Нерассказанное

От одежды пахнет странно, но она мягче, чем то, в чём Мигель привык ходить, так что он не задаёт лишних вопросов. Это его способ жить - просто делать то, что сказано, особенно с тех пор, как бок о бок с ним пошёл Тулио и нервно бросил, откинув с лица кудрявую чёрную прядку, сладкую, как дикая ежевика: "Так не пойдёт. Где все твои мысли?", а потом просто сам додумал необходимое. С тех пор всё идёт по плану, даже когда кажется, что его нет и в помине: беспорядочно раскидывать вещи по полу и, бога ради, перестать улыбаться так широко. Что-то только что случилось - что-то случается ну просто постоянно, от этой жизни ни минуты покоя, и пусть Чель помешала им, она не сбила настрой, атмосферу лёгкого сумасшествия, витающего в воздухе сладким, дурманящим разум дымом от восточных лавочек на окраинах, где, если у тебя есть деньги, можно достать такие вещи, которые навсегда изменят твоё восприятие мира. Мигель много знает об этом - он игрок, в смысле, как минимум, игрок на гитаре и должен уметь ловить за крыло вечно стремящуюся пролететь мимо пёструю птицу момента. Не зря же у него такие ловкие пальцы, знающие на какой позвонок надавить, чтобы Тулио с его вечно больной спиной блаженно прищурился, расправляя сгорбленные плечи. Эта игра лучше многих других, но знакомого до мелочей инструмента всё равно не хватает сильно - пробежаться бы сейчас по струнам пальцами, легче, чем тёплый ветер над растрёпанными верхушками пальм... Ощутить дуновение сочной, манящей музыки на лице - хотя для этого ничего не требуется, кроме как приложить ладонь к груди и немного послушать сердце, никогда и не ожидающее покоя. Ночи здесь нежные, точно груди девственницы, в этом Мигель успел убедиться. Тулио не торопится скидывать одежонку - всегда немного слишком щепетильный в таких вопросах, берегущий болезненную гордость (особенно перед дамами), он лишний раз озирается по сторонам, стремясь удостовериться, что Чель больше не появится из ниоткуда и не будет пялиться на то, какие у него лягушачьи ноги, когда он в одной рубашке. Не слишком-то много она им полезного сказала, эта дикарка, - прожгла взглядом, горящим ярче факелов, швырнула в лицо разноцветные тряпки и шепнула, коснувшись кончиками пальцев своих пухлых губ, будто невзначай, что ритуальные одежды должны плотно прилегать к телу в его первозданной наготе. Впору бы задуматься, откуда она так хорошо знает испанский, пока её соплеменники изъясняются с богами жестами и отдельными словами - впрочем, кто-то же нарисовал карту. И заставил сеньориту задуматься о лучшей жизни... Может, она и вправду пыталась помочь, но лучше бы сказала, что их ждёт, когда они снизойдут до народа - однако Мигель об этом думать не собирается. Думать - это не его задача. Он занят, он раздевается. Тулио совершенно точно смотрит - иначе избавление от рубашки не заняло бы у него столько времени. Можно ли заблудиться в двух рукавах и воротнике, энном количестве мелких пуговиц? Мигель подавляет смешок и наклоняется, чтобы если не сложить вещи, то хотя бы спихнуть их в один, общий угол, а не оставлять раскиданными по полу храма. Вряд ли боги так поступают. Впрочем, кто и что может знать о богах? Можно в одном быть уверенным - Тулио всегда смотрит. Он считает себя умным, рассчитывает, что незаметно, но Мигелю вправду кое-что о нём известно. И это уже не тайна; даже не тайна, о которой все всё знают, просто не произносят вслух. - Мы должны делать вид, что мы боги, и не поддаваться соблазнам, - говорит Мигель, потому что понимает: от него это ожидается. Хоть немного побыть благоразумным, успокоить тревогу, убаюкать её - Тулио как-то нечаянно, через силу обмолвился, что ему, как он посмотрит на полное равнодушие товарища ко всем возможным плохим вариантам развития событий, сразу и дышать легче становится, и сердце его выскальзывает из железного кулака тревоги. Чтобы нравиться и оставаться необходимым, абсолютно незаменимым, Мигелю достаточно просто быть Мигелем. Это знание окрыляет его. Тулио обычно более ловкий - но лёгкая, нежная ткань скользит у него между пальцев, ни капли не слушаясь. Туземцы подобрали ему наряд под цвет глаз нарочно, или просто так совпало? Мигель подчищает хвосты, всегда успевает туда, где он больше всего нужен - ловит бирюзовый всплеск, похожий на оперение попугая, в горсть, слишком низко, и замирает рядом - слишком близко, чтобы Тулио мог мыслить здраво, прекрасно зная об этом, не собираясь отшатнуться. Не он первый перешагнул границу, в конце-то концов. Решать и думать - не его дело. Он, Мигель идёт туда, куда направили, и делает всё возможное, всё что хочет, в конце концов. И в этот раз он знает, что понял всё правильно, пусть даже костлявые руки с до смешного тонкими запястьями с нешуточной силой упираются в его плечи, притормаживая ход событий, напоминая, что они попали из огня да в полымя, что финал всё ещё может оказаться не лучшим. Чем не повод ловить момент? Тулио никогда так не думает, может, в этом его проблема. От росы и дождя большие листья гнутся к земле - так похоть наливает небесно-синий взгляд тяжестью, но толпа снаружи гудит даже громче, чем сердце - в ушах. Они всё ещё могут дышать - и продержатся целый вечер. Боги должны вести себя безукоризненно и беззаботно, иначе они падут. Тому, кто смотрел, как блестят на солнце наконечники копий, это очевидно. - Это будет труднее, чем я думал, - всё-таки признаётся Тулио вслух, затягивая последний узел, поправляя подол холодными, всегда холодными, уже куда более чёткими касаниями и нарочно отводя взгляд. Он же знает, что больше всего на свете Мигель ненавидит молчать и ждать, не двигаясь. Ему непременно нужно рвануть струны, чтобы растерзать тишину, осветить тьму и рассеять морок. У него поэтому пальцы все в ссадинах - не по-божески, но Тулио всё устраивает, а значит, всё в порядке. Чель со всеми пропетыми ей дифирамбами значит примерно столько же, сколько верхняя ступенька, на которую они ступают из полумрака - разом.