Язу провёл оставшийся день как на иголках. Все часы сговорились и работали настолько медленно, будто стрелки вообще не двигались вокруг оси.
Медсестра сказала, что состояние Рено стабильно тяжёлое, но жить он будет, хотя в палату к нему пока нельзя, и от курения минимум на год придётся отказаться. Язу не мог себе представить Мухомора без сигареты и запаха табака. Навестить его разрешили через день-другой и только после того, как он отойдёт от наркоза. Как будто товарищи собирались трясти Рено из стороны в сторону и разрушать аппаратуру. Язу бы хватило постоять у стеночки пару минут и просто убедиться в том, что приятель лежал на койке, а не рассыпался на искры. Но медсестра встала прямо около двери с круглым окном, и за её кудрявой тёмной головой ничего не было видно. И времени подождать, пока все отойдут, ему тоже не оставили: Алвис потащил за руку на верхние этажи.
До конца смены Язу торчал в кабинете Руфуса, месте совершенно оторванном от реальности. За пределами бронированного аквариума с толстыми укрёпленными стенами и пуленепробиваемыми стёклами кто-то успешно вмешивался в дела корпорации и покушался на жизни турков. Но здесь, внутри, мистер президент лениво попивал кофе с круассаном и решал, когда ему лучше встретиться с массажистом, маникюрщицей и личным терапевтом. Сотни телефонных звонков в час — и голова опять казалась опухшей.
«Твоё задание на сегодня — обеспечить безопасность мистера президента во время его деловых встреч. Обычных телохранителей недостаточно, потому при всех контактах с посторонними людьми в кабинете мистера президента должен присутствовать по крайней мере один турк», — так сказал Тсенг.
Приказ обсуждению не подлежал, и Язу терпеливо ждал, когда закончится эта канитель. Когда иссякнет поток людей, несущих запахи улицы, бензина, кофе, одеколонов и все оттенки вонючего пота. Будь тут та брошюра, можно было бы идентифицировать какие у кого заболевания.
В перерывах между обысками и наблюдением за поведением посетителей Язу пытался написать сообщение Тифе, потому что один вот такой выстрел — и он никогда её не увидит. Слова не шли, текст съедал интонации. Сосредоточиться мешал чесавшийся пластырь на спине. И отправлять подобное с рабочего телефона тоже было небезопасно. Нужно непременно попасть к ней, но Язу до сих пор не был готов к этой встрече, потому просто сохранил переписанное в очередной раз сообщение. На другом конце комнаты белоснежный силуэт мистера президента внимательно читал и подписывал бесчисленное количество бумаг, параллельно отвечая секретарю. Рутина. Язу предпочел бы задание а-ля «выловить какого-нибудь горе-активиста, начинавшего баламутить народ против Шин-ра». Ему можно бы было раздробить каждую фалангу, и его вопли однозначно успокоили бы мешанину из эмоций в голове.
После посетителей вновь телефонные звонки, медицинский персонал, осматривавший жутковатые скобы на ногах Руфуса. Хил с бумажками, сделавший вид, что не заметил брата. Необходимость отвести его высочество на нижний этаж к тому-то, тому-то и тому-то. Когда вся эта мелкая мышиная возня окончилась, уже начинало темнеть. Язу подошёл к окну и в очередной раз обвёл взглядом внутренний двор, верхние этажи и крыши. В вечерних сумерках ему везде чудились сверкающие стёкла оптических прицелов.
— Мистер президент, — сказал Язу. — Может...
— Не может. Не заставляй меня повторять: это окно останется открытым, — Руфус бросил в дальний угол жёлтый поролоновый мяч, и маленькая Дарк Нейшен Вторая пронеслась за ним, звеня металлической биркой на ошейнике. Язу вздохнул, отошёл от окна и вернулся диван. Слово президента — закон.
— Диди, неси мяч сюда! — Руфус сделал щелчок пальцами и протянул руку. Щенок гордо шагал обратно со слюнявым мячиком в зубах. Только сейчас ей было позволено поиграть с хозяином, и беззаботное создание радовалось каждой минуте внимания. Язу как-то хотел угостить её конфетой, но ему запретили. Что за радость, когда нельзя съесть кусочек орехового пралине?
Двадцать седьмой подождал ещё пару часов, искренне ожидая нападения массажиста или хотя бы заметить ползущую по ковру красную точку. Того, что милая сиделка выхватит скальпель из декольте и попытается перерезать Руфусу горло. Вместо этого она просто поставила чашку какао на рабочий стол и покинула кабинет. Стрелки показывали пятнадцать минут восьмого.
— Я слышал, Рено ранен. Насколько серьёзно положение? — спросил мистер президент, медленно выкатывая кресло с помощью рычага управления.
— Всё под контролем, мистер президент, — механически отчеканил Язу.
— То же самое турки говорили моему отцу, а потом его нашли с мечом любимчика в спине. Перестань повторять слова Тсенга.
— Мне нет смысла врать, мистер президент.
— Вы посадили меня в бронированную тюрьму, как преступника, и на все вопросы можете только пожимать плечами, прикрываясь моей безопасностью. От информации о делах моей собственной компании меня тоже нужно защищать?
— Эти вопросы вам лучше задать Тсенгу, мистер президент. Я только выполняю свои приказы, — тишина после этой фразы повисла в воздухе. Руфус сидел неподвижно и оценивающе смотрел на подчиненного. Но в какой-то момент закрыл глаза, тяжело вздохнул и сделал глоток какао.
— Ты свободен на сегодня. Включи музыку и покинь кабинет.
Двадцать седьмой послушно поднялся с дивана, откинул крышку патефона и аккуратно установил иглу на пластинке. Таких штуковин он не видел больше нигде. Наверное, большая редкость. В первый день стажировки его даже учили правильно обращаться с этим устройством. Игла побежала по дорожке, из колонок раздался лёгкий треск, и заиграла приятная ненавязчивая музыка. Язу покинул офис мистера президента с желанием поскорей очутиться дома. Оставалось малое: отчитаться шефу. И не забыть выпить таблетки, прописанные доктором Сван. Когда двадцать седьмой сказал, что хочет в очередной раз отложить сеанс, она настояла на лекарстве.
Сегодня, пока Язу торчал на диване, наблюдая за работой сиделки, он наконец понял, кого ему напоминала Мисс Сван. Женщин-лаборанток. Не хватало медицинской маски, фонарика и планшета, в котором она бы ставила циферки и галочки. Разве что она не включала пушки, стрелявшие мягкими мячиками, чтобы проверить реакцию подопечного. И Язу стал зрячим. Мячики были одними из самых неприятных исследований и оставляли вполне ощутимые синяки при попадании. И всё ради того, чтобы девушки-лаборантки за экраном из оргстекла сделали пометки в своих планшетах. Они никогда не давали духам смотреть свои записи.
Именно на них-то и походила Мисс Сван. Она внимательно следила за Язу из-за стёкол очков и никогда не говорила, что именно с ним не так. Она повторяла, что он нормальный, что его проблемы складываются в термин «шизоидная акцентуация характера»(1). Но если с ним всё было в порядке, то что он делал каждую неделю в кабинете, и зачем ему выписали лекарства? Лекарства нужны только больным.
— Так? — машинально спросил Язу у кувшинки на своём рабочем столе. Ключа в ней не оказалось, стало быть, брат у него в квартире. Хоть какие-то хорошие новости.
Двадцать седьмой добрался до жилых помещений и постучал в дверь, которую Ю зачем-то закрывал за собой. Разумеется, этого никто не услышал. Пришлось звонить по телефону, и только тогда сонный и растрепанный брат отворил двери, потирая глаза кулаком.
— Привет, — хором сказали они друг другу и тут же недовольно переглянулись. Язу прошёл внутрь, начал разуваться и аккуратно повесил пиджак на плечики. Брат захромал на кухню поставить чайник. Стопа новой ноги вместо того чтобы лязгать только тихо клацала в сочленениях. Наверное, была ещё и легче, но Ю всё равно её не любил.
— Плохо выглядишь, — сказал брат, кидая чайные пакетики в кружки из тёмного стекла. А как ему ещё было выглядеть? Язу залез в холодильник, обнаружил там нетронутую пиццу. Это была единственная еда в доме, а Ю не съел и кусочка. Странно.
— Вы поссорились? — двадцать седьмой закрыл холодильник.
— Он беспокоится.
— При чём тут ты?
— А кто с тобой будет разговаривать?
— Вселенская обида.
— Я тоже сказал, чтобы сам разбирался, — ухмыльнулся Юкио.
Язу добрался до шкафчика с лекарствами и посмотрел на две пузатые баночки, спрятанные среди коробок риса. Он решил ничего не пить и никого не беспокоить лишний раз. Ляпни брат про таблетки третьему, и тот явится сюда вопя, что духам нельзя жить поодиночке. Хорошо ещё, что он не узнал про царапину на спине двадцать седьмого.
— Он хочет, чтобы ты вернулся.
— А я хочу, чтобы он пошёл к чёрту, — прошипел Язу.
— Это знаем мы с тобой.
Двадцать седьмой приземлился на табурет напротив, и они с братом одновременно потянулись за печеньями, именно по этой причине уложенными в два ряда. Они синхронно сломали их пополам, синхронно откусили по кусочку.
— Как твой друг?
— Будет жить, и это главное. Сильно поругались?
— Завтра отойдёт. Но я переночую.
— Диван твой.
Они синхронно поднесли чашки чая к губам, синхронно убрали верёвочку пакетика в сторону. Они даже синхронно вздохнули по поводу своей синхронности.
— Оставайся, сколько хочешь, — сказал Язу, когда пауза затянулась.
— Ты знаешь, что не могу. Он опасается.
— Конечно, я же тебя съем или превращу в человека, так?
— И ещё заразишь любовью к Матери.
Юкио складывал этикетку от пакетика в крошечный цветок вишни. Язу просто свернул свою в плотную трубочку и положил перед собой. Жёсткая бумага быстро раскрутилась обратно, показывая скелетизированный лист, символ выпускающего чай предприятия. Язу вспомнил про подарок для брата.
— Возьми у меня из кармана перо. Это тебе.
— Он выкинет. Любые вещи снаружи приводят его в ярость. Особенно от тебя.
— Все вещи — из мира снаружи.
— Это не мне говори.
Язу глубоко вздохнул. Хил мало отличался от Кадажа в своем упрямстве. Оттого, что он убегал от действительности, лучше никому не было, но эту баррикаду не смог бы пробить даже Рено. Стоило пойти и поговорить с третьим, но Язу не хотел.
— Он сказал, ему нужны какие-то образцы чего-то там от тебя.
— Пусть скажет это Тсенгу.
— Он не доверяет твоему шефу.
— А я не определяю свой рабочий график.
Юкио тяжело вздохнул и потянулся за вторым печеньем. Язу подумал, стоит подложить их в мешочке брату на стол утром.
— Береги себя, слепошарый придурок, — сказал брат.
— Какой ты сентиментальный.
— Мне будет некого доставать.
— Ты тоже, Ю.
Язу протянул кулак, но брат его не понял. Двадцать седьмой уже воспринимал этот жест как естественный: Алвис, Руд и Рено всегда так прощались. Это было из коллекции «дай пять» и рукопожатий.
Человеческие жесты. Они как-то естественно вошли в его жизнь, как человеческие разговоры, человеческая еда, человеческий распорядок дня. Язу даже перестал задумываться об этом.
— Спокойной ночи, — сказал он и покинул кухню.
***
В большом зале их выстроили шеренгой вдоль стены. Двадцать седьмой не хотел тут находиться, но это было обязательным. В прошлый обязательный раз его посадили в игровой комнате с мягким полом и стенами, и там он встретил L-12-z. Шумного, но смешного. Может быть, в этот раз тоже случится что-нибудь хорошее.
Пока они только неподвижно стояли у стены и чего-то ожидали. Мимо, шелестя бумагами, ходили работники.
Сбоку что-то скрипело. Летун грозно сказал двадцать седьмому вести себя хорошо и не распускать руки, но Язу просто распирало от любопытства. Нечто продолжало поскрипывать.
— F-90-t, G-35-n, H-03-l...
Работники перечисляли имена других духов. Их тут много стояло. Двадцать седьмой это чувствовал. Он не знал их и не мог управлять, как рукой или ногой, но странное ощущение подсказывало: они все одно целое. Они одинаковые. Он и другие-как-он.
— ...L-12-z, M-07-v, N-76-p...
Длинный-длинный список, а ему оставалось только представлять, насколько была огромной эта комната и что там происходило. И даже откуда шёл скрип прямо под ухом, оставалось загадкой. Двадцать седьмой не выдержал. Он аккуратно протянул пальцы на звук и наткнулся на чью-то руку, тут же его оттолкнувшую. Двадцать седьмой обиделся. Ему только что почти сказали «Не разглядывай меня». Жалко что ли? Он отвёл руку чуть в сторону и дотронулся до чего-то гладкого. Вытянутый стержень оканчивался подушкой, которую сосед держал подмышкой. Или опирался на неё. Вот везучий!
— ...S-45-r, T-04-a, U-87-x...
Человек приближался сюда, громко произнося имена и шелестя бумажкой.
— ...W-98-x, Y-27-z, Y-55-k, Y-60-f.
Оказывается, ими заканчивалась шеренга и у сердитого соседа был номер Y-55-k. Откуда у него деревяшка?
— А вы уверены, что этот образец нужно оставить? У него полностью отсутствует правая нога, — сказал работник.
— Третья серия вся с изъянами. Слева от него слепой образец.
Двадцать седьмой не знал, что означает слово «изъян». Оно звучало как-то неправильно. У них были «неправильности» — как-то так. Он протянул пальцы к руке стоящего рядом и нащупал его ладони, предплечье и локоть. Пятьдесят пятый фыркнул и неожиданно толкнул любопытного соседа.
— Отстань от меня, слепошарый придурок!
Слово «придурок» звучало настолько обидно и зло, что двадцать седьмой не на шутку оскорбился. Никто никогда не обзывал его из-за слепоты. Над таким нельзя было издеваться. Ведь это был изъян, а изъяны не исправить мановением руки. Двадцать седьмой рассердился, повернулся и изо всех сил толкнул своего обидчика. Тот охнул и повалился на пол, громко грохнув при этом деревяшкой.
— Одноногий придурок! — прошипел он. Работники тут же бросились поднимать пятьдесят пятого.
***
Телефонный звонок разбудил Язу в первом часу ночи. Это был Тсенг и он велел немедленно явиться к нему в кабинет, отбивая все вопросы чрезвычайностью положения. Полусонный, двадцать седьмой даже ничего толком не мог ответить шефу, а тот почти сразу повесил трубку. Веки слипались. С таблетками, впрочем, было бы ещё хуже.
Язу тихо оделся, собрал вещи и зашёл в гостиную с одеялом из спальни. Он укрыл брата поверх пледа и приоткрыл балконную дверь, потому что в гостиной стало как-то душно. Юкио причмокнул, поворчал что-то, явно обращенное к Хилу, но не проснулся. На столе стояло нечто из цветной бумаги, и открытая страничка справочника по оригами утверждала, что это кактуар(2). Двадцать седьмой поставил рядом с кактуаром подарочное перо так, чтобы оно было между его отростками, и покинул квартиру.
