Смириться

Первый летний месяц прошёл быстро. Вся деревня наблюдала за тем, как каждый вечер Илей сидит на лавке возле ворот дома Ариши, та сидит подле него, громко и как-то совсем неженственно смеётся, а он разливается соловьём и продолжает шутить. Глядя на это, Юки хотелось набить ему морду. Не из-за Даньи, которая словно исчезла, а из-за отвратительного лицемерия. Юки никогда бы не смог вот так: бегать на тайные свидания с одной, которую всем сердцем любишь, а она любит тебя, а жениться потом на другой только потому, что за неё дают богатое приданое. Мачико, шедшая рядом с ним и видевшая, как у Юки при виде Илея руки сами сжимаются в кулаки, незаметно хлопала его по плечу. Для бывшего вора это было сродни ушату холодной воды, вылитому на голову. Он сразу успокаивался, приходил в себя и ускорял шаг. Если бы в деревне не была только одна улица, Юки обходил бы ненавистный дом десятой дорогой. Но молодой человек вынужден был время от времени проходить мимо – работу никто не отменял. Год выдался крайне урожайным не только для растений, но и для болезней – в деревне уже третья корова мучилась воспалением вымени, и приходилось почти каждый день ходить и проверять, как продвигается лечение. Юки хотел снова съездить в гости к Такенаге, посетить милойскую библиотеку на этот раз уже для того, чтобы просто узнать о Мачико побольше, но из-за того, что был нужен в деревне, вынужден был отложить на время поездку. Раньше он выискивал только способ вернуть её в сосуд, просматривал рукописи бегло, не особенно запоминая ненужную информацию, а теперь жалел. То, что тогда знахарь расценивал как шелуху и мусор, теперь точно пригодилось бы и почти наверняка объяснило, почему ему так легко рядом с ней, а по вечерам долго не удаётся заснуть, потому что все события, связанные с Мачико, память снова и снова прокручивает в голове. Он стал относиться к ней как к хорошему товарищу, как и обещал. Её недостатки, прежде злившие и заставлявшие скрипеть зубами, теперь вынуждали его только мысленно разводить руками: «Что поделать, никто не совершенен». Теперь, когда она, завидев очередную зверушку, нуждающуюся в незамедлительной помощи, корила его за излишнюю доброту, Юки почему-то видел в Мачико ревнивую жёнушку, дождавшуюся мужа с гулянки и жаждущую вылить на него всё скопившееся за время ожидания негодование. В такие моменты хотелось остроумно пошутить или сказать комплимент, а потом звонко чмокнуть её в щёку. Но Юки ни разу так не поступил. Он вдруг ясно стал осознавать, что Мачико просто ревнует его к животным, с которыми он возится столько времени. В деревне её все любили, но она всё равно была очень одинока, потому что они любили знахарку с божественным талантом поднимать на ноги даже обречённых. А узнай они, кто она на самом деле, всей деревней сожгли бы её на костре за ведьмовство. Люди верили в богов, но не желали верить, что боги, пусть и самого низкого ранга, могут быть среди них. Спустя несколько дней после Праздника богини плодородия к ним наведались Ранмару с Тамао, как раз проезжавшие мимо и решившие заглянуть в гости. Они не виделись около трёх лет. Юки никогда не думал, что его ветреный друг вдруг остепенится и решит обзавестись постоянной подругой. Но ещё меньше он ожидал, что прекрасная герцогиня, выросшая в роскоши, променяет шелка на небелёный лён, изумруды и жемчуга на стеклянные бусы, а крышу над головой и тёплый очаг на кочевой образ жизни, когда нередко приходится ложиться спать с бурчащим от голода желудком у костра, нещадно чадящего, а наутро чувствовать каждую косточку, возмущённую таким отношением. Тамао всегда мечтала путешествовать и теперь выглядела цветущей и счастливой. Воспитание, ещё проглядывавшее, как вата в прохудившемся одеяле, как-то постепенно сошло, исчезло, осыпалось подобно старой краске. И такой – искренне смеющейся, плачущей, переживающей, а иногда даже кипящей от гнева – она нравилась Юки даже больше. А ещё он надеялся, что у друзей всё будет хорошо. После визита менестреля и его подруги Юки весь день просидел перед зеркалом. У Ранмару у глаз видны были морщинки, как у человека, который много и искренне улыбается. У Такенаги, он помнил, было несколько седых волосков, особенно выделявшихся на фоне остальных, смолисто чёрных. А у него, Юки, по-прежнему был вид пятнадцатилетнего юноши, которому ещё не скоро посчастливится подержать в руках бритву. И это снова расстроило его, а Мачико заставило хмуриться, будто она боролась сама с собой и ни одна из сторон никак не могла одержать победу. «Почему я совсем не меняюсь? Это болезнь? И почему молчит Мачико? Ждёт, что я спрошу её первым?» А она всё молчала, только бросала на него обеспокоенные взгляды. И Юки тоже ничего не говорил, только продолжал свой поединок с зеркалом, продолжающим над ним насмехаться. Время для разговора всё равно когда-нибудь должно было наступить. Юки так устал от бесконечных вопросов и догадок, что просто обязан был хоть когда-нибудь получить на них ответы. Если Мачико не хватало решимости начать первой, то это следовало сделать ему. Оставалось только подгадать подходящий момент. Лето выдалось солнечным, но достаточно дождливым, чтобы не возникало недостатка в воде для полива. Каждый день был полон солнца, удушающий зной вынуждал местных в обед прятаться по домам, а все дела делать утром и под вечер, когда спадала жара. Дождь чаще всего лил по вечерам, когда солнце клонилось к закату. Сегодня всю ночь была гроза, и утром было душно и тяжело дышать, как будто на грудь положили тяжёлый камень. Комары, голодные и настойчивые, не оставляли в покое ни на минуту. Юки, хотевший повозиться в своём огородике, сбежал домой, где сидел, держа кота на коленях и чесал ему округлое пузо, наслаждаясь громким мурчанием. Мачико ставила тесто. Когда они только поселились в этом доме, она совсем не умела печь, да и сейчас получалось через раз, но всё же Юки нравилась её выпечка, и он с нетерпением ждал, что же выйдет на этот раз. Когда чугунок с тестом был спрятан в тёплую печь, чтобы тесто подошло, а Мачико как раз стирала со стола остатки муки, Юки поёрзал на своём месте и робко начал: - Знаешь... Она, как будто заранее знала, о чём пойдёт разговор, заметно напряглась, а рука с тряпкой замерла на полпути к столу. - Что? – совершенно спокойно спросила девушка. - Я тут долго думал... – Продолжал оттягивать разговор Юки, понимая, что поступает трусливо и глупо, но поделать с собой ничего не мог. Он всегда считал себя нерешительным и слабохарактерным и теперь лишний раз убеждался в собственной правоте. В такие моменты молодой человек завидовал Кёхею, который редко утруждал себя долгими размышлениями, предпочитая сначала делать, а потом разбираться с последствиями. Мудрый Такенага обычно вовремя предостерегал его от ошибок, так что серьёзных проблем чаще всего удавалось избежать. Теперь же рядом не было ни того, ни другого. Юки был один на один со своими проблемами и должен был с ними разбираться. Глубоко вдохнув, он начал: - В последнее время... Дулотта решила отомстить ему за то, что, сочувствуя Данье, он клял богиню вместо того, чтобы умолять её сжалиться. И теперь, стоило Юки набраться смелости, как в дверь с грохотом постучали, требуя, чтобы им открыли. Голоса были испуганные и возбуждённые. Мачико, побледнев, побежала к дверям, бросив через плечо: - Достань какую-нибудь простыню! Юки повиновался беспрекословно. Её волнение передалось и ему, и знахарь заметил, что его руки дрожат. Простыня перекручивалась и никак не желала ровно ложиться на столешницу. Молодой человек тихо выругался и, чуть успокоившись, разгладил края импровизированной скатерти. В комнату влетела Мачико, а за ней плелись два деревенских парня, тащащих на грубо сколоченном подобии носилок полуживого мужчину. Следом за процессией оставалась дорожка из капель крови. Когда один из носильщиков случайно запнулся, послышался глухой стон раненого, тут же оборвавшийся то ли кашлем, то ли предсмертным хрипом. Юки, привыкший наблюдать за тем, как Мачико занимается врачеванием, побледнел. Он ещё не видел ран, но понимал, что минута промедления, и страдалец обречён. - Укладывайте! – приказала она. – Да осторожно, олухи! Когда Мачико занималась целительством, она не стеснялась в выражениях. Остальные, прекрасно понимая, что от этой девушки зависит жизнь пациента, безропотно сносили и её командирский тон, и ругань, а иногда даже побои. Пока парни, стараясь сильно не трясти пострадавшего, укладывали его на стол, Мачико задавала вопросы: - Как это произошло? - Дык, ночью дождь был, крыша протекла. Ну, Ивай и полез с утра посмотреть, что там да как. Не удержался. Крыша-то соломенная, а она скользкая после дождя-то, не обсохла ещё. Ну и шандарахнулся вниз, – пыхтя, вещал один из парней, здоровый детина. – А там – вилы. Так и проткнуло его малясь. Женка услышала, выскочила – в крик. А мы как раз рядом. Ну, и подсобили немного. Нам не в тягость. - Он это, как, сильно плох? – спросил второй. Мачико покачала головой: - Пока не знаю. Надо осмотреть, понять, что к чему. А вы – марш отсюда! Нечего мне тут мешаться. Завтра приходите. - Так это... нам бы сейчас... А то дюже его баба голосит, – робко возразил первый, но Мачико так на него посмотрела, что он, побледнев, поспешил сбежать. – Поняли, поняли. Раз уж завтра, то и придём завтра. Подумаешь! Они с топотом, шумом и пыхтением ушли. Гулко хлопнула входная дверь, а потом и калитка. Мачико перевела взгляд на Юки. Глаза её казались золотистыми, искорки по краю радужки сверкали, словно драгоценные камни в лучах солнца. Слуга Шезара была крайне возбуждена перед предстоящим действом, и спорить с ней не следовало. - Принеси воды! Быстро! Юки знал, что, если она не развернула парней ещё на пороге, значит, пациента можно спасти, а потому со всех ног бросился на улицу. Когда он вернулся, таща ведро воды, Мачико поставила ведро на стул и опустила в него руку. Жидкость запузырилась, вверх взвилась струйка пара – сейчас там была не прохладная, сводящая зубы колодезная вода, а кипяток. Мужчина лежал обнажённый по пояс, простыня под ним покраснела от крови. Кровотечение было слишком сильное, судя по всему, вилы проткнули лёгкое, чудо вообще, что Ивай до сих пор жив. Если Мачико будет так тянуть, они точно его не спасут. На краю стола выстроилась вереница из эликсиров. Лекарь в задумчивости выбирала подходящий, взяла в руки пузатую тёмно-зелёную склянку и поднесла к глазам. - Могу я... – начал Юки. - Уходи, – приказала она. - Что?.. - Я сказала, уходи. Ты будешь мешать. Иди поброди в деревне, запрись в своей комнате, что угодно, но ты не должен это видеть, – Мачико подняла на него глаза, и Юки отступил на шаг. – Ты ведь хочешь его спасти? Он закивал так бешено, что заболела шея, а потом юркнул в свою комнату и плотно закрыл дверь. Потом забрался с ногами на кровать и, обняв колени, уткнулся в них лицом. - Страшно... – пробормотал Юки. То, что Мачико не была человеком, стало стираться, исчезать из его памяти. Он относился к ней как к равной сначала через силу, а потом это стало выходить само собой. И вот, стоило только привыкнуть к ней, как слуга Шезара снова напомнила о том, что человеческого в ней не больше, чем в глиняной скульптуре. Её лицо, бледное, бескровное, какое-то совершенно плоское, как тарелка для закусок, на котором нет ничего, кроме узкой щели, отдалённо напоминающей рот и огромных, гипнотизирующих, затягивающих вглубь глаз, вызывало желание отвернуться, спрятаться, не видеть, но в то же время от него было совершенно невозможно оторваться. Такая опасно завораживающая красота есть у некоторых змей: инстинкт самосохранения вопит о том, что надо спасаться, а тело не слушается, потому что хочется ещё хоть немного полюбоваться красотой, пусть это и станет последним восхитительным зрелищем в жизни. Такую Мачико Юки никогда не видел, и она испугала его больше, чем все когда-либо услышанные страшные истории вместе взятые. Из-за двери доносилось невнятное бормотание, едва слышные шаги Мачико, звон склянок, стоны и хрипы умирающего, а Юки не мог ни пошевелиться, ни прийти в себя от ужаса, сковавшего его внезапно и накрепко, лучше самых надёжных цепей. Всё хорошее, случившееся за последние дни, вылетело из памяти, будто на воспоминания кто-то пролил зелье забвения. Вспомнилась первая встреча, ужас первых дней, ненависть к мерзкой твари и почему-то её слова: «Эй, хозяин, не переживай. Я тебя никогда не покину». Страшное, ужасное обещание вечности вдвоём. «И с этим чудовищем мне предстоит прожить всю жизнь? – подумал Юки. – О, Дулотта, за что? Когда я успел настолько тебя прогневить?» Богиня как обычно молчала, и ей одной было известно, что там, за поворотом, к которому приближался юноша, никогда не являвшийся её любимцем. *** Всю ночь Юки не мог сомкнуть глаз: звуки, доносившиеся из другой комнаты, не давали даже попытаться выбросить из мыслей произошедшее. Бормотание Мачико, то тихое, еле слышное, то мощное, гулкое, пробирающее до костей, разобрать было невозможно, да молодой человек и не пытался. Он просто лежал с открытыми глазами, проклиная собственную трусость и слабохарактерность, вздрагивая, когда сквозь дверную щель видны были вспышки света, точно от молнии, а потом нос щекотал запах тлеющих трав. Лекарь занималась колдовством. И вполне вероятно, что завтра её пациент по-прежнему будет жив и даже придёт в себя. Утром всё так и оказалось: снова заявились вчерашние парни, с удивлением посмотрели на бледного, слабо дышащего и пытающегося что-то прохрипеть мужчину, сгрузили его на носилки и унесли. Мачико пообещала прийти в обед, чтобы сделать перевязку, и принести мазь. О цене за свои услуги она не стала заговаривать. Лекарь, вцепившись обеими руками в столешницу, изо всех сил старалась удержаться на дрожащих от слабости ногах. Юки, отважившийся выглянуть из своей комнаты, встретился с ней взглядом: девушка виновато на него смотрела, словно извинялась за недавнюю грубость. - Ну вот и хорошо... – тихо пробормотала она и начала оседать на пол. Если бы Юки не успел её подхватить под мышки, Мачико упала бы. Он, осторожно придерживая её за талию, помог ей добраться до постели, а потом даже укрыл одеялом. Мачико уснула мгновенно. Молодой человек посмотрел на её бледное, измождённое лицо, тёмные круги под глазами, и ему стало её жаль. А потом вспомнились события вчерашнего дня, и излишняя сентиментальность исчезла. День Юки привёл за различными мелкими делами, стараясь не думать о Мачико. Это было тяжело, но он справился. Бывший вор слышал, как она ушла в обед, потом – как вернулась и начала возиться на кухне. Желудок сводило от голода, но видеть слугу Шезара не хотелось, и Юки, сжевав несколько листочков недавно взошедшего салата, вернулся к работе. Ужинать всё же пришлось вместе, в полном молчании, чувствуя, как от царящего за столом напряжения, сводит плечи. Это было глупо и очень по-детски, злиться на неё, но Юки ничего не мог с собой поделать. Когда Мачико, устав от тишины, подала голос, заверив сидящего напротив молодого человека в том, что вчерашний пациент скоро пойдёт на поправку и к уборочной уже будет совсем здоров, тот лишь сухо кивнул и склонился над своей миской так низко, что кончиком носа едва не задевал расписной край. Иногда ему казалось, что пытаться что-то изменить в их отношениях равносильно попытке закатить на вершину идеально гладкого крутого склона круглый камень. Вот ты пыхтишь, стараешься, катишь, не обращая внимания на сбитые в кровь ноги, жажду, от которой горит горло, пот, пропитавший насквозь рубашку и заливающий глаза, но всё равно чувствуешь радость от движения вперёд, от собственного упорства и целеустремлённости. А потом, решив чуть передохнуть и полюбоваться результатами своих трудов, останавливаешься на середине пути к вершине, вытираешь пот со лба, восстанавливаешь дыхание, а камень тем временем выскальзывает из-под придерживающих его пальцев левой руки и, грохоча, катится вниз, к самому подножию и даже дальше. И, спустившись следом, тебе приходится начинать всё сначала. Только Юки пытался увидеть в Мачико что-то хорошее, принять её, как она живо поворачивалась другой стороной, совсем новой, неизведанной, настолько поражающей, что хотелось закрыть глаза, уши и уйти прочь. Он любил животных, понимал их, хорошо относился к людям, но Мачико была настолько особенной, что даже его толерантность, устыдившись, пряталась в тёмный угол, уступая место на сцене самой крайней форме ксенофобии. Эту ночь Юки также провёл без сна, всё пытался себя убедить в том, что он напрасно себя накручивает, занимается глупостями, ведь не произошло ничего страшного – Мачико никого не убила, а, наоборот, спасла. Но его застарелая обида на то, что она навязалась ему, вынудила постоянно терпеть её рядом, перекрывала все доводы рассудка. - Нет, это невозможно! – воскликнул Юки, садясь на кровати. Вместо бессмысленного самоистязания лучше поговорить с причиной его бессонницы, ведь у них есть незаконченный, прерванный разговор. Когда молодой человек подошёл к двери, до его слуха донёсся тихий скрип половицы, а потом скрежет отодвигаемой щеколды – Мачико решила выйти на улицу? Он, крадучись, подобрался к её комнате и заглянул внутрь – постель пуста, только придавленная подушка да отброшенное одеяло говорили о том, что здесь кто-то лежал. На улицу он успел выскочить как раз вовремя: женский силуэт ещё можно было разглядеть в полумраке – ночь выдалась на редкость ясная, звёздная, словно по заказу. Юки, забыв даже обуться, выскочил из дома следом за девушкой, постаравшись не хлопнуть дверью, не вспугнуть. Она шла, чуть припадая на правую ногу, словно та была повреждена. Когда успела? С другой стороны, если бы не неожиданная хромота, Юки никогда не услышал бы, что она собирается уходить – Мачико всегда передвигалась бесшумно и легко. Но, видимо, прошлая ночь отняла у неё много сил, раз слуга Шезара никак не могла восстановиться. Ему в порыве неожиданного, нервного веселья захотелось окликнуть девушку, посмотреть на её реакцию, но язык не слушался, а любопытство было слишком сильно, чтобы оставить её и вернуться домой. Казалось, будто Мачико совершенно уверена в том, что за ней никто не следит. Она ни разу не оглянулась, не приостановилась, чтобы прислушаться, раздадутся ли за спиной шаги. И Юки, понимавшему, что спрятаться, пожелай девушка бросить взгляд через плечо, он не успеет, это было только на руку. То, что слуга Шезара направляется к пшеничным полям, молодой человек понял только тогда, когда заметил посевы. Мачико на миг замерла, точно принюхивалась, а потом осторожно ступила на поле, выискивая нужный участок. Достигнув цели, она сделала десять шагов вперёд, слегка придавливая босыми ступнями побеги, потом повернулась направо и отсчитала ещё десять шагов, затем ещё дважды это повторила, очертив таким образом правильный четырёхугольник. Юки, спрятавшийся за одним из деревьев, посаженных, чтобы уберечь почву от эрозии, с удивлением наблюдал за её манипуляциями. Потом девушка встала точно в центр квадрата и присела на корточки, лаская пальцами нежно-зелёные стебли и бормоча что-то под нос. Участок на миг подёрнулся золотистой дымкой, впитавшейся затем в кожу Мачико. Даже в слабом свете луны было хорошо видно, что у лекаря мигом порозовели щёки. Она уверенно расправила плечи и посмотрела точно на закусившего костяшки пальцев, чтобы не вскрикнуть Юки. Молодой человек этого не заметил, с ужасом глядя на высушенную, пожухшую пшеницу, попавшую внутрь очерченного Мачико квадрата. - Ну как тебе, хозяин? Впечатляет? – хихикнула она. Голос её снова звучал звонко и насмешливо. Как будто Мачико, выпив жизнь из пшеницы, восстановилась, поправилась. - Ведьма... – тихо выдохнул Юки. Слово сорвалось само, точно живое, и молодой человек тут же пожалел об этом, но забрать назад не мог. Мачико всё услышала. Её слух снова стал тонким, а движения, когда она поднималась на ноги, – грациозными. На миг в её глазах, устремлённых на Юки, промелькнула боль, но молодой человек решил, что это просто игра его воображения. - Тебя никто не заставлял за мной следить, – сухо отозвалась девушка, подходя к собеседнику. Её хромота пропала, ноги снова ступали аккуратно и легко, практически не приминая под собой траву. - Это... случайно... – испуганно пробормотал Юки, отступая сначала на шаг, а потом и вовсе разворачиваясь, чтобы сбежать. - Стой! – она схватила его за рукав с такой силой, что послышался треск ткани. Молодой человек замер, чувствуя, как его спина под её взглядом покрывается холодным потом. – Дай мне объяснить. - Что именно? Мачико так резко отпустила его, что Юки едва не упал. Он повернулся к ней, желая сказать ещё какую-нибудь колкость, но замер, не в силах выдавить из себя ни слова. В глазах лекаря, редко смеющихся и почти всегда невозмутимо спокойных, стояли слёзы. Настоящие, искренние слёзы. - Ты думаешь, я делаю это ради собственного удовольствия? – спросила она. – Думаешь, я такая злая, вредная и отвратительная, как ведьма из сказок, которыми принято зимними вечерами пугать детей, чтобы они были послушными? Так позволь мне доказать тебе, что это не так! Они стояли посреди пшеничного поля, слова разлетались далеко, от домов, находящихся ближе всего, послышался собачий лай. Мачико вздрогнула, снова схватила Юки за рукав и потянула за собой: - Пойдём домой, хозяин. Там нам будет удобнее. Ему не нравилось, когда она так к нему обращалась, и слуга Шезара прекрасно это знала. Обычно она делала это для того, чтобы его позлить, но на этот раз уважительное обращение вырвалось у неё неосознанно. Когда они оказались возле калитки, девушка нервно огляделась по сторонам, а потом легонько толкнула Юки в спину, пропуская вперёд. Он даже не возмутился. Молчал молодой человек и тогда, когда дожидался, пока Мачико устраивалась за столом и с места на место переставляла небольшую вазу с уже увядшими цветами, как будто эта нехитрая операция позволяла ей успокоиться. В деревне запели первые петухи, и девушка произнесла: - Вчера я спасла жизнь Иваю. Он ходил по краю и, если бы не я, ему никогда не найти безопасный путь назад. Он бы просто рухнул вниз, умер. А следом за ним последовала бы и его семья – тяжёлая жена и семеро детей мал, мала, меньше. Они бы просто не пережили эту зиму, не сумели бы нарубить достаточно дров, собрать сена, чтобы прокормить корову, сжать всю пшеницу на поле. Им никто не смог бы помочь – у самих забот полон рот. Понимаешь? Если бы я дала ему умереть, они были бы обречены, – Мачико протянула руку и вцепилась пальцами в запястье Юки. Он поморщился. – Я не пытаюсь тебя убедить в моей божественной доброте или благородстве. Нет. Это просто небольшое вступление. Ты знаешь, что я никогда не помогаю просто так. Чем серьёзнее помощь, тем выше плата. Я не могу за спасибо вытащить человека из царства Тмера, мне просто не хватит на это сил. Я всего лишь божественная прислуга, полубожество, я не могу творить чудеса из ничего, понимаешь? Мне нужно что-то взамен. Цена всегда разная, но без этого никак. Иначе вся моя магия без надлежащей подпитки будет лишь жалким фокусом, в ярмарочном балагане получше бывают. Ивай отдал мне часть своих посевов. Он и его семья не умрут. Если год будет неурожайный, немного поголодают весной, если пшеницы будет много – продадут меньше излишков. В любом случае он будет в выигрыше, потому что нет ничего дороже, чем отсрочить свой визит в царство Тмера ещё на несколько лет. Теперь ты понимаешь, что я не развлекаться туда ходила? В противном случае я просто лишилась бы своих сил. И это было бы моё наказание на непослушание. - Наказание? – неожиданно переспросил Юки. - Да. У каждого из нас есть свои обязанности. Мои – лечить и получать за это разумную плату, чтобы вереница чудесных исцелений не иссякала. Она слабо улыбнулась одними уголками губ, словно извиняясь. Юки впервые видел у неё такое выражение лица. Он считал её насквозь лживой и алчной лишь потому, что ему был известен только маленький кусочек правды. «Сколько ещё мне предстоит узнать, чтобы я наконец увидел и понял тебя настоящую?» - Скажи... – начал Юки, решив избавиться ещё от части вопросов, так давно не дававших ему покоя. - Да? – встрепенулась она. Это была ночь откровений. Спроси у девушки что угодно, и получишь честный ответ. Но знахарь всё же не смог. Слишком уж страшно было узнать правду. - Нет ничего. Спокойной ночи, – сдержанно пробормотал он, вставая со своего места и направляясь в комнату. Завтра, всё завтра. А слуга Шезара так и осталась сидеть, грустно улыбаясь ему вслед. Мачико снова повернулась другой стороной. И снова это стало полной неожиданностью для Юки. Мысленно, поплевав на ладони, он опять налёг телом на камень. Впереди был долгий путь, но почему-то это совсем не пугало. *** Мужчина, которого Мачико оттащила от порога царства Тмера, приходил её благодарить. Она сухо кивала и просила в будущем быть повнимательнее. Мачико знала всех деревенских не только поимённо, но и кто чем живёт и все связанные с этим сплетни, Юки – нет. Возможно, всё дело в том, что девушка много времени проводила у колодца, общаясь с местными кумушками. Юки же, в последние годы сторонившийся из-за своих комплексов даже ровесников, мало с кем общался, но его это не особенно волновало. Дни снова текли своим чередом. Спокойные, тихие, когда уже с самого утра ясно, чего ждать от вечера. Семья Ариши потихоньку готовилась к свадьбе, и вся деревня гудела о том, из какой ткани невесте сошьют платье и какие деликатесы будут на столе. Даже Юки, не интересующийся сплетнями, был в курсе всего, что творится в купеческом доме. Последний раз он видел Данью месяц назад, и её судьба волновала молодого человека гораздо больше. Но бегать по деревне в поисках девушки, которая не хочет ни с кем видеться, было глупо. Паника началась после визита одного из деревенских на поле, чтобы проверить, как взошла пшеница. Любопытный мужичонка влетел в деревню испуганный, словно повстречался лицом к лицу с медведем, благородно позволившим ему уйти и пробасившим: «Иди, человече, с миром». Вопя что-то о происках Тмера он вбежал во двор к старосте и попытался зазвонить в сигнальный колокол, но старостина жена – дебелая крупная женщина – схватила его за шиворот, хорошенько встряхнула и потребовала объяснений. - Поле Ивая-то точно проклял кто, – прохрипел мужичонка, пытаясь оттянуть сдавивший горло ворот рубахи. Старостиха тряхнула его ещё раз и бросила на траву. - Что там с полем? – спросила она. Теперь голос женщины звучал не зло, а обеспокоенно. Как назло, муж где-то запропастился, а сын у невесты своей пропадает. Чтоб этих мужиков расплющило! Никакой помощи! - Дык, знамо что. Я не один видел, можете поспрашивать, госпожа Паня. Мы близко подойти не решились, так, издалека, одним глазком... – неуверенно лепетал мужичонка. – Так выжжено там всё. Половина поля, почитай, высушена, словно силушку из растений выпил кто. Да так ладно... Как с линейкой ходил. Ну, мы и перепугались. А ну как эта зараза на остальные посевы перекинется? Что мы есть-то зимой будем? – мужичонка даже расплакался, засопел, уткнулся лицом в рукав и всхлипнул. Старостиха, лицо которой бледнело и вытягивалось по мере того, как рассказ утреннего гостя подходил к концу, вдруг испуганно охнула и заголосила: - Ой, что делается! Что делается! И этот леший старый ходит неизвестно где! Ну, уж я встречу его, он надолго запомнит. – А потом всплеснула руками, словно вспомнила что-то и выбежала за калитку. – Бабоньки! Ой, что узнала!.. Мужичонка, вскочив на ноги, побежал к купеческому дому. Пусть все знают о страшном проклятии, снизошедшем на деревню. К вечеру уже каждый знал о случившемся и почти все успели посмотреть на страшный участок. Постепенно от рассказчика к рассказчику небольшой квадрат в десять на десять шагов разрастался, пока не достиг площади половины посевов. То и дело доносились чьи-то причитания, крики, проклятия в адрес коварного Тмера и молитвы великодушной Гисами. Мачико, внимательно наблюдавшая за суматохой, искренне забавлялась. Юки, слушая её остроты, тоже не мог не улыбаться. Происходящее больше походило на комедию, чем на серьёзное бедствие, грозящее деревне голодной смертью. Вернувшийся от кума, живущего в соседней деревне, староста был буквально смыт волной паники, жалоб и страхов, а потому, не успев толком протрезветь и не разбираясь, в чём причина возмущений и просьб, тут же запряг коня и уехал. Уж лучше ночь в поле, чем под одной крышей с стенающей и попрекающей его долгим отсутствием женой. Домой он вернулся на следующий день. Следом за ним на невысокой коротконогой коренастой лошадке с сивой чёлкой ехал мужчина в тёмном плаще. Лицо его было скрыто капюшоном. К седлу был приторочен ясеневый посох, в месте, где его касалась хозяйская рука, древесина блестела, как зеркало. - Вот! – емко выдал староста и спешился. – Привёл. - Кто это? – грозно посмотрела на мужа женщина. Она бы сказала о незнакомце пару ласковых, но что-то подсказало, что лучше смолчать. - Колдун. Сказал, что поможет. А ты давай, Паня, пошевеливайся, стол накрывай, не видишь, что ли, мы с дороги устали, проголодались! Старостиха бросила на гостя полный ужаса взгляд, незаметно сделала отвращающий зло жест рукой (из-под капюшона донесся тихий смешок) и поспешила в дом. Оставаться рядом с колдуном было страшно. Весть о том, что у старосты дома ночует сам колдун, разлетелась даже быстрее трагичной новости об иссохших посевах. В этот день у всех хозяек в деревне внезапно обнаружился недостаток каких-нибудь продуктов, которые Паня непременно должна одолжить по доброте душевной. Мужчины, оказавшись попроще, просто наведывались выпить по самым разным поводам. Они ходили группами и по одному до тех пор, пока старостиха, выйдя из себя, спустила очередного любопытного с крыльца, осыпав такой руганью и побоями, что желающие увидеть настоящего колдуна как-то сразу исчезли. Мачико, наблюдая за этим, продолжала веселиться. Юки хмурился. - Знаешь, всё-таки они смешные. Если бы узнали, что я могу колдовать и вдруг отважилась поселиться у них, сожгли бы всей деревней. Но, когда припекло, сами притащили колдуна и разместили со всеми почестями. Интересно, насколько он силён? Хоть бородавки выводить умеет? – весело поинтересовалась девушка, стоя рядом со склонившимся над грядками парнем. Юки молчал. Когда-то он лично был знаком с такими колдунами, которые могли, запасшись амулетами и временем, уничтожить среднюю армию в одиночку. Они тоже вот так вот бродили по дорогам, подвергались насмешкам, но никогда не рвались доказать своё могущество. И Юки ни за что не хотел, чтобы под этим капюшоном он узнал одного из них. Внезапно его плеча что-то коснулось, и молодой человек вздрогнул. - Ты боишься его? – спросила Мачико, убирая руку. - Нет. Я боюсь за тебя, – признание сорвалось с кончика языка быстрее, чем он успел его удержать. Юки, смутившись опустил взгляд, а девушка, встав на колени подле него и ничуть не заботясь о том, что земля, только что взрыхлённая знахарем, запачкает подол, нежно обняла его за плечи. Когда она вот так проявляла заботу или нежность, нарочно касаясь его, чтобы подбодрить или поделиться своими эмоциями, у молодого человека замирало сердце. По ощущениям это было сродни полёту в пропасть, когда к поясу привязан страховочный трос – и весело, и страшно, и хочется знать, что там, внизу. - Не переживай. Я любого мага за пояс заткну. А потом выпью его силу, как сырое яйцо. Ты же знаешь, я тот ещё монстр. Это была шутка. Услышав его смешок, Мачико тоже довольно улыбнулась. Она потрепала Юки по волосам и пошла в дом. Вот только в результате беспокойство за неё стало только сильнее. Юки по-прежнему считал её обузой, ярмом на шее. Но это было его ярмо. И избавиться от него он должен самостоятельно. А колдун... Интересно, он хоть бородавки выводить умеет?