***
Дженсен вышел через пять минут с бутылкой лимонада. — В качестве компенсации за колу, — сказал он, вручая ее Мише. Тот с удивлением принял подарок и незамедлительно продегустировал. — Замечательно, — выдохнул Миша, отлипнув от горлышка. — То, что нужно в жаркий день. Взаимовыручка — это чертовски хорошо! Хвалю. Ну что, не будем терять времени? Дженсен с готовностью хлопнул в ладоши. — Каков план? Миша одернул ярко-синюю футболку и слегка наклонил голову набок. Вид у него при этом был очень коварный. — Как насчет Пирса 17? — Звучит угрожающе. Пойдем.***
— Проверяю память и степень заинтересованности, — деловито начал Миша, пока они шли к метро (тут Миша признал, что такси — непозволительная роскошь для подобных расстояний). — Что такое Пирс 17? Дженсен провел пятерней по волосам, вспоминая. — Э-э... причал, правильно? Причал, с которого отправляются паромы до Статуи Свободы. Миша тоскливо вздохнул, сетуя на стереотипное мышление своего, с позволения сказать, подопечного. — Не только до Статуи Свободы, Дженс. Еще к острову Эллис, к Губернаторскому острову. Но тут это и вправду не особо важно. Ничего выдающегося ни там, ни там, ни там нет. — А, то есть, мы просто на корабликах покатаемся. — Ну да, — на полном серьезе ответил Миша и многозначительно замолчал после этой фразы, как будто больше никаких объяснений не требовалось. Дженсен озадаченно потер нос. Собственно, он был озадачен не столько загадочностью Миши, сколько своей реакцией на эту загадочность. Сами понимаете — не бизнесмену любить такую черту характера, бизнесмены любят, чтобы всё было четко и ясно. По крайней мере, по отношению к самим себе. Дженсен всегда прилежно раздражался на всякую чрезмерную таинственность со стороны окружающих, как и положено. А вот на Мишу не хотелось наорать, дабы тот уменьшил ореол тайны вокруг себя. Наоборот, сразу хотелось затихнуть, широко раскрыть глаза и наблюдать: вдруг тайна, которую он скрывает, окажется за следующим углом? А ведь запросто может. Наверное, это какой-то особый вид обаяния. — А ты, Миша, сколько в Нью-Йорке живешь? Вначале на его лице отразилось почти испуганное непонимание, как будто Дженсен был экзаменатором и задал вопрос, на который Миша ответа не знает, а знать надо бы. Но потом это выражение сменилось стандартной короткой ухмылкой и острым взглядом длиной в секунду: — Да я, считай, и есть Нью-Йорк. — Нет, ну правда. Ты здесь родился? — Ну, можно и так сказать. А что? — Да ничего, — слегка смутился Дженсен, но потом опять заговорил увереннее. — Просто, когда ты сказал, что нет создания, которое знает Нью-Йорк лучше тебя, я подумал, это для красного словца. А сейчас я в этом не сомневаюсь, знаешь ли. Одно твое знание метро чего стоит. Способность Миши ориентироваться в нью-йоркском метро безо всяких карт действительно удивляла. Дженсен не мог даже смотреть на все эти разноцветные сплетения линий — сразу подкрадывались мысли о пропавших без вести, и все такое. А Миша с легкостью порхал по этому жутковатому лабиринту, изредка комментируя: «О, милая станция. Между прочим, отсюда заброшенное трамвайное кольцо видно, глянь», или: «А вот эта станция вообще самая высокая в мире. Видишь, она над каналом?». Дженсен, не мысливший себя в метро без карты, только ужасался, как Миша мог помнить еще и разнообразные интересные факты. — Мы выходим, — оповестил наконец Миша, и Дженсен вздохнул с облегчением. Даже с таким попутчиком путешествие в метро для него было изнурительным.***
Высадиться на Губернаторском острове Дженсен все-таки потребовал. Хотя корабль, на который Миша его затащил, каким-то чудом избежав фантастической очереди, был великолепен. Было довольно странно, оглядываясь на удаляющийся стеклянный мегаполис, видеть над собой парусную мачту, однако Дженсен и не думал жаловаться. Освежающий океанический ветер трепал его одежду и короткие волосы. Миша умудрился вскарабкаться на одну из мачт — удивительно, как его оттуда не согнали — и ухмыляться оттуда Дженсену, как самый настоящий заправский пират. — Ладно, признаю, Губернаторский остров — неплохое место, — выдохнул Миша, когда они покинули борт корабля. — Просто, как по мне, сам процесс катания на корабле куда более захватывающий, чем вид на Статую Свободы. — В тебе говорит зануда-местный, — фыркнул Дженсен. — Я сделаю вид, что этого не слышал. Статую Свободы, как, впрочем, и Губернаторский остров, фотографы-любители продемонстрировали всем страждущим в самых разнообразных ракурсах, масштабах, эффектах и так далее. Кто-то говорит, что лучше один раз увидеть вживую, но как раз после обилия красивых фотографий сама Статуя кажется... не настолько впечатляющей. Дженсен был вынужден признать его правоту. Собственно, это было легко: Статуя Свободы не впечатлила его еще в первый визит в Нью-Йорк, который продлился не больше суток — так сильно ему захотелось уехать. «Я еще не готов признать себя дураком, нет, — думал Дженсен, шагая рядом с Мишей по Губернаторскому острову. «Но, пожалуй, можно потихоньку осознавать необходимость этого признания. Где-нибудь через недельку такой жизни».***
В чудеса Дженсен Росс Эклз, как всякий порядочный бизнесмен, не верил. Однако не чудо ли — одним убийственно солнечным нью-йоркским утром он проснулся с приподнятым настроением, да что там, даже с прекрасным. Утренняя чашка зеленого чая пошла на ура — Дженсен умудрился получить от нее удовольствие, даже блаженно улыбаться не забывал в перерывах между глотками. «Что это с вами, мистер Эклз? Уж не понравился ли вам мегаполис? Не пора ли вам к психиатру?». ...Миша каким-то мистическим образом умудрялся находить его в самых разных местах — всегда случайно, всегда вовремя, всегда с очередной невероятной идеей из разряда «эй, раз уж мы встретились, то почему бы не пройтись по Бродвею?». Почему бы и не пройтись, действительно. Дженсен никогда не испытывал какой-то особенной тяги к бродвейским мюзиклам, но Миша на них его и не тащил. «Можно заскочить, если очень жаждешь, — говорил он так, как будто достать билет на бродвейский мюзикл — раз плюнуть, — но это как-нибудь потом. Лучше глянь...». И он показывал куда-то в сторону, где, безусловно, было нечто куда более захватывающее, чем бродвейский мюзикл, а потом они каким-то образом оказывались на сверкающей и переливающейся Таймс-сквер, а потом, после рейда на метро, которое внезапно перестало казаться Дженсену адским лабиринтом, они выходили чуть ли не к Бруклинскому мосту, где достаточно было обернуться и увидеть знаменитую панораму вечернего Нью-Йорка. Дни с Мишей проходили ярко и быстро, потому что его импровизации иной раз были в тысячу раз лучше любой тщательно продуманной туристической программы. Дженсен возвращался домой поздно и почти с неохотой, но если купить уютно-горячий латте в пластиковом стаканчике, чья цена уже давно перестала смущать, донести его до крыши, грея руки, встать у самого края, глубоко вдохнуть влажный вечерний воздух, разбавленный кофейным ароматом, то, выдохнув, просто нельзя было не улыбнуться и не прошептать «Можно жить...» тихо-тихо, чтобы Нью-Йорк не услышал и не зазнался. Нью-Йорк, конечно же, все слышал, но в ответ только озорно ухмылялся рекламными щитами и заговорщески подмигивал ночными огнями: то ли еще будет, мол.***
До начала собственно кампании по подписанию договора оставался всего день, и Дженсен почти смирился со своим нежеланием работать (чего раньше за ним никогда не водилось). Нью-Йорк теперь казался слишком большим и интересным, чтобы тратить время в финансовых центрах. Хотя и они, безусловно, привлекали его как бизнесмена; он даже пару раз всерьез задумывался о том, чтобы созвониться с начальником и предложить ему один очень интересный проект. Но как же по-человечески не хочется никуда... — Не-ет, — с улыбкой протянул Миша, обнаружив как-то Дженсена в одной из бесчисленных нью-йоркских чайных, — работать тоже надо. Ну, хотя бы изредка. Чтобы в один прекрасный день не обнаружить себя неспособным заплатить даже за этот чай. — Да понятное дело, — лениво ответил Дженсен, — но не хочется же, блин. Жил как-то тридцать лет до этого, семь из них пахал, как миленький, а теперь — приплыли. Это всё ты, между прочим. — Я?! Святая невинность: ангельские голубые глаза с жалобным взглядом, того и гляди, надует в растерянности губки. — Разумеется, ты, — безапелляционно заявляет Дженсен, не в силах, однако, сдержать усмешки. — Взял, влюбил меня в этот свой Нью-Йорк. Меня, прожженного ненавистника мегаполисов! Не стыдно? Миша некоторое время смотрел на него с почти польщенной улыбкой, а потом как будто встряхнулся: — Стыдно. Еще как стыдно! Но остановиться я не могу. Меня тянет в пучину. Поэтому завтра предлагаю встретиться в Даунтауне... — Чтобы моя влюбленность прогрессировала? — ехидно осведомился Дженсен. — Я, как всякий уважающий себя коварный соблазнитель, не могу позволить добыче в последний момент вырваться из сетей, — почти серьезно сказал Миша, поднимаясь из-за стола. — Поэтому есть у меня еще одна идейка...***
— Почему именно в шесть? Почему именно в Даунтауне? — Дженсен изо всех сил старался выглядеть недовольным. Получалось плохо. — И почему ты не сказал, что будет так холодно? Миша ухмыльнулся, как бы невзначай поправляя джинсовую куртку. — «Почему ты не сказал», ну надо же. Градусники придумали задолго до сегодняшнего утра, — парировал он. — Да ты не волнуйся так. К девяти часам опять поднимется жара. Дженсен поежился и оглядел предрассветный Нью-Йорк. Солнце еще не коснулось вершин «бетонных джунглей», но уже начало рассеивать серо-сизую дымку, повисшую на улицах. Мегаполис вел себя непривычно тихо: по крайне мере, машины не визжали сигнализацией, а люди шли молча, сжимая в руках теплые пластиковые стаканчики, с наушниками в ушах. Миша сладко зевнул, а потом, хлопнув себя по бедрам, удивительно бодро сказал: — Ну, погнали! — Ку... куда? — растерянно спросил Дженсен, увидев, что Миша, подойдя к ближайшему зданию, невозмутимо пошагал вверх по железной лестнице. — На крышу, — вполне логично ответил Миша. — На один уровень с городом.***
В каком-то из мегаполисов (Санкт-Петербург? Стокгольм? Уже и не вспомнить...) Дженсен купился на табличку с надписью «Увлекательная экскурсия по крышам города». Вся увлекательность растаяла в воздухе, когда он понял, что экскурсия заключалась в посиделках за столиком на одной крыше и паре минут на другой. На этом «крыши города», по всей видимости, заканчивались. Миша же мог бы провести эту экскурсию так, что ему бы еще и доплачивали. Но он почему-то не работал экскурсоводом. Дженсен едва сдерживался, чтобы не дышать слишком часто, когда они то поднимались по крыше вверх, то соскальзывали вниз, как по горке. Миша же буквально порхал, как будто ежедневно так развлекался. Хотя кто его знает, стервеца... — Прогулки по крышам — очень вдохновляющая штука, — рассказывал Миша, — особенно для всяких художников и писателей. Но для обычных людей она бывает еще полезнее, на самом деле. И суть даже не в городе: на любого чрезмерно погрязшего в депрессии или меланхолии человека даже в пригороде может найтись волшебная крыша, возвращающая утерянное жизнелюбие. Но, согласись, — гулять по нью-йоркским крышам за пять минут до рассвета всяко атмосфернее... — О, я в этом не сомневаюсь... эм-м, Миша? А ты уверен, что так можно? Миша, как какой-нибудь эквилибрист-самоучка, шустро перебежал на крышу соседнего дома по узенькой дощечке, перекинутой между зданиями. — Конечно, нельзя, — невозмутимо кивнул он, когда Дженсен после некоторых колебаний проследовал за ним. — Это для ремонтников. Ну, то есть, тут что-то ремонтируют, а ребятам недосуг вечно спускаться и подниматься. — Правда? — язвительно вскинул брови Дженсен. — И ты не видишь в нашем поступке ничего такого, да? Миша взглянул на него, как на законченного зануду. — Хочешь, спустимся вниз и будем фотографировать домики сверху? Очень интересно. — Всё. Молчу. По досочке, так по досочке. — Вот и хорошо. Выискался тут порядочный гражданин. — Миша, ты, конечно, не подумай, что я против — но ведь по той лестнице нельзя было подниматься, да? — Ты думаешь, за это на нас объявит охоту злобная нью-йоркская полиция? — Нет, но... — Погоню с перестрелкой оставим на потом. Тебя еще что-нибудь смущает, дедушка? — Нет. Продолжай, пожалуйста. Миша отвесил ему ехидный полупоклон и продолжил, издевательски балансируя на самом краю крыши: — Так вот. Обычно по этим крышам экскурсии не водят, как мы уже выяснили. Ну еще бы: здесь нет ни столиков, ни специально оборудованных смотровых площадок, а вставать на рассвете туристам обычно лень, хотя энтузиасты иногда находятся. Итак, здесь не кормят, не показывают достопримечательности, здесь ничего не произошло в такой-то день такого-то года. Вопрос — зачем мы здесь? — За духом Нью-Йорка? — полушутя предположил Дженсен. — В каком-то смысле. Но на самом деле есть две причины. — Внимаю, — кивнул Дженсен, приготовившись к очередной захватывающей истории. В ожиданиях он не ошибся, разумеется. — Нью-Йорк — город, где исполняются мечты, — начал Миша. — Обычно люди предполагают, что исполняются они в коридорах звукозаписывающих компаний, модельных агенств, кинокомпаний, финансовых центров — не-а, неправда. Там они чаще рушатся. К сожалению, такова статистика. Исполняются мечты вот здесь, на таких вот крышах, — Миша скинул джинсовую куртку и бросил ее себе под ноги, как подстилку, — прямо посреди бетонных джунглей. Сюда, например, раз в несколько дней по утрам или вечерам выходит паренек с гитарой, садится на такую же куртку и играет. Дома нельзя: с утра все спят, днем он в колледже, а вечером мешает семье смотреть телевизор или работать. Свои демо-записи он тоже делает здесь, на макбуке. Иногда на дорожку попадают звуки мегаполиса. И тексты для песен он тоже здесь пишет. То, что ему не нравится, сминает и вышвыривает вниз. Иногда поступает так и с дисками. Миша сел на свою куртку, сделал глубокий вдох и продолжил: — Он, в отличие от армии бездарей, штурмующей студии, талантливый музыкант. Я слышал, как он играет. Его демо для любительских чертовски неплохи — даже те, которые он в порыве самоненависти вышвыривает вниз. Но отнести их в студию у него не хватает смелости. Всем им вечно не хватает смелости — кто-то приезжает в Нью-Йорк за ней, кто-то, живя здесь, не может ее набраться. Так вот, в ближайшее время его выброшенный диск может упасть возле столика какого-нибудь продюсера, потому что, если ты посмотришь вниз, то увидишь, что внизу есть кафешка. Что-то заставит этого типа подобрать диск, донести до машины, послушать. Он придет в восторг. Возможно, на диске окажется короткая запись, которая поможет ему выйти на этого парня-музыканта. И вот тогда-то запустится механизм. Именно с этой крыши. И если ты считаешь, что я несу бред, то можешь спуститься отсюда на этаж и постучаться в правую дверь. «Может, он писатель? — подумал Дженсен, услышав эту очаровательную чушь. — По крайней мере, запросто мог бы им быть. А что если и вправду постучаться?». — А вторая причина? — вместо этой авантюры Дженсен решил не сбивать поэтическое настроение. Слишком хорошим Миша был рассказчиком. Сейчас он сидел, слегка щурясь на восходящее солнце, опалившее кончики его взъерошенных волос почти так же, как опалило верхушки небоскребов. — А вторая причина — вот она, — Миша указал на это самое солнце, виднеющееся в конце бетонного коридора из улиц. — Рассвет здесь красивый. Видишь, в этом коридоре высвечиваются улицы чуть ли не до самой Таймс-сквер? Чем не любимое место для талантливого музыканта? Далеко не каждый местный способен оценить такую простую штуку, как красивый городской рассвет, что уж говорить об истерично впихивающих в один день три экскурсии туристах... Нью-Йорк постепенно окрашивался в янтарный цвет. Миша улыбался глазами, оперевшись руками о прохладную крышу, а Дженсен начинал подозревать себя в желании купить в этом городе квартиру. Пусть даже в самом захолустье.