Тюрьма. Весенняя боль

Вправду ли это было? Вправду ли это я? Спой, как над детской зыбкой, Чтобы уснуть с улыбкой Вечного забытья.

Если бы навязчивый треск вентиляторов колотил по сознанию громче барабанящего сердца, Май бы решил, что это случилось. Что настал день, когда он умер. Как и всё вокруг. Четырнадцать дней жизни потеряли значение. Найс оставил за собой пустоту. Ослепительное ничто. Оглушительное неважно. Май сглотнул и медленно оглянулся по сторонам, когда уши обволокло невозможной тишиной, несмотря на шумную паническую возню Примаверы. Он ничего не слышал. Ни шелеста одежды, ни бессчётных шагов, ни гневных рыков. В глазах застыла пелена, размывающая картинку перед глазами. Пропорции комнаты то и дело искажались. Май задел ногой мягкое тело и едва не потерял равновесие. Сел, чтобы лучше рассмотреть человека. Ноах Шрага. Пульс присутствовал. Май с остервенением потёр глаза кулаками. Стоун безвольно сидел на скамье, пытаясь отдышаться после атаки, а Микки стоял за его спиной и мягко придерживал ему голову. Их безобразное взаимопонимание убивало всё скверное, что рождала Примавера. Глубокий взгляд параноика выражал что-то большее, чем безысходное умиротворение. Пронизывающие глаза гипнотизёра контактировали с каждым живым существом, и Май отвернулся, не позволив заострить на себе внимание. Микки завораживал неутихающую толпу. Чем бы оно ни было, оно происходило естественно и неуловимо. Это было похоже на аварийный протокол. Микки копался в сознании каждого из заключённых. Бедный параноик снова расхлёбывал ад за Тузом. Май с непониманием обернулся, когда его толкнули плечом. Это было удивительно знакомое ощущение. Словно его видели, но не замечали. Так бывало и раньше, когда талант Химеры ещё работал. Талант Химеры. Май со страхом опустил взгляд на руки. Пошевелил скрюченными пальцами, на которых темнела замёрзшая кровь. Погибшая регенерация оказалась его меньшей проблемой. Скрытый талант в Стоуне продолжал высасывать его жизнь. Он заставлял Химеру существовать, сжигая тело, игнорируя инстинкт самосохранения. Его разрывало на куски. Он падал ниже дна могилы. Май вышел в коридор, стараясь сфокусироваться на расплывающихся перед глазами стенах. С каждой каплей пота он стремился к главному в жизни проигрышу. Май пошёл вперёд, перебирая пальцами по шершавой стене. Ему казалось, что он слышал тяжёлое дыхание Примаверы. Её предсмертные стоны. Её уставшее сердцебиение. Трещащий тусклыми лампами взгляд. Всё важное вело к одной двери. Он должен был пережить ещё несколько часов. Во имя апокалипсиса Май сжал ручку до хруста и толкнул дверь. Найс распластался на кровати и внимательно перечитывал чёрный молитвенник. Он выглядел неприлично недосягаемым в своей непредсказуемости. Выкупанный в боли ребёнок. Май хотел вырвать книгу из его рук и отшвырнуть её. Хотел пригвоздить самодовольного мальчишку к стене и выпотрошить каждую тайну. Но он не сделал этого. Эмоции наёмнику были не к лицу. Не дождавшись никакой реакции, Май прошёл в комнату в полном молчании и наклонился, чтобы убрать осколки разбившегося стакана. Собрав в кучу, он отодвинул их к ножке кровати. Он должен был что-то делать. Иначе мог сойти с ума. Он чувствовал, как сходил с ума. — Тридцать шесть минут твоего великолепного отсутствия. Глазастый, где шлялся? — не отрываясь от чтения, хрипло произнёс Найс, затем прочистил горло и перевернул страницу рукописной книги. Его сосредоточенный взгляд из-под тёмных ресниц неустанно бегал по строчкам. Он вчитывался в каждое слово. Вникал в каждую мысль. Поглощал идеи. Он не просто казался, он стал другим. Всё непоследовательное в нём обрело безумный смысл. — Хорошо подумай, прежде чем открыть рот, — вдруг улыбнулся Найс и с очаровательной грацией, присущей только ему одному, отложил книгу. И сделал он это так, словно за прерванные минуты удовольствия он собирался взыскать немереную плату. Принимал он одной валютой. Страданиями. — Сегодня в этой комнате будет легко пораниться, — Найс подтянулся на локтях к изголовью кровати и усмехнулся. — Не ходи босиком там, где разбил стекло. Двусмысленный совет вдавливал в пол. — Я уже поранился, — протянул Май, не отводя взгляда от внимательных серых глаз, таранящих его с непристойным вызовом. Угроза была опасно ненавязчивой. Май был тем, кто разбил это стекло. Теперь действительно стоило быть осторожным. Он вдруг почувствовал укол, заставивший вздрогнуть что-то внутри, и поднял ногу. Порезался осколком. На полу краснела жидкая капля крови, ловко выскользнувшая из умирающего тела. Май присел на корточки и поддел её пальцем, попробовал на язык без отвращения. Словно крупица за крупицей из него вытекала неприжившаяся человечность. — Знаешь, ты ошибся. — Никогда, глазастый, — Найс с улыбкой покачал головой. — Никогда. — Человечность не выжигают из себя. Бывает, она сама тебя покидает, — Май встал и сделал шаг вперёд с неистовым намерением растоптать невидимые для глаз осколки стекла. Это было слишком похоже на поле скошенной пшеницы. Это была она. Восхитительная и неимоверно необходимая боль. Май попытался ответить на откровенную улыбку, но понял, что получилось у него нервно и злобно. — Человечность бежит от меня. Мне не угнаться. Игра подошла к концу. Найс резко вскочил на ноги. Он тоже был босиком, но ни это, ни свежий порез Мая не пробудили в нём опасение. На его лице пронеслись сотни других неотложных мыслей, с его приоткрытых губ без единого звука слетело множество ещё не продуманных слов. Он ухмыльнулся и кивнул. Подошёл непозволительно близко. Взял Мая за руку и крепко сжал его прохладную онемевшую ладонь. Так крепко, что боль от колющего стекла мгновенно стихла. Они стояли посреди скошенного поля пшеницы, а раскалённый воздух испарял их кожу. Мечта тлела в агонии. Мечта опоздала. — Мне действительно жаль, глазастый, — шёпотом признался Найс, решившись на что-то новое для себя. Это было дружеское извинение, почти семейное, такое болезненное и пылающее вечным прощанием. Ответная боль. Забавная. Пробная. Он зашептал её куда-то в шею. Едва слышно. — Я мог бы помочь, но не стану. Тебе не спастись, Химера. — О чём ты говоришь? — с подозрением прошептал Май. Лицо Найса было так близко. Оно было таким тёплым. Таким уничтожающим негласную надежду, которой вовсе не должно было существовать. Даже сейчас мальчик не переставал играть и наслаждаться своим гением. Май невесело усмехнулся. — Лекарство. Что ты мне вколол, ублюдок? — Обычное обезболивающее, — кивнул Найс. Он мягко расторг их близость. Потёр рот ладонью в попытке уговорить себя проявить некоторую тактичность. — На время нашего разговора. — Так Туз приговорил меня к смерти. На этот раз ты дашь мне умереть. Скучать не будешь? — Май рассмеялся, но тут же закашлялся, извергая лёгкими скрипящий кашель с кровавой мокротой. Сел на кровать. Упал на спину. Лекарство притупляло необходимость собственного существования. Оно действительно казалось волшебным и дарило иллюзию бесконечной свободы. Последний шанс на выживание лопнул. — Подумать только. Ребёнок победил Химеру. И в этот грандиозный момент главный изверг тюрьмы не хочет, чтобы я чувствовал боль. Что с твоим наслаждением? — Ты меня осуждаешь? — Найс прищурился и нервно постучал пальцами по столику. Ему не нравился этот разговор. Он вообще не любил беседы, но, как и в первую их встречу, его действия контролировались его внутренним Тузом. — Май, ты осуждаешь меня? После всего, что я для тебя сделал, я могу рассчитывать только на осуждение? — Конечно, нет, — Май требовательно потянул руку, заставив Найса подать ему новый стакан с водой. Он был прозрачный, с абстрактными узорами вокруг горловины. Найс на секунду отвернулся. И это была лишь одна необходимая секунда, проведённая не под пристальным взглядом Туза. Туза, так сильно заражённого непоседливым Найсом. Выпив почти всё, Май поставил стакан у ножки кровати и вдавил донышком разбитое стекло в бетон. Он раскрошил осколки в ничего не значащую пыль. Вместе со своей необъятной злостью на самого себя. — Знаешь, дети, чтобы избежать одиночества, придумывают себе друзей. Но ты пошёл дальше. Ты просто взял и придумал себе себя. — Что в этом плохого? — Найс уселся на стол и в полном непонимании развёл руками. — Единственным, кто мог обойти закон Туза, оказался сам Туз, — Май выдохнул скопившееся внутри него сопротивление. Оно уже не имело значения. Двое, имевшие хоть какую-то ценность в этом мире, оказались одним лицом. — Я нашёл тебя, но предпочёл бы не находить никогда. Ты ублюдок, Туз. Я мечтал сказать тебе это в лицо. — Даже в Примавере сбываются мечты, — кивнул Найс, погасив в себе улыбку. — Это не твоя заслуга. Я позволил себя найти. Я ждал, Май. — Мог бы просто сказать, — с поддельным укором протянул Май, зная, какой ответ последует за его словами. — Но это было бы не так весело, — с грустной улыбкой прошептал Найс, облизнув губы. В жизни из собственных законов и правил ребёнок, выживший в Тузе, искал утомительные развлечения. Этот человек занимал самый высокий ранг. И этот человек с высоты своего полёта плевался в собственные правила. — Ты не можешь быть правдой. Твоя ненависть к Тузу была реальной. Ревность. Слепая преданность. Уважение. Я хочу понять каждое твоё слово, — проговорил Май, вскочив с места. Он не мог смотреть в потолок. Упоительная пустота его больше не волновала. Он прошёл до стены, в которой было вырезано окно, и открыл занавески. Стало светлее. Значительно светлее, когда Найс улыбнулся так, как делал это прежде. Словно последние тридцать шесть минут ада оказались очередной шуткой. А вот Маю было не до веселья. — Найс, я хочу понять каждое твоё действие. И я не успокоюсь, пока не вытрясу из тебя душу. — Чёрт возьми, Май, душа мне ещё пригодится, — ухмыльнулся самовлюблённый Найс, откинув голову назад. Он замолчал, стараясь подобрать какое-то вразумительное объяснение своему существованию. И чем дальше уходили минуты, тем больше азарта было в его зажмуренных глазах. Он резко выпрямился и выдохнул. В недоумении развёл руками и радостным голосом вынес вердикт: — Кажется, я заигрался тобой. — Кем ты был для меня? — с подозрением протянул Май, отогнав всплывшие в голове образы. Было слишком рано. Найти Туза и уничтожить его казалось непозволительной роскошью. Май задал вопрос ещё раз: — На что ты был похож эти две недели? — Ответ ничего не изменит, — мальчик с возмущением покачал головой, выставив беззащитные ладони вперёд. — И всё же? — Химера напрягся, готовясь к атаке. — Я был похож на ошибку, — честно признался Найс, спрыгнув со стола. В его глазах сверкнула готовность расплатиться. Он с упоением и трепетом ждал для себя кары. Человек, стоящий выше всех, ждал умопомрачительной справедливости для великого себя. От того, кого посчитал равным. Это выглядело потрясающе убого. — Ты был нужен живым Тузу. И пока ты был нужен живым, Найс играл с тобой. Как с диким чудовищем. Это приносило мне дозу кайфа. Май преодолел разделяющее их расстояние и двинул Найсу кулаком по челюсти, но тот даже не пытался сопротивляться. Май смял рвущуюся под пальцами ткань одежды и впечатал его спиной в стену. Он дышал Найсу в лицо. Это было что-то большее, чем ярость. Отрезвление. Ясность разума, необходимая для хладнокровного убийства. — Сыграем в игру? — прошипел Май, почувствовав, как пот напряжения потёк по его спине. — Не ты убьёшь меня, — улыбнулся Найс, но тут же скривился от прильнувшей к затылку боли нового удара. — Сейчас я докажу тебе обратное, — приторно ласково проговорил Май, вспомнив, что был заражён этим мальчиком и никакая регенерация никогда не смогла бы это исправить. — Играть буду только я. А ты скули, Найс, скули. Май рывком развернул Найса лицом к стене и прижался к нему грудью. Манящее тепло. Такое знакомое ощущение. Такое отвратительное и неисчезающее. Тот самый Туз, пригвоздивший его к решётке вагона. Май стянул волосы Найса в кулак и на секунду замер, вслушиваясь в его тихое дыхание. Оно было едва осязаемым за хриплыми вдохами Химеры. Май ударил своего заклятого врага. Май ударил его лицом в стену, скривившись от мерзкого хруста. Ещё и ещё. Чем больше идея изуродовать Туза противилась, тем сильнее он его бил. Это была месть. Найс не издал ни единого звука. Май сжал зубы и ударил его под рёбра. Он не щадил. Он был противен самому себе, но для этого человека в нём не осталось милосердного убийства. Этот человек должен был молить о пощаде. Этот человек должен был быть растравлен болью, которую так боготворил. Он должен был быть опозорен. Кровь стекала по острому подбородку Найса, заливая шею, грудь, пачкая педантично вычищенные стены. Волосы, выбившиеся из стиснутых пальцев Мая, потемнели и слиплись. Май толкнул человека на пол, с раздражением пнул его по ноге. Что-то было не так. Ощущение серьёзного просчёта вновь его не покидало. Спокойствие больше не существовало. Химера потерял хладнокровие. — Зачем ты просил прощения? Тебе станет значительно легче смотреть на мою смерть? — отчеканил Май, предаваясь негодованию. Тринадцать дней он вглядывался в эти серые глаза, но не хотел увидеть в них правды. Он слишком полагался на здравомыслие этого сумасшедшего. На вменяемость психопата. На потерянного человечеством ребёнка. — Ох, Найс. Я не прощаю тебя. Пока я жив, ты будешь страдать каждую минуту вместе со мной. То, что разрывает меня сейчас, сильнее любого обезболивающего. Я верил тебе. Единственному из всех. Только тебе. — Не просто верил, ты молился на меня. Да, я буду страдать, Май. Я буду страдать гораздо дольше тебя, потому что останусь в живых, — прошептал Найс, подняв свой величественный взгляд на запертые в тюрьме иконы святых. Он был тем, кто мог предотвратить эту бурю. Но он не смог остановить своё тщеславие. Он создал боль, которую не могли вынести двое, даже разделив её пополам. Две недели ошибок и неуёмного желания отражались в страдающих глазах Найса. Самого одинокого человека во всём мире. — Я предал себя, чтобы защитить тебя от правды. Май отвёл взгляд, почувствовав невыносимое осуждение слов, вырвавшихся из глупого человека. — Я могу подняться? — спросил Найс, потирая колено, которому вновь досталось в этой стычке. Не дождавшись ответа, не дождавшись прощения, он поднялся и попытался встать ровно, болезненно сморщился. Упёрся кулаками в стол, развернулся в прыжке на одной ноге и снова сел на стол. — Я не знаю, как объяснить тебе себя, — совсем не радостно хмыкнул он. — Наверное, не хватает опыта, — произнёс он, и пространство, образовавшееся между ними, наконец позволило снова дышать спокойно и попытаться найти общий язык. — Я не знаю, как сделать это проще. — Я не хочу, чтобы было проще, — покачал головой Май и подошёл к этому столу. Провёл пальцами по бедру Найса, ощущая, как подушечки заискрились, воспламенились и сожгли весь кислород в комнате. — Я уже не смогу существовать, если будет хоть капельку проще. Чёртов молокосос, как ты посмел дать нам сблизиться? Найс улыбнулся уголками губ, это получилось мимолётно и болезненно. Май в очередной раз восхитился этим необъяснимым и невообразимым существом и обмакнул ворох салфеток в воду. Прощупал на улыбчивом лице мальчика ушибленный хрящ носа, разодранную кожу щеки, рассечённую бровь и опухший висок. Смыл кровь и сделал компресс. Компресс из своей холодной дрожащей ладони. Взгляд Найса потеплел всего на секунду. Мальчик простил его. Мальчик простил ему неподъёмное осуждение. — Я получил задание убить тебя всего пару дней назад, — произнёс Май, стараясь откопать заплывшую похмельем голову из песка забвения. Обезболивающее превращало извилины мозга в желе. Май протёр красной от крови салфеткой своё лицо и вздрогнул, очнувшись от полудрёмы. — Если бы ты открылся мне ещё вчера, я бы без раздумий затянул петлю на твоей шее. — По-твоему, я боялся тебя? Я скрывался из-за страха? — рассмеялся Найс, выпив остатки кровавой воды из стакана. Он плотоядно облизнулся и подмигнул, но, не заметив веселья на лице Мая, виновато отвёл глаза. Человеческие эмоции восхищали. Такие хрупкие и доступные, они брали верх даже над чудовищем. — Мне почти всегда было плевать на правду о тебе. Перешагни через свои принципы и начни работать со мной. — Эти принципы слишком высоки, — с уверенностью мотнул головой Май, почувствовав странное ироничное веселье. Этот разговор не должен был быть таким. Но он был. Потому что талант и человек в этой комнате так и не смогли подобрать нужный язык, чтобы объясниться. — Разве ты не собирался сгнить со мной в Примавере? И в агонии, и в оглушительных криках, пока смерть не разлучит нас. Моя смерть. Ты открылся мне, потому что я умираю. — Но на моих руках не будет твоей крови. Я сделал всё, что хотел, для твоего спасения, — после неловкой паузы признался Найс, попросив взглядом припаркованные возле кровати кроссовки. — Но теперь мне нужны ответы. Тузу нужны ответы. Удели нам время. — Total Liquidation? Найс просто кивнул. — Две недели ты отрицал Туза, потом стал им, а теперь говоришь от его имени, — Май снова сел на кровать, теперь уже почти избавившись от наплывшего безумия. Его сменило нечто другое. Осознание происходящего. Паника поднялась из скрипевших коленей и разлилась где-то в желудке. Он сделал это. Он добрался до Туза, и все тревожившие его вопросы разбились в прах. — Ты показываешь пальцем на ребёнка и ждёшь, что я просто в это поверю? Поклянись мне самым дорогим, что у тебя есть. — Я мог бы открыть своё лицо, как только мы прибыли в Примаверу. Как только Картер доказал твою вину. Но ради нескольких лишних дней твоей жизни я поставил под удар мечту своей жизни, — Найс опустил глаза и медленно расплылся в пакостной улыбке, утомлённой непрекращающимся днём. Он сказал это так просто. Громкие слова срывались с его губ с лёгкостью, словно самоубийцы, летящие с сожжённых мостов. Мальчик вдруг поднял пристальный взгляд и посмотрел Маю прямо в глаза. — Клянусь тобой, Май. Я — он. Пусть Найс не всегда одобряет методы Туза, а Туз редко доволен Найсом, это не мешает мне быть ими обоими. Одновременно. — И каково это, каждый раз принимать решения вразрез с собственным мнением? — Май с дотошной детальностью выразил своё искреннее недоумение. — Не так паршиво, как прозвучало с твоих слов, — Найс улыбнулся и вытащил из пепельницы недокуренную сигарету. Чиркнул отсыревшей толстой спичкой по коробку, чертыхнулся и бросил её на пол. Лукаво прищурился, вытянул ладонь вперёд и поманил Мая пальцами. — Не так паршиво, как лгать и притворяться. Этот камень был кинут в Химеру. Но тот увернулся. Неужели Старик не научил своё лучшее творение внятно лгать? Этому люди его учили в первую очередь. — Когда я увидел тебя в первый раз, меня посетило ощущение, что тебя кто-то сдерживает. Что ты гораздо больше изнутри, — Май протянул прихваченную из подсобки инквизиторов зажигалку, но Найс уже убрал свою руку. Подмигнул. Пошевелил сигаретой, зажатой в зубах. Май едва не закатил глаза от умиления настолько непрошибаемой дерзостью, но послушно подошёл с огоньком. — Что ты задумал? — Глазастый, я не даю интервью чужакам, — уклончиво проговорил Найс, и в прекрасных серых глазах зазвенел незнакомый прежде ожесточённый блеск. Блеск быстро исчез, уступив былой мягкости и снисходительности. Мальчик затянул воздух, раскуривая сушёную траву, и с наслаждением выдохнул дым сквозь зубы. — Знаешь, прежний я был слишком жадным до пыток и мучений. Я не чувствовал разницы между друзьями и врагами. Я любил их крики одинаково. Я попал в Примаверу играючи. Я удивил здесь всех. Наверное, ты не раз задавался вопросом, как человек выжил здесь. Май кивнул. — Наверное, ты думал, что из-за моей жестокости. Май кивнул ещё раз. — Ты был прав, — Найс не сводил с него внимательного взгляда. — Но они не боялись меня. Жестокость их забавляла. Они сделали меня шутом, Май. Я истязал одних талантов на радость другим. — В этом весь ты, Найс, — Май пытался уловить тайный смысл в его словах. — Нет, Май, я гораздо глубже, темнее, насыщенней. — Найс покачал головой. — Мою маму убили таланты. Мою сестру убили таланты. Моего отца отняли таланты. Я мучил талантов ради талантов. Наша с ними жестокость не имела границ, так что кто-то должен был подрасти. Монах помог мне осознать другую сторону себя. Май, эта сторона, она казалась удивительной. Несокрушимая, рассудительная, убийственная и милосердная. Но бессмысленный садист никуда не делся. Мы наложились друг на друга. Это не вторая личность. Это другой характер. Другие приоритеты. Другая жизненная позиция. Туз — часть моей жизни. Иногда больше, чем хотелось бы. А иногда меньше, чем стоило бы. Ты понимаешь, Май? Они были смесью друг друга. — Пусть Туз уйдёт, — процедил Май и выдернул сигарету изо рта мальчика. Больше не кури. Руки переломаю. Мальчик потемнел лицом. Он выглядел так, словно сомневался, что его посмели ослушаться. Но Май посмел. Он вдохнул жжёный воздух с ароматом гнилой травы и выпустил струйку серого дыма. Он нарушил приказ. Это был его второй плевок в лицо садиста. Найс коротко покачал головой и зацокал языком, вновь и вновь восхищаясь неоправданной смелостью, брошенной прямо ему под ноги. Он взял руку Мая в свои ладони и поцеловал его пальцы, решив растоптать не нужное в этих стенах бесстрашие. — Расслабься, — посоветовал Найс, спрыгнул со стола и зашёл за спину, не отпуская руки. Его мурчливый голос ударил по затылку, заставляя дрожать поджилки. Неуловимое ощущение близости его кожи. Щекочущее внимание его изучающего взгляда. Искажённая доброта прикосновения к ладони. Он поднял руку Мая, придерживая её под локоть. Обнял его пальцы до мерзкого скрежета и выгнул запястье во внешнюю сторону. Ударил выступившей костью по стене, издав звериный рык. В глазах Мая потемнело. Ослабшие мышцы болезненно взвизгнули от боли. По крайней мере, он услышал их гневный плач. Колени подкосились, и Май рухнул вниз, прикрыв затуманенное лицо другой ладонью. Найс доломал его запястье ударом тяжёлого кроссовка. Май вцепился зубами в руку, разрывая мясо в клочья. Чтобы не закричать. Туз или инквизитор. Рядом с этим человеком ему всегда был нужен кляп. Май остался один на один с ломающей резью в руке. Он жмурился так сильно, но всё же не дождался рефлекторных оборонительных слёз. Май медленно выдохнул боль. Она действительно отрезвляла. Так что туман из головы пропал и он вспомнил, за что боролся. Ощутил необходимую потерю. Химера снова поднял голову. Наверное, теперь в его глазах звучало что-то действительно мерзкое, но Найс лишь одобрительно присвистнул. Май поднялся на ноги, прислушиваясь к своему телу, обретшему странную лёгкость. Адреналин. Он обошёл садиста вокруг, не сводя выжидающего взгляда. Он рассчитал каждый возможный удар. Каждое своё действие. У него был план атаки. Тысячи вариантов. Самый лучший талант из всех — талант выживать. Талант бороться до конца и выживать. — Пусть Туз уйдёт, — Май склонил голову набок и сжал сломанное запястье в кулак, обдав комнату треском костей. — Я хочу услышать, как моя гиена шипит в одиночестве. Но Найс не отпрянул. Потому что его больше не было в комнате. Как не было и Туза. Они ушли вместе. Мальчик стоял посередине комнаты, сложив руки в карманы и излучая смертоносное безразличие. Это был беспредельный мрак, спрятанный далеко от беззащитного мира. Это был тот самый неуправляемый ребёнок, не ведавший ценности жизни. Способный убить, не испытав при этом даже необходимого удовлетворения. Это был не Туз. Это был не Найс. Бездна внутри человека. Спустя годы она ещё была жива. — Верни мне его, — Май сделал шаг вперёд. Глубокий шаг, полный стремления развернуться и сбежать из чёртовой комнаты. — Верни мне Найса. — Так не бывает, — прошептало омерзительное существо, отравляя комнату неприступным холодом. — Без Туза нет Найса. Без Найса нет Туза. Я же сказал: одновременно. Они были неразделимой смесью. Май почувствовал, как кожа покрылась мурашками. В духоте и тесноте подземной тюрьмы его бросило в озноб. Мальчик был пустым. Он был похож на чёрную дыру, способную затянуть в себя весь мир. Серые глаза сияли мёртвым хрусталём. Едва заметная личинка гнева на губах. Самое страшное, что было в этом человеке, — реальная осмысленность во взгляде. И только сейчас Май понял страх отца, запершего вменяемого сына в самом забытом и недосягаемом месте. — Тогда верни обоих, — прошептал Май, обняв ладонями бесстрастное лицо Найса. — Просто верни. — Я всегда должен был быть кем-то другим, — произнесло существо. Оно расправило плечи, потрясло головой и едва заметно улыбнулось. Невероятный свет заструился в оживающих глазах прекрасного человека. Он, взяв руку Мая и не отпуская её, сел на скрипучую кровать, на которой всё ещё лежали перья. — Теперь у меня всегда есть выбор, кем быть. — Твой взгляд, Найс, — Май опешил, вспомнив эту прожорливую пустоту. Единственное, что оставалось внутри после уничтожения всего прекрасного. Он понял драму ребёнка, о которой тот даже не подозревал. Слишком знакомую драму. — Я знаю, этот взгляд. Это не темнота, это ненависть ко всему живому. Ты не оступился, ты сломался. Тебе было восемь лет, когда убили твою маму. И ты был там. Таланты убили её у тебя глазах. Май слишком хорошо понимал это чувство. Жажду апокалипсиса, которую мальчик раздавил садистом и Тузом. — Это ничего не значит, — Найс пронзил его бестактность осуждающим взглядом. — В отличие от твоей сломанной руки. Давай её полечим, — он улыбнулся, распрямляя пальцы Мая. Разглаживая их боль по своей ладони. Было видно, что он хотел избежать этого разговора. Покалеченное прошлое казалось для него, такого великого и блистательного, позорным. — Перестань убегать от меня, — Май встал на колени перед мальчишкой, восхищаясь его сопротивлением жестокому миру. Этот разговор должен был состояться. Неприятный. Обличающий. Наслаждающийся жизнью мальчик рябил, словно сломанное изображение, уступая себя кому-то ещё неизведанному. Соломенный осенний ребёнок, похоронивший внутри себя катастрофу, не мог принять всего себя и делился на части. — Кто убил твою маму? Вы жили далеко от фронта, как это случилось? Найс едва заметно улыбнулся и потянулся вперёд, чтобы прошептать насмешливые слова как можно тише. С большим наслаждением. С большей значимостью. Прямо на ухо, щекоча ядовитым дыханием кожу. Два заветных слова. — Total Liquidation, — с удовольствием проговорил Найс. — Апокалипсис чуть не проглотил мою душу. Вот почему я знаю про них. Май отпрянул, едва не повалившись на спину. — Этого быть не могло, — он глубоко вздохнул. Мальчик должен был ошибаться, но это название было засекречено годами. Никто не мог о них знать. Организация никогда не стремилась привлечь к себе внимание. Они не охотились на людей ради развлечения. — Найс, Ти-Эль не могли убить твою маму. — Значит, Ти-Эль? Не слишком нежное название для всеобщей смерти? Думаешь, апокалипсис придёт в шёлковых простынях? Будет бойня, Химера, — Найс прищурился, с убеждением кивнул и, хромая, перебрался к холодильнику, забитому лекарствами. Он вытащил остывшую бутылку с водой и кинул её на кровать. — Приложи к запястью, иначе придётся его отрезать. Май на секунду завис, оценивая странное предложение. На шутку это не было похоже. Да и на предложение тоже не сильно. Так что он послушно коснулся руки холодом, едва не вскрикнув от боли. Запястье покраснело в месте разрыва тканей и едва заметно припухло. Он старался не выдавать опасной для себя дрожи. — Зачем им убивать обычную женщину? — Май собрался с силами, поднял глаза и ухмыльнулся тому, с каким вожделением Найс поглощал его страдальческие потуги сдержать боль. Садизм был ему к лицу, но так хотелось стереть это самодовольное выражение с лица всемогущего ребёнка, в ушах которого горели жёлтые ромбики. Май замер, открыв рот, выдохнул подступившую к горлу догадку и закивал. — Бриллианты миротворцев находились в тайном хранилище. Как ты мог заказать их воровство Шраге, если след был потерян для всех? Найс расплылся в улыбке, словно дождался нужного вопроса, и похлопал. — Сколько же тебе лет? — Восемнадцать. — Тебе было восемь, когда это случилось, — продолжил рассуждать Май. — Значит, Total Liquidation убили твою маму десять лет назад. Она основала фонд помощи талантам, застрявшим на территории людей. — Ты знал, где миротворцы похоронили бриллианты, — прошептал Май, отпрянув от согласия в глазах Найса. Всё это не имело смысл. Прекрасный белый гроб, в котором упокоилась прекрасная женщина, не имел смысл. Единственное, что было важно, что её убили в день заключения перемирия. — Ты её сын. Сын первой леди миротворцев, убитой десять лет назад. Живой наследник камней. Конечно, ты знал, где они хранились. — Он ломал дверь. Мама успела спрятать меня в шкафу. Он ворвался и свернул ей шею. Я слышал его голос. Я чувствовал тьму в его душе, ничего великолепнее я не видел в жизни. Её убийца произнёс несколько победных слов над телом, — Найс отнял бутылку и выпил воды из горла. Облился ею, приведя себя в чувства. Капли заструились на его коже, придав маленькому гению ещё больше дьявольского сияния. — "Во имя Total Liquidation". Кошмар детства. Апокалипсис застрял внутри, он тикает в моей голове, как сломанные часы. Я хочу победить его. — Должно быть, они сильно тебя напугали. Это был день их зарождения, — Май не знал, что сказать. Перед ним сидели истоки апокалипсиса. Мальчик, пострадавший от него самым первым. Мальчик, имевший право знать. Мальчик, которому сломали жизнь вместо избавления от боли. Мальчик, чья жизнь превратилась в бесконечную войну с самим собой. — Со смерти твоей мамы перемирие считалось невозможным. За апокалипсисом последовали многие. Даже миротворцы, потерявшие надежду. — Как-то мало похоже на утешение, — Найс расплылся в неласковой улыбке. Он на мгновение замолчал. Прищурил глаз, словно кот, ослепший от яркости солнца. Наверное, он не собирался задавать этот вопрос. Тот, кто отрицал месть, всё же проявил к ней пагубный интерес. — Кто её убил? Имя. Оно должно быть тебе известно. — Нужно двигаться дальше, — в горле Мая рассыпали сухой песок. — Как это делаешь ты? Обрушим небо на землю вместе? — вдруг хмыкнул Найс и покачал головой, разочаровываясь отсутствием гения в легендарном убийце. Он приложил ладонь к сердцу и поклонился, выразив человеческую клятву. Поклонился, выразив своё тающее уважение. Свою честность. — Мне просто любопытно. Назови мне имя, порадуй меня. — Тебе будет больно, — Май положил свою ладонь поверх его. — Тогда тебе вдвойне повезло. Я обожаю боль, — Найс склонил голову как можно ниже, чтобы стены не разузнали о гневной тайне. — Давай, удиви меня, — в его словах звучала уверенность, что никто не посмеет ему перечить. Скорее всего, последний год он ни разу не слышал отказа. По крайней мере, от кого-то живого. — Картер убил твою маму, — тут же бросил Май и почувствовал, как ладонь Найса дрогнула под его рукой. Зрачки серых глаз расширились на секунду. Мальчик сглотнул, услышав правду. Май отстранился от него и поднялся на ноги. Он не собирался утешать его. К этому человеку невозможно было испытать жалости. Его можно было лишь убедить в необходимом. Оправдать преступление. Май выдвинул табурет и сел, закинув ногу на колено. — Это давняя история. Он был очень молодым. И главное, он считал, что поступал правильно. — Он когда-нибудь сожалел? — с подозрением протянул Найс, цепляясь аномальной верой за прерванную дружбу. — Глядя мне в глаза, он сожалел? — Не думаю, — мягко уверил Май. — Хорошо, — Найс расслабился и рухнул на спину. Тихая мелодия свистом заполнила пустоту комнаты. Это была колыбельная. Мелодия, знакомая каждому ребёнку мира. В ней звучала усталость восемнадцатилетнего мальчика. Найс ничего не говорил. Он смотрел, как мерцала лампа, утопленная в потолке и закрытая решёткой. Май не знал, что сказать. Песня пронзала сердце куда острее, чем ржавый кусок арматуры, которым Шрага убил его в прошлом. Химера привык ощущать человечность. Химера заразился ею. — Так мой Картер тоже был наёмником Total Liquidation? — после недолгой паузы Найс сопоставил факты. — Он был их создателем, — прошептал Май, заметив, как в глазах Найса появилось замешательство. — Это вряд ли напишут в учебнике по истории, — Май попытался сгладить обстановку, понимая, что за безразличным выражением лица Найса скрывалась настоящая буря. — Десять лет назад Картер Моррис убил первую леди миротворцев, твою маму. Секретная группировка разрослась в настоящую кампанию, но потом люди посадили его в тюрьму. В шестнадцать Туз дал мне ранг Короля на время отсутствия Картера: везунчик проходил свидетелем по какому-то делу и сумел сбежать. — Вскоре он сбежал и вернулся в организацию. Он изменился. Первым делом Картер утилизировал все данные о себе, затем выкрал множество документов, подтверждающих существование Total Liquidation. Он собирался обнародовать и уничтожить её. Меня наняли, чтобы убрать Картера как угрозу безопасности. Ведь создатель решил отменить апокалипсис. — Картер всегда был таким Картером, — с одобрением прошептал Найс, слушая урок с закрытыми глазами. — Надеюсь, он прикончил многих из вас? Май улыбнулся где-то глубоко внутри себя, начиная понимать суть этого человека. Его любовь к восхитительному Картеру. К таланту, подорвавшему главный штаб Total Liquidation. Таланту, решившему дать жизни ещё один шанс. — Я хочу рассказать тебе о нём. Ты должен знать, кого убил, — неожиданно произнёс Найс. Тот, кто не любил долгие разговоры, но отчаянно в них нуждался, хранил много историй. Туз, выращенный Примаверой. Туз, хранивший самую огромную библиотеку из личных дел талантов. Словно памятники на просторном кладбище. Найс потёр уголки глаз. Вряд ли когда-нибудь он был честнее, чем сейчас. — Он был королём, когда я попал в Примаверу. Знаешь, Картер был отличным королём, — Найс поправил сам себя и улыбнулся. — Он ненавидел всех одинаково, чтобы не презирать одного человека в отдельности. Он не выделял никого. Я считал его братом. Найс поднялся с кровати и сел у вещевого ящика. Полкомнаты было измазано кровью из порезанных ног, но оба уже не обращали ни на что внимание. Ни на что, кроме правды. Неукротимый Найс вновь что-то задумал. Вновь тасовал свою колоду. Он ни на секунду не прекращал думать о Примавере. О её спасении. Туз не мог позволить себе облегчённо вздохнуть, пока Ноах Шрага и Химера ещё дышали. Единственным, кто мог их остановить, оказался восемнадцатилетний мальчик. Его каштановые волосы давали особенно чистый отблеск белёсых прядей. Сосредоточенные глаза с крапинками озорства бегло осматривали вещевой ящик. Он то и дело облизывал губы, напрягая мышцы лица, от чего ямочки на его щеках становились заметнее. На его открытом лице сиял напористый юношеский максимализм, не ведавший границ. В его улыбке застыл отчаянный страх потерять наслаждение. Найс перебирал вещи в поисках чего-то особенного, пока не достал застиранную толстовку с измочаленными рукавами. Он повязал её вокруг бёдер, прикрыв кровяные разводы на джинсах, и покрутился вокруг себя. В ответственный момент его беспокоил внешний вид. Мальчик зачесал ладонью волнистые мягкие волосы, заляпанные кровью, и улыбнулся, выдохнув надоевшую суетливость. Сделал он это с очаровательной плавной медлительностью. Найс поменял безрукавку, на секунду обнажив торс. Его тело имело заметный рельеф, не свойственный невоевавшему ребёнку. Жилистый. Броский. Сильный. Сконцентрированный. Мальчик не терял ни минуты, проведённой в Примавере. Он вытащил из ящика бейсболку и накрыл грязные волосы. Он был похож на самого обычного оборванца. И этот оборванец творил историю. — Чёрт, мы же говорили о Картере, — покрасовавшись, Найс поймал на себе осуждающий взгляд Химеры и поспешил вернуться к разговору. — У него оставалось неиспользованное свидание. В благодарность я познакомил его с сестрой. Благодарность, — повторил Найс и поднял со стола забытые обломки зеркала. Посмотрелся в него. Поправил мокрые волосы, выбившиеся из-под козырька, и перевернул бейсболку обратной стороной. Вздохнул, оставшись недовольным. Он отложил своё отражение в сторону и посмотрел Маю в глаза. Он сильно сомневался, что стоило открывать финал этой истории. Словно боялся, что Химера уничтожит нечто неистребимое. Нечто прекрасное. — Любовь, Май. Пока она существует, таким, как мы, придётся смотреть издалека. — Каким «таким»? — вопрос сорвался с губ. Май был недоволен возросшей в комнате концентрацией недееспособной инфантильности. — Тем, кто поставил себя выше мира, — в глазах Найса загорелась гордость за открывшуюся вдруг истину. Вменяем. Он действительно понимал, что говорил. Он был тем, кто мог вывернуть жизнь наизнанку, чтобы найти в ней что-то хорошее. Найти и замучить. Мальчик медленно провёл кончиком языка по треснутой губе, вкушая самого себя. Следующие слова он сказал с доверчивой детской осторожностью: — Только подумай: единственный, кому удалось сбежать из Примаверы, сделал это ради любви. Картер собирался жениться на моей сестре. Они венчались в разрушенной церкви. Я лично венчал их. — В этом мире осталось что-то, не загаженное тобой? — со смешком удивился Май, подавив внезапную дрожь в голосе. Два года погони без единой зацепки. Лишь ускользающие следы Картера в трещинах разбитого асфальта. Террорист, променявший идеи на женщину, был недопустимым героем. Май перестал улыбаться, вдруг почувствовав, что слова Найса значили больше. Мальчик не мог ностальгировать. Это было не в его стиле. Он пытался что-то сказать. И это что-то заныло под лопаткой. На лбу выступили капли пота. Очень странные. Словно Май сожалел о чём-то. Или должен был сожалеть. Или его могли заставить пожалеть сиюминутно. — Так Картер женился на твоей сестре? — Разумеется, — Найс кивнул так осторожно, словно это признание оказалось сложнее, чем он представлял себе в фантазиях. На его лице отразилось выражение искренней озабоченности. Лампа затрещала и прибавила света, от которого завившиеся от влажности волосы мальчика засияли янтарными колечками. Она просто видела меня. А я никогда не оставлял свидетелей в живых. — Значит, она уже была женой, а не любовницей, — произнёс он так, словно хотел оправдать своё малодушие. Май и сам не понимал, какой чёрт дёрнул его признаться в убийстве. В преднамеренном убийстве женщины. — Я сделал это. Я хочу рассказать тебе о нём. Ты должен знать, кого убил. Найс говорил не о Картере. Он говорил о своей сестре. — Ты когда-нибудь вспоминал жертв? Например, тот парень на перроне даже не знал, что собирался умереть, — с напряжением в голосе спросил Найс, желая услышать явную ложь. — Ты когда-нибудь вспоминал мою девочку? — А боль от потери сестры ты тоже любил? — Разумеется, я любил и её. — Да, — шёпотом солгал Май, глядя ему в глаза. — Когда ты стал таким нечестным? Неужели мне нужна жалость? — с недовольством протянул Найс и остановился в дверях, шаря по карманам. Он вдруг прекратил возню и зацокал языком. С совсем не добрыми намерениями. Он хлопнул ладонями и сцепил пальцы в замок, придав своему виду грамм убедительности. Лампа вновь затрещала, едва не заискрившись, и вовсе потухла. Силуэты предметов освещали безликие лучи, бившие сквозь щели из коридора. — Картер хотел убить тебя из-за страха. Он боялся, что не сможет отомстить за неё. Наверное, он был единственным, кто не нуждался в доказательствах. Ты веришь в магию? — Найс подошёл близко-близко и наклонился вплотную к сидящему на табурете Маю. — Он узнал в твоих глазах отпечаток её смерти, — таинственно прошептал Найс и с улыбкой выдохнул терзающую боль прошлого. — Мне нужны были однозначные доказательства, чтобы открыться и допросить тебя. Как только мы прибыли в Примаверу, именно Картер достал твоё поддельное досье. Он доказал, что ты наёмник. Знаешь, Май, — Найс резко выпрямился, словно сбросил с себя огромный груз, — в тот миг я захотел тебя убить. Это сказал тот, кто ненавидел смерть. На губах этого мальчика признание прозвучало гораздо громче любой пронзительной тишины. Май слышал в ушах пульс. Шум крови. Он чувствовал, как мир медленно расползается перед его глазами. Найс отошёл, коротко осмотрелся, но снова не нашёл ключа. Увидев вспотевшее лицо Мая и его дрожащие губы, он насмешливо и добродушно покачал головой, словно уже забыл о собственной идее выбраться за пределы душной комнаты. За пределы ранящей честности друг к другу. — Знаешь, что меня остановило от убийства? — в качестве утешительного приза Найс припрятал очередную гадость. Его едва очерченный светом профиль казался совсем юным. Слегка вздёрнутый нос, острый подбородок, блестящие глаза и высокий лоб с грозными линиями бровей. Уголки губ поползли вверх, изображая подобие невесёлой улыбки. Он был уверен в том, что собирался сказать. Он всегда был уверен во всём. — Я узнал, кто ты на самом деле. И я стал горд, что сам Химера убил мою сестру. Это честь для меня даже говорить с тобой. Туз не открылся, доказав твою вину. Я подарил Маю несколько лишних дней жизни, проведённых с Найсом. Он восхищался убийцей своей сестры. — Я надеялся, что Май и Химера — это одно лицо. — Выпусти меня, — Май покачал головой не в силах больше выносить давящее присутствие этого мальчика. Казалось, оно затмило собой всё на свете. Лицо вменяемого психопата. Ни одна морщинка ещё не тронула молодой незрелой кожи, как этот человек с леденящей душу мягкостью разворотил в себе жизненные понятия. Май не знал, что сказать. В его следующих словах прозвенело нечто взрывное. Необходимая истина. Такая непривычная и решительная. — Ты опасен для мира, ребёнок. Ты ненормальный. Дьявол, примеривший содранную с Бога кожу. — Нормальных в психушку не сажают, — с убеждением улыбнулся Найс и снова напоролся на запертую дверь. Он волновался. Словно ребёнок, впервые вышедший на сцену. Словно клоун, с которого слетела маска. Найс вытер мокрые ладони о кофту, висевшую на бёдрах, и обернулся. Именно в этот момент включилось аварийное освещение комнаты и загорелись диоды, утопленные в бетонном потолке. Найс был возбуждён осознанием своей безнаказанности. — Ты не командный игрок, Май. Уходи с арены, иначе вся моя победа над Total Liquidation будет на твоей совести. — Я не понимаю тебя, — Май наклонился и поднял раскрошенное стекло. Рассмотрел искрящиеся на ладони кристаллики и сжал их в кулаке. Это было прекрасное напоминание. Быть разумным там, где хотелось стереть грани действительности. Он не должен был вестись на провокации. Он должен был сохранять рассудок и держать игру в своих правилах. — Дело в Ханни. Он успешно прятался в Примавере больше года. Три месяца он работал на тебя, не допуская ошибок. Но в один момент ты понял, что именно он собирался выдать имя Туза. Он, а не Картер. — Ты мне рассказал об этом, — Найс окончательно бросил свои попытки выйти из комнаты и улизнуть от объяснений. В эту секунду он повзрослел на десяток лет. На сцену вышел Туз. Прагматичный ублюдок, не терпевший потерю драгоценного времени. — Ты мне сказал, что Ханни предал меня. А я просто копнул чуть глубже и выдернул все ниточки его грандиозного плана. Мне хватило нескольких часов. Он был гением, но не больше, чем я. Ты подвёл его. — Я ничего не говорил тебе, — с угрозой процедил Май, покачав головой. — Подозреваю, Ханни давно планировал самоубийство. С тех самых пор, как Картер слил ему мои планы на промышленное изготовление сыворотки правды, — Туз потёр руки и снова сел на табурет, перекинув через него ногу. Он двигался так же, как раньше. Словно в нём действительно присутствовала уцелевшая часть садиста. Найс. Он выглядел до смешного серьёзным, словно блеск его жизни окутался мраком Туза. — Ты так ничего не понял, Май. Ханни хотел умереть так, чтобы я узнал о его предательстве. Он хотел уйти громко. Плюнуть мне в лицо перед смертью, как я плевал на его жизнь. Оу, он боялся меня. Наверное, этот страх день за днём сводил его с ума. Ханни уговорил Амбала убить его. Он заставил одного из самых надёжных талантов предать меня. А затем он умер на глазах Брэина, чтобы тот в скором времени рассказал обо всём Тузу. Чтобы он рассказал мне, когда я бездарно потрачу всю имевшуюся кровь. Я восхищён его желанием ударить мне под дых. — Я думал, он хотел, чтобы я расследовал его смерть, — Май задумался, прокручивая тот допрос. — Но планом Ханни была обыкновенная месть? — Нет, Май. Это была необыкновенная месть. Она выпила из меня много крови. Моя власть рассыпалась на куски. Меня окружили предатели. Инквизиторы мертвы. Ханни хотел, чтобы ты узнал моё имя, когда я максимально ослабну. Хотел, чтобы я стал уязвимым. Поэтому Наби выжидал, чтобы передать тебе Туза в нужный момент. Момент настал, когда прозвучало предсказание моей смерти от рук предателя, — Найс опёрся локтем об стол и положил на руку отяжелевшую голову. — Мой старый друг Наби. Даже сумасшедшим он продолжил свой крестовый поход против моей власти. Я бы никогда не убил Наби, потому что его отец перечисляет огромные суммы на счёт Туза. Запрограммированное сознание пророка могло хранить тайну моего имени до того момента, пока следующий шпион Total Liquidation не попадёт в Примаверу. Наби вышел из комнаты впервые за три месяца. Чтобы найти тебя. Одно прикосновение, Май. — Как ты узнал, что Ханни предатель? — Ты мне сообщил, уже давно, — Найс ненадолго замолчал. Он шмыгнул носом, снова почувствовав капли крови на губах, и приложил салфетку. — Знаешь, что из этого следует? День моей смерти ещё не наступил. В этой битве я выйду победителем. — Найс, — Май ещё раз сжал стекло в кулаке и поднялся с кровати. Он подошёл к столу и вывалил красные от крови кристаллики стекла. — Я не предупреждал тебя. Я не выдавал тебе имя Ханни. — Ханни бросился к тебе на помощь и оттащил в единственное безопасное место в Примавере. В комнату Стоуна. Во время бунта вы или защищаете мою власть, или идёте против неё. Дезертирство приравнено ко второму, — Найс положил на язык несколько стеклянных крошек и закрыл рот, безуспешно пытаясь пережевать стекло. Май требовательно выставил ладонь, заставив мальчика выплюнуть осколки и продолжить говорить. Найс послушно высунул язык и вытер с него кровь. — Ханни знал, что я воспользуюсь сывороткой правды. Я хотел найти каждого предателя. Но по моим же законам джокер не имеет права допрашивать свою даму. — Но ты допрашивал меня лично. — А должен был послать Стоуна или кого-либо ещё. Ты был дезертиром, Май. Стоун бы спросил тебя, как ты оказался в комнате. Что бы ты ответил? — Ханни спас меня по приказу Туза, — Май повторил слова Ханни, глядя в глаза Найса. — Я не был дезертиром. — Стоун поднял бы свидетелей и понял, что Ханни действительно тебя спас. Что у тебя не было выбора, потому что ты был ранен, — Найс с усталостью вздохнул, но продолжил единственно правильное объяснение событиям Примаверы: — Но я поклялся тебе защитить тайну Химеры. Я не мог послать к тебе Стоуна с сывороткой. Я провёл твой допрос сам. Май, каждую секунду я был рядом. Я бы не позволил тебе погибнуть от рук Шаина. Ханни не разговаривал со мной в тот вечер. Я не приказывал ему спасать тебя, но сильно удивился, когда ты пытался уверить меня в обратном. — Как он вообще оказался возле двери Стоуна? — Спасал меня по приказу Туза. — Я выдал Ханни, — монотонным голосом Май закончил его рассказ. — Я должен был просто сидеть и ждать, пока Наби найдёт меня и передаст зеркало. План был слишком простым. — Я всё ждал, когда же ты меня свергнешь, — рассеянно ответил Найс. Он не знал, какие эмоции должен был вложить в свою притянутую тактичность. — Имя в обмен на имя. Май, я слышал каждое твоё слово. — Кто был под маской? — Гений, — с едва заметной улыбкой произнёс Найс. — Ханни. На какое-то время я доверил ему своё имя. Немного репетиций и капелька настоящего таланта. Это был потрясающий эксперимент, пока он не скормил себя каннибалам. Ханни был настолько убедителен, что даже я поверил в его Туза. — Ты решил пустить его на кровь, — Май с презрением прервал хвалебную оду мертвецу. — Забыл сказать, — Найс постучал пальцем по виску и ухмыльнулся, задавливая рассудительное спокойствие Туза дьявольским блеском глаз. — Я терпеть не могу гениев. Я очень ревнивый человек. На этой фразе концентрация безграничной хитрости уступила обволакивающему садизму. Найс содрал со стены одну из распечатанных икон и завернул в неё обслюнявленные крошки красного стекла. Он вдруг замер. Кровь Химеры перемешивалась с человеческой. Найс таинственно молчал. Наверное, ему даже доставляло удовольствие заставлять других ждать от него подвоха. Поэтому он просто улыбался и играл осколками. — Туз должен был олицетворять справедливость, — Май первым нарушил тишину. — Справедливость не всегда порядочна, — ответил Найс. Он вдруг ожил и снова заметался по комнате. Сел возле вещевого ящика и, порывшись на самом его дне, вытащил чёрную телефонную трубку. — Сейчас я тебе это докажу. — Найс? — Май просто вытянул руку и указал пальцем вперёд. — Это телефон. — Это гораздо больше, чем телефон, — Найс коснулся губ пальцем, попросив неугомонный рот помолчать несколько секунд. В ожидании связи насвистел играющую вместо гудков мелодию. Пальцы застучали по столу, отбивая лёгкий ритм. Вдруг он замер и растянулся в улыбке. — Командир? — его мурчливый голос обласкал стены подлым журчанием. — Экстренно заблокируй двери. Запри всех заключённых. Я собираюсь выйти. Найс с довольным видом сбросил звонок и бросил телефон в карман. — Как ты это сделал? — с открытым восхищением выдохнул Май. Он говорил о власти Туза. — Это примитивная техника, — с терпением пояснил Найс, по-своему истолковав вопрос. Это было очень по-человечески. По-человечески уязвимо и великодушно. — Я подарю тебе его на день рождения. — Я умираю, чёрт тебя дери, — с улыбкой напомнил Май. — Тогда я подарю тебе его на день смерти, — Найс действительно задумался. Он протянул руку, чтобы погладить щёку Мая, но тот ловко перехватил и отвёл его ладонь в сторону. Найс с подозрением хмыкнул. Он собственническим движением вжал Мая в стену и придавил собой. Глаза его оказались совсем близко. Он словно чувствовал, что им обоим сейчас была нужна его привычная властность. Он смотрел тяжёлым взглядом и молчал. Слушал хриплое дыхание Мая, в лёгких которого струился сухой песок. — Мне нравится, как покорность бушует в тебе, — прошептал Найс. — Если бы я позволил тебе задать один-единственный вопрос. Последний вопрос. Что бы это было? — Почему Total Liquidation боятся тебя? — монотонно проговорил Май, никак не реагируя на поджарое тело, манящее нежной теплотой. Он игнорировал даже то, как Найс по-хозяйски положил ладони на его плечи. Май успешно забывал вдыхать запах его кожи. Жасмин, пробуждающий две недели лжи. — Почему тебя стоит бояться? Кто ты? — Добро, Май, — с явным удовольствием пояснил Найс, словно две недели погони друг за другом он ждал именно эту секунду. Словно это признание венчало их на вечные муки. Мальчик, воспитавший эго с собственным характером. — Я скверное, слегка неуравновешенное, но самое нужное миру добро. — Скольких ты готов резать и пытать, чтобы доказать это? — в этот вопрос Май вложил неожиданно весомое негодование. — Стольких, скольких посчитаю нужным, — голос Найса вновь сошёл на звенящий непоколебимостью шёпот. Мальчик даже не думал отпускать пойманную в тиски жертву. — Я не позволю уничтожить мир. Ни людям. Ни талантам. Ни апокалипсису. Наследник миротворцев сражался за мир. — Тревога! Всем вернуться в камеры. Через две минуты четырнадцать секунд двери будут заблокированы. Ослушавшиеся будут переданы Тузу и убиты в обязательном порядке. Тревога! — Ты собираешься поработить мир? — прошептал Май, осознав, как много он упустил за эти две недели. Примавера была выбрана неслучайно. Она была прототипом нового порядка. И, ко всему ужасу, она была прототипом работающего порядка. — Он не заслуживает спасения. — Каждый заслуживает спасения, — с воодушевлением проговорил Найс. — Не тебе решать, — Май сделал шаг назад и упёрся спиной в закрытую дверь. — В прошлом обе стороны сделали свой выбор. — У меня получится их переубедить, — Найс улыбнулся и всё-таки коснулся ладонью пыльной щеки Мая. Размазал по ней кровь. Попытался оттереть её и снова лишь размазал. — Поверь мне, всё получится. — Ради кого? — Май никак не мог сформулировать мысленный ком сомнений. — Ради живых, — это прозвучало так, словно было единственной возможной правдой. — Но ты единственный живой человек, — Май покачал головой, перебив ненужные сейчас извинения. — Ради которого из себя? — а вот это прозвучало маниакальным бредом. — Ты не понял даже частичку меня. Но я не осуждаю, — после долгой паузы с грустью произнёс Найс. Самый одинокий человек на земле. Он вставил ключ в дверь и толкнул. В комнате появился свежий воздух. Насколько он мог быть свежим глубоко под землёй, пройдя через покрытые мхом воздуховоды. — Иногда Найса больше, чем Туза. Иногда наоборот. Из рациональных соображений, а иногда просто под действием алкоголя. Я тот, кто больше нужен. Я тот, кем должен быть в данную секунду. Конечно, если не возникает аномалий, — вдруг добавил он и вышел в пустой коридор, по которому не смел гулять даже испуганный шёпот Примаверы. — Иногда Найс и Туз хотят обладать чем-то единолично. На сто процентов. Тогда всё становится очень запутанным. Запутанным, как сейчас. — Ты думал, что я предпочитал Туза? — Май задал этому ребёнку слишком взрослый вопрос. — Я не думал, — Найс включил своё грустное непреодолимое обаяние. — Я видел. Я знал. Вот откуда бралась ревность. Я надеялся, что Май и Химера — это одно лицо. — Если я позволю тебе выйти из Примаверы, ты выкинешь ненужного Мая. Он перестанет существовать, и останется только Химера, — без всякого упрёка пояснил Найс. — Всё это время ты смотрел на меня глазами вымышленного человека. Ты придумал Мая. — Один мой друг дал мне дельный совет по выживанию. — Как тебя зовут? Хотя бы придумай. — Май. — Я ожидал, что ты будешь отрицать, — Найс не думал ни секунды, прежде чем дать ответ. — Или назовёшь мне своё настоящее имя. Скажешь, что ты такой же, как я. Поделённый надвое. Что Химера не смысл твоей жизни. — Май был карнавальным костюмом на твоём дьявольском балу, — Химера непреклонно пригвоздил его амбиции к полу. Он мечтал сделать это каждую секунду, проведённую в Примавере. — Ты действительно мне нравился. Моя боль реальна. Но я действительно выбросил бы все воспоминания о тебе на помойку. — Ты только что покончил с собой в моих глазах, — Найс рассёк воздух рукой, приглашая на последнюю прогулку по Примавере. — Мой ребёнок вырос и открыл глаза. Найс, я наёмник,— Химера не побрезговал повысить голос, чтобы перекричать вопиющее одиночество человека. — За этими стенами огромный мир. И он меня знает совершенно другим. — Больше этот мир тебя не увидит, — Найс едва заметно улыбнулся. Похлопал себя по бёдрам, стараясь подобрать свежие слова для новой подлой выходки. — Утром я был у Наби. Хотел дослушать предсказание о твоей смерти до конца. Самоубийство оставит шрам в человеческом сердце. Но умрёшь ты от ножа чужака. Химера закрыл глаза. Чужаком был Стоун. Стоун убил его ножом. — Так это ты отрезал Наби язык? — Химера прошёл вперёд и нырнул в карман Найса. Заточка была в засохшей крови. Может быть, это была кровь Шаина. Может быть, где-то в этом коктейле была спрятана боль Наби. Химера согнулся, почувствовав разрывающий спазм от раны. Ублюдок Стоун. Ублюдок Стоун был убийцей, и это был самый мрачный закат самой яркой легенды мира. Он медленно распрямился, но заточку из рук не выпустил. — Как звучало твоё предсказание? Что Наби тебе сказал? Химера с угрозой направил нож в сторону сияющего самодовольством Найса. — Имя станет известно всем. Близкий человек. Его руки не будут дрожать. Они будут любить мою кровь. Они будут резать с достоинством. Они дадут мне насладиться страданиями перед последней смертью в моей жизни, — Найс присел в жутком реверансе. Расплылся в ядовитом победоносном оскале. — Не ты, Химера. Как видишь, моё время ещё не пришло. — Внимание. Двери заблокированы. — Смерть догонит и тебя, — улыбнулся Химера и последовал по опустевшему коридору вперёд. Примавера стала похожа на бараки для беженцев. Она и была ими. За дверями доносились беззаботные голоса слабых. Мерзкий хохот сильных. Разумные существа делились на касты. Равенство было невозможным даже в этих стенах среди одного вида. Химера с сожалением посмотрел на Найса, словно заметил в нём частичку своего прошлого. Он умирал и оставлял этого несмышлёного ребёнка один на один воевать со всем миром. — Что случилось с предыдущим Тузом? Вы убили его? Он должен был узнать как можно больше информации. — Насколько я помню, предыдущего Туза убил именно ты, — Найс подпрыгнул, сорвав свисшую с потолка паутину. — Им был Монах. Год назад он ушёл в добровольную отставку, — самодовольно заявил Найс и двинулся вперёд, минуя целые истории, приключившиеся в Примавере. — Я покажу тебе свою лабораторию, раз ты проделал такой длинный путь. Май притормозил, позволив лучезарному мальчишке пройти вперёд. Настал момент, когда апокалипсис в лице Химеры должен был уничтожить врага. И он был готов это сделать. Без всяких раздумий. Жалости больше не существовало. Мая больше не существовало. Он не был нужен. Он не был нужен никому. Они прошли вдоль каждого коридора. Мимо столовой, в дверях которой в собственной крови ползало то, что осталось от Шаина. Он приоткрыл один глаз, услышав шорох чужих шагов, и с выжившим удивлением проводил их уставшим от жизни взглядом. Найс даже не обернулся. Он был слишком возбуждён идеей, чтобы тратить себя на удовольствия. Найс стремился вперёд, наслаждаясь раздольем жестокости Примаверы. Туз полной грудью вдыхал воздух из лёгких своего детища. В опустошённой зоне шестёрок давно никого не было. Никто не сторожил вход. Найс замедлил шаг, заметив что-то мимолётное. Он остановился возле решётки, отделяющей огромную грязную комнату от коридора. На прутья была намотана металлическая нить, словно бусинками увешенная подсохшими кусочками человеческой кожи и мяса. Нить, сшивавшая рот бывшей дамы Найса. Мальчик отцепил её и вдохнул аромат старой жизни. Жизни, когда в нём ещё не существовало Туза. — Это была идея Стоуна изуродовать его, — вдруг с улыбкой оправдался Найс. — Иногда с ним проще согласиться. Даже в двух лицах я не всегда могу его переспорить. Нужна была причина, по которой Найс не смог бы заводить даму. Последний рубеж был пройден. Найс приложил левую руку к сенсору и набрал свой код. — Ваш ранг — Туз. Добро пожаловать, хозяин. Найс виновато скривился, устыдившись насмехающегося взгляда Химеры. — И он утверждал, что не стремится к власти, — с придуманным укором проговорил Май, сглотнув комок предвкушения. Вряд ли кто-либо из Ти-Эль смог бы зайти так далеко. Уничтожить Туза вместе со всей лабораторией. Со всеми исследованиями. Апокалипсис торжествовал в его холодеющей крови. Найс ничего не ответил. Ступени. Узкие коридоры. Холодный свет, оголяющий красные лучи термических датчиков. Снова ступени. — Вниз на тридцать ступеней больше, чем вверх. Мы пришли, — с подозрением заметил Май, когда они остановились напротив тяжёлой белой двери. — Что я увижу по ту сторону стены? — Добро пожаловать, хозяин. Дверь медленно поползла вверх. — Это не стремление к власти. Это напоминание. В интересах всего мира, чтобы я входил в эту комнату больше Тузом, чем Найсом, — Найс сделал несколько шагов вперёд. Это была белая комната. Абсолютно белая. Она словно излучала свет. Заражала желанием выжить. Воздух здесь пах океаном. Солью. Найс казался ещё прекраснее, объятый своими мечтами. — Напоминание необходимо. Мы существуем в точках с разной концентрацией друг друга. Здесь я должен быть Тузом максимально. Потому что Найс-инквизитор не одобряет то, на что мы вынуждены идти. Здесь нет места празднику. Здесь творится будущая справедливость. Найс перестал улыбаться в ту же секунду. Май вошёл в комнату, удивляясь тому, что не оставил грязных кровавых следов на белоснежном ворсе покрытия. Оно словно выедало грязь. Май усмехнулся и сделал шаг в сторону, наслаждаясь тем, как кровь исчезает с его истерзанных ног. Он прошёл вперёд, любуясь идеально прозрачными витринами, за которыми стояли сыворотки самых разных цветов. Они были подписаны очень мелко, так, что было сложно что-либо разглядеть. Это был музей. Музей медицины будущего. Найс шёл вперёд, даже не оборачиваясь на стенды. Наша с ними жестокость не имела границ, так что кто-то должен был подрасти. — Я научил их жить. Я уничтожил каннибализм и запретил экстремизм. Я создал суд, законы и армию. Поддержал бизнес. Дал работу. Ввёл налоги. Я сказал, что можно жить, не убивая друг друга. И они смогли. Я показал, что они могут делить один стол с человеком, и они его делили. Я одобрил религию, а они стали молиться. Таланты социально адаптируются. Им просто внушили, что они прирождённые убийцы. — Мы рождаемся другими, Найс. Это сложно понять, не побывав в нашей шкуре. — Они подошли к ещё одной двери в конце комнаты. — Если ты такой замечательный, почему Найс не одобряет этот мир? Вопрос остался без ответа. Следующая дверь не имела замков и сенсоров. Просто наспех прикрытая деревянная белая перегородка, за которой слышался гул голосов. Карцер Примаверы. Место, где они изучали кровь и ставили опыты. Май потянулся, чтобы открыть её, но вдруг поймал напряжённый взгляд Найса. Он не позволял Тузу занять всего себя и боролся. Потому что Химера был тем, кем Найс-инквизитор и Туз хотели обладать единолично. Мальчик боялся увидеть неодобрение в глазах легенды. Химера кивнул своему несмышлёному поклоннику и вошёл в комнату. Наби сказал, что нужно выпустить людей из коробок. Туз отказал. Люди в огромных камерах, заполненных жидкостью, устремили свои пустые взгляды вперёд. Они открыли глаза, и датчики возле их камер запищали. В лаборатории, занявшей всё пространство под Примаверой, кипела жизнь. Персонал продолжал работать как ни в чём не бывало. Это была штатная ситуация. Дьявол спустился в ад, чтобы проверить исполнение своей мечты. Химера хотел подойти ближе, но согнулся на полпути, сжал рану в боку и едва сдержал стон. Найс кивнул в толпу, и один из людей в мощном респираторе поспешил подать ему стул. Май покачал головой и упрямо зашагал вперёд. Поднялся по короткой лестнице. Наступала другая боль. Финальная. Весна перестала для него существовать. — Так ты не просто изучаешь кровь, — проговорил Май, через стекло заглянув в глаза пленённому таланту. — Ты ставишь опыты на живых. — Они вынуждены жертвовать жизнями, чтобы мир продолжил существовать. А ты хочешь уничтожить его из-за каких-то детских обид, — ответил Найс, последовав за ним. Он положил ладонь на витрину. В его глазах сияла всеобъемлющая любовь. — Вот что я хотел показать тебе. Мир должен жить. — Скажи это тем, кого ты держишь здесь, — хмыкнул Химера, оглядываясь по сторонам. Он душил людей. Он умел душить людей. Он прославился тем, что душил лучше любого другого. Но в лаборатории было слишком много талантливой жизни. Он не знал, как уничтожить их с максимальной производительностью. — Сколько их здесь? — В этом весь ты, Май. Требуешь совести ото всех, кроме себя, — эти уличающие слова проговорил Туз. Туз, поборовший в себе садизм. Химера оглянулся через плечо. Слишком много аппаратуры. Слишком много техники, в которой он не разбирался. Нужен был срочный несчастный случай. Может быть, хороший взрыв. Оглянувшись через плечо, Химера заметил знакомые лица, помещённые в странную густую жидкость. К ним были подведены многочисленные трубки, свинцовые наконечники токопроводящих кабелей. Таланты в колбах молчали. Они молчали и таращились пустыми взглядами на замкнутый ад Примаверы. — Я помню их, — Май побрёл в сторону живого праха заключённых. — Они держали меня, когда ты ранил меня ножом в поезде. Разве ты не казнил их? — Ты совершил убийство на перроне, а я должен был тебя спасти, — Найс подошёл и остановился рядом, с гордостью рассматривая чуть подёргивающиеся пальцы заключённого. Словно парень инстинктивно хотел использовать талант. Остаточная память переливаемой крови. Жидкость в колбах изолировала все таланты, не позволяя им пройти наружу. Найс постучал по стеклу, словно несмышлёный ребёнок, и улыбнулся. — Я должен был казнить тебя за убийство. Туз должен был. Но если кто-то совершает самосуд, вина преступника переходит к нему по закону. Я повёл их на смерть ради тебя. Они совершили самосуд на камеру. Это видел даже конвой, так что люди не были против этой казни. Я воткнул в тебя нож, чтобы оставить доказательства самосуда для заключённых. Не мог же я объявить, что опустил тебя? Стоун вырубил парней, мы сбросили на рельсы одежду и прочую ерунду, завёрнутую в мешки для мусора. А в сумках с общими вещами пронесли их тела в лабораторию. Я стреляю метко, Химера. — Так вот как выглядит достойная причина убить? — сыронизировал Май, заметив, что стёкла третьего ряда колб были голубоватого цвета. К телам внутри них было подведено значительно больше датчиков и проводов. — Особые гости? — Именно, — с удовольствием ответил Найс. — Homo sapiens. Люди. Найс в одно мгновение стал незнакомцем. Химера спустился вниз, размышляя над странными ощущениями. Наверное, если бы Май существовал, он бы прочистил доступ к совести маленького садиста. Но Химера просто спустился и сделал круг почёта по небольшому холлу лаборатории. Мальчик снова последовал за ним, не рискуя оставить убийцу наедине со странными мыслями. В голове застыл только один вопрос. Тот самый. Самый значащий, который стоило бы задать. Очень любопытный вопрос. — Какой толк от бесполезных людишек? — Создавая апокалипсис, Картер презирал всех одинаково. А я всех до единого люблю. Каждый внесёт плату за будущее. По вспотевшему затылку прошёлся едва уловимый сквозняк. Химера не обернулся, заметив в глазах мальчика тень вошедшего за его спиной человека. Дверь скрипнула защёлкой, придавленная присосом воздуха. Щекотный взгляд неузнанного таланта ощущался роем копошащихся на коже насекомых, но Химера не оборачивался. Химера подавлял свой интерес к возникшей опасности. Лишь отсчитывал неслышные шаги врага, наблюдая его безликое приближение в беспечных глазах Найса. — Мир будет сиять, глазастый, — произнёс мальчик, не обратив внимание на вошедшего, и несмело улыбнулся. Такая сиротливая улыбка могла принадлежать только тому, кто отчаянно искал себе одобрения. Туз был едва уловим в его взгляде. Маленький Найс, брошенный гнить в собственных мечтах. Маленький Найс, секунда за секундой бравший верх над самим Тузом. Маленький Найс, придумавший себе самого себя. — Мир будет сиять для нас. Мир будет сиять для живых. Но Май ничего не ответил. Он не мог дышать. Его безликим врагом был Стоун. И он душил Мая. Вчера и завтра перестали существовать. Правда и ложь сплелись в самодовольной улыбке Найса. Жизнь и апокалипсис теряли значение в ней же. Май схватился за горло, чувствуя, что готов разодрать его ради глотка воздуха. Лёгкие сжались и застыли, стиснутые смертоносным талантом Стоуна. Кровь стучала в ушах тяжёлыми медленными толчками. Кожа под стиснутыми ладонями покрылась испариной. Май медленно обернулся. Жизнь. Власть. Возмездие. Теперь он видел значения этих слов в глазах фанатичного валета. Ты уничтожил Картера. Но Туза я смогу защитить. Химера зашатался, опустился на пол и повалился набок. Безвольные руки соскользнули с шеи. Глухой удар затылком об прорезиненный пол. Тяжесть и онемение по всему телу. Он старался вздохнуть, но ничего не получалось. Его лицо. Лицо Найса. Его дымчатые глаза. Серый был самым ярким цветом в палитре жизни. Мальчик что-то произнёс и ещё раз улыбнулся ему в лицо. Химера даже не знал, имелось ли у него ещё лицо. Он чувствовал, будто его пожирали черви. Бесплотные души разрывали его тело на куски. Приветствие смерти. Её ледяное касание. И он без сожаления ожидал её. Он сделал всё, что мог, ради апокалипсиса. Ребёнком он выжил во время голода и нескончаемого страха. Тринадцать лет верной службы людям. Самое важное предательство в жизни. Два года жажды гибели мира и холодного бездушия. И среди этого дерьма Химера не мог закрыть глаза. Не мог отвернуться от бесконечного сияния сломанного ребёнка. Он чувствовал странную тоску, даже вычеркнув из себя Мая. Найс резко отодвинулся и медленно покачал головой. Он злился и что-то говорил голодным призракам, но Химера слышал только скрежет их зубов. Казалось, Найс не был впечатлён этой смертью. Он следил за ней с осуждением. Химера сжал сломанную руку в кулак, отняв контроль над телом. Он не хотел запомниться разочарованием на молодом амбициозном лице Найса. Пальцы судорожно впились в горло, стараясь выломать хрящи. Но он прекратил убивать себя, ощутив на голове слабые поглаживания чужой ладони. Они стирали капли пота, струившиеся по его лбу. Приглаживали спутанные в войлок волосы. Найс продолжал что-то шептать, и только сейчас Химера понял, что снова может дышать. — Видишь, Стоуна очень сложно отговорить, — виновато улыбнулся Найс и потёр переносицу. — Какого чёрта ты делаешь здесь? — он с раздражением обернулся на валета. Он смотрел снизу вверх, но это было нестрашно. Стоун уступал ему в высоте высокомерия, поэтому именно ему пришлось отвести взгляд в пол. Найс с осуждением повёл бровью. Перед его глазами был целый простор причин для недовольства, но заострил внимание он только на одной. — Разве я приказал тебе напасть? Ты поставил меня в неловкое положение. — Он враг, — категорично процедил Стоун и злобно сверкнул глазами, намереваясь повторить атаку. Но вся его уверенность разбилась о выставленную вперёд беззащитную ладонь Найса. Ладонь Туза. Стоун выглядел опешившим. Несколько секунд он с недоверием изучал обстановку и только потом сглотнул. Сглотнул очень громко. Это был посторонний страх. Стоуну он был не к лицу. Как и раболепство, впечатанное в его встревоженное лицо. — Ты открылся. Ты назвался ему. Ты же обещал не делать этого, Туз. Три фразы раскололи мир пополам. Это было главное доказательство. Стоун признал Туза в открытом лице восемнадцатилетнего мальчика. Химера почувствовал мучительную судорогу и, перевернувшись на живот, выблевал кровавые сгустки, пахнущие трупным разложением. Наверное, его законсервированная оболочка гнила изнутри быстрее, чем снаружи. Но он был в сознании. Так не должно было случиться. Химера почувствовал, что очередной рвотный комок застрял в его горле. Сухой комок. Колючий. Спазмы терзали горло, снова перекрыв дыхание. Из глаз потекли рефлекторные слёзы. Он протяжно застонал от боли, вырвавшейся из развороченного бока. Кровь сохла в его венах. Таково было осознание смерти. — Говорят, жертвы Химеры не понимали, что умирали, — вдруг рассудительно произнёс Стоун, не сводя глаз с дрожащего от боли тела. — Это действительно он? — Стоун, — с многозначительным неодобрением одёрнул его Найс. — Ты должен добить его, — в глазах валета появилась рациональная злость. — А потом подняться и убить Шрагу. — Ты будешь говорить мне, что делать? — в мелодичном голосе Найса зазвучало недоумение. Найс поднялся на ноги. Прошёл вперёд, остановившись напротив Стоуна. Он был на голову ниже долговяза. Он был почти на десяток лет моложе. Но он выглядел настоящим. Единственным живым во всей Примавере. Найс коснулся подушечками пальцев рассечённой до кости брови Стоуна. Наверное, это была метка Шраги, когда они остались наедине друг с другом. Но это было неважно. Май не хотел видеть, как красивые руки, покрытые ссадинами, дотрагиваются до валета. Ревность была запредельной, но Май смог только стиснуть зубы и сдержать очередной стон. Потому что внутри Химеры болел Май. Он всё ещё существовал наедине со своим разочарованием. Этой тайны Найс не должен был узнать. — Что ты имел в виду, Стоун? Шрага под действием транквилизаторов, разве не так? — Найс снова улыбнулся, расщепив напряжение в лаборатории на атомы. В следующей его реплике прозвучало невозможно много исследовательского восторга: — Мой валет, так ты хочешь зарезать спящего? Сможешь ли? — Смогу, — Стоун не опустил взгляда. — Где твоё понятие чести? — Найс насмешливо щёлкнул опешившего Стоуна по носу и отошёл в сторону. Он взмахнул рукой, призвав лаборантов продолжить работу и не отвлекаться, затем сжал губы и гордо раскинул руки в стороны. Ещё раз щёлкнул пальцами в пространстве комнаты. — Мы отпустим Шрагу. Пусть играется в другом месте. — Мы должны действовать согласно протоколу безопасности, — Стоун сделал шаг вбок, перегородив проход своим болезненным телом. — Я отвечаю за тебя. Что будет, если он вернётся? — Не вернётся. Кто угодно, только не он, — Найс сморщил нос, словно не понимал, зачем вообще нужно было заострять внимание на угрозе его жизни. Он послушно сделал шаг назад и насмешливо оглядел Стоуна с ног до головы. — Так что сегодня я буду твоим протоколом безопасности. Отойди от двери. С этими словами Найс снова попытался пройти мимо валета. — Я приказал Амбалу убить Ноаха Николаса Шрагу, если ты явишься в комнату инквизиторов и попытаешься его отпустить. Амбал сделает это. Для него ты восьмёрка по рангу, — Стоун сделал ещё один шаг в бок и снова остановил Найса. Он угрожал Тузу. Он был настолько отчаянным, что мог безнаказанно пороть идеалистическую чушь. Стоун кивком головы попросил Туза отойти от двери ещё дальше. — Убив Шрагу, мы спасём тысячи жизней. Убийца номер один по рейтингу жестокости в наших с тобой руках. — И эти руки не занимаются благотворительностью. Найс небрежно оттопырил ладони, оттянув карманы повязанной на бёдра кофты. Эта безвкусная развязность казалась очень опасной. Как и вдумчивое выражение его лица. Мальчик перекинул ногу через табуретку. Ножки бесшумно продавили упругое покрытие пола, когда Найс медленно опустился на него. Он молчал и ждал. Наверное, он хотел услышать оправдания Стоуна за неслыханную дерзость. Но валет не собирался отступать и с выжиданием смотрел на своего Туза. Май выдохнул воздух через рот, булькнув кровью. У этих двоих не было тормозов, но Найс первый сложил заточенную принципиальность и ногой отпихнул её в сторону. Он выставил руку ладонью вверх и махнул ею на себя, приказав Стоуну подойти ближе. Он играл свою роль. И Май понял, окончательно понял, как происходило его деление. Туз был центром вселенной мальчика. Его идеалы, его глобальные планы, его рассудительность, его разум. Найс был человеческой душой, которую он оберегал с таким отчаянием, которой так сильно гордился. Его желаниями, его ошибками, его стремлением к жизни. Вместе они сотворили дикую гиену. — Ты оставил Амбала в одной комнате с тем, кто может контролировать всё живое на земле? — Найс не сводил глаз со Стоуна, ожидая ответа. Это был серьёзный вопрос. Всё это время их мятежная троица слушала, как пальцы лаборантов стучали по кнопкам, их недоверчивое перешёптывание, их суетливую работу. — Отвечай мне, валет. — Важно другое, — парировал взволнованный Стоун. — Я недооценил Химеру. — Не тебе решать, что важно в пределах Примаверы, — ответил Найс, ни секунды не поколебавшись. — Химера умрёт. И на сегодня запланирована только одна смерть. На лице Стоуна застыло вразумительное слово «нет». Единственный, кому мог доверять Найс, предавал его. Май откинулся на спину. Ему не нравился кристально-чистый высокий потолок, отражавший эхо. Может быть, в другой ситуации он мог бы даже рассмеяться, но сейчас он ноющим затылком вдавливал пол. Капли пота скатывались по его лицу и срывались на ворсинки покрытия, излучая клубки белого пара. Пол выедал и распылял грязь. — У меня есть образец регенерации, — спустя минуту проговорил Стоун, и в этот момент он выглядел омерзительно гордым. Май насторожился, отменяя подступившую смерть. — Так уничтожь его, — Найс пожал плечами, по-своему истолковав проблему. — Бесконечное лекарство, — Стоун не понял рационального решения Туза. Глаза валета, обрамлённые чернеющими впадинами кожи, отозвались надеждой. Омерзительнее её Май ещё никогда ничего не видел. Наверное, даже Найс приложил особое усилие, чтобы сдержать смешок на губах. В глазах Стоуна было что-то ещё. Что-то, не позволившее Найсу проигнорировать слова валета. В глазах Стоуна был чреватый последствиями план. — С этим лекарством я брошу всё к твоим ногам. Ты будешь править новым государством. — Меня не интересует власть, меня интересует перемирие, — ответил Найс, немного поразмыслив. Очевидно, ему досаждала необходимость объяснять каждое своё слово. Очевидно, в этом мире ещё не родился человек, способный понять его стремлений. — Как же я устал, Стоун. Как же я устал от тебя. — На фронте гибнут солдаты. Обречённые на смерть, они захлёбываются кровью. — Я делаю всё, чтобы это остановить, — с расстановкой напомнил Туз. — Тогда ты делаешь недостаточно! — вскипел Стоун. Наверное, он никогда не делился чем-то сокровенным с Тузом. Но обстоятельства накладывали отпечаток на каждую судьбу. Сейчас этот талант решил высказаться, и Май медленно улыбнулся. Они все его предали. Они все предали одинокого ребёнка. Его душу и разум. Никто не мог услышать. Поэтому Стоун подошёл к Найсу ближе и сел перед ним на корточки. Заглянул своими справедливыми добрыми глазами в разбитую на множество осколков совесть садиста. — Мы можем спасти этот мир. Ты же об этом мечтал. Найс ничего не ответил. Очевидно, спасение всего мира не было его однозначным планом. Он подтянул ногу и перевязал расшнуровавшийся кроссовок бантиком, выразив скуку. Они говорили на разных языках. Они слышали друг друга, но не слушали. Они тянулись, стараясь ухватиться друг за друга, но отталкивались. Потому что были заряжены слишком одинаково. Оба боролись за одну цель разными методами. Май медленно опустил руку и нащупал под собой нагретую сталь, покрытую кровью Наби. Заточка с красивой рукояткой. Символ очаровательного садизма Найса. И Май решил избавить его новый мир от кислой морали мрачного Стоуна. Если умирать, то вместе со своим убийцей. Это он решил для себя раз и навсегда. Потеряв жизнь, упустив власть, Май устремился к возмездию. — Стоун, когда я говорил, что жажду мир, — вдруг произнёс Найс, нахмурившись, — я говорил об уничтожении войны. Спасение умирающих — задача другого Бога. — Мы сможем лечить детей, — упрямец стоял на своём. — Уничтожь кровь, — приказал Найс и встал со стула, чтобы выглядеть убедительнее. — Это неправильно. — Правильно и хорошо имеют разные границы, — Найс подошёл к Маю. Сел рядом с ним. Нащупал пульс. Кивнул головой в сторону копошащихся белых халатов. — Когда я говорю об уничтожении войны, что ты видишь перед глазами? — Что ты создаёшь армию в этой лаборатории, — кивнул Стоун, но тут же перебил собственную мысль: — Вопрос, конечно, в том, что ты видишь, Найс. — Будущее, — таинственно проговорил Найс. — Равенство. Одну справедливость на всех. Единство законов. Мне не нужна армия, чтобы уничтожить войну. Мне нужны ответы. Мир принял кровопролитие как должное, но на одну вещь все закрывают глаза. Человечество не могло эволюционировать в другой вид за одну ночь. Я хочу знать, как вы попали в этот мир. Найс улыбнулся, заметив, как Стоун с непониманием покачал головой. Наверное, вся концепция его служения Тузу рассыпалась в пепел. Они не создавали солдат. Они не стремились воевать. Эксперименты Найса служили только науке и безопасности его маленькой Примаверы. Стоун стал ещё бледнее, а грязно-жёлтые мешки под его глазами налились тяжестью. На этот раз он сел на табурет и замолчал. Было странно, что они ещё никогда не говорили о лаборатории. Прошёл год с момента становления нового Туза. И за этот год Найс не смог полностью довериться своей команде. Если бы я хотел твоей крови, я бы её уже забрал. Самый одинокий человек на земле стремился навести порядок в расшатанном мире. — Лекарство, о котором ты говоришь, обесценит жизнь, — вдруг совсем серьёзно проговорил Найс, решив объяснить причину. Причину того, почему за две недели знакомства с Маем он не решился его использовать. — Люди начнут плевать в лицо смерти, а её стоит бояться. Посмотри на Химеру. Именно отсутствие страха привело его к апокалипсису, — Найс вдруг замолчал и медленно подошёл к самому крайнему сосуду с человеком. Все его датчики были отключены, а тело плавно покачивалось под волнением фильтрованной жидкости. Такие расслабленные и опустошённые мертвецы лежали в основе нового мира. Найс нажал на кнопку, и ширма опустилась, закрыв труп от посторонних наблюдателей. В это мгновение появился человек в белом халате и начал оправдываться, но Найс просто одобрительно похлопал его по плечу и спрыгнул с верхнего яруса, миновав лестницу. — Стоун, где ты хранишь кровь Мая? Вопрос снова остался без ответа. Потому что на лице Найса появился собственный интерес. Он с подозрением осмотрел Стоуна, сопоставив какие-то факты в своей голове. А вырисовывать нужные картинки он умел. Умел дёргать за нужные ниточки, чтобы разворотить тайну. — Скажи мне вот что, — Найс стиснул зубы и дёрнул за полиэтиленовую занавеску. Он протащил её поперёк бесконечно длинной комнаты, отгородив их убийственную компанию от лаборантов, то и дело с интересом вслушивавшихся в диалог трёх заключённых. — Как ты узнал, что Май — Химера? На последнем слове Найс сбавил голос. Май попытался что-то сказать. Остановить случившийся допрос. Но не мог пошевелить даже веками. Мышцы лица сковала тяжесть, и он то и дело проваливался в сон, длившийся всего лишь секунды. Наверное, это было похоже на припадки. Паралич сознания. Май знал, чем должна была закончиться эта история. Болью. Раздражающей болью в человеческой душе ребёнка.

Который грех былого столь жестоко Бесплодьем искупить пора пришла? Зачем столь беспощадна воля рока, Столь сердцу безнадёжно тяжела?

— Откуда у тебя его кровь? — Найс продолжал задавать вопросы, заранее предусмотрев ответы. Он подошёл к Маю и отнял из его окоченевших рук заточку, хоть тот и пытался сжать её в пальцах как можно сильнее. Рана в боку выглядела плачевно. Смерть не подходила ближе, желая досмотреть спектакль отчаявшихся судеб до конца. Найс задумчиво приложил сталь к губам. Он выглядел очень уязвимо, когда озвучил догадку: — Стоун, это ты убил моего Мая?

О, сколько красоты и славы прежней! Надежды опьяняющая рьяность — Увы, чем выше взлёт, тем неизбежней История: паденье в безымянность.

Валет в полном молчании опустил голову. Наверное, безнадёжный вздох Найса мог оглушить Примаверу в ту секунду. Он наклонился, упёршись ладонями в колени, и замотал головой, перемешивая болезненные мысли. Его волосы растрепались. Они казались лёгкими, как перья. Как перья инквизиторов. Когда Найс поднял лицо, беспросветная болезненность ушла из его взгляда. Остались лишь справедливость, рассудительность и жажда мучений. — Ты нарушил мой приказ.

Не порт, не море, не закон, не вера — Велеречивый, горестный застой Царит один как мёртвая химера Над скорбной влагою, над немотой.

Стоун просто опустился на колени. Добровольно. Не пытаясь оправдать свой поступок. Валет, предавший Туза из глубокой верности. Эта действительность с каждой секундой сходила с ума всё сильнее. Найс обошёл его, встал позади спины и приложил лезвие к горлу, намереваясь рассечь его по косой дуге. Тело Стоуна напряглось. Он не мог не подчиниться молчаливому приказу и просто закрыл глаза. В глазах Найса бушевала агония. Найс уже раскаивался. Раскаивался за то, что позволил одному из самых лучших и справедливых талантов работать на себя. Его глаза покраснели, раздражённые солёной влажностью. Наби. Монах. Картер. Туз снова лишался друга.

О шёпот! Мы неизлечимы. Ныне Нас пробудить бы, мнится, только мог Вихрь той земли, где посреди пустыни, У бездны на краю, почиет Бог.

Найс мучительно зажмурился и отвёл руку чуть вбок, намереваясь нанести один упругий удар лезвием. Он коротко вздохнул и обрушил нож на горло Стоуна. По шее валета потекла кровь. Найс тут же открыл глаза. В ужасе. Он попытался что-то сказать, но в нём больше не осталось голоса. Стоун не шевелился, наверное он даже не понял, что произошло. А произошло многое из того, чего просто не могло быть. Второе чудо в истории Примаверы. Химера поднялся с пола и остановил удар, зажав лезвие в пальцах. Его учили не умирать. Его учили всегда возвращаться домой. Его учили ценить товарищей. Тринадцать лет военной подготовки в империи людей. Острая часть заточки лишь немного царапнула кожу Стоуна. Май столкнулся с бешенством во взгляде Найса. Наверное, произошедший пафосный конфуз выбил его из колеи. Может быть, в голове Мая этот подвиг выглядел более удачным и менее показным. Один Стоун шептал звучную молитву и пытливо выжидал свою участь.

О день, в тумане будущего скрытый: Король воскресший твёрдою рукой Спасёт народ и осенит защитой — Взаправду ль Бог назначил день такой?

— Сегодня будет только одна смерть, ты обещал, — напомнил Май, отодвинув руку Найса в сторону. — Запомни, он сделал это ради тебя. Ничего, Стоун, зато я расскажу Тузу, как предан ты ему был. Химера всегда выполнял обещания. — Глазастый, — в ответ улыбнулся Найс. Он убеждал себя. Он не мог позволить предателю выпорхнуть из его рук. Ведь его предсказание Наби ещё не сбылось. Под подозрением был каждый близкий талант. Найс смягчил хватку ножа, осознав, что его напряжённая рука режет мышцы ладони Мая. Перепутье разрывало и его. Всё простое вновь стало слишком сложным. Найс вздохнул и убрал волосы за покрасневшие кончики ушей. Нервно вытер рот. Ему не хватало мужества решиться. Всегда сильный и непоколебимый, он не мог принять верного решения. Инквизитор требовал казни. Туз хотел наградить. Итог оказался предсказуемым. — Я разберусь с тобой позже, — Найс отвернулся от стоящего на коленях валета. Стоун удалился так же тихо, как и пришёл. Май смотрел, как плечи Найса трясутся от негодования. От злости. От обиды и бессилия. Май смотрел на футболку, прилипшую к мокрой спине. В одной руке мальчик стискивал лезвие ножа. Кровь лилась из разрезанной ладони ручьём, заставляя технологичный пол шипеть паром. Ему была нужна тишина. Май подошёл ближе, понимая, что Найс ощущает его дыхание кожей. Он зацепился мизинцем за мизинец мальчика и потянул его обратно в музей. Найс вздрогнул и выронил нож. Едва дверь за ними закрылась, Май рухнул на пол. Он сделал всё, что мог. — Нет, нет, нет, — Найс попытался поймать его падение, но не удержал тяжести тренированного тела убийцы. Он притянул голову и плечи Мая к себе на колени и коснулся губами его лба. — Почему ты умираешь так медленно? Не хочу, чтобы ты мучился. — Если ты убьёшь Стоуна, навсегда останешься один, — едва слышно прошептал Май. Он не чувствовал губ, поэтому не был уверен, говорил он вслух или в своей голове. Май попробовал отхаркнуть скопившуюся в горле тягучую слюну, но только захлебнулся ею и закашлялся. Его хрип сотрясал комнату. Комнату, напичканную сотней разных сывороток. Медицина будущего, которая могла совершить революцию, покоилась под землёй в одном лишь шаге. Май попытался перевернуться на бок, почувствовав приятную сонливость. Боль затухала. Но он не мог уйти, не сказав последнего слова. Слова покойника. — Обещай, что не останешься один. Желание умирающего — закон для людей. — Я даже свои законы игнорирую, — Найс рассмеялся. Это было как раз в его стиле. В стиле лёгкого на решения инквизитора. Он потянул Мая и взвалил тяжесть его тела на своё плечо. — Пойдём наверх. Найс, хромая, побрёл к выходу. Когда они миновали длинный музей, дверь за его спиной бесшумно опустилась. Медленное шествие сопровождалось хрипами из груди Мая. Он то и дело ронял голову на предплечье Найса. Вселенская безысходность, когда от досады кололо в кончиках пальцев, сменилась благоухающей безмятежностью. Май чувствовал, как перед лестницей его подняли на спину и понесли, небрежно покачиваясь в разные стороны. Вверх на тридцать ступеней больше, чем вниз. Лишь на нужном этаже, введя пароль, Найс решил передохнуть. Он сбросил с себя тело и сел на пол. Закрыл глаза. Старался дышать равномерно. Май свернулся калачиком, ощущая предсмертный озноб. Воздух Примаверы горел, обжигая кожу холодом. Найс слабо присвистнул, начиная новую мелодию. Неизвестную песню. Очень грустную. Май слушал её с полным осознанием того, что его жизнь цеплялась только за этого мальчика. Словно заевшая пластинка. — Ещё одну ночь, глазастый, — попросил Найс. Осеннее олицетворение весенней боли не могло смириться с потерей. Люди тяжело расставались со своими вещами. Они не умели прощаться вовремя. Они не желали этого. Май попытался подняться. Он хотел угаснуть быстро. Хотел быть убитым, а не бесконечно умирающим. Он с удивлением повёл бровью. Может даже обеими. Может, он вообще не пошевелил ни одним мускулом. Май просто не чувствовал лица. Он не чувствовал даже самого себя, только притяжение земли. Перед его глазами стоял Монах. Он держал в руке молитвенник и читал. Читал и читал.

Мне сердце тихая боль саднит. Не знаю, откуда она и чья. Над мнимой гордыней моею — нимб Из сонного бреда и забытья. Крупицы страха блестят под ним, Как звёзды с неба небытия.

Май улыбнулся, вспомнив тяжёлое покачивание вагона. Одна из первых молитв несчастного Микки. В прошлый раз не дочитал последние две строчки. Потому что дочитанные молитвы нужны только мертвецам. И Май не понимал, откуда слова звучали в его голове, если Монах был мёртв. То, что стояло перед его глазами, подпоясанное верёвкой для трупов, однозначно не дышало. И не дышало оно уже давно. Но оно существовало. Здесь и сейчас. И это была бесподобная галлюцинация, потому что у талантов не было души. И Май не хотел верить, что мир ошибался в своих суждениях. Он потянулся рукой, попытавшись дотронуться до полупрозрачного силуэта, но вовремя одумался. Если душа Монаха существовала, то она пришла забрать своего убийцу. А он должен был прожить эту ночь. Ради ребёнка. — Найс, — Май позвал единственного живого человека в этом мире. Словно хотел доказать, что он ещё не отправился по ту сторону жизни. — Кого ты видишь, Май? — Найс с усталостью закурил. За последние несколько часов он выкурил половину отсыревшей пачки сигает. Дешёвых сигарет с коричневым фильтром. Вкус у этих фильтров был сладкий с рук садиста. Май узнал об этом в первую же встречу с садистом. Найс с безразличием смотрел вперёд. Наверное, даже его безмерный интерес мог угаснуть. А когда гасли огоньки в его глазах, мир погружался в темноту. Он медленно повернул голову в сторону силуэта Монаха. — Кого ты видишь? Говорят, покойники возвращаются, чтобы забрать свежую мертвечину с собой. — Уверен, в народе это звучало не так мерзко, — ухмыльнулся Май, удостоверившись, что в его челюсти снова сверкали ровно двадцать восемь зубов. Он принимал регенерацию как должное. Он винил её, пусть и не знал за что. Но только сейчас он понял, с каким желанием она боролась за его жизнь. И он скучал по ней. — Там никого нет, Найс. За мной никто не придёт. У меня нет души, чтобы её забрать. — Пусть заберут то, что у тебя есть, — зачем-то сказал Найс, придумывая свою особенную философию. — У меня есть только три слова: жизнь, власть, возмездие, — произнёс Май, прямо в глаза тающему силуэту Монаха. — И галлюцинации от обезболивающего. Запиши это в список побочных эффектов. Найс вскочил на ноги и подал руку Маю, вытянул его с пола и обнял, стараясь удержать равновесие. То, что единственный живой человек на земле и давно уже мёртвый талант обнимались, казалось совсем естественным. Найс ненадолго откинул голову, присмотревшись к опьянённому лицу Мая. Его рот опустился на губы, гораздо грубее, чем раньше. Этот ублюдок действительно не брезговал трупом. Они дрожали. Оба. Самый жестокий человек на земле и самый безразличный к убийствам талант. Мир перепутался в сплетении их рук. Желание Найса кричало в его глазах. Он стиснул плечи Мая и бросил его на стену. Прижался. Ближе и ещё ближе. Возвращая потухшие глаза мертвеца к жизни. Его пальцы скользили по плечам. Он с отчаянием вгрызался в губы Мая так, что оба чувствовали вкус его крови. Истерзанные губы заныли, закололись, задрожали. Боль была жизнью. Когда порыв жестокой страсти притих, они замерли и просто дышали друг другу в лица. Они глотали дыхание друг друга. Май знал этот жадный и нестерпимый взгляд. Его настойчивость и требовательность. Разгорячённая кровь. Сердцебиение. Боль по всему телу и одно-единственное желание: побыть рядом ещё немного. Возможно, в самую последнюю минуту он смог бы спасти мальчишку от жизни. Убедить его, что этот мир погряз в своём дерьме. Что все представители homo sapiens и homo ingenium должны исчезнуть с лица земли. Потому что даже смерть не могла забрать его рассудок. Даже смерть не могла сделать из него сумасшедшего, по-настоящему влюблённого в жизнь. Май посмотрел через плечо Найса и вздрогнул, столкнувшись взглядом с глазами ребёнка. Настоящего ребёнка лет пяти. Он заметил ещё одного призрака из прошлого. Его первое убийство. Шею мальчика рассекал гниющий шрам. В глазах его младшего брата сияла остервенелая злоба и непонимание. — Кого ты видишь за моей спиной? — проурчал Найс. — Он ждал меня пятнадцать лет, — прошептал Май, прижимаясь к телу Найса как можно ближе. Последние слова он проговорил с прежней язвительностью: — Ему не привыкать. Подождёт ещё немного. Найс коротко кивнул и двинулся вперёд, увлекая плетущегося вдоль стены Мая за собой. Наверное, прошла целая вечность, пока они не добрались до комнаты. Май помнил лишь мшистые холодные стены и стекающую по ним влагу. Он открыл глаза, очутившись головой на подушке. Он никогда ещё не спал на подушке. Земля. Сено. Скамейки и сундуки. Но не подушки. Это было слишком для его психики. Слишком прекрасно для того, кто не желал видеть мир в тёплых красках. — Стоун, — протянул Найс, с усталостью усевшись на табурет. Он не спал уже вторые сутки, но нашёл в себе силы повторить имя: — Стоун. — Он нужен тебе, — прошептал Май, усомнившись, что чувство любви ещё было кому-то знакомо. Но если оно действительно существовало, то распознать его мог только этот мальчик. — Он верен тебе. — Не мне, — отрезал Найс, перебирая взявшуюся из ниоткуда чёртову кучу бумаг. Он вытолкал забившуюся в угол между стенкой и поверхностью стола ручку и что-то подписал. — Когда моя мама была жива, она содержала благотворительный фонд. Стоун был одним из заморышей, спасённых ею. Технически, мы выросли вместе. — Что-то не так? — на самом деле Май не хотел знать ответ. Май не хотел знать ответ, потому что на лице Найса вновь появилось выражение Туза. Он читал бумаги, сверяя что-то между собой, и делал какие-то пометки. — Я забыл выдать конвою эпикриз и посчитать трупы, отгруженные в поезд, — Найс затолкал ручку обратно в угол. В этом была вся его странная педантичность. В своём жизненном хаосе он соблюдал чёткий порядок стечения обстоятельств. Он замер в дверном проходе. Обернулся через плечо и лукаво улыбнулся. — Дождись меня. Хочу видеть, как умирает легенда. Найс щёлкнул пальцами возле уха, вспомнив что-то. Он вернулся к холодильнику и вытащил обледенелую бутылку с вишнёвой жидкостью. — Приложи к запястью. С этими словами Найс ушёл из комнаты. Торопливый скрип его резиновой подошвы стих через несколько секунд. Бездумные таланты. Слепые до очевидных вещей заключённые. Изо дня в день они слышали эти шаги и не узнавали в них ритмичность главного инквизитора. Они не могли даже допустить мысли, что их справедливый Туз был отъявленным садистом. Наверное, кто-то из них мог догадываться. Но эти догадки сводились к нулю, как только здравая мысль колола в голову. Восемнадцатилетний мальчишка не мог быть Тузом. Кто угодно, только не поверхностный Найс. И это было его главным прикрытием. Май нащупал под собой целый ворох перьев. Вскинул их одной рукой, устроив дождь из жизни и смерти. Он тоже хотел уйти громко, но не знал, под каким соусом себя подать. Любой бы хотел предать своей смерти особенное звучание. Белое перо — пытки и мучения, не принимающие смерть. Чёрное — казнь ради порядка. Две стороны одного человека. Найс пропитал стены Примаверы своей символичностью. Он оставил сотни подсказок, от которых заключённые бежали без оглядки. Дверь скрипнула. Стоун оставил ботинок на пороге, зажав его прикрывшейся дверью. В полном молчании он прошёл в комнату и сел на кровать. Он ничего не говорил. Если кому и удавались серьёзные разговоры, то только ему. Но он молчал. Он вообще не собирался произнести ни единого слова. Май тоже. Это было удивительно, но в мире случились два человека, которым действительно нечего было друг другу сказать. Стоун знал, что Найс был очень далеко от комнаты. Знал, что не сможет говорить, но всё равно пришёл. Пришёл ради Химеры. Химеры, которого пытался убить. Химеры, пытавшегося убить его. Химеры, которого неоднократно спасал. Химеры, которого боялся. Всем был свойственен страх. И этот страх был живым. Он рос и набирал силу, захламляя собой сознание. И сейчас, устав бояться, Стоун сел на кровать, где этот страх умирал. Он всё ещё молчал. У времени нравоучений истёк срок годности. Вместо горьких на вкус предисловий Стоун протянул Маю телефонную трубку Найса. В этом жесте был смысл. Смысл возбуждал интерес. Интерес вёл к беде. К коварной беде. Именно её Маю и не хватало. Он был рад новой беде, потому что её существование могло облегчить его смерть. Стоун держал в руке телефон Найса. Тогда я подарю тебе его на день смерти. Найс доверял Химере свою жизнь. А Стоун — нет. Вот почему он не уходил. Значит, они где-то встретились. Значит, Найс сумел его простить. — Где ты был, когда он оступился? — Май задал вопрос неожиданно для себя. Может быть, потому что мир был крошечным и в нём не могло найтись целых два человека, которым нечего было друг другу сказать. Май мог бы перефразировать свой вопрос ещё минимум пятнадцать раз, но ограничился всего одним: — Где ты был, когда он стал чудовищем? — Там же, где и всегда, — без паузы ответил Стоун. — Я был рядом. — Найс ещё ребёнок, — Май подтянулся на локтях и положил голову затылком на железную перекладину. — Но ты знаешь, к чему он идёт. Рано или поздно он объявит новую войну. Ему придётся. Так уже было между людьми и талантами. И ты знаешь, но снова не пытаешься его остановить. — У него две жизни, — Стоун смотрел в одну точку. — Их очень сложно переубедить. Май рассмеялся. Рассмеялся так громко, как только мог. А может, он сделал это беззвучно. В своей голове. Они действительно стоили друг друга. Дьявол в коже Бога и мрачный Цербер из ада. Май стих, обозначив границы своего поведения. Химера не смеялся уже два года. Потому что это была человеческая особенность, прятать намерения в безобидном смехе могли только они. На самом деле он не был даже уверен, что дышал. Или в том, что разговаривал с живым Стоуном, а не с галлюцинацией. Может быть, вся эта комната была бесплодной фантазией умирающего сознания. Вдали от Найса реальность погибала, но, даже имея маленький шанс быть услышанным, Май воспользовался им. — Ти-Эль существует уже десять лет, вы — едва год, — Май протяжно выдохнул, решив проявить очередное милосердие. Примавера была покойницей. По крайней мере, теперь её обитатели будут предупреждены о скорой смерти. Если Найс всё ещё отрицал последствия своей политики, то взрослый Стоун опасался их. Май смотрел в глаза этому страху. — Будьте готовы, Ти-Эль сотрут вас в порошок. Эта война разрешения не спросит. — Ещё как спросит, — не совсем уверенно ответил Стоун. — Ты же знаешь Найса. У него всегда есть нужные ответы. По крайней мере, он хотел верить в свои слова. — Что вы задумали сделать с Брэином? — Май вспомнил соломинку, за которую Примавера цеплялась из последних сил. — Как вы собираетесь использовать его память? — Память — это самое мощное оружие, — Стоун умел уклоняться от жалящих вопросов. Он не собирался раскрывать стратегию Туза. Значит, мальчик замышлял что-то грандиозное. Что-то непредвиденное. Что-то экстравагантное. Что-то такое, до чего здравомыслящий человек бы не додумался. И Стоун был готов пойти против самого Найса, чтобы защитить его интересы. Он просто вложил чёрную телефонную трубку в руку Мая и с опаской сжал его пальцы вокруг подарка. — Скажи Total Liquidation, что убил Туза. Оставь нас в покое. Это не твоя война. — Я не предам Ти-Эль ради Найса, — Май попытался отнять руку, но хватка валета была железной. — Предай их ради Ханни. Май задал свой молчаливый вопрос одним взглядом. — Спроси об этом Ти-Эль, если выживешь. Химера всегда выживает. Если сможешь сбежать, будь готов узнать правду о своих нанимателях, — ответил Стоун. И Май верил его словам. Его странной честности. Его иступляющему пониманию справедливости. Стоун похлопал по его запястью. — А сейчас просто спаси Найса. Потому что когда ты узнаешь правду о Ти-Эль, ты пожалеешь, что не спас его. — Вы отследите звонок и найдёте штаб Ти-Эль. — Как и Ти-Эль смогут найти месторасположение секретной Примаверы, — напомнил ему Стоун. — Но сейчас речь идёт о жизни Найса. Нет инквизиторов. Элита перебита. Мы уязвимы. Вот почему он хочет, чтобы ты умер. Ради будущего. Если ты выдашь им его имя, они нападут сразу. А мы даже не сможем оказать сопротивления. План Найса заключается не только в Брэине, но и в твоей смерти. Именно она даст нам дополнительное время. — Кругом обман. Я устал разочаровываться в этом мире, — Химера слабо улыбнулся, осознав, что просьбы валета не трогали его сердце. — Я убийца. Мне плевать, кого убивать. Мне нравятся последствия любой смерти. Взрослый или ребёнок. Женщина или мужчина. Талант или человек. Почему я должен сделать исключение для Найса? Только не говори мне, что он добро. — Нет, Май, — Стоун медленно кивнул. — Не потому что он добро. А потому что он верит, что он добро. Если миру грозит апокалипсис, то позволь хоть одному ребёнку в этом мире стать счастливым. С этими словами Стоун вышел. Май сглотнул, почувствовав, что заноза в сердце начала движение. Маленький одинокий Найс, создавший Мая внутри Химеры. Между ними всё ещё лежала пропасть. Май улыбнулся. Он не хотел сбегать из Примаверы. Он не хотел расследований. Он не хотел ничего, что могло окончательно разбить его рассудок. Химера любил свои здравые мысли. Химера не желал сходить с ума, поэтому принял для себя единственно возможное решение: не убегать от смерти. — Исполнитель проводнику, — Май услышал в телефонной трубке знакомый голос наблюдателя. — Объект найден. Задание выполнено. — Проводник принял. Исполнитель, через двадцать минут вы должны быть у главного выхода. Мы занесём ваши данные в протокол безопасности Примаверы на шестьдесят девять секунд. — Исполнитель принял, — Май сбросил звонок и закрыл глаза. Шестьдесят девять секунд. Но он не собирался сбегать. Он обещал наивному молокососу подарить свою смерть. Май прикрыл глаза, проваливаясь в сон. В нём он снова видел её. Свою маму. Она держалась за ладошку ребёнка. Она держала в руке его младшего брата. Май почувствовал укол ревности и оглянулся. В его собственных воспоминаниях он потерял себя. Только мама и её безграничная любовь к младшему ребёнку. Она медленно обернулась и улыбнулась, заметив Мая. Помахала ему рукой. Она звала его. Её нежные движения парили в воздухе. Она ждала. Она пришла забрать его. Возможно, она жалела, что ему удалось выжить. Май очнулся от сна. Это не было мистическим шествием покойницы. Это было его подсознание. Оно пыталось напомнить ему о чём-то очень важном. О том, что он забыл. О том, что происходило первые семь лет его жизни до прихода Старика. Оно пыталось напомнить ему то, чем он был, пока не родился Химера. Но Май не вспомнил. Он отсчитал от одного до семи, но всё равно не вспомнил. Он и не хотел задумываться, потому что в его голове взорвалась беспомощность. И Май склеил из её останков новый план по выживанию. Ноах Шрага. Ты говорил, у тебя бессонница. Это снотворное. Тринадцать минут. Шрага был идиотом. Регенерация, которая жила в Мае, не позволила бы ему принять лекарство. Это была её ревность. Она хотела быть единственным медикаментом в его теле. Май вскочил с кровати, почувствовав необыкновенный прилив сил. Ледяная бутылка с вишнёвой жидкостью почти оттаяла. Май открутил крышку, зажав дно между колен, и принюхался. Пахло спиртовой настойкой черешни. Попробовал на вкус — кислое дерьмо. Он вытащил из-под стола ещё один стакан и разлил пойло. Отсчитал пять таблеток, но, подумав, добавил ещё три штуки. Кем бы Найс себя ни пичкал, он оставался обычным человеком. Человеком, засыпающим при приёме снотворного. Дверь бесшумно открылась за спиной. Май нервно сжал оба стакана. Ошибка могла стоить ему жизни. Жизни, которую он ненавидел, но в которой отчаянно нуждался. Найс неслышно прошёл в комнату и обнял его за плечи. Май чувствовал, что должен был смягчить напряжение в комнате. И сделать это быстро. За одиннадцать с половиной минут, пока пронырливая гиена не услышала его учащённого дыхания. Пока Найс не догадался, в чём дело. — Приглушённый свет и алкоголь. Так вот как умирают легенды? — проурчал Найс, массируя его плечи. Именно из-за этого Май испытывал странное онемение. Несколько мгновений они стояли, замерев. Найс никогда не ставил под сомнения свои желания. Они были слишком яркие, чтобы Туз мог погасить их рационально. Найс обошёл Мая, присел на краешек стола и отнял стакан. Тот самый, с красивым узором, к нему губы Мая уже прикасались пару часов назад. Раздался звон стекла и Найс выпил вино. Сначала из одного, затем из другого стакана. Слишком очевидно. Он не позволял курить. Значит, не позволил бы и алкоголь. Оба стакана были со снотворным. — Так что, Химера? Что мы будем делать с демонами внутри нас? — Изгонять их, — Май с облегчением сглотнул. Десять минут пятнадцать секунд. Он в изнеможении прижался к стене и вздрогнул. Он отсчитывал каждую удушливую секунду, не останавливаясь ни на миг. Найс поцеловал его в шею. Сделал он это грубо и больно. До синяка. Банальная метка неискушённого подростка. Он оторвался от кожи Мая, откинулся назад и улыбнулся ему в лицо. Найс был украшен синяками и ссадинами. Засохшая кровь трескалась, как трескались стены обречённой Примаверы. Май обнял его в ответ и закрыл глаза. Два зверя стремились познать друг друга. Но Найс идиотом не был. — Что ты мне подсыпал? — Снотворное, — признался Май, замерев в его руках. Найс оттолкнул его. Вид у него при этом был разочарованный. Он кинулся к двери, врезался в неё. Тщетно попытался нащупать ключ. Гиена попала в свой же капкан. Май не спешил кидаться к нему. Он ждал, пока бегающий взгляд захмелеет. Найс вытер рукой слюну, застывшую на губах. Его жёсткий взгляд изображал раскаяние. Найс молчал. Он навалился на дверь и молчал. Чего только не было в его недоверчивых глазах. Во взгляде исподлобья. — Я не могу умереть здесь, — проговорил Май. — Не могу позволить, чтобы меня изучали. — Этого бы не случилось, — Найс коротко мотнул головой. Он держался. Он пытался побороть приступ сонливости. — Если уйдёшь сейчас, если выживешь, тебе придётся бежать всю жизнь. В следующую нашу встречу я отпилю тебе пальцы один за другим. Потом переломаю суставы. Я разделаю тебя на бифштекс, и, поверь мне, ты будешь в сознании каждую секунду. — Я не выживу, — Май прервал гневные броски обиженного ребёнка. Восемь с половиной минут. Найс развёл руками. Он сделал три пьяных шага к столу и ухватился за его край. Прекрасный мальчик нервно улыбнулся и сел на пол. Мая передёрнуло от предчувствия надвигающейся беды. Найс кашлянул и снова вытер рот. Он залез рукой под крышку вещевого ящика и долго в нём копался. Наконец, Найс вытащил знакомый конверт. Измятый и пропитанный потом ладоней. Конверт с печатью и подписью Туза. Он протянул его вперед. Май знал, что в нём находилось, но всё равно принял. Разорванная карта бубнового Туза с опалёнными краями. — Люди любят придавать вещам символичность, — Май вытащил обе половинки карты. Одну он положил к себе в карман, другую вложил в руку мальчика. — Май, я обещаю, я прекращу эту войну, — мальчик смял огрызок карты в кулаке. — Мы выяснили подлинное происхождение талантов. — Скажи мне, — нетерпеливо ответил Май, намереваясь тряхнуть его за плечи. Семь минут. Найс не ответил. Снотворное подействовало очень быстро. Май успокоился. Он не любил историю. Ему не важна была причина. Он просто знал, что таланты и люди бьются за клочки земли. Этого было достаточно, чтобы ненавидеть обе стороны. Стороны, убивающие за жизнь. Найс сидел с закрытыми глазами, откинув голову на угол прямоугольной ножки стола. Его рот был чуть приоткрыт, и из него доносилось хриплое ровное дыхание. Он спал. Наконец этот угрюмый день подошёл для него к концу. Этого мальчика ждало прекрасное будущее. Посмертный подарок Химеры. Он не оставил одинокого ребёнка воевать с миром. Он дал ему отсрочку от встречи с Ти-Эль. Он оставил в живых Стоуна. И он собирался забрать с собой последнюю опасность. Он собирался убить Ноаха Шрагу. За оставшиеся шесть минут. — Прощай, Найс, — Май присел над ним и поцеловал его в лоб. Мальчик не ответил. Май поднял матрац и вытащил из-под него острый заточенный кусок стали. На войне все средства сводились к беспощадному кровопролитию. Он быстро переоделся, оставив кучу грязной одежды на полу. Переоделся он в самое потрясающее, что смог найти в вещевом ящике человека. Военную форму людей. Настоящий пропуск из тюрьмы. Лазеры не стали бы стрелять в человека. Отец прислал эту форму на день рождения, но такое не стоит носить в Примавере. Вот как Туз выходил из тюрьмы. Белая майка мгновенно пропиталась кровью, сочившейся из раны на животе. Он не был рад, что не чувствовал боли. Это временное улучшение говорило о близкой смерти. И она не должна была случиться в стенах Примаверы. Май взял со стола снятую бейсболку и накрыл ею волосы. Вытащив ключ из кармана кофты Найса, он подошёл к двери. Он подошёл к двери, когда рваный хрип за его спиной прорезал тишину. Май медленно обернулся. Какие-то мысли снова замелькали в его голове. Просчёт. Грандиозный просчёт. Он смог спасти Туза от всех существующих опасностей, но забыл спасти мальчика-инквизитора внутри него. Найс посерел, его тело забилось в страшных судорогах, а из горла вырвался болезненный невменяемый стон. — Найс, что с тобой? — Май стоял на месте, отсчитывая секунды. Он должен был забыть об этом мальчике и бежать. От тайны смерти Химеры могло зависеть будущее всего мира, но он не мог пошевелить ногами и уйти. Шрага знал, что Химера никогда не примет снотворное. Поэтому в том пузырьке был яд. Май не верил ни одной здравой мысли в своей голове. Он осел на пол и на четвереньках подполз к задыхающемуся ребёнку. Высыпал бледно-зелёные таблетки на руку. Кончиком языка попробовал на вкус. Металл. Кровь. Яд, выведенный из тела таланта. Из мёртвого Фрога. Ублюдок и на свободе приторговывал кровью. Из неё человечество создало мощнейший яд. Таблетки, в которых концентрация смерти зашкаливала. Май наклонил Найса вперёд, влез к нему в рот пальцами и надавил на корень языка. Здесь, в его руках и по его вине, умирало будущее всего мира. Несколько глотков позеленевшего вина судорогами пробрались по горлу на пол. Найса вытошнило лишь незначительной дозой. Яд усваивался организмом мгновенно. Май похлопал мальчика по щеке, плеснул на него остатки воды из бутыли. Он должен был привести его в чувство, пока яд не парализовал лёгкие. Май вгрызся в руку, освобождая свою кровь, но тут же вспомнил настоящую трагедию. Он больше не носил в себе лекарство. Лекарство, о котором ты говоришь, обесценит жизнь. Три минуты. Май стиснул зубы, чтобы не проорать этому миру о его безнаказанной несправедливости. — Лжец, — прохрипел ребёнок, изо рта которого потекла слюна. Он раскашлялся, извергая красноватую слизь из лёгких. — Ты убил меня. Он пришёл в сознание, чтобы осудить последнее убийство в стенах Примаверы. — Найс, — Май сглотнул. Он ничем не мог помочь. Он ещё не мог до конца в это поверить, но он действительно не мог ничем помочь. — Ты был на кладбище? — Найс рвано вздохнул. Он с бешенством смотрел в одну точку. Он хватался за жизнь, но не мог её удержать. Слабый бессильный человек вновь закашлял. — На похоронах моей мамы десять лет назад. — Белый атласный гроб, — в ответ вторил Май, отсчитывая ускользающие секунды собственного побега. — Мой отец, какое выражение лица у него было? — Я не знаю, — проговорил Май. Этот мир должен был жить. Жить и мучиться за то, что не уберёг главное сокровище миротворцев. Мальчишку. — Желание умирающего — закон для людей, — уголки глаз Найса беспомощно заслезились. — Ты тоже человек. Глазастый, выживи. С этими словами Найс повалился на пол. Он не дышал. Его прекрасные серые глаза стали стеклянными. Дверь мягко открылась. В ней стоял Ноах Шрага. — Поезд отходит, — напомнил он. — Нужно уходить. — Ты убил его, — с угрозой прошипел Май, сделав акцент на втором слове. — Ты убил его, — интонация голоса Шраги выделила обвинительное «ты». — Что с Тузом? — Тоже мёртв, — мрачно ответил Май, силясь не покоситься в сторону обмякшего тела Найса. Никто не должен был узнать. Никто не должен был омрачить торжество самой великой смерти в истории погрязшего в дерьме мира. — Отличная форма, — Шрага улыбнулся, кивнув на военный китель, и открыл дверь, приглашая Мая выйти из комнаты. — Уходим. Вместе они добрались до двери. Май не слышал ничего вокруг себя. Ни боли. Ни зова смерти. Ни рассудка. Казалось бы, не случилось ничего сверхъестественного. Наверное, именно поэтому внутри зияла пустота. Привычная глухая тишина жизни. Мальчик умер на его руках. Наверное, в этот день погибли сотни человек. Но ни один из них не стоил лучезарного взгляда мальчишки. И теперь не оставалось ни единого шанса на мир. Этот прогнивший в каждой разумной жизни мир должен медленно кипеть в котлах ада. Времени не осталось. Май приложил руку к первому сенсору. У них было всего шестьдесят девять секунд, чтобы выбраться из лабиринтов самой защищённой автоматизированной тюрьмы для особо опасных талантов. И Май точно знал, куда должен был идти, потому что помнил каждый коридор. Они завязали ему глаза, когда вели вниз. Люди всегда допускали глупые ошибки. Он был солдатом. Первое, что делал солдат, когда его запирали в темнице, считал повороты коридоров. Считал количество лестниц и ступеней. Запоминал запахи, случившиеся на каждом этаже. Последний рубеж был пройден. — Притворись мёртвым, — приказал Май, поправив воротник приталенного кителя. Шрага лёг на бетон. Май тащил его за ногу в полном молчании. Он чувствовал, как по его телу расползались красные точки убийственных лазеров. Они не стреляли, приняв его за человека. Воздух был влажный и солёный. Он пах осенним океаном, поглотившим возможность наступления весны. Этот холод больше никогда не смог бы растаять. Май тащил Шрагу, борясь с желанием оступиться и позволить себя расстрелять. Он пытался идти прямо, оберегая притупленную слабость тела. Перрон Примаверы был на земле. Короткий состав трещал железными колёсами, готовыми сорваться в бег по подземным тоннелям. Май не хотел спасать Шрагу. Но Найс обещал ему жизнь. Убитый обманом ребёнок. Вход в вагон был на одном уровне с перроном, что облегчило затаскивание тяжёлого тела в вагон. Май почувствовал головокружение и упал на мешки с трупами. Шрага помог ему устроиться удобнее. Приподнял его голову, перетащив одно из тел на другое место. — Почему ты не убил меня два года назад? — Май давно хотел задать этот вопрос. — Ты лекарство от моей гемофилии, — коротко ответил Шрага. Он ещё что-то задумал. Он осмотрелся вокруг себя и снял с синего бочонка крышку. Помочился в него. Закрыл. — Если захочешь ссать, не смотри внутрь. Там то, что осталось от твоего Хана. Скальп. Май даже не нашёл слов, чтобы возразить. Он проверил карманы. Заточка забылась в комнате Найса. Май вытащил маленькую цветастую открытку, сложенную в несколько раз. Поздравление с Днём рождения. На обложке был нарисован маленький котёнок, окунувший мордочку в миску с молоком. Май подобрал несколько ехидных фраз, но не произнёс ни одну из них вслух. Люди научили его говорить о покойниках только хорошее. Но Май не мог даже нафантазировать что-то плохое. Найс был прекрасным человеком. И он умер с пониманием того, что его предал единственный, кого он посчитал равным себе. Он умер от руки убийцы, которым гордился. Май раскрыл конверт. В нём было всего несколько слов. Отец, заперший собственного изломанного ребёнка подальше от живого мира, смог вложить свою боль в несколько страстных фраз. Он не видел сына четыре года. И Май понятия не имел, какое выражение было на его лице, когда хоронили маму Найса. «Милый, Пройдёт немало времени, прежде чем ты сможешь простить меня. Ещё больше дней потребуется мне, чтобы научиться смотреть в твои глаза. Когда война закончится, обещаю, я заберу тебя домой. Я дарю тебе униформу солдата, которую тебе не пришлось никогда одеть. Клянусь тебе, тебе никогда не придётся воевать. Храни мой подарок. Никогда не забывай, что ты человек.

Волнуюсь о тебе, Отец».

Вот почему Найс стремился закончить войну. Мальчик не хотел власти. Он просто хотел вернуться домой. Но это было не так важно, как то, что Май причинил этому ребёнку грандиозную боль одним своим появлением. Он не понял самого важного. Найс сгорал от ревности. От зависти. Май ненавидел себя за то, что не понял правды. Он ненавидел и то, что был жив, а ребёнок — нет. Умирая, мальчик смотрел в глаза тому, кто занял его законное место в жизни. В глаза Химере. В углу конверта было написано имя: Эдвис Гуд. Этого человека на юге Техаса прозвали Стариком, и на похороны жены он привёл не своих детей, а детей талантов, из которых растил монстров-убийц. Старик хотел показать им, что именно таланты были виной войны, потому что Картер Моррис, убивший первую леди миротворцев, был талантом. Он оставил глубокие вмятины на бронированной двери гримёрной первой леди. Наверное, он колотил в дверь так сильно и долго, что женщина успела спрятать маленького Найса в шкаф. Но это не спасло ребёнка. Мой отец, какое выражение лица у него было? У Старика текли слёзы. Таким, как я, приходилось всегда завидовать. Наверное, поэтому мой взгляд зацепился именно на тебе. Всемирно известный наёмный убийца Химера. Легенда в стенах Примаверы. Я хочу объяснить тебе эту зависть. Я твоё зеркало, Май. Твоя полная противоположность. Ты хотел моей драмы? Но у меня действительно её нет. И я зверею, когда вспоминаю об этом. Может, моя драма как раз в этом? В детстве папа отправил нас подальше от фронта, в городишко Виктория. Там я и вырос, но он часто приезжал к нам по праздникам. Он любил дарить конфеты. И игрушки. Сущий добряк. Мама страдала. Она была против войны. Она основала фонд помощи талантам, застрявшим на территории людей. Чтобы такие, как Брэин, выживали. Когда мне исполнилось восемь, такие, как Брэин, её и убили. Он делал вид, будто мамы никогда не было. Он даже не взял нас на её похороны, ты можешь себе это представить? Не можешь. Потому что свою семью ты похоронил своими же руками. С тринадцати лет он сделал моим кругом общения психиатров. Знаешь, почему? Потому что я не сожалел. Ни о чём, Май. Наверное, всё своё детство я был мёртв. Долгое время мне пытались привить чувство вины. Они говорили, что помогут мне понять себя. К их ужасу, они оказались правы. Это был день, когда я видел папу последний раз в жизни. Он отказался от меня. Меня перевели в клинику для сумасшедших талантов ради экспериментов. Меня изучали. А я не был психом. Я был вменяем. Жизнь. Первым делом я научился выживать. Власть. Вторым — укрепил позиции среди больных. Возмездие. Третьим — начал изучать боль. Я знаю столько изощрённых пыток, что даже душа Химеры содрогнётся. Май захлопал в ладони, приветствуя свою никчёмность. Монах помог мне осознать другую сторону себя. Май, эта сторона, она казалась удивительной. Несокрушимая, рассудительная, убийственная и милосердная. Это не вторая личность. Это другой характер. Другие приоритеты. Другая жизненная позиция. Туз — часть моей жизни. Иногда больше, чем хотелось бы. А иногда меньше, чем стоило бы. В жизни не существовало таких страданий, которые Май хотел обрушить на этот мир. Вы лишили меня всей моей семьи. Май заткнул уши, чтобы не слышать его мелодичный голос. — Как ты не устаёшь думать о нём? Туз. Туз. Туз. — Мне его заказали. — А я уже решил, что теряю своё очарование. В какой-то момент Май поймал себя на мысли, что уже не чувствовал своего дыхания. Он потерял понимание времени. В его голове был только Найс. Его улыбка. Его сумасшедшее здравомыслие. Май пытался понять, где он. Он чувствовал лишь холод, слякоть и дождь, барабанивший по его коже. Наверное, его жизнь прекратилась в эти мгновения. Наверное, он умер. — Я хочу, чтобы Туз позволил мне найти себя. — Мой Май. Так волнительно довериться тебе. Май улыбнулся последний раз. Я самый живучий сукин сын в этих стенах. Они все ошиблись. Они все проиграли. В одном Май оказался прав. — Май, после смерти ничего не останется. — После моей смерти останешься ты. Найс держал его за руку. Туз держал его за руку. Они стояли посреди осеннего поля пшеницы и чувствовали, как солнце гладит их кожу.