***
Разговор не был простым, напряжение витало в воздухе. Джейн пил свой чай и выглядел, по обыкновению, спокойным и почти бесстрастным, кто бы знал, чего ему это стоило. Тереза старалась не демонстрировать ту путаницу, раздражение и отчасти негодование, что метались в ее душе в попытках самоопределения. Получалось не очень, и от этого эмоции становились еще острее, словно еда из любимого тайского ресторанчика. Она прикусила нижнюю губу и выбивала пальцами на столе какой-то раздражающий ритм. Джейн хмыкнул. — Тебе не хватает преступников в Америке? Это дело ЦРУ, пусть парни из Лэнгли поиграют с Эрикой в ее игры, их это развлечет. Ловить торговцев оружием, да еще идейных, на территории чужого государства… Это странная затея, — неприятный холодок, пробежавший по спине, он попытался скрыть за иронией в голосе. Джейн пытался разрядить обстановку, и, если получится, убедить в абсурдности затеянного предприятия. Эрика Флинн в его ближайшие планы на жизнь не вписывалась. — Не в Эрике дело, а в том, что она знает. И предлагает информацию она не ЦРУ, а тебе. Кто-то отпускает преступников, некоторых даже ворует из тюрьмы, кто-то должен их ловить, или, хотя бы получить от них что-то полезное, — удар был чувствительным. Похоже, Лисбон на самом деле находится в сложном состоянии, близком к ярости, если напомнила о Лорелее. Черт, женщина — всегда остается женщиной и не забывает пренебрежения к своим чувствам. Это становилось опасным. — Я не отпускал Эрику Флинн, не помогал ей бежать, я поймал убийцу Натали, если помнишь. Эрика — дама с фантазиями, она обращается ко мне только потому, что понимает: незнакомые парни могут и не пожелать играть в ее игры, а жестко вывернут руки, во всех смыслах. А я противник насилия. Восточный базар, Лисбон, обычная торговля: получить побольше, заплатить поменьше. Не верю: мы ссоримся из-за Эрики? Это даже не смешно. — Джейн, у нее информация не о местном зоопарке, а о торговле оружием в промышленных масштабах, а ты хочешь представить это, как мою… ревность. — А ты ревнуешь? — Нет! — Слишком быстрый ответ и голос выше обычного… — Может это и выглядит как-то странно, но теперь, сейчас — я не ревную к Эрике, я… Это сложно. Джейн молчал, задумавшись, сделал пару глотков чая, кажется, с бергамотом, и внимательно посмотрел на Терезу. Он видел тогда, в последнюю их встречу с веселой вдовой, что Лисбон явно задевают их игры, которые слегка выпадали даже за его привычно широкие рамки. Странно, но это было так приятно, так тепло понимать, что он не совсем одинок, не всем безразличен, и для Терезы не просто досадное и раздражающее, но нужное приложение к работе, а есть во всем что-то личное, настоящее, то, в чем он запретил себе разбираться в то время, боясь увязнуть. Слишком сильно иногда стучало сердце, когда Лисбон была рядом. Так же сильно, как сейчас. Он снова вздохнул и улыбнулся, но не нахально и дерзко, а как-то нежно, очень по-настоящему. — Незавершенное переживание? Сейчас это модно называть мудреным словом гештальт. Ты вспоминаешь о том, что прошло, что завершилось на странной ноте, и подсознательно хочешь другого завершения. Переиграть ситуацию. Изменить прошлое. Но то, что было тогда — ушло, а жизнь — это то, что происходит сейчас. Лисбон, мы здесь и сейчас, и я не позволю сломать это никому — ни Эрике, ни прошлому. — Ты не мой психоаналитик, и… — что-то мелькнуло в ее глазах, внезапное озарение, понимание, удивление. Эмоции сменялись, как кадры фильма, и Джейн улыбнулся, любуясь. — У тебя то же самое… Это был не вопрос, скорее слегка удивленное утверждение; осознание истины простой и немного странной требовало усилия. — Типа того. Круг не пройден до конца. Эрика — не причина, даже не повод. Себя понять сложнее. Я так рад, что ты рядом. Даже сейчас не могу объяснить, почему не начал тебя целовать сразу, как только увидел в офисе ФБР? Ты была такая красивая, и я, как абориген с Богом забытого острова. Нет, я конечно могу придумать с десяток объяснений, которые ничего не объясняют, но почему я не сделал то, чего хотел почти два года, а ждал, пока дотоскуюсь до отчаяния? Иди ко мне… — Джейн… Он ухмыльнулся легко и свободно, приняв решение: — Разумеется, мы летим… Посмотрим, какие неприятности сможем устроить в Бейруте — пора расширять зону деятельности. «Кайф» — слово арабское, я намерен получить его по полной программе. Не могу отказать себе в удовольствии попробовать настоящие хуммус, мухаммару, таббуля, кебабы, мутаббаль, пахлаву и шербет. Тебе понравится. — Ты уверен, что это едят? — Лисбон озадаченно изогнула бровь в некотором замешательстве. — Мхх… есть вещи и повкуснее, ты сладкая… — голос Джейна стал низким, искушающим. Он уже покусывал ее шею, бродил руками по спине, пересчитывал, едва к ним прикасаясь, выступающие позвонки. Джейн виртуозно умел играть именно ту мелодию, которая захватывала и сводила с ума, заставляя забывать обо всем, что было, что будет. И для нее имело значение только здесь и сейчас. С ним. Все остальное — просто декорации. Необъяснимое и странное явление: просто рука, просто грудь, или бедро, или то самое, кошачье, место на спине… Но когда его руки и губы соприкасались с ее кожей происходило что-то странное, взрывоопасное. Организм начинал вырабатывать высокочастотные импульсы, мозг стеснительно прятался, захватив с собой извечное желание все контролировать, и не было ничего важнее той борьбы тел, что происходила дальше. Бьющее в каждый нерв удовольствие, казалось, могло привести к аннигиляции. Распад на молекулы в порыве страсти: в этом что-то было. Длинные тонкие пальцы фокусника нежно прикасались к ее коже, трогали, приглашали в затягивающую игру, брали и давали одновременно. Они не показывали очередной трюк, не играли, а были настоящими, требовательными и нетерпеливыми, нежными и властными, подчиняли и рождали желание подчиниться, и, растворившись в его прикосновениях, осознать, какую огромную власть над ним имела сама. К рукам присоединились губы, припавшие к точке на шее, где отчаянно бился пульс; мягкие и горячие, они сводили с ума. Пальцы переместились на ее лицо, очерчивая контур, рисуя его заново, словно желая запомнить каждый изгиб, каждую черточку. Лисбон закрыла глаза и прикоснулась губами к его щеке, чувствуя улыбку и ощущая легкое подрагивание кожи. Дыхание прерывалось и Тереза потянула его к себе, не желая между ними никакого разделяющего пространства. Джейн чуть помедлил. — Я люблю на тебя смотреть. Ты красивая, сильная, нетерпеливая … Его желание продолжить, свести с ума и свихнуться самому было слышно во внезапно севшем голосе с теми редкими интонациями, которые появлялись в моменты, когда одно тело уже не могло существовать, дышать без другого, когда ожидание убивало и давало радость предвкушения одновременно. — Иди ко мне… Секунда на дыхание и губы, словно изголодавшись, набросились на нее, требуя ответа, любви и прощения. От всей этой сложной смеси слегка кружилась голова и хотелось, чтобы он, со своей кошачьей грацией, выключил ее, да и свой мозг, оставив инстинкты, или просто невероятное чутье продолжать движение до самого финала, до последнего не то стона, не то всхлипа, до благодарного поцелуя на другой стороне сознания… А потом он лежал, улыбаясь и закинув руки за голову, а Тереза лениво рисовала пальцами узоры на его голой груди. Они думали примерно об одном: как растянуть эту самую минуту до размеров вечности. Уже немного сонно Джейн размышлял, что Бейрут ничем не хуже Пекина, или Варшавы — люди лгут везде одинаково, да и маленький отпуск вдвоем с Терезой вызывал приятное ожидание. Но вот игра по чужому сценарию, который все равно придется переписывать по ходу пьесы, заставляя персонажей подавать нужные реплики, энтузиазма не вызывала, а с Эрикой на сцене будет еще сложнее. Были некоторые опасения, что обычная тактика — все недоумки, а он видит все и всех насквозь, здесь не прокатит: слишком много на кону, слишком дорого может обойтись любая нелепая случайность. Чем выше личные ставки, тем труднее замечать очевидное. Ладно, придется играть, но уж извините, свою Лисбон он будет защищать так, как сочтет нужным, а не по скудоумным правилам, придуманным для среднестатистического употребления. Он в эти рамки определенно не вписывается: узковаты будут, без фантазии. Демонстрировать себя в постановке под ярлыком «мудак» Джейн определенно не желал.***
Лайнер набирал высоту, оставляя привычную жизнь где-то далеко внизу. Тереза устроилась в кресле, положив голову на плечо Джейна, и дремала. В самолет они попали без приключений, правда, у самого трапа, шоумен в отставке и любовь всей ее жизни прижал Терезу к себе и улыбнулся так очевидно счастливо, что не стоило тратить слова на комментарии. Щеки Лисбон предательски заалели, и она не смогла скрыть улыбку, вспоминая недавнее судьбоносное представление на борту, но, припомнив внимание публики к ее особе, от которого хотелось катапультироваться без парашюта, напялила на лицо строгую маску с надписью крупными буквами: «Без фокусов!» Джейн ухмылялся, но благоразумно тему не педалировал. У места 12В он слегка приобнял ее, чуть задержавшись в проходе, и мурлыкнул на ухо: «Люблю тебя!» Тереза улыбнулась. Сейчас Патрик держал ее за руку, иногда целуя щеку или висок, а потом, заскучав, уставился в ноутбук. Он не любил эти игрушки, справедливо полагая, что в людей играть интереснее, но диким не был. Именно он нашел каким образом Эрика Флинн организовала свое алиби и рассказал, какой видит идеальную женщину: та, что лучше него, та, что любит, понимает и прощает несмотря ни на что. Та, которая после стольких лет рядом с ним стала той, что теперь вместе с ним, он надеялся, что уже навсегда. Предыдущей ночью Терезе уснуть так и не удалось. Патрик, на удивление, сладко спал, уже привычно обхватив ее руками, крепко прижав к себе и уютно сопя где-то в районе шеи. Было тепло и спокойно, но не спалось: мысли, как обезумевшие блохи, носились в черепной коробке не давая отключиться. Прежняя жизнь не заканчивается, а новая не начинается по команде, даже если все меняется после нескольких долгожданных слов. Она была счастлива, без сомнений — впервые за бездну лет, проведенных в одиночной камере со своими неразделенными чувствами. Она знала Джейна так давно и хорошо, что было страшно. Знала, что он любил, как ненавидел, как смеется, как страдает, дразнит, волнуется, злится. Каким сильным и непреклонным может быть, каким мягким и нежным, почти пластилиновым. Она знала то самое выражение его лица, за которым неприятности и проблемы выпрыгивают, как черти в глухую ночь из-за угла, и начинается веселье. А теперь узнала и полюбила то, что никогда не надеялась узнать: как Джейн, ее Джейн, просыпается рядом, невероятно красивый и лохматый, как бормочет и стонет во сне, спасаясь от кошмаров, как прикасается к ней, как любит. Иногда любви не надо слов — хватает взгляда, жеста, улыбки, чашки кофе по утрам в кровать, поцелуя, прикосновения… Днем он временами носил свои бесчисленные маски, но по ночам, от одного воспоминания о которых ее тело начинало вздрагивать, чувствуя приятное волнение, он был с ней голым, телом, душой, каждым нервом, даже дыханием. Никакого самоконтроля — Патрик Джейн такой, какой он есть. Он словно снова учился делить себя, отдавать, открываться и получал от этого странное и возбуждающее удовольствие. Его желание давать себя настоящего сводило с ума чуть ли не сильнее поцелуев, но прошлое, тот самый чемодан, набитый болью, сомнениями, страхом и недоверием, все еще не отпускало ее. На поездку в Бейрут Тереза согласилась почти не раздумывая, подсознательно зная ответ чуть ли не раньше, чем Эббот задал вопрос. Почему? Это грызло мозг, не давая заснуть, но ответ надежно потерялся. Дело делом, но что именно она хотела от этой поездки? Посмотреть в глаза Эрике Флинн? Продемонстрировать свое женское превосходство, свой трофей? Нелепо, именно из гордости Тереза и не позволила бы себе опускаться до дамских игр, стараясь избежать подобных развлечений. Что-то внутри не давало покоя… Незавершенное переживание, ее ревность к бессовестной стерве и убийце? Но она знала совершенно точно: Джейн принадлежит ей, как она — ему. И дело не в физиологии и ночных упражнениях, а в том, что они — половинки целого, настолько вросшие друг в друга, что и не разделить, только рубить по живому. Им повезло: они брали и отдавали с одинаковой силой и страстью, и отдавать оба хотели чуточку больше, чем получать. На кой-черт ее потянуло тащиться за тридевять земель, любоваться на то, как Патрик будет морочить голову Эрике, стремясь переиграть и снова доказать, что он — самый умный? Ехал бы с боссом, Эбботу полезно сменить обстановку, сыграли бы с Джейном в четыре руки на этой соблазнительно-возбуждающей виолончели. Глубоко внутри негромкий, но уверенный голос говорил о том, что это — ее игра, пришло время побеждать, и дело не в Эрике, а в собственных противоречиях, с которыми пора разобраться. А нет противоречий — нет проблем. Хорошо бы просто забыть обо всем, выбросить воспоминания, как ненужное барахло из шкафа, и признать, что и она, и Джейн стали другими, жизнь вокруг иная, но чертова довольная физиономия Эрики Флинн стояла перед глазами и улыбалась чересчур снисходительно, глядя на Терезу. С этим надо было что-то делать. Вернуться в прошлое и посмотреть ему в глаза стоило, даже если это бесстыжие глаза мисисс Флинн. Принять все, что есть у тебя внутри — на это нужно мужество. Бейрут стремительно приближался. Их ждали кофта, шаурма и халва.