Тюрьма. Весенняя боль

Запах истраченного обмылка. Стук колес. Скрип перетирающихся проводов под обшивкой. Раскачивающаяся над решеткой лампа избивала безмятежность. Пальцы сжались и впились поломанными ногтями в затвердевшую на бинтах кровь. Май вдумчивым движением закрыл дверь. До упора. Со щелчком. Не будь в вагоне нестерпимо холодно, металл бы расплавился под его выжигающим взглядом. Это был самый нелепый и фантастический провал. Это было рождение обворожительной безысходности. — Опоздавший, встать в строй, — прокуренный голос из микрофона заставил опомниться. Это был приказ скотовода. Конвоир не забывал, с кем делил рельсы под бронепоездом. Новая ступень эволюции пожирала человечество. Таланты покалечили сознание целого мира своим рождением. И с рук неприметного молодого парня только что сорвалось изящное убийство себе подобного. Люди наблюдали за ним через камеры. Будоражащее кровь внимание. Забытое ощущение безумной охоты. Ноющее в нервах наслаждение. Май медленно обернулся, кожей почувствовав чей-то цепляющий взгляд. Камера. В объективе отразилась его охотная до убийства ухмылка. Двести двадцать шестой заключенный задумал сокрушительную импровизацию. Он не подчинился приказу и остался на своем месте. Сигнальные лампы по профилю стен загорелись предупреждающим красным светом. Их огонь окрасился в цвет засыхающей крови под носом убитого. В цвет влажных язв на груди покорного Микки. В цвет с мясом содранных ногтей. Они горели жестокостью и насилием. Обликом пугающей Примаверы. — Май? — требовательный голос Стоуна донесся с другого конца ряда. Валет настороженно прищурился. В уголках его глаз скопилось множество напряженных морщин. — Встань в строй. Май повернулся к Стоуну, позволив увидеть на своем лице не допускающую возражений угрозу. Естественную и удушливую. Радугу вызова и чувства собственного превосходства. Это было признание в убийстве. Да, он убил. Это было безмолвное предупреждение новичка имеющему власть валету. Отменный призыв к молчанию. Преступление нужно было скрыть от Туза. Стоун осознал вынужденные условия игры. Иначе бы не оценил беглым взглядом шансы на спасение десятков талантов. Предупреждающие лампы нетерпеливо замигали. Семерка оказалась козырной масти. Безысходность не сокрушила загнанного в угол Мая. Она стала его богиней. Вместе они взяли в заложники всех преступников, превратив убийцу в одержимого идеей смертника. Под обшивкой зашумел компрессор. Грохот газа, мечущегося под давлением в трубе, напомнил будущим мертвецам о море. Для талантов не было религии. Никто не знал, куда попадет их душа. Никто не знал, была ли она у них. Каждый нес в своем лице отпечаток своей судьбы. Каждый нес в себе причину. Достойная или нелепая, но она перевернула общественное сознание. Май не сдвинулся с места. И фортуна оскалила зубы. Честолюбивый Стоун принял поражение и коротко кивнул, сжав губы в грозную нить. Позорное согласие стоило ему дорогого. Гордости. Он решил не говорить Тузу об убийстве. Его кулаки свойственно напряглись, но не могли почесать даже броню поезда. Камеры следили за каждым движением. — Может быть, я просто слеп? Напряжение в глазах заключенных обратилось против второй угрозы. Хищная походка. Уверенное дыхание в груди. Мягкий изгиб губ. Лучистый взгляд. Новая ступень эволюции пресмыкалась только перед одним человеком. И это был сумасшедший. Это был Найс. Извращенец только вошел со стороны второго тамбура и остановился в начале ряда. Возле Стоуна его леденящее кровь сияние померкло, но продолжило сжимать шею скулящего доходяги. Шестерка. Бедняга расставлял ноги так, будто пару часов его безудержно имели в седле. Его лицо выражало страшную муку, выкручивающую отсутствующее спокойствие у других заключенных. Взгляд, полный бесполезной агонии, подтверждал совершенную репутацию садиста. Замки на дверях характерно щелкнули. — Режим ликвидации запущен. Десять. Девять. Мелодичный голос компьютера начал автоматический отсчет. Если что и не было в этом мире бесконечным, так это терпение падких на массовое убийство людей. Выстроенные в ряд таланты были для них неизлечимой болезнью. И в тюрьме саранча достигала стадной фазы. — Где же рай на Земле, я не смог его найти, — вновь запел улыбчивый Найс, тряхнув тело доходяги. Внимание напуганных заключенных ему безбожно льстило. В отличие от объятого ужасом Стоуна, он был во власти хорошего настроения. Он казался таким счастливым, что вызывал опасения крайней тяжести. Даже на пороге смерти. — Может быть, я просто слеп? — Шесть. Рослый Стоун вывернул запястье Найса, заставив отпустить доходягу, и ударил его в живот, выбив дыхание. Все трое замерли плечом к плечу. Бесправная шестерка, замерший с круглыми глазами валет и задыхающийся от боли человек. Чудовищная шутка затянулась. Май ответил Стоуну многообещающим взглядом, еще раз напомнив о данном обещании, и присоединился к строю. Лампа переключилась на желтый цвет. — Режим ликвидации деактивирован. Напряженные складки на лице Стоуна разгладились всего на несколько секунд. В коридор прошмыгнул Микки, сжимавший какие-то тряпки в своих руках. Повторный щелчок закрывшегося позади него замка вызвал бурю эмоций на лицах заключенных. Дверь была открыта. Конвоир лишь припугнул их, пригрозив затравить как тараканов. Их не собирались убивать. — Через двенадцать часов мы въедем на территорию Примаверы, — строго отчеканил мужской голос из микрофона, прервав взглядометательную войну между Маем и Стоуном. — У новеньких будет единственный шанс попрощаться с семьей, но сначала всех распределят по камерам. Пройдите последнюю регистрацию. Притихший Найс не держал обиды на Стоуна и первым подставил глаза под лучи сканера. Его безмозглая свора стояла за несколько метров поодаль и боязливо молчала. Парни страшились безудержной ярости главаря. Чудовищный инквизитор был трагедией даже для своих. Опознан. Изнывающий от безделья Найс прошерстил въедливыми глазами ряд мрачных заключенных. Стоило догадаться, чье апатичное лицо разбило его скуку на убийственные осколки счастья. Найс расцвел, одарив всех лучезарной улыбкой. Глаза обаятельного подонка загорелись унижающим огнем. Он кивнул Маю и повертел пальцем в воздухе. Ряд отморозков взорвался хохотом. — Тишина! — грозно рыкнули из микрофона. Заключенные вздрогнули, придавив мимолетное веселье страхом. Даже Найс выпрямил спину, манерно вздернул нос и повернулся к фронтальной камере. Тишина ждать себя не заставила. Опознан. Опознан. Опознан. — Что бы это значило? — тихонько спросил Май, отвергая заигравшее в голосе любопытство. Больной извращенец никак не мог успокоиться и забыть восхитительное сопротивление своей жертвы. — Что он вертел тебя на члене, — негромко усмехнулся рядом стоящий Ханни, довольный унижающей затеей. Несколько голов повернулись в их сторону и зашептались. — Это шутка, Май. Успокойся. Опознан. Губы новичка скривились в ехидной улыбке. Шутить он тоже любил. Но глаза бдящего Стоуна остановили решительнее разрывных пуль. Реакция выше всякой критики. Май послушно кивнул ему, приняв молчаливый приказ не реагировать на провокацию, и отвернулся к камере. Сделка оставалась сделкой. — В нашем учреждении запрещено находиться в неположенном месте в неположенное время. Любая нелегальная связь с внешним миром будет приравнена к попытке побега. До прибытия в Примаверу вводится режим повышенной строгости. Поразительно дельные советы в голове незнакомца исчерпались тремя блудливыми фразами. Микрофон зашипел, скрипнул и вырубился, даже не попрощавшись с опешившими заключенными. Наверное, по ту сторону правосудия эти правила что-то значили. Может быть, их действительно создали для поддержания порядка. Но сейчас перекошенные лица заключенных были повернуты в сторону Стоуна. Представителя власти, которой они верили. — Никаких конфликтов и драк. Мы должны прибыть в том же составе. Идите на завтрак, — приказным тоном проговорил Стоун, но, заметив, что свора инквизиторов переглянулась и двинулась в обратную сторону, быстро облил себя краской гнева. — Не уложилось в голове, растяну вдоль спинного мозга! Никаких конфликтов! Найс сморщился от лишнего шума и замахал рукой, словно отгонял назойливых мух. Инквизиторы остановились и с подозрением переглянулись. На секунду их гордыня отказалась подчиняться человеку. В глазах Прыща возникло опасное сомнение. Это был рискованный шаг. Удивленный Найс наказал их вопросительным взглядом. Удивленный Найс был готов спросить с них с три шкуры за открытое неповиновение. И его наконец послушались, пусть и с большой неохотой. Проигнорированный Стоун остался в бешенстве, но не сказал ни слова. По цепочке, словно скованные рабы, безынициативные заключенные бесцельно побрели вперед. Их рты кривились в жестких немых угрозах. Май вжался в стену, пропуская стадо вперед себя. Каждый одарил его кровожадным взглядом. Даже доходяга, ползший по полу вдоль противоположной стены, смотрел на него как на черную дыру. Май едва не убил всех, сыграв на нервах конвоира. — Найс и ты, — Стоун небрежно поманил пальцем новичка, пока разъяренная толпа не сорвалась и не утащила его добычу. Очередная головная боль едва не выдавливала кровь из ушей. Он достал сигарету и, отломав от нее пожухлый фильтр, бросил на пол. У него были свои коварные планы. Своя интрига. Свой интерес. Прокуренные легкие отозвались горловым хрипом. — Есть разговор, — он важно пояснил недоумевающему садисту. Важность в нем, кстати, была не напускная. Скорее, врожденная. С таким скотским дефектом можно было только появиться на свет. Прикосновение чужого предательства приласкало спину Мая кнутом. Понимание скорой расплаты ледяной змейкой поползло через пищевод к желудку. Стоун не собирался покрывать его преступление. Он не собирался держать молчаливое обещание. Он поглаживал разбитый циферблат механических наручных часов, словно ласкал свое убитое достоинство. Найс с удовольствием заболтал головой, мурлыча под нос какую-то мелодию. Руки, покрытые золотистыми волосами, засияли под желтым светом сигнальной лампы. Ублюдок не был серьезен даже в разгар конфликта. Ублюдок танцевал. Зубы новичка заскрежетали в такт. — Крошка Май, — театрально воскликнул Найс и раскинул руки для широких объятий, стоило тому подойти ближе. Не дождавшись реакции, он рассмеялся и застучал по натянутым мышцам живота ладонями. — Ты самое обворожительное ничтожество в моей жизни. Когда я вижу твою наглую рожу, просто выпадаю в осадок. — Ты сильно вырос в моих глазах, — с подозрением протянул Май, остановившись на всякий случай по другую сторону от Стоуна. Казалось, что стычки с больным Найсом превратились в аномальную традицию. Внутри затрепетала какая-то гнилая слабость. Наверное, надежда, что Стоун был человеком слова. А не дела. Бок предательски заныл. Как и спина. Возбуждающие нотки боли. — Заткнитесь оба, — строгий тон Стоуна был направлен только в сторону Мая. В сторону очевидно просчитавшегося идиота. — Нет-нет, пусть выскажется, — Найс демонстративно заложил руки в карманы. Он подошел к Маю вплотную, заставив отпрянуть от своего ядовитого дыхания. Глаза извращенца сузились в ожидании чужих претензий. Они горели и смотрели на новичка сверху вниз. — Люблю, когда подо мной скулят. — Найс, — Стоун невозмутимо кивнул на загоревшуюся сигнальную лампу. Камеры неотрывно следили за движениями заключенных. — Без открытых конфликтов. — Без конфликтов, валет, — звонко повторил Найс, подняв руки вверх перед камерой. Излюбленный жест выразил весь пацифизм глубины души садиста. Отвратительный и неправдоподобный. — Я свидетель одного происшествия, — уклончиво начал Стоун, положив тяжелую руку на плечо садисту. Он ни капли не жалел. Он горел изгаляющейся иронией. Оба прекрасно видели, как расширялись зрачки болотных глаз Мая. — Я сразу изложил обстоятельства для Туза, но он пока не ответил. С делом нужно разобраться быстро. Я дам показания, но судить будет следующий после меня по рангу. Непоправимая ошибка. Неотразимая месть. Извергая каждое слово, Стоун изучал искры недовольства в глазах Мая, чья удушенная угроза таяла на глазах. Он мстил. Две тюремные легенды стояли против покалеченного новичка. И если минуту назад он был готов уйти, забрав с собой жизни всех, включая таинственного Туза, то теперь его незатейливая авантюра совершила нечаянный суицид. — Ты, Найс. Это был подписанный смертный приговор. — Я — и судить? — беспечный Найс искренне удивился и оттопыренным пальцем ткнул себя в грудь. Казалось, Стоун сморозил сверхчеловеческую глупость, поддавшись эмоциям. Извращенец наигранно прищурился и посмотрел сначала на валета, потом на вечно досаждавшую занозу — Мая. Расплылся в дебильной улыбке. Принюхался. Повел носом в сторону новичка. — Я чую вонь. Дай угадаю. Ты опять где-то нагадил? — насмешливые слова Найса больно ударили по самолюбию раздосадованного Мая. Эта досада на самого себя изъедала его изнутри. Он не находил слов, чтобы выразить бурю в его душе. Он хотел закричать, но с его губ не сорвался ни один звук. Честь не была ходовым товаром в руках Стоуна. Он с самого начала передал дело Тузу. Вечно справедливый валет солгал. Следовало уничтожить всех, когда была возможность. — Я забыл свои белые перья дома, — задумчиво протянул Найс, оценивая прежде всего реакцию валета. Извращенец перестал улыбаться. Его теперь спокойное лицо казалось пугающе привлекательным. — Надеюсь, он нагадил достаточно сильно? — Воспользуешься черными, — натянуто одернул его Стоун. Похоже, он не был до конца уверен в своем решении, но у гнева оказалось преимущество. — Идем на завтрак. Расскажу по дороге. Найс выжидающе посмотрел на Мая, стараясь разгадать его нервное лицо. Стараясь подслушать чужие мысли и найти подвох. Такой вдумчивый, внимательный, напряженный. Извращенец сделал несколько шагов спиной вперед, не переставая следить за реакцией молчаливого Мая. Затем он отвернулся и без лишних слов пошел в сторону столовой. К своему делу парень подходил с болезненной серьезностью. — Неужели мой ненаглядный Туз даст на это согласие? — въедливый шепот Мая едва не вынес стены вагона. — Я уйду только в его нежных объятиях. Только с ним, Стоун. Тяжелая рука Стоуна рванулась вперед, сжав горло новичка в жестких пальцах. Венки на лбу желтушного лица побагровели. Даже седые пряди на голове двадцатипятилетнего убожества засияли жаждой жестокости. Он был опасен своей справедливостью. Лицемерный талант был фанатиком самого себя. — Никогда, Май, никогда не смей мне угрожать, — Стоун наградил себя всплеском собственного гнева и видом остолбеневшего от неожиданности Мая. Наверное, стоило запечатлеть этот момент ради теплых воспоминаний в старости. Вот только старость им не грозила. Стоун улыбнулся. Коротко, остервенело. — А теперь иди и прибери за собой. Нужно сбросить труп до санитарной зоны. А я введу Найса в курс дела. Ты убил не просто таланта. Ты убил его инквизитора. Даже если бы я сильно захотел, то не смог бы скрыть этот факт. — Ты пожалеешь, что нарушил слово, — Май пришел в себя гораздо быстрее. Он схватил Стоуна за предплечье, заставив остановиться и выслушать предостережение. Мрачный пес нажал на спусковой крючок его бешенства. Игра на выживание перерождалась в войну насмерть. Время осторожности прошло. — Ты пожалеешь, что не убил меня в первый день. — Я жалею, Май, — коротко бросил Стоун, дернув плечом. Когда пальцы новичка медленно разжались, валет кивнул в сторону сидевшего возле туалета шестерки и пошел в вагон-столовую. — Поверь мне, я жалею. — Он остановился на секунду, неуверенный, стоило ли продолжать диалог. — Ты ведь так и не поклялся, что не убивал Картера. Удивительная ирония. На фоне несчастного случая опытному Стоуну померещилось умышленное убийство. На его месте Май бы не стал поворачиваться спиной к подозреваемому противнику. Он потянул за кончик бинта, решив покончить с этим недоразумением раз и навсегда, но узел не поддался. В руках душителя не оказалось веревки. Тот, кто бинтовал, мог сделать это намеренно. Май покачал головой, обвинив себя в недееспособной мнительности. Медленными вдумчивыми шагами Май пошел в ту же сторону и остановился на входе в туалет. Умиротворенный и счастливый труп, казалось, ни о чем не жалел и тихонько улыбался. Новичок отвернулся к стене и уперся лбом в стенку. Металл тоже трясся от холода. Или ему передавалась дрожь чужой ярости. Конечно, Май не мог не почувствовать две ярко-красные точки чужого насмехающегося взгляда на собственном затылке. Опущенный доходяга, почувствовав свободу от отхлынувших на кухню заключенных, вовсю пялился на проигравшего. С нескрываемой радостью. Словно видел его насквозь. Май ударил забинтованной кистью по обшивке, но, не дождавшись и стона боли от нее, заколотил обеими руками. Он мог бы раскрошить себе кости, если бы это спасло положение. Ему снова предстояла стычка с Найсом. Жизнь. Власть. Возмездие. Несколько мгновений Май пытался отдышаться и взять себя в руки, затем искоса оценил любопытного доходягу. Эту проблему он решил устранить в зачатке. Грубо, язвительно, устрашающе. Такой знакомый незнакомец не имел одного важного ингредиента за душой. Опыта. Опыта борьбы с ним. — Не играй против меня. — Ты ищешь Туза, Туз ищет тебя. Интересно за вами наблюдать, — доходяга хитро улыбнулся и подтер слюни, капавшие с его разбитых онемевших губ. Больше он не стонал и не изображал гримасу отчаяния. Словно совсем не чувствовал боли. — Игра в кошки-мышки. Только кто водит? — Много будешь знать, тихо понесут, — после недолгой паузы ответил Май. Убийцы делились в его голове на тех, кто захотел хоть как-то использовать свой талант, и тех, кто четко знал, для чего ему были даны силы. И этот отморозок относился ко вторым. В Примавере он оказался не случайно. — Хочешь, объединимся? — доходяга мгновенно сменил тему, словно ветер в голове и заднице его не беспокоил. — У меня есть отличный план. — Какое совпадение. У меня тоже, — иронично бросил Май, стараясь не сталкиваться с ним взглядом. Было в доходяге что-то нехорошее, кроме рваной дыры на лице. С этим талантом нельзя было разговаривать. Воздух вокруг него был сухой и жалящий. Обманчивый. — Мы послушаем Стоуна и уберем труп. Тяни за ноги. Доходяга с подозрением взялся за ноги трупа и стащил его с унитаза. Мертвец ударился головой об пол ровно в тот момент, когда его разношенный ботинок соскользнул со вспотевшей стопы. Ядерный запах немытых ног ударил в ноздри. Май иронично повел бровью в сторону доходяги, но ничего не сказал. — Теперь мы в одной лодке, — протянул доходяга, но тут же осекся, ужаленный испепеляющими глазами Мая. Выражение его лица заставило содрогнуться, притихнуть и сделать шаг назад. — В моем плане нас двое. — Это заранее плохой план, — Май оглянулся по сторонам, убедившись, что их не слышали. Он скатал пакет, как в рекламе колготок, и натянул на голову подохшего ублюдка. Она казалась весом с ведро яблок. Опыт в упаковке трупов у Мая уже имелся. Доходяга потянул полиэтилен вниз. Его сломанные пальцы жутко хрустнули, но тот лишь виновато улыбнулся. Он действительно не чувствовал боли, от которой недавно вопил на весь вагон. — Как думаешь, тебя убьют или опустят? — проворковал доходяга, мягко отступив назад. За тамбуром послышался шум возвращающихся из кухни заключенных. Это была глупая угроза. Несвоевременная. — Найс не прощает обид. Ты ведь догадываешься. — Твое счастье, если меня убьют, — не раздумывая, ответил Май, втайне надеясь, что разговор с доходягой не был последним делом в его безнравственной жизни. В конечном итоге все бы оказались там. Но торопиться чрезвычайно не хотелось. — Потому что моя интуиция протестует против твоего существования. Рана в боку раскрыла свою пасть и кровоточила. Май надавил на края и поморщился от запаха. Вместе с кровью вышли сине-зеленые сгустки разложившейся ткани. Он гнил изнутри. Гнило тело, гнило сознание, гнила заносчивость. Регенерация была необходима, но была заморожена. Изнурительное головокружение опрокинуло его самоуважение на полыхающую спину. Пальцы рук буквально онемели и едва могли согнуться. Дыхание слабло. Первым из тамбура появился Микки. Было в нем что-то умилительно жалкое. Он побледнел, когда увидел Мая. Заляпанное слезами и столовой пылью, маленькое лицо параноика на миг остекленело, затем Микки скривил губы и бессильно разрыдался. Плечи зашлись в безудержной пляске, словно парень проглотил мощный мотор. Май протянул руку, чтобы испытать неведомое доселе ощущение. Такое тайное, бесстыжее, вакханальное. Он хотел успокоить черную меланхолию сокрушающегося параноика. Но под смешок доходяги его рука безвольно повисла вдоль туловища. Правда каллиграфическим почерком была высечена в печальных глазах Микки. Параноик был счастлив страдать. Это был нездоровый интерес. Его Бог Самобичевания. Парень не пытался чувствовать себя живым. Он хотел умирать медленно, наслаждаться секундами смерти всю жизнь. — Тише, Микки. Тише, — Май сжал губы невменяемого параноика своей ладонью и впечатал парня в стену. Он был обманут трогательными чертами тюремной Терезы всего на секунду. — Кто из вас Туз? Бесцеремонный животный инстинкт. Чужие рыдания перешли на истеричное завывание. Мерзкое, липкое и слишком шумное. Микки растерянно полз вниз по стене. Что-то происходило за дверями тамбура. — Мне нужен Туз, — еще раз повторил Май, как следует тряхнув тело обмякшего кретина. Вскипяченная изнеможением кровь отогрела пальцы, и они угрожающе захрустели суставами. Жажда правды засела в сердце внутренним кипятильником. — Я спрашиваю: кто из вас Туз? — Умри, Май, — всхлипнул Микки, даже не пытаясь сопротивляться. Он трясся в сухом плаче. Его пустые глаза смотрели мимо жизни вагона. Они смотрели в подлинную вечность. — Бог примет тебя в объятия. Ты будешь мучиться вечно. Стоун рассказал всем об очередном убийстве. Доброта бредившего Микки переходила все границы безумия. Май прочувствовал всю его безмерную любовь к себе. И всё-таки он положил ладонь на пушистую макушку Микки. Мягкие волосы коснулись только оголенных кончиков пальцев. Параноик был преисполнен внеземным сочувствием. Сочувствием, понятным лишь ему одному. Рука соскользнула, оставив на себе трогательные крошки дружбы. Один за другим заключенные выходили из тамбура и разбредались по комнатам. Одно за другим на голову Мая сыпались проклятия, и он их принимал. Он верил в эту ненависть. Он верил, что день ответа по их понятиям неминуемо приближался. В столовой что-то произошло. Май выдохнул и вновь пошел против инстинктов. Он посвятил эту битву своему преданному параноику. Жестокую битву. Возможно, финальную. Остановился в тамбуре. Ноги запаниковали и не двигались. Этот нелепый страх казался невозможным. Этот нелепый страх принадлежал ему и только ему. Родной. Непостижимый. Давно забытый. Шаг вперед — шаг в пропасть. В столовой повесилась тишина. Измученный Стоун потёр глаза от внешних уголков к внутренним. Наверное, надеясь, что возникший перед ним Май был утомительной галлюцинацией. Валет ворочал ложкой молочную похлебку. Он бесстрастно осмотрел застывшее на входе тело и опустил кислый взгляд обратно в тарелку. Больше он не шевелился. Рядом с ним инфантильным перышком трясся Прыщ. Трясся от страха, потрошащего его внутренности. Ведь он тоже был там в момент убийства. Массовый психоз и отравление сознания имели одну точку отсчета. Найс. Великолепный Найс. Стихийный. Под потолком из стороны в сторону раскачивался увесистый организм. Казалось бы, еще пару сантиметров, и мертвец бы нащупал пол и раскроил обидчику череп. Но миру в глазах Найса не хватало аморальности. Труп был подвешен к потолку не за веревку. Из его затылка торчало жало железного крюка, вошедшего через рот. Разорванная плоть сочилась теплой кровью. Фиолетовый язык выпал из губ, и с его кончика по капле стекали и срывались красные пузыри. Обезумевшие глаза застыли широко распахнутыми. Его не просто повесили. Его избивали. Умирая, он мучился и искупал свой грех. Значит, Стоун рассказал все. Даже о зачинщиках конфликта. Что не могло не радовать. Но Найс подвесил к потолку своего инквизитора. Это не могло не пугать. — Вот скажи мне, Май, — равнодушный тенор отразился от потолка. Найс ударил висевшее тело в плечо, выместив часть гнева на покойнике. Он больше не танцевал. Не кривлялся. Он был в блаженной ярости. Каштановые пряди, смоченные обильным потом, прилипли к лицу. Из рукава выскользнуло оголенное лезвие. Парень провел им по собственному языку. Медленно. Акцентируя внимание на прорезаемой плоти. Не сводя жгучего взгляда с замершего новичка. — Что вы делали в одном туалете? — Я не хотел убивать его, — едва слышно проговорил напряженный Май. Он точно знал, что был на правильном пути, но его решимость растворилась под мерцающим взглядом сощуренных глаз. По подбородку извращенца растеклись кровяные разводы — слезы неукротимой скорби. — Это вышло случайно. Клянусь, Найс. Стоун скривил губы в подобии улыбки. Злорадной. Мстительной. Недосягаемой. Уродливый ожог на его лице прекрасно сочетался с продажной душонкой. — Они оба были моими друзьями, — Найс взобрался на стул и заточкой подсек веревку, привязавшую толстый крюк к решетке светильника. Резиновая подошва кроссовок скрипнула после прыжка. Найс наклонился над трупом, закрыл мертвецу глаза и с омерзительным треском вырвал крюк из окровавленного рта. — Оба, Май. И Туз посчитал виновными их, а не тебя. Найс стянул с плеч футболку, обтерся ею и небрежно бросил на пол. Худощавое жилистое тело заиграло мышцами пресса. Он повернулся спиной. На натянутой бархатистой коже от лопатки к лопатке были расчерчены перья. Одно черное, второе белое. Нет, скорее, прозрачное, словно его никогда не существовало. «За жестокость. Его ранг — десятка, и, к счастью, это его максимум. Туз не отдаст и толику власти этому ненормальному». Потому что Найс не судил. Он был палачом Примаверы. — Они бы не ослушались меня, — этот человек пугал и завораживал. С каждым размеренным движением смерть в его руках приобретала особую роскошь. Найс медленно подошел к новичку. — Ты спровоцировал их. Предел текучести развороченной гордости был с успехом достигнут. Сердце захлебнулось в порыве раздраженной фантазии. Пленительное волнение растеклось по венам соленым сиропом. В кончиках пальцев конвульсивно задергались обугленные нервы. Неотвратимое ощущение беспомощности застигло Мая врасплох. Психопат не давал оправдаться. — Это не так, Найс. Жизнь дрогнула под ударом черных ресниц. Найс сжал его волосы в руке и оттянул назад. Мышцы шеи неприятно потянулись, но Май промолчал. Он не посмел перебивать чужую скорбь. Он ничего не сделал и тогда, когда извращенец подсек его ватные ноги, протащил коленями по полу, когда толкнул на пол и прижал лицом к разорванному рту покойника. — Скули, Май, скули! Май вырвался, едва не лишившись половины волос. На губах остался кислый привкус кровяной каши. Каторжная головная боль ударила в затылок и поползла к вискам. Он схватился за голову и содрогнулся. Липкая масса под мощными толчками в груди вырвалась на пол. Теперь во рту свирепствовал вкус желчи. Май ненавидел кровь. К чёрту скорбь. К чёрту траур. — Больной извращенец, — слова сами сорвались с языка. И если кого и стоило наказать, так это их. А Май не хотел лишних проблем. Искренне. Но по привычке изо всех сил старался их заработать. — А с закрытым ртом ты выглядишь умнее, — Найс ударил ладонью по ближайшему столу и оскалился. Не по-доброму. До пробирающих мурашек. Его ботинок с глухим стоном отскочил от чужих ребер. Еще раз. И еще. Май врезался головой в закрепленную к полу ножку стола. Потолок и пол поменялись местами. В ушах зазвенело. Может быть, стоило загадать желание? Обитый белым атласом гроб. Эта мысль больно кольнула в груди, еще больнее, чем забивающий насмерть Найс. Он будто бы услышал хруст своего позвоночника, раздавленного следующим составом. Но это был всего лишь треск в костях. Воздух со стоном вылетел из легких. Не сейчас. Не в луже чужой крови. — А теперь припаркуйся, — после недолгих размышлений кивнул Найс. Но, заметив, что Май даже не поднял головы, он постучал ладонью по ближайшему стулу. Восторг. Эйфория. Сплошное удовольствие. — Мой драгоценный мальчик. Разве ты не понял, что я сказал? Это произнес восемнадцатилетний салажонок. Опасный салажонок. Взрывной. Его угроза была очаровывающая, со сладким привкусом. Она едва ощутимо скользнула меж губ и отложилась волнением у гланд. Май сглотнул её, пропустив пленительно-острые ощущения через себя. Что-то было не так. Что-то происходило с этим проницательным взглядом, с желчной судорожной улыбкой, гудящим голосом. Найс не играл. Это было неконтролируемое бешенство. — Туз дал мне неприкосновенность, — на слова едва нашлись силы. Он бы не поднялся. Не дал сдачи. Но оставить последнее слово за извращенцем было бы высшим позором. Униженный, но не желающий стихать голос Мая заставил Стоуна закрыть глаза и вздрогнуть. — Сегодня я буду твоим Тузом, — с фальшивой мягкостью подытожил Найс, зачесывая пальцами свои каштановые волосы. Его теплое дыхание со вкусом ягодного морса почти коснулось губ новичка. Раскаленным ветром. Ударом тока. Оно пронзило его тело судорогой. Найс смотрел с укором, смешанным с изумлением и насмешкой. Он сидел возле самого лица Мая, с удовольствием закатывая глаза и выдыхая пробирающее наслаждение. Сердце упало вниз, вогнав новичка в возбуждающую эйфорию, когда одним грубым рывком его поставили на ноги. Безграничный страх повесился и умер вместо него. — Клянешься, что это была случайность? — Найс прошептал свой вопрос очень тихо, почти робко. В самое ухо. Это было на грани безумия. — Лучше докажи, Май. Этот ехидный взгляд щекотал нервы. Найс держал каждое движение на прицеле своих горящих глаз. Он жаждал отравляющих внеземных наслаждений. И Май не посмел его разочаровать. — Докажи. Финальный бунт растворился в одном властном приказе. Май положил руку на стол и отвернулся. Язык словно присох к гортани. Лезвие впилось в руку, разорвав сухожилие и оцарапав кость. Ослепительно. Чудовищно. Беспощадно. Одним ударом оно вошло до упора. Металлический кончик, прошедший насквозь, звякнул по столу. Май ощутил эту боль. Каждую песчинку. Каждую раненную нервную клетку. Глупое тело кинуло последние силы регенерации на новую рану, бросив загноившие ткани в боку без защиты. Мир поплыл перед глазами. Он упал на пол. Жаждущая его смерть протянула руки и подхватила обморочное тело. Невыносимо теплые и мягкие ладони успокаивающе сжали его виски. Грохот табуретки. Скрип резиновой подошвы. — Стоун! — это был зов Найса. Маю было семь лет, когда паршивые человечки убили его родных. Ему было семь, когда его спящего пятилетнего брата подняли за волосы и перерезали горло. Ему было семь, когда он впервые испугался. Не за семью. За себя. Ему было семь, когда он понял свой талант. Самый страшный талант во всем мире. Острая боль пронзила рваные края раны в боку. Чьи-то пальцы раскрыли её пасть и срезали загноившиеся ткани ножом. Смерть разрезала его на куски, чтобы такое чудовище больше не возродилось. Удивительная ирония. Сама жизнь стремилась убить людей. Сама эволюция убивала людей. Во имя силы талантов. Исход войны был очевиден. — Стоун, мать твою! — это снова был крик Найса. Маю было девять, когда его подобрали и принялись обучать. Семнадцать — первое заказное убийство. Восемнадцать — его почерк знал каждый полицейский округа. В девятнадцать будоражащая слава встряхнула страну, а к двадцатилетию пронеслась по миру. В отличие от тех, кто хотел хоть как-то применить свою силу, и тех, кто знал, для чего она была им дана, он был профессионалом. — Валет! — Найс вышел из себя. — Стоун! Чьи-то сильные руки обняли бедра Мая и потащили по полу в подозрительном направлении. Холодный кафель грубо заскрипел под влажной от крови спиной. Липкое прикосновение соленых пальцев к векам. Кто-то всматривался в мутнеющие зрачки и махал рукой, неумело проверяя реакцию. Маю исполнилось двадцать два, когда он решил стать побежденным. Новое ощущение бессилия, затуманенного сознания. Этот мир был обречен и без него. Апокалипсис близился. Да, он так считал. Таланты достигли пика эволюции. Жизнь создала их, чтобы они уничтожили жизнь. Всю, до единой капли. Конец света сосредоточился в руках озлобленных убийц. — Лежи, не двигайся. Это была самая чудовищная шутка за сегодняшний вечер. Очнувшийся Стоун держал его голову, вытирая сочившиеся изо рта слюни. Май подтянул колени к груди, пытаясь хоть как-то согреться. Меньше поверхности испарения — больше тепла. Лицо дергалось болью. Рана в ладони пульсировала. Развороченная спина горела пламенем. Загнившая рана в боку кололась. Капля. Вторая. Третья. Кто-то выкрутил краны во всех кабинках душевой, заставив горячую воду литься под полным напором. Влажный пар наполнял комнату возбуждающим теплом. Зверски знакомые руки мягко надавили на рану. Острая боль прошлась по мышцам бешеным спазмом. Просыпающееся тело вновь сопротивлялось. — Похоже на сепсис, тело не может регенерировать, — констатировал ничем не пробиваемый Найс, растирая в мокрых руках потрескавшийся обмылок. Его не слишком волновал диагноз. Его в принципе мало волновал умирающий на кафеле Май. Это был своеобразный спортивный интерес. Удар по щеке. Второй. — Отключишься — сдохнешь. Смотри на меня. — Нужны антибиотики? — неуверенно переспросил Стоун. Май усмехнулся. Это был самый неожиданный исход вечера. В голосе мрачного пса ада свирепствовало крайнее опасение. — Он сам себе антибиотик, — уверенно отмахнулся Найс. Он резко выпрямился и встал на ноги. — Нужны бинты, нитки, спирт и игла, — приказал он мрачной пустоте. — Куда ты? — голос Стоуна прозвучал со странным удивлением, но одновременно властно и тревожно. Он приходил в себя и достаточно быстро. — Ему нужна помощь. Стук колес. Скрип перетирающихся проводов под обшивкой. Раскачивающаяся над решеткой лампа по-прежнему избивала безмятежность. Извращенец встал под едва ли не кипяченую воду. — Помощь нужна тебе, валет, — холодно заметил Найс, вымывая мыльные разводы с кожи. Он прищурился и уставился на потерявшего самообладание Стоуна, словно искал отчаянное нечто, захватившее его железную волю. — Иди и умойся, не то опять выпадешь из реальности. А этому идиоту нужен я. Да, крошка Май? Май улыбнулся. Что и не менялось в этой жизни, так это дерьмовое чувство юмора у извращенца. Найс злился. Он злился очень убедительно. Неумолимо. Злился от той же отравляющей безысходности. Он не прощал. Нет. Такие, как Найс, никогда не забывали обидчиков, и Май прекрасно понимал, что мог остаться в живых только при одном раскладе: Туз успел дать очередной приказ. — И где мой приговор, Стоун? — как можно увереннее выдохнул Май, нащупав загноившуюся рану. Его ладонь перехватили чьи-то мягкие пальцы. Чужая рука ободряюще сжала его кисть и тут же отпустила. Найс все еще мечтал убивать его медленно и собственноручно. — Тебя понизили до шестерки, — Стоун положил ладонь на холодный лоб умирающего, — но все-таки признали факт самообороны. Жизнь будет насыщенной, щенок. Холодная вата коснулась краев раны, обеззаразив поверхность. Иголка уверенным движением вошла в кожу, зацепив как можно больше ткани. Стежок — узел. Стежок — узел. Май поднял голову. Длинные пальцы Найса ловко затягивали зияющую дыру. Лицо садиста не выражало ничего, кроме искреннего старания. — Лучше не открывай рот, — без всякой злобы посоветовал Найс, боковым зрением заметив шевеление на бледном лице несостоявшегося покойника. — В следующий раз будешь зализывать свои дырки сам. — Лизать научишься на чужих яйцах, — поддакнул Стоун, утирая со лба пот. В душевых стало слишком жарко. Мир продолжал существовать. Принятое поражение обернулось удачной победой. Теперь можно было вздохнуть и поздравить себя с первым действительно случайным убийством.