соскучился ли я по ней. Касание пальцев кажется мне убийственным. А интуитивное отторжение его порождает чувство вины. И стыда. Но я утягиваю руку Луи вниз, перехватив его пальцы. Инстинкты, наконец, берут верх над логикой, которая надоедливо шатается по моей голове и скребет ответы то тут, то там. Сейчас они единственное нормальное, что во мне осталось. — Ты уже видел её? — Да, она маленькая… и вокруг нее трубочки, — пальцы Луи чуть гладят мои, но я почему-то упорно стараюсь об этом не думать. — Как думаешь, я скоро смогу ее увидеть? — да и смотрю куда-то больше насквозь. Отстраненно в сторону. — Как только сможешь встать. — Чтож, не думаю, что смогу сделать это сегодня… — отвечаю. — Но… она ведь в полном порядке? Ничего не случится? Лицо Луи озаряет мимолетная улыбка. Когда он чуть качает головой. — Просто отдохни сегодня, мне побыть с тобой? Губы — предатели. Предают какое-то совсем далекое, спрятанное за чертой, на другой стороне, желание, чтобы парень остался. А вот внутренний голос настраивает, чтобы нам с ним дали время побыть наедине, требует личного разговора. Так что никаких Луи Томлинсонов поблизости быть не должно. Особенно держащих меня за руку, от чего мои ноги уже начинает сводить от слабой дрожи. — Нет, — отвечаю полушепотом, а встрепенувшаяся вежливость добавляет от моего лица. — Нет… иди и отдохни. Колеблется. Но соглашается, прижавшись губами к моему виску. А я ненавижу себя. Потому что помню, как это — чувствовать губы Луи на своем виске. Как это нежно, как одно незначительное прикосновение успокаивает и греет. Помню. Но почему-то не чувствую. В реальности ощущаю лишь само прикосновение. Ничего больше. — Скоро увидимся, — пальцы соскальзывают по моей щеке. Я же неразборчиво киваю, все еще переваривая новые ощущения. Парень медлит, ему, вероятно, нужна моя улыбка. Которая в следующую секунду появляется на моих губах. Но опять же основанная на воспоминаниях о том, какой должна быть. — Можно мне мой телефон? — интересуюсь, прежде чем Луи отходит. Парень указывает в сторону тумбочки. — Спасибо. — Хочешь, чтобы я купил тебе что-нибудь? Лишь качаю головой. Если честно, возможно завтра я проснусь с чувством нечеловеческого голода, но прямо сейчас я полностью под властью тошнотворной слабости. Я бы не отказался, чтобы мне вкололи еще какое-нибудь безобидное снотворное. Потому что мысли, что неугомонно и непоследовательно вертятся в моем сознании, доводят меня до неадекватного безумия. Боже, словно безумие бывает адекватным. — Увидимся часов через десять, — усмехается Луи. А я съезжаю по подушкам вниз, переворачиваясь на бок, стараясь не потревожить руку с иглой вене. И провожаю его взглядом. Закрываю глаза. Позволяя мыслям взять надо мной верх. Над отсутствующими чувствами. Затопить. Подобно воде, заливающейся в заточивший меня прозрачный куб. И погружаюсь в них. Навстречу страху.