Тюрьма. Весенняя боль

Крики Шаина в столовой терзали Примаверу в такт упругому хохоту других заключённых. Целый оркестр одобрительных гулов аккомпанировал этому соло. Найс был искушённым дирижёром, и вряд ли кто-либо мог сравниться с изяществом его садизма. В подсобке инквизиторов застыл запах разложения. И сквозь пьяное головокружение Май понимал, что пахло уже не от головы мертвеца. Его уязвимое тело заболевало. Он развалился на табурете, прислонившись спиной к острому краю стола, и с неповторимой апатией выдувал тонкие струи дыма. В ушах гудела кровь. Она стачивала его голову. Отсыревшая пачка сигарет инквизиторов и зажигалка стали его вторым развлечением в жизни без регенерации. Первым — обработка ран выдохшимся спиртом. Это было почти что забавно. И немного дико. Потерять в себе таланты и остаться пустой человеческой оболочкой. Он карябал ногтем шершавую поверхность стола, чтобы не разодрать себе ладони от несвойственной ему фанатичной бесовщины. За ленивой полуулыбкой он горел. Оставшись наедине с отрубленной головой, Май испытал неловкое облегчение. Он потянулся к пиджаку, чтобы вновь взглянуть на отражение в стеклянных глазах трупа. Замер, ощутив своё осторожное дыхание на кончике носа. Вздохнул и прикусил губу. На подушечках пальцев появилось нервное покалывание. Разбившийся айсберг таял в груди. В животе толкались сомнения. Колени застыли, но он приложил усилия и встал. Сцепил ладони в замок и коротко поклонился. Люди научили Химеру уважать павших героев. А тот, кто бросил вызов Тузу, не мог им не быть. Май разломал сигарету и высыпал недотлевшую траву на ладонь. Опрокинул её в рот. Проглотил, не обратив внимания на горький вкус. Это был последний ужин в неволе. Надвигался последний пожар. Май зажмурился, почувствовав новый укол в груди. Они могли прожить всю вечность от начала до конца, ни на секунду не прекращая терзать друг друга. Неукротимая нежность мальчишки поджигала его несуществующую душу. Именно сейчас он чувствовал странную боль под футболкой. Под кожей. У Найса не было шансов дожить даже до утра. Ноах Шрага убил бы его первым. Май покачал головой, сбросив ненужные мысли, и всё-таки сдёрнул пиджак с отрубленной головы. Присел так, чтобы их лица оказались на одном уровне, максимально близко. Труп улыбался ему подшитыми губами. Май убрал прилипшие к серому лицу волосы, едва касаясь жидкой кожи, и с пониманием прищурился. Выбитые на шее два пера. Брат Брэина был в семье Найса. Его инквизитором. Белое перо — пытки и мучения. Чёрное — смерть. Май вдруг понял, что именно не увязывалось в его голове с казнью этого таланта. То, что красной лампой мигало в его голове. Парень был инквизитором, и его судьбой должно было стать решение Найса. Я редко выношу смертный приговор. Значит, это сделал Туз. Туз взял суд в свои руки, чтобы уничтожить. Это было преднамеренное убийство, замаскированное под казнь. Туз без единого сомнения втоптал нерушимый закон в землю. А Найс не попытался ему помешать. Словно оба пытались что-то скрыть. Май никак не мог оторваться от безразличного взгляда мертвеца. Именно с этих глаз мир Туза начал рушиться. Примавера буквально трещала по швам. Предатели разрывали её на куски, а он ничем не мог им помешать. Май обошёл труп со стороны спины. Смазанные волосы блестели чем-то жирным, что утяжеляло их в тающем холоде. Он выдохнул, проглотив немыслимого размера отвращение, и раздвинул тяжёлые пакли волос. По затылочной части шёл грубый шов, стянутый металлическими нитями. Они проводили вскрытие. Май осознал обстановку слишком поздно. — Я не могу понять твоего выбора. — Поэтому ты всегда будешь мне проигрывать. Найс отдал белое перо Брэину-младшему не в знак милосердия. И не для того, чтобы пополнить опустевшие ряды инквизиторов. Он хотел спасти его. Брэин был стратегической заменой старшему брату. Его заманили в Примаверу. Ключом к реализации плана Туза были расширенные возможности памяти. Но Туз больше никому не доверял. Он собирался вырезать слабые звенья своей старой команды, словно раковые клетки. Не получив ответа сывороткой правды, он понял, что только Брэин мог назвать имена. Он знал обо всех, кто предал Туза в ночь бунта. Он видел что-то. Что-то, в чём не признался бы добровольно. Я не стану причиной кровопролития. И Туз не мог добиться ответа пытками. С трудом отыскав нужную дверь с выцарапанными ножом именами, Май надавил на неё, и она бессовестно затянулась тягучим скрипом, заставив его замереть и чертыхнуться. Оттянув для себя неглубокую щель, Май просочился внутрь. Он проник в комнату Амбала. Он сделал то, что должен был сделать с самого начала, хоть вторжение на чужую территорию и сулило неприятности в лице Найса. Май коротко осмотрелся: Ханни жил здесь. Поверь, в его вещах не было ни единой зацепки на личность Туза. Май не мог в это верить. Холостяцкая берлога несла в себе траур. Стены ещё не забыли голос Ханни, но Туз успел изъять и уничтожить каждую вещицу, скрыв улики. Май покачал головой, отказав самому себе в немедленном побеге. И на то была причина. Агент Хан жил в Примавере слишком долго, чтобы не предусмотреть возможности быть выслеженным. Что-то должно было остаться. Что-то невидимое для посторонних глаз. Май сдвинул кушетку: пыль и отсыревшая паутина. Тумбы тоже оказались неуютно пустыми: кусок мыла, паста в пластиковой бутылке и облысевшая щётка. Май развернул скрученный поролоновый матрац на верхнем ярусе, но нашёл лишь спрятанный измятый рисунок. Великолепный рисунок карандашом. Простирающиеся до горизонта кладбища, одинокие памятники, петли, свешанные с ветвистых деревьев. Последний человек, рывший себе могилу, чтобы упокоить своё тело. Всё выглядело до мурашек графичным. Апокалипсис на закате дня. Май провёл пальцем по финалу истории. Он хотел найти себя в прекрасном рисунке. Последнее солнце Ханни разливалось бесконечными оттенками: каждая деталь была подписана девятизначными числами. Цветовыми кодировками. Эту картину Ханни раскрасил лишь в своём воображении. И она, без сомнения, была уликой. Вот только Май никак не мог понять, каким образом она сумела уцелеть на самом видном месте. Май отпустил рисунок на пол. Он продолжал поиски чего-то более значимого. Теперь он не исключал и того, что Амбал мог быть замешан в этой истории. Взбив и внимательно ощупав его подушку, он с удовольствием услышал характерный хруст ломающейся бумаги. Амбал скрывал улики. Распоров наперник по шву, Май прищурился. Среди синтетического волокна прятались клочки разорванных документов. Входная дверь скрипнула, покачиваясь под давлением вытяжек. Май задержал дыхание и воровато оглянулся. Замер в полной уверенности, что ценная правда существовала именно в этих стенах. Он не собирался лишаться её. Сложив мозаику из бумаги, он выдохнул гордость за свою первую победу. Потому что документами оказались уголовные заключения из тюремной базы. № 12 Диагноз: повышенные физические возможности. Преступление: убийство. Приговор: пожизненное заключение без права на досрочное освобождение. № 187 Диагноз: считывание энергетических полей представителей рода homo. Преступление: потенциально опасен. Смягчающие обстоятельства: явка с повинной. Приговор: пожизненное заключение без права на досрочное освобождение. Поправка к приговору: принудительное обследование в клинике. Поправка к приговору: принудительное обследование в клинике. Талантам никогда не пересматривали приговор. Из тюрьмы никого не выпускали. Никогда. — Теперь тебе точно хана, — голос за спиной хамски прервал его попытки обосновать события двухнедельного заключения. Май мог лишь застонать в ответ, но не издал и звука. Амбал уверенно вошёл в свою комнату и перегородил проход. Наверное, его послал Туз, что давало Маю капельку свободы для импровизации, к которой он действительно не имел ни капли таланта. — Я думал, ты вместе со всеми наслаждаешься пытками Шаина, — Май даже не обернулся. Он тянул время, по несколько раз прочитывая строки из двух уголовных дел. Было здесь что-то большее, что-то, во что Ханни не постеснялся вложить свою жизнь. Что-то, за что должен был зацепиться взгляд. — Каким образом Ханни добился пересмотра своего дела? — Спроси у Туза, — угрюмо выдавил Амбал. Это не было похоже на дружелюбный ответ. Май услышал щелчок зажигалки и запах гари. Он оглянулся на хмурого Амбала, который с детским умилением сжигал рисунок Ханни. Единственную улику. Май сжал кулаки, проглотив своё раздражение. Было в плаксивом взгляде Амбала что-то нужное, что-то, что ускользало от внимания. Что-то подозрительное. Например, то, что Амбал действительно был конченым идиотом. Почему среди всех заключённых дальновидный Ханни стал именно его дамой? — Зачем ты хранил этот рисунок? — Май натянул на лицо лживую дружелюбную улыбку. — Это был подарок Ханни, — Амбал медленно склонил голову набок. Май прыснул смехом, прикрыв запястьем злобный оскал. Романтичные настроения Примаверы имели привкус гнилых томатов. Тех самых, что хранились в комнате покойного Монаха. Апокалипсис на рисунке мог быть чем-то большим. И сейчас, при острой необходимости допросить Амбала, из всего арсенала оружия Май распоряжался лишь болезненным внутренним разложением. Он слишком уступал в силе. Амбал попросту толкнул его на кровать и прицепил наручниками к железной спинке кровати. Протянул запечатанный белый конверт с короткой подписью в уголке. Даме Найса от А. — Что там? — таинственно прошептал Амбал и склонился чуть ниже. Губы здоровяка дрожали от страха. — Туз приказал мне убить тебя, — шёпотом солгал Май, наслаждаясь беспокойством таланта. Одно слово. Один ранг заставлял Амбала трястись. Бояться мог лишь тот, кто был виновен. Тот, кто что-то скрывал. — Я пошутил, — Май улыбнулся, почувствовав странное послевкусие нечаянной выходки. Словно это был не его стиль. Словно он заразился чем-то опасным. Туз приказал тебя убить. Всё ещё не страшно? Я пошутил. Май заразился Найсом. Прежде он не посмел бы играть с чужой смертью. Смутившись, он развернул конверт. В нём лежала разорванная карта бубновой дамы. И Май был этой самой дамой. Сообщение несло угрозу, потому что он посмел ослушаться приказа. Он продолжил расследовать личность Туза, вместо того чтобы допрашивать Брэина. Май, нахмурившись, повертел в руках игральную карту. Точно так же он разорвал карту бубнового Туза на глазах Найса. Почему был выбран именно этот жест? Откуда он узнал? Амбал всё ещё ждал ответа. — Это напоминание, что я обязан ему жизнью. Он просит вернуть долг. Отпусти меня, — Май показал на наручники. — Отпусти меня сейчас же, — повторил он, почувствовав дуновение затхлого воздуха. Это был аромат серьёзного просчёта. Май был не в силах объяснить то, что происходило между ним и Тузом, словами. Их взаимопонимание. Их кровавый флирт. Их спор на жизнь. Туз хотел жить, и у него не осталось никого, кому бы он мог довериться. Он хотел завершить что-то зловещее, что могло уничтожить грядущий апокалипсис. То, что могло заставить содрогнуться саму смерть. Но эти мысли никак не спасали жизнь. — Отпусти меня. — Я не могу, — Амбал даже не моргнул. Это был взгляд смертника, которому уже нечего терять. — Ты расскажешь всем, что я сохранил рисунок Ханни. Меня обвинят в предательстве, а я никогда не предавал Туза. Лучше я позову Стоуна, — сдержанно прорычал Амбал и резко отстранился. Наверное, он не был конченым идиотом. В эту секунду Май понял: его уже не собирались сдавать ни в руки закона, ни в лапы правосудия гиены. Глаза Амбала горели. — Стоун убьёт тебя. Это единственный выход. Май дёрнулся в наручниках, когда Амбал вышел и хлопнул за собой дверью. Стоуна не должны были искать до утра. Туз бы не простил этого нападения. Туз бы никогда не поверил, что Стоун напал первым. Май чертыхнулся и дёрнул рукой, посадив болезненную ссадину. Это не должно было закончиться так. Прочный металл тесно обнимал запястье. Что будет, если отрезать тебе правую руку? Май сдвинул обруч наручников в одну сторону и шершавым краем надрезал слой кожи. Открыв нужную ссадину, он ногтями сковырнул кожу. Зажмурился, похоронив острую боль где-то внутри себя. Он был вынужден разделать себя. Снять мясо с кости и наручниками отпилить кость. Он пожалел, что не носил при себе ножа. И у него не было физической силы Амбала. Будь в Мае хоть капля этого таланта, он смог бы запросто сломать руку и освободиться от плена. Сломать руку. Сердце бешено застучало, настигая очередной ускользающий кусочек головоломки. На полу лежало разодранное человеческое тело. Здесь был кто-то ещё. Сообщник. Тот, кто обладал силой разорвать человеческое тело на куски. Амбал был там. Амбал расчленил и скормил тело Ханни каннибалу. Он боялся расследования. Он боялся, потому что действительно был виновен перед Тузом. И именно он убил каннибала, раскрошив ему череп одним ударом о стену. Он убил свидетеля, чтобы его не допросили. Если Амбал был кретином, то вполне приспособленным и живучим. Как Ханни втянул его в дело? Май ещё раз дёрнулся в наручнике и мгновенно успокоился. Крики Шаина ненадолго стихли и больше не резали пластичную тишину. Наверное, Амбал не нашёл Стоуна и потревожил Найса, сообщив о пропаже. Поднималась беспощадная буря. Май улыбнулся, сосредоточившись на единственной невозможной мысли. Он представил, как блестели капли пота на спине Найса. Две родинки под правой лопаткой. Два огромных пера инквизиторов. Его красивую кожу, играющую на свету моргающих ламп. В его не видевших другой жизни глазах наверняка играли бешеные черти. Искромётное удовольствие. Он пил воду и с улыбкой во взгляде слушал жалобы Амбала. Даже в этой иллюзии Найс казался самым прекрасным человеком. Май с наслаждением откинулся на спину и застонал от пробирающей тело боли. Чьи-то пугливые шаги шелестели по коридору. Это было бесконечное везение, потому что Май знал плаксивый скрип этих лодыжек. Брэин. Туз отправил Брэина к нему на допрос. Он хотел закончить это дело. Тот несмело вошёл в комнату и бросил ключ в руки Мая. Значит, случился приказ об освобождении. Туз догадался, что собирался сделать Амбал. Туз переигрывал всю Примаверу. Он переигрывал собственную колоду игроков. Можно ли было переиграть Туза? Брэин не смотрел Маю в глаза. Лишь скользил взглядом по полу, коротко шмыгая и растирая пол тапочками. Он пришёл из столовой. Его лицо казалось красным от ярости и удушающего страха. Он помолчал ещё несколько секунд и безудержно разрыдался. Его палец накрыл губы, умоляя Мая ничего не говорить. Эти худые плечи, разрывающиеся от судорожных хрипов, напомнили о чём-то далёком. О маме. Об убитом братишке. О параноике. О том, как невыгодно было быть слабым. И о том, что прошлое покрыто толстым слоем пыли. Он помнил своё раннее детство, но не осознавал его. Словно смотрел на него через искажающую призму, размывающую память. Первые чёткие воспоминания брали своё начало в ночь катастрофы, когда время умерло. Когда люди во главе со Стариком вырезали его поселение. — Знаешь, Брэин, братья — наша общая с тобой слабость, — Май не почувствовал ни грамма сочувствия к наглотавшемуся жестокости парню. — Знаешь, как убили твоего? Брэин прекратил скулёж и поднял удивлённый взгляд. Непонимающая улыбка появилась на его лице. Выглядел он опьянённым бесконечным душевным страданием, и Май спокойно вздохнул и вытащил архивные записи Монаха о той казни. Демонстративно развернул сложенную бумагу и взмахнул ею в воздухе. Он уже знал ответ, но вносил долю драматизма в этот прекрасный момент. — Его сварили заживо. Глаза Брэина округлились. — Он умирал в агонии. Вслушайся в крики Шаина. Мне кажется, твой брат умирал намного громче, — с удовольствием уточнил Май и протянул дело о казни вперёд. Он нашёл то, что заставило бы отомстить любого. — Фантазия Найса и у меня вызывает ряд вопросов, но он не солгал тебе. Я редко выношу смертный приговор. Значит, это сделал Туз. — Вместе мы можем найти его,— Май сразу же перешёл к делу, пока новая волна истерики не настигла бедного парня. — Обещаю, Туз умрёт. Мы вместе можем остановить его безумие. Брэин опустил глаза. Он в полном молчании поднялся на шатающиеся ноги, подошёл ближе и расправил дело о казни прямо на ладони Мая. Он нервно зажевал губу и поморщился. Он выглядел неоправданно спокойным для того, кто вздрагивал от каждого шороха. Брэин с печалью в движениях гладил бумагу, на которой чёрным пятном хранилась фотография его старшего брата. Он вдруг вздохнул и двумя руками сжал ладонь Мая в кулак, смяв уголовное дело. Словно спрятал какую-то невероятную тайну. — Май, — тихо прошелестел голос Брэина. Май уже догадывался, в чём ему собирались признаться. — Я знал, как они убили его, — Брэин затрясся, громко сглотнул сухой воздух и откашлялся. Сгорбился. — Они прислали тело. Местами на нём отошла кожа. Он был мягкий и рассыпался в руках. Я хотел мести. Я пришёл в Примаверу ради мести, но я не могу, — Брэин сделал выразительный акцент на последних словах. — Я обычный пианист. Май зажмурил глаза, словно ему в лицо расхохотался сам Туз. Конечно, Дьявол заранее знал, что одного дела о казни не будет достаточно, чтобы разбудить кровожадность Брэина. Чтобы он захотел сдать предателей правосудию по собственному желанию. Чтобы он захотел кровопролития. Туз хотел пробудить в нём ненависть. Вот зачем он выставил изуродованную голову напоказ. Но Химера хотел извлечь и свою выгоду из этого разговора. Брэин слабо покачал головой, смутившись долгого молчания. — Тебя тоже послал Туз. Сначала он запугал меня Найсом. Потом старался задобрить Стоуном. Теперь прислал тебя. Он уговаривает меня. Это пугает, Май, — Брэин нервно улыбнулся. Уголки его губ едва дрогнули. — Я не дурак. И мне очень страшно. — Просто скажи ему, что он хочет, — перебил его Май, стараясь оградить себя от сбивчивой паники. — Ханни знал имя Туза. Ханни предал Туза. И Дьявол об этом как-то догадался. Но проблема не в этом. Проблема в том, что Туз тот ещё стратег. Он мыслит шире, чем многие. Смерть Ханни выглядит для него слишком подозрительной. Он хочет знать, кто помог ему умереть. — Обещай мне, что убьёшь Туза, — прошептал Брэин. Он пытался выглядеть безразличным, и груз театральности лёг на его плечи дополнительной болью. Ему было тяжело. Это было самое напуганное создание в стенах Примаверы. Талант, который только знакомился со вкусом жестокости и крови. — Не ради мести. Ради жизни других. Обещай, что убьёшь его. Май вздрогнул от этих слов. Брэин вступил в игру без причины, отвергнув ненависть. Добро хотело поставить зло на колени и уничтожить по своему желанию. Талант постигал свою суть. Рождённые убивать. Тот, кто ещё не знал вкуса крови, почувствовал желание истреблять. Никто не мог устоять. В этом была их жизнь. Брэин начинал принимать себя. Человечность сделала последний вдох, а эволюция шагнула вперёд. — Мне нужно знать, с кем Ханни говорил в ту ночь, — Май присосался губами к ране на запястье, стараясь остановить раздражающе липкую и густеющую кровь. — Уверен, что один из них был Туз. — Наби и Микки, — с ужасом в глазах прошептал Брэин. — Только с ними. — Наби не было в поезде. А вот Микки… — Май подпёр подбородок ладонями и поморщил лоб. — Микки, — повторил он с осознанием того, что с готовностью поверил в это имя. Слишком близкий, слишком незаметный. Слишком умный, слишком наблюдательный и слишком справедливый. Тот, кто принёс религию в мир Примаверы. Тот, кто всё свободное время проводил рядом со Стоуном. — Значит, Микки? — Микки не убийца. — Скажи это его жертвам, — прошипел Май, не выпуская из когтей Химеры добычу. Он слегка расслабился, решив выбросить из головы поспешные мысли. — В Примавере должно быть закрытое помещение. К нему имеют доступ Туз, Стоун и Найс. Идеи? — Закрытое помещение? — тихо переспросил Брэин, не обидевшись на грубое замечание. — Днём меня водили в такое. Мне завязали глаза. Они вели меня по коридорам, мы поднимались и спускались, но я считал ступени, — Брэин выглянул за дверь и испуганно осмотрелся, затем подлетел к Маю и зашептал на ухо: — Можешь считать меня сумасшедшим, но вниз мы шли на тридцать ступенек больше, чем вверх. Май поднялся на ноги. В голове забили знакомые барабаны. Теперь он точно знал, что лаборатория была не в самой Примавере. Она была под ней. — Значит, есть ещё один этаж, — Май улыбнулся, ощупывая голыми ступнями пол. — Что ты там видел? — Обычный архив, — Брэин отрицательно мотнул головой, перебив себя. — Уголовные дела всех талантов, побывавших в Примавере. Кто Туз такой, если имеет доступ к этим файлам? — Это я и пытаюсь выяснить. Что требовалось от тебя? — Май лёг на пол, вслушиваясь в шорохи подземелья, но толстый слой бетона отделял его от пустоты подземелья. — Кто тебя туда водил? — Стоун и его тень, — Брэин помотал головой, словно пытался отогнать дурной сон. — Они заставляли меня читать. А потом приходил Стоун, снова завязывал мне глаза, и я воспроизводил для тени информацию. Весь день, Май. Даже в моей голове может закончиться место. Туз тестировал его память. — Я хочу, чтобы он молил о смерти, — прошептал Брэин, очевидным образом пугаясь своих же чувств и слов. — Уничтожь его, Май. — Пытаясь унизить врага, ты говоришь о внутренней трусости, — Май остановил поток собственных слов взмахом руки. Это была философия людей. Во время войны они не брали пленных. Они просто уничтожали всех живых талантов. Это было проявление их человечности. Май зверски улыбнулся, стараясь подавить в себе человека. — Дорогу запомнил? — Каждый поворот, — Брэин открыто улыбнулся, что было несвойственно его напуганному заплаканному лицу, и тут же насупился. — Но мы не пройдём мимо сканеров. Система опознаёт Туза. Словно он не заключённый Примаверы. — Словно он её хозяин, — Май почувствовал продирающий жилы восторг. Это вырвалось невольно и нашло согласие в глазах Брэина. Сумасшедшая мысль, родившаяся из нелепости, могла быть правдой. Туз действительно не служил ни талантам, ни людям. Он оккупировал Примаверу ради личных целей. — В таком случае Микки не подходит на его роль. Интересно, кто достаточно сумасшедший, чтобы провернуть подобное? Брэин несмело отвернулся. — Найс не Туз, даже не начинай, — Май даже не дождался нелепых обвинений, как слова протеста сорвались с его губ. — Он ребёнок. Он просто одинокий человеческий ребёнок. Меня никогда не интересовала власть. Меня не интересует война. — Но он единственный, кто не является заключённым Примаверы, — осторожно напомнил Брэин, словно боялся, что прямо сейчас Дьявол поглотит его за эти слова. Свирепость болотных глаз Мая заставила его отпрянуть. Он просто сумасшедший, переведённый из клиники. — Он просто придуманное зло. Моё маленькое зло, — Май не собирался продолжать этот диалог. Бессмысленный. Беспощадный. Разрывающий на клочки. Он вернулся к тому, зачем пришёл в эту комнату. — Брэин, так кто убил Ханни? — Амбал. Май замер, прокрутив в голове ничего не значащую реплику несколько раз. Затем он понял, что перестал дышать, и глотнул огромный ком воздуха. Амбал убил Ханни. Конечно, кто ещё мог оказаться убийцей? Тот, кто был рядом в момент жуткой смерти. Тот, кто похитил и уничтожил его тело. В этом и был весь смысл. Смысл плана Ханни по самоликвидации. В дверном проёме мелькнула тень Амбала. Тот о чём-то коротко кивнул Ханни и выскользнул в коридор. Амбал убил Ханни. — Кем они приходились друг другу? — Май услышал свой севший голос и вздрогнул от пробирающей скорби. Он чувствовал что-то родное, что-то давно пережитое. Что-то страшное, что заставило сердце биться медленней. Почти остановиться. Он вырос в приёмной семье. Таланты вырезали его семью. — Сводными братьями, — победоносно ответил Брэин, за сутки выучивший тысячи дел из огромного архива Туза. — Старший брат убил младшего. Словно это был какой-то лживый обряд искупления. Амбал вымаливал у выдуманного Бога прощение. Это был обряд искупления вины за преступление. Амбал хранил траур. Он убил своего младшего брата. Май зажмурился и досчитал до ста. На этот раз не от скорби. От боли, потянувшей его мышцы. Суставы заскрипели, потеряв питание. Втравленный в него человек тоже брыкался. Он хорошо знал эту агонию. Однажды он поступил точно так же. Но, в отличие от Амбала, не из благородных целей. Эта боль никогда не отпускала. Заноза в сердце пускала корни и расцветала. Время делало старые раны глубже. И Туз хотел искупаться в них, словно в океане. Последний предатель, который ещё не был казнён, жил у него под самым носом. — Я отдам Амбала Тузу. У меня нет выбора, — проговорил Май, словно собирался извиниться перед Брэином. Извиниться за то, что убивал от его имени. Извиниться за то, что украсил его ладони чужой смертью. — Это единственный шанс найти моего Дьявола. — Есть ещё кое-что, Май, — Брэин придвинулся ближе. Его глаза загорелись огнём. Он стал настоящим талантом. Теперь он мог убивать даже своей нелепой способностью. Он жаждал крови. Он закончил своё превращение и хотел вкусить сладкую плоть победы. — В ночь бунта погибли многие. Умереть было очень просто. Но Ханни выбрал пустой коридор и своего брата в качестве убийцы. На моих и твоих глазах. Как ты думаешь, зачем? — Что ты хочешь этим сказать? — напрягся Май, почувствовав странную гордость за молодого агента. Послевкусие его смерти несло какие-то плоды. — Ханни знал, что Туз — превосходный стратег. Значит, знал, что рано или поздно Туз перейдёт с Картера на него. Ханни использовал Амбала. Ханни его подставил. Как только ты выдашь его с моих слов, расследование официально закроют. Потому что Амбал ничего не знает. Амбал помогал своему брату, а не шпиону. Брэин кивнул, вложив в этот жест слишком много ехидства. Он с яростью верил, что Найс и Туз не переживут эту ночь. Он мстил за своего брата, которого они убили. Которого они мучили и пытали. Он стал зверем ради этой мести. Май подавил в себе смешок, встал с кровати и кивком приказал Брэину приземлиться. Он поправил футболку, стараясь выглядеть лучше, и демонстративно прочистил горло. — Интересно, как Ханни объяснил Амбалу необходимость своей смерти? — Какая разница, Май? Теперь у тебя есть информация, — с уверенностью возразил Брэин. — Подумай, что ты попросишь у Туза взамен неё. — Пощады? — ухмыльнулся Май, потянув за конец узорчатой паутины. Ею была захламлена вся комната. Жирные пауки ползали по мшистым бетонным стенам и полу. Май раздавил одного, размазав его упругое тельце по голой ступне. Брезгливо поморщился и вздохнул. — Конечно, я попрошу его имя. — Имя Амбала в обмен на имя Туза? — с недоверием напрягся Брэин. — Не волнуйся, у меня достаточно тайн, чтобы устроить очную ставку, — Май отступил на шаг и присел над переломанным тельцем паука. Такого устрашающего, но хрупкого. — Я стану лучшим в его глазах. У меня есть мой убийца, и он будет смотреть мне в глаза. Май хотел стать достойным. Руки моего убийцы не будут дрожать. Они будут любить мою кровь. Он испытывал болезненную ревность после его восторженных слов. Он хотел почувствовать уважение Найса. Свою необходимость для него. Ещё одну близость, которая бы длилась бесконечное число раз. Хотел видеть ямочки на незагорелых щеках, хотел непроизвольные усмешки тонких губ, надменное сияние его глаз. Он хотел чувствовать его втаптывающую уверенность в себе. Его мелодичный голос, бьющий больнее раскалённого прута. Бешеную нежность. Неудержимое желание. Цветущую юность. — Я знаю, как причинить Тузу большую боль. Скажи ему, что не Картер поднял бунт, — Брэин кивнул на кровать, дожидаясь, пока Май сядет рядом. Брэин потёр уставшие глаза и уставился в одну точку, концентрируясь на том, что произошло. Это был рассказ голосом правды. Голосом того, кто замечал больше, чем другие. — Скажи Тузу, что он ошибся. Что он предал Картера. Потому что настоящим зачинщиком бунта был Николас, наш новый король. Он не тот, кем кажется. Ноах Шрага. — Что произошло? — Май отчасти начал понимать настоящую обстановку происходящего. — Картер появился в Примавере буквально за две недели до тебя, восстановив утерянный ранг короля. Туз сопровождал поезд, твой поезд, и не знал, что тот прибыл с охраной. Картер говорил, что за ним послали убийцу. Кто-то выслеживал его. Кто-то даже убил его любовницу, чтобы добыть информацию. — Я выслеживал его два чёртовых года, а в награду получил безвкусные сплетни, — запротестовал уязвлённый Май, припоминая последние вдохи той красивой женщины. Он помнил, как душил её, а она не сопротивлялась. Потому что не знала, что умирала. Жертвы Химеры не имели права на последние воспоминания. Это был его особенный коктейль жестокости и милосердия. — Мне не нужна была информация. Она просто видела меня. А я никогда не оставлял свидетелей в живых. — Картер был прав, когда боялся тебя, — Брэин вздохнул и закрыл ладонями лицо. Он всё понял. Понял, что следующий поезд будет до отказа наполнен их трупами. Потому что убийца перед ним уже не мог просто уйти. Потому что убийца оставил в Примавере громкий след своего присутствия. — Ты был с Картером. Брэин и Шаин помогли Картеру поднять бунт. — Он просто был напуган. Но он бы никогда не предал Туза сам, — тихо пояснил Брэин и схватил себя за руку, стараясь поймать в ладонях собственную дрожь. — Это всё Николас, я уверен. Он отравил мысли Картера. Он убедил его, что Туз забрал его в Примаверу с целью убийства. Ноах Шрага спровоцировал бунт, чтобы убить Туза. Он настроил лучших друзей друг против друга. — Вот сукин же сын, — Май всплеснул руками от второй волны нахлынувшего счастья. Разгадка тайн будоражила его застывающую кровь. Он растёр холодеющие ладони, задавшись следующим вопросом: — Почему Шаин не рассказал Тузу, что Амбал — предатель? Он был с тобой. Это бы спасло его жизнь. — Он просто не знал, — вот тут Брэин загадочно помрачнел. — Шаина не было со мной. После драки с тобой ему стало плохо. — После драки со мной? Ну конечно! Девочка моя, — довольный Май лишь ухмыльнулся, впервые похвалив поступок регенерации. Шаин укусил его. Попав в его желудок, кровь устроила хороший бунт. Она мучительно мутировала внутри него. Она кричала, сотрясая каждую его клеточку. Май помнил это чувство. Он хорошо помнил, как после каждого кусочка мяса его скручивало болью. Эта боль отрезвляла его. Она стала его символом. Она давала ему жизнь. — Регенерации больше нет. Скоро и меня не станет. — Кто такой этот Николас? — Брэин тоже умел задавать вопросы. — Худшее, что родилось в мире, — усмехнулся Май, поражаясь тому, как много выводов сделал тихий и ничем не приметный Брэин. — Он — это мы, когда ему нужно. Брэин с непониманием склонил голову. Май погрозил ему пальцем, призывая к тишине. — Если самоубийство Ханни было спектаклем для Туза, что он оставил для меня? — Май резко выдохнул, потеряв самообладание. Две недели в Примавере пошли прахом. Это был тупик. Тупик для него, для Шраги, для TL, для мёртвого Ханни. Даже для самого Туза это был заказанный тупик. — Я скажу тебе, — спокойно ответил Брэин и встал с кровати. Подошёл ближе и поднял горящий взгляд. Взгляд учёного, сделавшего потрясающее открытие. Открытие, которое бы перевернуло весь мир Примаверы. — Конечно, если ты пообещаешь, что сохранишь мне жизнь. Май открыл рот, чтобы что-то возразить, но тут же остановился, прищурился и усмехнулся. Всего за полчаса талант перед ним из пугливого крысёныша эволюционировал в роскошного убийцу, дрожащего над собственной шкурой. Май был бы конченым идиотом, если бы проигнорировал это таинственное сообщение. — Ты понимаешь, кого шантажируешь? — сейчас Май не побрезговал бы даже пытками ради информации. Он мог сделать что угодно, кроме невыполнимого обещания. С другой стороны, Брэин поступал мудро, не пытаясь узнать его настоящее имя. У этого парня голова работала с завидной прагматичностью. Обычные таланты не были способны мыслить дальше своего носа. Это была человеческая особенность. И выросший на территории людей пианист Брэин ею обладал. Май пальцами зачесал раздражающие волосы назад. — Я сохраню тебе жизнь. Но я не обещаю защиту. — Зеркало, — с доброй улыбкой произнёс Брэин. — Зеркало, которое дал тебе Наби. У Ханни был странный фетиш на косметику. Раньше это зеркало принадлежало ему. Май сглотнул. Он нырнул в карман и достал из него треснувшее в драке с Найсом круглое зеркало. Его гладь разверзлась на две половинки. Ханни отдал улику тому, в чьих руках Туз просто не стал бы искать. Тому, кто прошёл бы любую проверку без подозрений, будь то сыворотка правды или пытка. Он отдал её сумасшедшему пророку Наби. Тому, кто рушил человеческие жизни. — Чёрт возьми, — прошептал Май, вытащив осколки из резинового чехла. В его руках оно просто раскололось. Два отражения. Два отражения намертво запутавшегося убийцы. На одном куске виднелась засохшая капля его крови. Переворачивая их обратной стороной, Май мысленно воззвал к любому из существующих богов. Лишь бы это было правдой. На шершавой поверхности жёлтым карандашом был вычерчен ромб с символом «А» внутри. Это была масть бубнового Туза. Мёртвый Ханни начал действовать. Мёртвый Ханни дал знак, к кому стоило идти за ответами. — Не забывай, ты дал мне два обещания, — Брэин остановил Мая, сжав его плечо дрожащими, но сильными пальцами. Пальцами, когда-то игравшими по клавишам старинного рояля. Пальцами, игравшими на чужих судьбах. — Не беспокойся, он умрёт, — Май кивнул, почувствовав, как от усталости подкашиваются ноги. — Предсказания Наби всегда сбывались. Мы все это знаем. Он собирался найти своего трусливого Дьявола. Май вышел в коридор и остановился на перекрёстке коридоров, в один момент потеряв всю решимость. Он выдохнул, почувствовав, как сильно дрожат руки. Это был страх. Это была боль. Это было изнеможение. Словно Примавера обрушилась на его голову. Май знал, что должен найти Туза. Но он уже не был уверен, что хочет этого. Он сделал три глубоких вдоха, стараясь выветрить из себя зловещую концентрацию сомнений. Он закрыл глаза, впитывая атмосферу тюрьмы. Отдаваясь ей полностью. Крики Шаина стали менее звучными, из них пропало вдохновение и раболепие. Это могло значить только одно: Найс покинул столовую, оставив Шрагу и Туза без присмотра. Май приложил ладонь к испуганно бьющемуся сердцу. Он никогда не боялся. Его цинизм покончил с собой вслед за регенерацией. Империя Туза работала без сбоя. Найс должен был быть живым щитом против Ноаха Шраги, но в последний момент его решили отослать. Даже сейчас, попав в смертельную ловушку, они что-то замышляли. Они вновь перетасовали карты. Май ринулся туда, где туманные чувства раскрывались в ясность. Он снова бежал вперёд, стараясь обогнать будущее. Бежал, боясь что-то не успеть. Бежал, боясь потерять что-то особенное. Что-то значимое. Например, себя. Он ворвался в комнату и замер. Дверь за его спиной притянулась магнитом. Найс дремал, завернувшись в старое покрывало. Лицо безмятежного подростка пылало жизнью. Его мокрые растрёпанные волосы пропитали влагой подушку и оставили тёмные пятна на напернике. Он дышал через приоткрытые губы, и Май с умилением испил это дыхание. Он присел рядом и замер, едва касаясь мягкости его губ. Май вновь испытывал безмерное чувство глубокого сожаления. Он почувствовал ладонь у себя на спине, притягивающую его ближе, и упёрся лбом в лоб Найса, нависнув над ним. Зажмурился, чтобы не видеть его снисходительную ухмылочку. Его прощали за беспомощность. Волшебное мгновение могло исчезнуть в любую секунду. Острый кончик носа потёрся о его щёку. Дерзкий язык мазнул по губам, и от этого всё тело пронзила мучительная боль. Май открыл глаза. Колючий взгляд серых глаз пронзил его мысли. Найс расплылся сияющей улыбкой, осознав свою безупречную привлекательность. Он нервно сглотнул, выдав своё совсем ещё ребяческое смущение, и провёл свободной рукой по волосам Мая. Закинул пряди, нависшие над его лицом, за затылок. Потянулся и поцеловал. Неукротимое озорство его губ лишили жизнь иного смысла. Май ощущал запредельный жар, чувствовал, что неторопливо плавится и стекает в объятия. Он лёг к Найсу на грудь, наслаждаясь приглушённым сердцебиением. Найс запустил пальцы в его волосы, а другой рукой одобрительно похлопал по спине. — Больше не кури, — как бы невзначай посоветовал он. — Руки переломаю. Май послушно кивнул и прикоснулся подушечками пальцев к шершавой корочке ожога на плече Найса. Жизнь была так уязвима в мире, где человечество боролось против своей эволюции. Май молчал. Уставшие мысли покинули его голову, и он просто гладил кожу человека. Каждую трещинку. Каждый сантиметр, покрытый беспощадными мурашками. Гладил, едва касаясь. Едва причиняя наслаждение. Взъерошивая невидимый пушок на предплечье. — Сейчас у тебя очень страшный взгляд, — с тёплой насмешкой промурлыкал Найс, разбудив его от самозабвения. — Я осознаю себя насекомым рядом с Шрагой, — произнёс Май так тихо, как он мог. Только этому человеку он хотел кричать о своей боли. Только этому человеку он стыдился о ней даже прошептать. — Я пал недостаточно высоко. — Он тебя пугает? — голос Найса звучал скорее удивлённым, чем разочарованным. — Нет, — Май покачал головой и скатился с тела Найса на кровать. — А я тебя? Я тебя пугаю? — Я не боюсь то, что могу победить. Я не сильнее тебя, Май. Просто ты слабее, — Найс вдруг посерьёзнел, вспорхнул с кровати и подошёл к столу. Опрокинул стеклянный флакончик на салфетку и приложил её к раненому плечу. Он двигался упруго. Слегка прихрамывая на одну ногу. Не услышав никакой реплики в ответ, он замер и с выжиданием уставился на Мая. — Я так и не узнал ничего о настоящем тебе. Но уверен, я знаю тебя лучше, чем ты самого себя. Ты талант, в которого прочно заложили человека вместе с его слабостями. Пока ты не избавишься от них, я всегда буду тебя побеждать. Признайся хоть самому себе: ты не испытываешь удовольствия от убийств. — Но я испытываю удовольствие от их последствий, — сквозь зловещую улыбку процедил Май, вытерев со лба нервный пот. — Может, в меня вбили человека, но от самой человечности я давно отказался. — От неё не отказываются, её выжигают из себя, — Найс покачал головой, чему-то грустно улыбнувшись. — Почему ты не убил Старика, когда узнал, что он вырезал твою семью? — Меня осуждает ребёнок? — Май испытал давящее веселье, глядя на то, как этот мальчик, едва созревший до полового влечения, рассуждал о его жизни. О жизни, полной потери. О жизни, полной ядовитой ненависти ко всему живому. О жизни, которой не должно было существовать. О всеобъемлющем желании уничтожить всё и успокоить свой внутренний пожар. Май прищурился. — Что ты вообще знаешь обо мне? Мальчишка. Уязвлённый Найс сглотнул. Медленно кивнул, переварив в себе отвращение к невыносимому оскорблению. Он словно был выше этого. Выше земных притязаний. Он сложил ладони перед грудью и похлопал этому спектаклю. Вальяжной драме, разразившейся на его территории. Его сведённые хмурые брови тяжело нависали над яркой серостью озлобленных глаз. — Глазастый, не хочу на тебя давить, — спокойным голосом проговорил Найс и облизнул губы, — но я не был до конца честен с тобой. Многие сегодня умрут. Судя по твоему взгляду, среди них буду и я. Если это последний наш с тобой разговор, то я хочу спасти и освободить тебя. Пойми, никто в этом мире не был счастлив так, как ты. Таким, как я, приходилось всегда завидовать. Наверное, поэтому мой взгляд зацепился именно на тебе. Всемирно известный наёмный убийца Химера. Легенда в стенах Примаверы. Я хочу объяснить тебе эту зависть. — Я убью тебя, Найс, — пообещал уязвлённый Май и встал кровати. Наверное, его страшный взгляд стал уничтожающим в это мгновение, но подросток в конце комнаты вёл себя так, словно не заметил этой перемены. Словно не заметил, что глаза, пылавшие восхищением, загорелись яростью. Словно был знаком с Химерой внутри Мая целую вечность. — Твоих родителей убили, но у тебя был тот, кого ты называл отцом. Тебя научили жить, пусть и немного своеобразно. Тебе дали имя, Химера. Не важно, что оно значит. Важно, что оно у тебя было, — с убеждением произнёс ребёнок, возомнивший себя защитником жизненных ценностей. Он снова приложил примочку к раненому плечу, что помешало ему жестикулировать в такт поучениям. — Старик тебя предал. Но он с самого начала был твоим биологическим врагом. Человеком. Тебе дали хотя бы эту ненависть. Тебе есть кого обвинить. А я твоё зеркало, Май. Твоя полная противоположность. Ты хотел моей драмы? Но у меня действительно её нет. И я зверею, когда вспоминаю об этом. Может, моя драма как раз в этом? — предположил Найс и поморщился, оголив спёкшуюся рану. Ему было больно. Это была физическая боль. Ушибы, ссадины, ожоги и ноющее колено. Он ни на секунду не открыл свою слабость. Здесь, в тюрьме талантов, человек платил повышенную цену за выживание. Найс закрыл флакончик с лекарством и убрал его в холодильник. Выпрямился, прислушался к тишине и подошёл к иконам. Он хотел что-то сказать, но сейчас, в пылу странных событий, впервые не мог подобрать нужные слова. Он резко развернулся и виновато улыбнулся. — Когда папа выслал нашу семью подальше от фронта, мне было три чёртовых года, сестре — лет десять. Мама страдала. Она была против войны. Раньше я никому о ней не рассказывал. Она основала фонд помощи талантам, застрявшим на территории людей. Чтобы такие, как Брэин, выживали. Когда мне исполнилось восемь, такие, как Брэин, её и убили. Больше папа не приезжал. Раз в год мы навещали его в Сан-Антонио и проводили вместе уикенд. Он делал вид, будто мамы никогда не было. Словно эту боль стоило пережить, забыть, спрятать и никому не показывать. Он даже не взял нас на её похороны, ты можешь себе это представить? — Найс улыбнулся с пугающим равнодушием и уставился на стену. — Не можешь. Потому что свою семью ты похоронил своими же руками. В тринадцать лет я оступился — ударил служанку по голове, едва не убив. Она пыталась занять её место, понимаешь? Пыталась соблазнить папу. С тринадцати лет он сделал моим кругом общения психиатров. Знаешь, почему? Потому что я не сожалел. Ни о чём, Май. Мне было всё равно. Наверное, всё своё детство я был мёртв. Я даже не понимал, что сделал что-то плохое. Я сделал это для защиты семьи. Долгое время мне пытались привить чувство вины. Да что там говорить, хоть какое-нибудь чувство. Они говорили, что помогут мне понять себя. К их ужасу, они оказались правы. Я себя понял. Я обрадовался, что не убил служанку. Я пожалел, что не причинил ей боль. — В твоей жизни просто не хватило хорошей порки, — Май пожал плечами, вложив в этот жест своё несуществующее безразличие. Туз вновь померк в его глазах. Он был никем в мире, где существовал Найс. — Я сбежал из клиники и вернулся за ней. Я вернулся и причинил ей недосказанную боль. Я наказал её за то, что украла у моей покойной мамы нашего папу, — глаза Найса загорелись, когда он погрузился в свои кровавые воспоминания. — Меня, конечно, быстро поймали. Это был день, когда я видел папу последний раз в жизни. Он отказался от меня. Меня перевели в клинику для сумасшедших талантов ради экспериментов. Меня изучали. А я не был психом. Я был вменяем. Первым делом я научился выживать. Вторым — укрепил позиции среди больных. Третьим — начал изучать боль. Я научился каждому своему сумасшествию от других талантов. Каждой философии. Я знаю столько изощрённых пыток, что даже душа Химеры содрогнётся. — У талантов нет души, — улыбнулся Май и встал с кровати. Он подошёл к сидящему на столе Найсу и встал перед ним. Слегка наклонился и поцеловал его в лоб. Обнял. Обнял так, словно это могло спасти неуравновешенного мальчика. Ему исповедовались. И эта исповедь казалась неимоверно пустой, несмотря на множество сказанных слов. — Душа — это привилегия людей. В отличие от меня, ты обязан защитить в себе человека. — Я знаю, Май, — Найс попытался оттолкнуть его, словно ненужный хлам. — Я по-прежнему человек, хотя Туз мог дать мне множество талантов, превратить в кого угодно. Но у меня всё ещё есть душа. — И она прекрасна, — прошептал Май, приложив пальцы к губам Найса. Подушечками он очертил сомкнутые губы и в ответ получил доверчивый поцелуй в запястье. Он хотел услышать тишину. Почувствовать пустоту. Ладони Найса легли на его поясницу, повторив прерванное объятие. Он вновь заговорил. Его голос щекотал неуловимыми прикосновениями. — Сумасшедшие научили меня жить. Они невероятные, Май. Они мыслили так широко, как я не могу даже сейчас. Когда я снова сбежал, у меня был целый багаж знаний. Но та женщина уже была мертва. Папа отверг её, когда я показал ему то, что скрывалось под её лживым лицом. — Ты ведь сказал это в переносном смысле? — Май напрягся, перестав узнавать своего лучезарного мальчишку. В нём была жгучая бездна. Бездна, которую было ничем не заполнить. Этот мальчик убивал свою душу и искал что-то, чем можно было заполнить зарождающуюся пустоту. Он гнил и сердцем медленно эволюционировал в таланта. Май покачал головой, отгоняя странные догадки. — Конечно, нет. Ты в прямом смысле содрал с неё кожу. Ты её изуродовал. — Я сжёг её кожу, — недовольно поправил его Найс. Он был серьёзен. Он не хотел этого разговора. Ему не хотелось объяснять элементарные причины своего существования. Он больше не хотел оправдываться за то, что был горд собой. У него действительно было прошлое, которое секунду за секундой напоминало ему, что быть чудовищем бывало полезно и весело. — Она уничтожила себя. Может быть, знала, что я ещё вернусь. Боялась. Но я нашёл её могилу. — Я буду благодарен, если ты опустишь подробности, — поморщился Май, отшатнувшись от протянутого стакана воды. Этот мальчик был чужим. Он не был простым монстром. От взгляда этих серых глаз мог содрогнуться сам дьявол. Вот в чём была причина его волшебного выживания. Найс был худшим порождением жизни. Когда справедливость умерла, его выкупали в её останках. Мальчика, отчаянно нуждавшегося в любви, сделали вменяемым извергом. Немного помолчав, Найс покачал головой. — В тот день я перестал быть девственником, — улыбнулся он, и лёгкий румянец юношеского стыда окрасил его щёки. — Она была прекрасна, Май. Отомстив, я простил папу. А он меня — нет. Когда меня поймали, он снова ударил в спину. Он приказал найти для меня такое место, откуда я бы не выбрался никогда. Меня отправили в Примаверу. С четырнадцати лет я рос среди обречённых на пожизненное заключение преступников. Дальше случилось многое. Примавера. Враги. Друзья. Мои инквизиторы. Все те, кого я сломал, чтобы доказать, что человек — сильнейшее в мире существо. Они привили мне жизненные ценности. И пока я их постигал, пока я выживал здесь, вы, таланты, убили мою сестру. Вы лишили меня всей моей семьи. Знаешь, что я чувствую, Химера? — Знаю, — кивнул Май, вдохнув в себя как можно больше тающего аромата жасмина. — Ты ничего не чувствуешь, кроме удовольствия от чужих страданий. — Вот именно, Май, — Найс покачал головой и рассмеялся. — Это не драма. Это просто моя история. История моего становления, — произнёс он, преисполненным восхищением голосом. Он вдруг замолчал и понурился. Прищурился, разглядывая Мая пронизывающим взглядом. — Ты выглядишь как затраханная сучка. — Найс, — Май даже улыбнулся той лёгкости, с которой мальчик перепрыгивал на ничего не значащие темы. — Я умираю, если ты не заметил. — Ты так и не сказал мне, кто тебя ранил. Не смей умирать, пока не скажешь, — с волнением перебил Найс, толкнув его на кровать. Мальчик засуетился. Его паника была такой же прекрасной, как и надменность. Он вытащил из холодильника непрозрачный мешок и вывалил на стол кучу дозированных медикаментов. Он был местным врачом. Он был тем, кто мог не только покалечить, но и заставить страдать, излечивая раны. Судя по взгляду, которым Найс разглядывал небольшие свёртки, он мало что понимал в медицине. Это хобби не требовало от него лечения. Он вздохнул и забарабанил пальцами по столу. — Как же мне тебя починить? — На этот раз никак, — Май улыбнулся, лениво потягиваясь на кровати. — Но я не умру, пока не доберусь до Туза. — Тогда ты будешь жить вечно, — усмехнулся Найс и сплюнул на пол, но тут же взял салфетку из новой пачки и вытер плевок. Он любил чистоту. Он был педантичным воплощением этой чистоты. Он бросил скомканную салфетку в угол комнаты, который считал мусоросборником, и принял недовольный вид. Немного даже обиженный. — Как ты не устаёшь думать о нём? Туз. Туз. Туз. — Ревнуешь? — Май просто улыбнулся ещё шире. Он перевернулся на спину и уставился в тёмный потолок. — Я не могу не думать о нём. Мне его заказали. А теперь ещё появился Шрага, готовый отнять мою добычу. — Так вот оно что, — просиял Найс, едва не подпрыгнув на месте. Восторженное мальчишеское ликование затмило все тяготящие проблемы невероятным сиянием. Мальчик закрутился на месте, не сдерживая радости. Растрёпанные волосы метались из стороны в сторону и били его по лицу, отчего он сладко жмурился. Гиена превратилась в задиристого котёнка. Такого безобидного и ручного. — А я уже решил, что теряю своё очарование. Май беззлобно фыркнул и отвернулся, скрыв нахлынувшее восхищение его давящим самомнением. Человеческая комната дышала необходимым уютом. Найс снова зашуршал пакетиками, внимательно вчитываясь в какие-то этикетки. Он что-то бубнил и смешно щурился в полутьме. Затем он просиял и крутанулся на месте, отчего резиновая подошва кроссовок болезненно вскрикнула. В его руке был шприц. Май не успел сообразить и защититься, как мальчик навалился на него и вонзил иглу в живот. Трезвость пришла в его голову слишком поздно. В него вновь что-то вкололи, и он не успел этому помешать. Май оттолкнул Найса от себя и сел, обняв колени. Наверное, даже нахмурился или просто стал выглядеть по-настоящему недовольным, так что мальчик даже немного сник. — Тебе станет легче, — Найс выразил своё искреннее удивление подобной реакцией. — Если я ничего не перепутал. — Лекарство, — процедил Май, решив по-новому посмотреть на этого странного человека. Такого непоследовательного, но решительного. — Какой же из тебя теперь садист? — Благородный? — хмыкнул Найс, но снова сник. Словно ему не хватало восхищения в болотных глазах Мая. Словно он чувствовал себя бесконечным разочарованием. Словно заметил на лице Мая осуждение. Наверное, гиена была готова прижать уши и попятиться назад. Может быть, он даже испытывал неловкий стыд. Найс положил ладонь на голову Мая, и они оба вздрогнули. Раздался особенный вопль Шаина. Это была мольба о пощаде. Непокорный склонился, сотрясая Примаверу клятвами и уверениями. Он молил о смерти, которую ему не собирались дарить. Он молил короля о милости. Николас был тем, кому Найс оставил свою пыточную. Этот мальчишка заставил запачкать руки даже неприкасаемого Ноаха Шрагу. И Найс был горд собой. Это прочиталось в его шкодливых глазах. В его диком изгибе губ. Морщинке между бровями. Он снова стал доволен, когда на лице Мая проснулось опасение. — Ноах Шрага убьёт или Туза, или нас с тобой. Или всех вместе, — Май вздрогнул ещё раз, услышав в своём голосе закономерный страх. Он мог иронизировать до последнего своего вздоха, но сейчас его расшатанные нервы натянулись до предела. — Если у вас есть козырь, то стоит его использовать прямо сейчас. Шрага будет ждать недолго. — Наверняка ты найдёшь выход. Найдёшь того, кто сможет навести порядок в Примавере. Но тебе придётся поспешить. Что я буду делать, когда он натравит на меня всех талантов Примаверы? — промурлыкал Найс, основательно разминая пальцы рук. Он бы никогда не умер без боя. Он пережил слишком многое, и он бы ни за что не отказался от своей увеселительной жизни. — Туз отправил меня с одним вопросом. Ты заставил Брэина говорить? — Я узнал, кто убил Ханни, — кивнул Май, удивившись резкому переходу от тюремного флирта к делу. Перед ним стоял последний человек, которому Туз мог довериться. Главный инквизитор. Главный палач и мучитель Примаверы. Придуманное зло, хранившее равновесие и порядок. Май махнул рукой на кровать, приглашая его сесть. — Но сначала я озвучу своё требование. — Просьбу? — как бы невзначай переспросил Найс. — Требование, — с убеждением повторил Май, стараясь держать себя в руках во время коварных переговоров. — Я с удовольствием передам ему твою просьбу, — ещё раз повторил Найс, сделав убийственный акцент на последнем слове. — Он заплатит тебе за информацию, будь уверен. — Я хочу, чтобы Туз позволил мне найти себя, — прошептал Май. — Ты же понимаешь, что для такой просьбы ты должен предложить что-то невероятное, — хмыкнул Найс, и после его убийственного смешка комнату обволокло условной тишиной. Даже молчание возле этого человека обретало иные краски. На кону было всё. Май вытер вспотевшие ладони и потёр кулаками слипшиеся ресницы. Он объединился с Ноахом Шрагой, чтобы выиграть себе время. Теперь он объединялся с Тузом, чтобы как можно эффективнее использовать эту отсрочку. В этой истории мог выжить только один. Май делал то, что умел: разрабатывал план. Шрага, аплодируя себе криками Шаина, наслаждался своим преимуществом и хитростью. Туз делал то, что выходило у него лучше всего: прятался за кулисами и побеждал. Найс в том же молчании протянул Маю бумажный конверт с печатью и подписью Туза. Май улыбнулся, прочитав короткое, но ёмкое послание. В конверте лежала та самая карта, которую принёс в поезд Фрог. Карта бубнового Туза с опалёнными краями, которую Май демонстративно разорвал у Найса на глазах. — Надеюсь, это было «да»? — Мой Май, — прошептал Найс, потершись носом о его плечо. Гиена сладостно ластилась, извлекая для себя что-то новое. — Так волнительно довериться тебе. Что ты хочешь рассказать Тузу? — Амбал, — прошептал Май. — Амбал убил Ханни. Амбал предатель, которого ищет Туз. Ноах Шрага заставил вашего Картера устроить бунт. Ещё я знаю, зачем он пришёл в Примаверу. Ему нужны бриллианты, которые вы украли из тайника миротворцев. Надеюсь, этой информации хватит? Найс замер, округлив глаза. Для него это было весомой неожиданностью. Даже ударом. Полноценным хуком по лицу. Найс пошатнулся и сел на кровать. Сжал виски и зашипел, выдыхая внезапно напавшую злость. Май никак не мог понять, что именно расстроило Найса. Свет и тени плясали на его подавленном лице. Найс сглотнул и махнул рукой в сторону стоявшего на тумбе стакана. Он испил его до дна и бросил в стену, зарычав. Сел на колени на пол и вздохнул. Казалось, он распадался на куски и энергия этой реакции разрывала его внешнюю оболочку. Его безупречное спокойствие. — Я хочу быть честным с тобой, — Май наступил на разбившееся стекло голыми стопами и с удовольствием почувствовал приятную боль. Это было похоже на колючее свежеубранное поле пшеницы, по которому он любил ходить босиком. Но он был в Примавере. И от этого жестокость сковала в очередной раз разбивающееся сердце. — В отличие от добросердечного меня, Туз нужен Шраге живым. Его будут пытать, пока он не отдаст бриллианты и не назовёт свой секретный пароль. И я обещал, что приведу Туза. Так что в его интересах найти способ убить Шрагу. — Не забывай, Туз не обещал раскрыться, — спокойно поправил его Найс, почесав висок. Капельки пота стекали по его напряжённому лицу. — Он обещал, что позволит себя найти. Так что ищи, Май. Ищи, — произнёс Найс и поднялся на ноги. Колено вновь его подводило, и, сильно хромая, он подошёл к двери. — Найс, — позвал его Май. Это была их финальная встреча. Последнее, что он сказал своему солнечному мальчику. Он вложил в звучание его имени всё то, что так и не смог сказать. То, что так и не смог дать потерявшемуся в огромном мире человеку. Он сгорел изнутри и чувствовал, как по душному воздуху громыхающим зовом вытяжек развеялся его прах. Он знал, что они больше никогда не увидятся, и был благодарен за то, что мальчик так и не обернулся на его зов. Найс стоял, понурив голову и сжимая в руке скрипящую ручку двери. Он шёл на смерть. Болезненная тишина проводила электрические разряды. Раз за разом она пыталась реанимировать умирающее чувство тоски. Май улыбнулся, вложив в эту улыбку выдавленную печаль. Он снова терял свою семью. И на этот раз он сам был виновен в этой потере. Его прежнее безразличие подорвало будущее, в котором он вдруг захотел остаться. Он хотел идти по пшеничному полю и сжимать в руке ладонь Найса. Показать ему чёрный потолок подвала. Это были прекрасные отношения. Садист и пленённая его очарованием жертва. Но Найс оказался мудрее, отталкивая саму возможность произнести слово «мы». Потому что оно разрушало их изнутри. С тех пор как зеркало Наби раскололось, раскололась и жизнь Мая. На человека и таланта, воюющих внутри него. Он проиграл самому себе в этой личной войне. — Я должен вернуться к Шраге, — с этими словами Найс ушёл. Он отправился на бойню. Тяжело вздохнув, Химера внутри Мая бросился в комнату Монаха, вдруг догадавшись о незамедлительной подставе, усложнившей его жизнь, когда, казалось бы, ниже было уже не упасть. Стоун. Он должен был убить Стоуна. Он должен был хотя бы отомстить за свою смерть. Но пленника под кушеткой не оказалось. Ноах Шрага забрал его себе. Май устремился к комнате новоиспечённого короля, находившейся, как назло, слишком близко к столовой. Дверь была заперта. Он оступился и повалился на стену всем телом. В плече что-то щёлкнуло, заставив руку онеметь. Май сжал зубы и попытался улыбнуться самому себе. Сполз на пол и прикрыл глаза. Он снова не боялся смерти. Он снова принимал её как дорогую подругу. Потому что самое скверное ещё должно было случиться. В пузырьке его крови Стоун получил ключ к бесконечному исцелению. Теперь это оружие оказалось в руках Туза. — Где Стоун? — это был голос хмурого Амбала, не прекращающего искать своего лучшего друга. — Он бы сейчас действительно пригодился, — невесело хмыкнул Май и ударил головой о дверь. Он не почувствовал боли. Потому что он уже целиком из неё состоял. — Амбал, я только что сдал тебя Тузу. Хоть ты будь готов к неприятностям. — Где Стоун? — повторил Амбал, сжав кулаки. — В смертельной опасности, — Май солгал очень убедительно, вдруг отыскав нужный ответ. Найс оставил ему подсказку. Чёртов Найс был самым непобедимым козырем этой колоды. Потому что мог подняться с самого дна. Наверняка ты найдёшь выход. Найдёшь того, кто может навести порядок в Примавере. Подсказка была слишком очевидной. Стоун единственный, кто может навести порядок. Стоун отвечал за безопасность Примаверы. Туз изучал всех, вплоть до всемирно известных врагов, он должен был быть готовым к появлению любого таланта. И он нашёл выход из ситуации. Привитый Стоун мог одновременно атаковать и сопротивляться ментальному контролю. С какой-то долей вероятности он мог убить Шрагу. И Шрага это понял одним из первых. Он вовремя вернулся и похитил возможность быть побеждённым. — Я скажу тебе, где сейчас Стоун, — улыбнулся Май, намереваясь сражаться до последней секунды. Он заслужил право узнать правду. Узнать нечто большее, чем знал Туз. Смерть Ханни не должна была кануть в неизвестности. Май вытер слюну, подступившую к немеющим после приёма лекарства губам. — Сначала ты расскажешь, что именно произошло с Ханни. В ответ послышался лишь вздох. — Говори! Это ты сдал Ханни Тузу?— крикнул Май, и его грозный приказ эхом пробежал по коридорам. — Ты рассказал ему, что он был шпионом?! — Ханни был моим братом! — в ответ зарычал Амбал и ударил по двери сверхсильным кулаком. Из его раздувшихся ноздрей вылетал раскалённый воздух. Он нахмурил брови от пронзительной обиды. — Ханни был моим братом, — повторил он, и его напряжённая рука соскользнула с двери и повисла вдоль тела. — И ты его убил, — прошептал Май, ударив здоровяка в грудь. Амбал ничего не ответил. Лишь сделал шаг назад. Май схватился за голову, почувствовав странное давление, словно голова вот-вот могла взорваться. Теперь он жаждал смерти. Он хотел взорвать Примаверу ко всем чертям. Вместе с собой. Талант победил в его личной войне. Он жаждал крови. Он хотел в ней купаться. На безумную секунду в голове померкло всё, кроме желания убивать. Май медленно выдохнул, собрав мысли в единый моток. Жизнь. Власть. Возмездие. То, чему его научили люди. — Картер во всём виноват, — прошептал Амбал и сел на пол рядом с Маем, плечом к плечу. От него пахло потом. На полу это чувствовалось особенно хорошо, потому что узкие вентиляционные шахты выходили в нижней части стены. Он похлопал по карманам и расстроено цокнул языком. Наверное, в суматохе он забыл, что оставил сигареты в подсобке инквизиторов. Успокоившись, он просто сцепил пальцы в замок. — Картер хотел, чтобы я поддержал бунт. Он знал мою слабость, поэтому вытащил уголовное дело Ханни из архива Туза. Ни одному из заключённых не пересматривали приговор. Туз собирался сделать с Ханни ужасные вещи. Мама бы не пережила его пыток. Мама бы не простила меня. — Что за ужасные вещи? — заинтересовался Май, услышав в своей реплике неподъёмный вес презрения. Презрения к себе, ведь в отличие от Амбала он променял беззащитного братишку и память о родителях на что-то абсолютно дешёвое. На возможность выжить. На возможность вырасти и служить тем, кто их убил. На возможность сидеть на полу Примаверы и вдыхать невыносимый запах пота чужого тела. — Что собирался сделать Туз? — Он хотел запереть Ханни в лаборатории,— Амбал мотнул головой в сторону пола, под которым находился ещё один этаж. — Ханни убедил меня, что Картер, добравшись до власти, поступит с ним так же. Мне пришлось убить брата, чтобы уберечь его. Но я не знал, что Ханни был шпионом и предателем. Как я теперь докажу это Тузу? — Зачем им запирать Ханни в лаборатории? — Май задал вопрос и прочитал ответ в печальных глазах преданного всеми Амбала. Он открыл рот, но тут же его захлопнул, не подобрав нужных слов для возмущения. Он понял, почему было важно закончить удачную миссию такой жертвенной нотой. Он понял, почему Ханни не назвал имени Туза перед смертью. Понял, откуда Ханни узнал о существовании сыворотки правды. Он был ею сам. Они обкалываются кровью. В погоне за Тузом Май пропустил самую страшную улику. Не глупи, глазастый. Если не вколю тебе сыворотку, все вновь решат, что ты выше закона. — Найс знал, верно? — Май задал этот вопрос, почувствовав неожиданную неприязнь к тому, к кому ещё совсем недавно испытывал сочувствие и странную форму влечения. Бомба, болевшая в его груди, взорвалась, разорвав ноющее сердце на части. — Конечно, знал. Я обманывал себя. Найс никогда не был пленником Туза. Найс в его команде по собственному желанию. Амбал ничего не сказал. — И Туз не создавал армию талантов, — безучастно проговорил Май, проникаясь новой порцией скорбящей апатии. Он потянулся и сжал руку Амбала в своей руке. Это было его прощальное рукопожатие. Потому что Химера тоже был стратегом. Он тоже любил думать шире, чем многие другие, и сейчас в его голове рухнула очередная стена непонимания. — У Туза всегда была армия. Он просто её модернизировал. Амбал, Примавера — загон для скота. Сотни трупов, его бесконечный источник исследовательского материала. Николас был так близко к правде. Люди посылали сюда самых опасных талантов для уничтожения, а Тузу это было только на руку. Он получил доступ к самым отборным способностям. А люди ещё и приплачивали ему за сокращение нашей численности. Насколько же удобно Туз устроился в этом аду? Если ты враг талантам, тебя сдадут в военный лагерь. — Просто невероятно. Когда в Примаверу попадали враги талантов, Туз просто продавал их военному лагерю за огромные деньги. Вот откуда тот, кто прозябал в Примавере и работал на собственное эго, брал финансирование. Это непотопляемая система, — протянул Май, ощущая разразившиеся в голове фейерверки. Перед глазами мазками поплыли пятна. Май помотал головой, отчего стало гораздо хуже. Но он ещё мог соображать, несмотря на сгустившиеся мысли. — Если бы Туз получил постоянный доступ к крови Ханни, никто не смог бы проникнуть в Примаверу. Никто бы не смог остановить его. Ханни пожертвовал собой. Но не ради людей или талантов. Ради апокалипсиса. — Я расчленил его тело, — Амбал говорил так, словно вся чёртова жизнь и для него потеряла значение. — Я не хотел, чтобы Туз продолжил исследования на нём. Всё должно было пройти бесследно, но Каннибала что-то спугнуло и он бросил останки на полу. Он не успел убрать за собой. Май промолчал, не в силах больше терпеть тесноту Примаверы. Он был тем, кто спугнул каннибала. Он был тем, кто не позволил Ханни уйти из жизни незамеченным. Он ничего не смог предугадать. Даже то, что происходило с его телом, казалось неизвестным. Май опустил глаза на свою руку, державшую скользкую ладонь Амбала. Его кожа ярко контрастировала с цветом жизни. Его кожа стала полупрозрачной и просвечивала ярко-синие вены. Май с непривычным хрустом сжал и разжал пальцы. — Где Стоун? — Амбал с настойчивостью повторил свой вопрос. — В этой комнате, — Май мотнул головой в сторону двери Ноаха Шраги, почувствовав, как натянулись потерявшие эластичность мышцы шеи. — Кстати, тебе же не составит труда пробить несколько сантиметров металла? — Это займёт время, — с пониманием отозвался Амбал, сжав плотный кулак. Он встал, размахнулся и ударил по двери. Отвёл руку назад и ещё одним рывком пронзил сталь. Май не дышал, надеясь, что эти удары будут заглушены хохотом в столовой. Потому что Найс был непревзойдённым гением. Он делал что-то невероятное, раз за разом вызывая одобрительный гул среди заключённых. Он прикрывал спасение Стоуна. Амбал бил именно в те мгновения, когда толпа взрывалась новым шумом. Амбал синхронизировался с жестокостью Найса. Амбал выработал своё чутьё, подражая именитому садисту. Амбал чувствовал ритм сердца этого мальчика. Его заводную ярость. Его ликующий гнев. В этот момент Май понял, что никогда бы не смог подойти к своей ручной гиене достаточно близко. Вдвоём они просто не смогли бы существовать. — Скажи Стоуну, что настало время забрать ранг короля у Николаса, — сообщил Май, вернув себе прежнее самообладание. Простив и поняв Найса, он смог двигаться дальше. Он смог попрощаться с пронзительной тоской по его снисходительной улыбке. Он смог стать Химерой, талант которого до смерти выжимал беззащитный организм для посмертного броска. — Удачи нам всем. Май похлопал Амбала по плечу и бросился в комнату к Наби. К тому, кто стоял у истоков становления Туза. Он пошёл за ответами к тому, кто не мог их дать. Май остановился перед самой дальней и тёмной комнатой Примаверы. Он стоял там, где Туз прятал от чужих глаз сумасшедшего Наби. Своё тёмное прошлое. Только этот талант знал полную правду обо всех, кто творил дворцовые перевороты в нерушимой империи. Было не заперто. У кровати Наби сидел Микки, и сейчас Май был готов поверить в любую правду. Во всей этой таинственной истории, в каждом маленьком событии этот серый параноик принимал своё незаметное участие. Он выглядел уставшим, словно ему не приходилось спать в последние дни. Он безустанно молился своему никчёмному Богу за каждый труп, вывезенный из Примаверы. На этот раз Микки, не изменяя своим убогим стремлениям заботиться о других, прикладывал к голове Наби мокрые тряпки и гладил его по руке. — Что с ним? — Май не узнал свой голос, в котором пулями звенела холодная сталь. — Он потерял много крови. Возможно, это заражение, — предположил Микки, убаюкивая своей незыблемой лаской больного покалеченного таланта. — Ему отрезали язык и бросили умирать. Одному Богу известно, что случилось. — Случился Стоун, — с пониманием отозвался Май. По крайней мере, он надеялся, что пришёл за ответами в нужное место. В нужное время. Стоун с отчаянием попытался замести последний след Туза. Ему это не удалось. — Микки, ты прошёлся миксером в голове Наби. Зачем? Микки вздрогнул и замер. — Это был приказ Туза, — прошептал он, схватив себя за плечи. Май осел на пол. Больше он ничего не понимал. Микки ничего не пояснял, просто раскачивался взад-вперёд, обнимая колени. Его пустой взгляд казался затягивающим омутом. Он задрожал. Он зажмурился и заплакал, содрогаясь всем телом. Он втянул ноздрями воздух, всхлипнул с особым остервенелым страданием и в упор уставился на Мая. Столь сильный ментальный контакт поглощал целиком. Май услышал шум океана. Мощные пенящиеся загривки волн раскрывали свои голодные пасти. Горячий песок обнимал истерзанные холодом пальцы ног. Две недели мерзлоты таяли на его истерзанной коже. Май с удовольствием вдохнул солёный запах свободы и теплоту смертоносного солнца. Он смотрел вдаль, за горизонт, надеясь что-то увидеть. Всё сложное в один миг стало простым. Он сделал шаг в воду, почувствовав, как молочная теплота сняла боль с его порезанных ступнёй. Шаг за шагом пьянящая лёгкость обволакивала его лёгкие, очистив их от скопившейся мокроты. Суставы обрели подвижность, и сильные ноги неслись вперёд. Он бросился в воду, загребая ладонями тонны океана. Он о чём-то забыл. Там, далеко, в сотне миль от берега, он чувствовал пронзительный взгляд серых глаз Найса. Что-то схватило его и поволокло ко дну. Оно не отпускало, словно нечто, вырвавшееся из пучин ада, затягивало его на последний ужин. Май безмолвно закричал. Как будто на него опрокинули кипящее масло. В панике он пытался пробиться к поверхности воды, чтобы вдохнуть воздуха. К голове приливала тяжесть, но он упрямо сопротивлялся. Он не мог утонуть. Он не мог утонуть вблизи своего родного дома. Родной дом. Он больше не существовал. Найса не могло здесь быть. Два года охоты за Картером. Примавера. Туз. Май открыл глаза, оттолкнул Микки, пытавшегося его задушить, и с рваным рыком вдохнул. Слепой Наби держал его за руку. Сумасшедший интуитивно вырвал его из плена и прервал контакт гипноза. Бедный параноик опрокинулся на спину и безучастно повторял одни и те же слова. Он был не в себе. Его снова и снова терзали приступы. — Я не виноват. Я не виноват. Я не виноват. — Почему Туз приказал покалечить Наби? — Май подполз к несчастному Микки и лёг рядом с ним. Обнял, прижавшись грудью к спине внезапного друга. Зарылся носом в его шею. Он сумел не заметить, до какой степени Микки истерзал себя за прошедшие две недели. Май гладил его по волосам, обезглавливая собственную боль. Боль, ради которой тянулся к параноику. Боль от убийства несчастного братишки. — Скоро всё закончится. Обещаю, я избавлю этот мир от страданий. — Но страдания — это наша жизнь, — в полубреде прошептал Микки. Такое случалось, когда даже самое прекрасное и нужное в жизни опустошало до самого дна. Несчастный талант устал страдать. Устал страдать без твёрдой руки мудрого Монаха. Несчастный Микки сгорал от зависти и мечтал уйти к своему Богу. — Разве ты обязан жить? — произнёс Май и откинулся на спину. Здесь, в комнате с двумя сумасшедшими, он почувствовал себя слишком уютно. Словно когда-то сталкивался с этой болезнью. Словно эта болезнь была не карой, а спасением. Они жили в своих мирах, лишь изредка возвращаясь в реальность, чтобы убедиться, что жизнь не заслуживала существования. Май тоже хотел сойти с ума. — Микки, почему Туз покалечил Наби? Только ты знаешь правду. Во время гипноза ты копаешься в голове жертв. Уверен, это ужасно. Но это очень важно для меня. Расскажи. — Из-за людей в коробках, — шёпотом произнёс Микки и затих, почти не дыша. — Что люди делали в коробках? — Май погладил параноика по волосам, стараясь понять что-то из страшных воспоминаний. — Смотрели на меня, — Микки тяжело вздохнул и спрятался за ладонями. — Что ещё ты видел? — Май поцеловал его в плечо, стараясь ободрить и вернуть к жизни. Оторвал его руки от лица и открыл умытую слезами кожу. — Ты видел лицо Туза? — Наби сказал, что нужно выпустить людей из коробок. Туз отказал. Тогда Наби напал на него. Наби предал систему. Там был старший брат Брэина, он хотел защитить Туза. Наби притянул к нему смерть. Наби убил. Наби должны были казнить за предательство. Раньше был со мной в инквизиторах. И ключевое слово здесь — был. — Наби давал Тузу деньги. Его нельзя было убивать. Сын главы крупнейшего наркосиндиката востока и местный авторитет. — Нарушить закон — тоже нельзя. Таланты бы потребовали объяснения. Это хаос. И Туз научился им управлять. Закон неприкосновенен. — Они правду сделали ложью. Брата Брэина, защитившего Туза, объявили предателем. Его тело изуродовали, чтобы доказать всем, что Найс пытал его. Даже для Примаверы твой брат был дерьмовым талантом. — Наби сохранили жизнь ради его денег. Наби сошёл с ума три месяца назад. Начал бредить, лгать, путать реальность со сном. — Туз приказал мне сделать это, — прошептал Микки и разрыдался своей печалью. — Но я не знаю лицо Туза. Наби спрятал его глубоко в себе. Талант — рушить жизни людей. — Значит, где-то глубоко разумный Наби ещё существует? — переспросил Май, пытаясь утихомирить расстроенного Микки и вытолкать его из двери. — Иди к комнате Николаса. Возможно, Стоуну потребуется врач. Он не дождался ответов. В глазах параноика раздался шквал вопросов, но Май просто закрыл перед его носом дверь. Оставалось несколько минут. Несколько минут до правды. И он был обязан их прожить. Май с опаской подошёл к кровати сумасшедшего и поднял его повисшую в воздухе руку на матрац. Наби был полностью недееспособен. Если внутри него жило что-то, то оно спряталось слишком далеко. Май поднял оставленную на полу тряпку и протёр выступившие капли крови возле изувеченного рта. — Бедный-бедный Наби, — прошептал Май, приложив ладонь к голове сумасшедшего. — Мне очень жаль. Ты не поверишь, но мне действительно жаль. Кажется, Найс нейтрализовал мою тягу к глумлению. Наби протяжно заскулил, словно раненый зверь. Он сложил губы в трубочку и рефлекторно засосал затхлый воздух. Закашлялся, замотал головой, изрыгая кровавые сгустки. Его тошнило. Его тошнило непереваренным куском мяса. Ублюдок Стоун не просто отрезал ему язык. Он скормил его больному таланту. Май отпрыгнул и отвернулся. Упёрся в стену и задержал дыхание. Кровь. Мясо. Сырое мясо. Нож. Братишка. Последний крик из хрипящего горла. Улыбка мамы. Май сжал кулаки и впился ногтями в ладони. Он хотел, чтобы это скорее закончилось. — Таланты оставляют свой неповторимый след на месте преступления. Вот почему в Примавере все преступления совершаются подручными средствами, — произнёс Май прямо в стену, стараясь отвлечься и не потерять рассудок. Наби стих, словно ему нравилось слушать его голос. Словно с давних пор с ним никто не разговаривал. Забытый всеми бывший член элиты Туза пылился на кровати в блевотине. Май старался говорить размеренно, чтобы спрятавшийся Наби, настоящий Наби, получил его послание. — Когда мой блок против Ханни пал, он оставил в моём энергетическом поле свою метку. Чтобы ты интуитивно нашёл меня. Вот в чём был его план. Ты помнишь, кто такой Ханни? — Май медленно обернулся и ещё раз вздрогнул от немыслимого зрелища. Ресницы Наби дрогнули в ответ. — Ты молодец, — похвалил его Май, медленными шагами подбираясь ближе. — Ты передал зеркало в нужные руки. Я пришёл. Сможешь написать мне имя Туза? — Май быстро оглянулся вокруг себя и нашёл лишь грязный лист бумаги и жёлтый карандаш, прилипший к нему. Он был весь липкий, словно был смазан чем-то сладким, и Май с удовольствием обвалял его в пыли, затем вложил в руку Наби и повторил свою просьбу: — Имя Туза. Наби сжал карандаш в кулаке и воткнул его в листок, продырявив бумагу насквозь. — Слепой, немой и неграмотный, — вздохнул Май. — Давай я просто перечислю имена, а ты остановишь меня на нужном, — Май сел ближе к ногам Наби, разработав новый план по разоблачению Туза. Он не собирался уходить без ответа. Не сейчас. — Микки, Найс, Ханни, Стоун, Наби, — Май остановился. Ресницы Наби моргали на каждом имени, даже на его собственном. — В конце концов, ты просто сумасшедший. Наби ещё раз моргнул, подтвердив его слова. — Ты знаешь, что такое код Туза? Взгляд слепого Наби стал прожигающим. Он резво поднялся на кровати, сжал карандаш ещё сильнее и, едва не разрывая бумагу, начертил шесть ровных чёрточек. Одинаковой длины. Через одно расстояние. Параллельных друг другу. Он сделал это так уверенно, словно видел и прекрасно мыслил. Май облизнул губы, отвергая невозможную мысль. Потому что внезапному прорыву Наби было внятное разумное объяснение. Кто-то запрограммировал сознание Наби. Раз за разом кто-то вдалбливал в его слабоумную голову эти шесть чёрточек. Грандиозный план Ханни без единого шанса на провал. Шесть. Код Туза. Май умыл лицо потными ладонями, стараясь сдержать в себе праздный вопль. — Бриллианты миротворцев, — прошептал он, назвав новое слово, которое обязано было сидеть в сумасшедших мыслях. Наби замер всего на секунду. Перевернул исчерченный листок обратной стороной и начертил большой ромб, внутри которого разместил девять великолепных цифр. Слишком идеальных. Слишком выдрессированных. Попав в окружение Туза, Ханни узнал, что ни при каких обстоятельствах Наби бы не убили. Он был идеальным хранителем тайны. Ничем не приметный сумасшедший, отравленный единственной мыслью: остановить Туза. Ханни нарисовал картину, используя палитру RGB. В сгоревшем рисунке была расшифровка этому посланию. — Двести пятьдесят, двести десять, два ноля и единица, — повторил Май вслух, запоминая последовательность. Должен был быть запасной план. Кто-то, кроме Амбала, должен был иметь расшифровку. Кто-то должен был понимать соотношения цифр и цветов. Кто-то, чёрт возьми, должен был стать последним элементом цепочки. Может быть, стоило вернуться к Брэину, и он мог бы вспомнить соотношения. Май тут же отверг эту мысль. Пианист никак не мог иметь нужную информацию. Счастливых случайностей просто не существовало. Наби, брызжа кровавыми слюнями, яростно зачёркивал нарисованный ромб. С небрежностью закрашивал кодировку, словно уничтожал важные улики. Май оставил его один на один с этим сумасшествием. Больше он ничего не мог сделать. Время подходило к концу, и он последний раз прошёл по замшелому коридору Примаверы. Вдохнул её слёзный плач. Он шёл вперёд, к створкам двери столовой. Мимо комнаты Найса. Мимо подсобки погибших от рук Картера инквизиторов. Мимо себя самого, так сильно изменившегося всего за две недели. Май вошёл в столовую и в одно мгновение нашёл Ноаха Шрагу. На его голове возвышалась бумажная корона, и Николас не торопился сбрасывать её. Было очевидно, что Примавера нервировала его до глубины закопанного желания убивать. Но он держался из последних сил. Потому что впервые ему заплатили не за смерть, а за жизнь Примаверы. — Ты привлекаешь слишком много внимания, — произнёс Май, встав возле него. Сейчас он мог надеяться на чудо. Как и на то, что Найс доверился Химере не случайно. Что все в этом помещении знали, на что подписались. Что Амбал сумел пробить дверь и спасти Стоуна. Май надеялся хоть на что-нибудь. — Теперь внимание привлекаем мы. — Хочешь уединиться? — усмехнулся Шрага, сделав глоток пива. Что-то кольнуло в голове Мая. Найс выполняет всю грязную работу, плюс за деньги может достать вещи с воли. — Дай сделать глоток, — буркнул Май, отняв недопитую бутылку весьма дорогого пойла. — Отдай мне Туза, а я сохраню тебе и Найсу жизнь, — предложил Шрага, так и не услышав необходимую для себя информацию. — Не сохранишь, — Май улыбнулся, пытаясь найти в толпе опьянённых заключённых мелированную макушку мальчишки-инквизитора. — Двести пятьдесят, двести десять, два ноля и единица. Узнай, что это за цвет. Именно в эту секунду Примавера замерла от страха. Май медленно обернулся, успев помолиться, чтобы жизнь не посмела преподнести ещё один неожиданный сюрприз. — Цвет, говоришь? — проговорил Ноах. — Уже узнал. Босой Наби махал листом бумаги. И Май осознал поспешную ошибку своей гордыни слишком поздно. Наби не зачёркивал рисунок. Наби не уничтожал улики. Слепой талант, не обученный грамотности, просто раскрашивал ромб единственным имеющимся в комнате карандашом. Ханни предусмотрел каждую нелепую случайность. Наби махал на всю столовую жёлтым ромбом и что-то мычал, раздирая глотку. Всё произошло так быстро. Это было так странно и непонятно. Наверное, Май мог назвать это невозможным, но оно всё-таки произошло на глазах у всех заключённых. Кроткий взгляд Микки и его взметнувшиеся к небу ладони. Радость, впервые мелькнувшая в невидящих глазах Наби. Удивление проигравшего Ноаха Шраги. Недоумение на лице всезнающего Брэина. В дверях столовой появился Стоун. Он запыхался, но не опоздал. Он никогда не опаздывал и чудесным образом появлялся в самые необходимые секунды. Он держал возле своей руки шприц и с несвойственным ему садистским выражением вдавливал в себя красную жидкость. Стоун обновлял в себе прививку против ментальных вмешательств. А Май всё смотрел на жёлтый ромб и о чём-то догадывался с тем же чувством глубокого сожаления. Жёлтый символизировал нечто великое. Это был истинный цвет боли. Май невольно перевёл глаза на своего мальчишку. На Найса, замершего в невольном замешательстве. Мальчик смотрел в глаза Стоуну так, словно они понимали друг друга без слов. Стоун вчитывался в лицо главного инквизитора и мельком посматривал на сумасшедшего. В конце концов он вырвал рисунок из рук Наби и скомкал его, пока никто не догадался, что такого особенного произошло в этой комнате. Губы Найса дрогнули в улыбке, и он едва заметно мотнул головой. В нём было столько гордыни и властности, что в Мае на это мгновение остановилась жизнь. Такой красивый, такой прекрасный, Найс отдал приказ валету. Стоун кивнул. Всё это произошло в доли секунды. Он повалил бедного Наби на холодный пол подземелья и оглушил ударом головы об бетон. На лице Найса вновь появилось выражение всеобщего прощения, но в глазах звенела невозможная боль. Та же, что и во время убийства Картера. Раз за разом он уничтожал в себе человека. Жёлтые ромбики в ушах Найса горели возмущением. Бриллианты миротворцев, заключённые в гвоздики, скорбели. Но он единственный, кто не является заключённым Примаверы. Словно он её хозяин. Тот, кто с первых минут был и не прекращал быть Тузом. Новенького бы тоже прошерстить. Из секунды в минуту Найс был им. Богом самобичевания. Богом страданий и иллюзий счастья. Тем, кто спасал болью, а наказывал избавлением. Тем, кто держал врага ближе, чем друга. Тем, кто во время бунта не прятался, а стоял плечом к плечу со своими инквизиторами, сражаясь с ними на равных. Тем, кто внёс человечность в зыбкий мир талантов. Тем, кто олицетворял свою религию. Тем, кто гордо носил символ своей эпохи на своей спине. Чёрное и белое перо, олицетворявшие победу. Victory. Inquisitors. VI. Туз не прятал свой код. Он выбил его кровью жертв на своей двери. Найс расплылся в улыбке, и Май понял, что рассматривал его с невыразимо бесстыдным осуждением. Обворожительный самодовольный блеск его глаз осветил историю Примаверы. Май почувствовал, что был готов умереть прямо в эту секунду. Он больше ничего не хотел понимать. Та ночь навсегда останется в моей памяти. Она ранила во мне человека. Когда придёт время, я хочу, чтобы ты попытался простить меня. Мы будем страдать благодаря этой глупости. Найс просил прощения за Туза. За ту ночь в вагоне. Холодную тёмную ночь, когда он впервые ворвался в комнату вагона. Когда его ноги ломали пальцы на руке Мая. Когда били его лицом в тюремную решётку. Мальчик сожалел о своей грубости. Наверное, даже ему не стоило пускать врага так близко к себе. Я слежу за тобой, Май. Туз выполнил своё обещание. Возвращайся ко мне покорным. От начала до конца. Мой Май. Так волнительно довериться тебе. Он позволил себя найти. Май улыбнулся в ответ, покачав головой. Он всё ещё был восхищён. Столько сил было брошено в бесконечную войну. Старик и его люди, таланты и военные поселения, Ти-Эль, охотившиеся за Картером, погибшие миротворцы и их бриллианты. Туз был кем-то большим, чем простым участником войны. Он был её нечаянным порождением. Её громким ответом. Оглушительным криком. Бог и Дьявол оказались лицом одного человека. Туз гордо вскинул подбородок, кивнул сражающемуся Стоуну и указал рукой на дверь, приглашая Мая на последний откровенный разговор. В эти секунды сквозь гул второго масштабного бунта слышались хрипы умирающего Ноаха Шраги. Туз снова всех переиграл.