Dear Soldier

Глубокая и неизбежная усталость захватила его в свои объятия. Чарльз был уверен, что ему понадобится целый январь, дабы восстановить силы. У медведей весьма добротная стратегия, со всей этой спячкой. Если бы профессор мог себе позволить проспать всю зиму, то он бы взял это на рассмотрение. К счастью, ему вполне удавалось справляться с переутомлением. Декабрь закружил в вихре различной деятельности, от одной задачи к другой с небольшими передышками, но он не жалел ни о чем. Как и было обещано, это время года принесло хорошее настроение и приятные вести. Чарльз не мог бы вообразить более чудесного праздника. Конец осеннего семестра оказался не таким уж трудным, как он боялся. Его детки с глазами, светящимися от страха перед носками с углем (1), походили на маленьких ангелочков. С небольшим толчком они пролетели последние параграфы, их оценки были выше, чем за весь год. С улыбкой, которая по яркости могла бы посоревноваться с напоминавшей узор на торте мерцающей гирляндой на стене классной комнаты, и до краев полный гордости, добрый молодой учитель осыпал учеников лучшим, что преподнесла зима. Залитые блестками проекты и импровизированные снежные бои выматывали его и заставляли ухмыляться к концу каждого дня. Рейвен совсем не помогала в попытках наверстать сон, вытаскивая на вечеринки по ночам. Ей даже удалось уговорить обычно асоциального мистера МакКоя на празднование с коллегами. И этот поход, как обнаружил Чарльз, был лучшим решением за долгое время. За кружками с гоголь-моголь и сахарными печеньями директор представил нового члена их странной маленькой профессорско-преподавательской семьи. Остроумная и приветливая мисс МакТаггерт увлекла его, словно течение. Парочка стала верными друзьями. Когда Мойра на его диване не рассказывала о своих планах по поводу занятий, Чарльз потягивал мятный чай в ее небольшом особнячке. Это так замечательно – поговорить с другим взрослым человеком, понимающим тонкости профессии педагога! И даже если они впадали в длительное молчание, оно не было тягостным. Мойра заполняла, по крайней мере в чем-то, болезненное отсутствие отношений приятельства. Расцветающее товарищество ни в коем разе не уводило от мыслей о его дорогом сержанте. Даже наоборот, разум дрейфовал за моря гораздо чаще, когда Чарльз вглядывался в бесценную фотографию, хранящуюся в бумажнике. Он жаждал поделиться странной шуткой или забавным анекдотом, черкая их то тут, то там, дабы не забыть. Он даже втянул Мойру в поиски идеального подарка для своего следующего письма. Если бы не ее острый глаз, он бы не нашел нужное. Твердое серебро, украшенное алой атласной лентой, – крошечный Король удобно помещался в его ладони. Чарльз не был уверен, зачем Эрику эта безделушка в джунглях Вьетнама, но, возможно, она заставит его улыбнуться. И такой причины было достаточно. Рождество прошло радостно. По традиции он и Рейвен с дымящимися чашками какао, сидя на подоконнике, взирали на величие города со всей его серой слякотью. Обмен подарками оставили на потом, Хэнк и Мойра должны были прийти с минуты на минуту. Смех наполнил загроможденную квартиру даже большим жаром, чем потрескивающий огонь. Сестре удалось напоить их настолько, что пение рождественских гимнов показалось неплохой идеей. Розовощекие и согретые ликером и хорошей компанией, они громко затянули свои версии Silent Night и Jingle Bells до самого заката. Хоть это и был потрясающий праздник, лучший подарок Чарльза прибыл лишь на следующий день. С ослепительной, как солнечные лучи на свежем снегу, улыбкой, он разодрал потрепанный конверт, даже не успев закрыть дверь. Прихожая взорвалась во вспышке белого, и Чарльз ахнул. Спустя мгновение учитель осознал, что кусочки бумаги на ковре – это снежинки, и спустя еще секунду понял, почему. Он засмеялся – звонко, всем телом, что так редко себе позволял, - заполучив вскинутую с интересом бровь Рейвен. «Этот нахальный гад». Пообещав рассказать все позже, Чарльз сгреб коллекцию вырезок и ринулся в спальню. Письмо Эрика наполнило его радостью, и он, не теряя времени, полез за поздравительной открыткой - ярким синим носком, отделанным снежинками (разумеется). Улыбка не исчезала ни на миг, когда он нетерпеливо начал писать. 26 декабря, 1960 Счастливого Рождества, Эрик! Или, быть может, «Счастливой Хануки» более уместно? Я понял, что никогда так и не спрашивал, что именно ты празднуешь. Полагаю, «с праздником!» отлично подойдет. С праздником, друг мой! Похоже, мы едины не только в упрямстве, но и в чувстве юмора. Я был в абсолютном восторге, получив твои чудесные снежинки. Они принесли ох какие приятные воспоминания о крохотных, покрытых блестками ручках. Можно позавидовать твоему праздничному настроению, я рад, что ты поделился им со мной. И вновь скорость нашей почты оставляет мне только мои запоздалые пожелания. Надеюсь, тебе и твоему отряду в такой прекрасный день сказали добрые слова. Не хочу думать, что он прошел незамеченным. Отсылаю кое-что, дабы вызвать твою акулоподобную улыбку. Дай мне знать, напугал ли ты кого-нибудь ей. Мысли об этом все еще забавляют меня. Я не виню тебя в любознательности, милый друг. Я не раз сам расспрашивал тебя о прошлом. Да, Рейвен дорога мне как никто на планете, но, боюсь, подобные сантименты не распространяются на остальных членов семьи. Видишь ли, моя мать снова вышла замуж вскоре после кончины отца; мой отчим никогда особенно не приветствовал ни новых детей, ни своего сына в качестве родни. В последние годы ситуация приняла оборот менее… воинственный. Но воспоминания остались. Я давно простил все прегрешения, но сомневаюсь, что сестра когда-либо сможет. В любом случае, времени прошло немало. Я стремлюсь не зацикливаться на подобных вещах. Говоря о более приятном, Рождество здесь прошло прекрасно. Моя сестра, ее ухажер и наша новая подруга решили отметить праздник вместе. Мне кажется, тебе понравилась бы Мойра. Прелестная женщина и невероятно веселая. Ее наняли вести уроки у четвероклассников. Это ей следует сказать спасибо за мятные лепешки, которые я отсылаю тебе вместе с подарком. О! Чувствую, стоит заметить, что мои носки украшены маленькими снеговиками. Нелепый аксессуар, но они были подарены Рейвен. Интересно, что ты тоже считал, будто я старше. Друзья и семья вечно зовут меня «старый зануда». Я уверен, они бы сказали, что ты не так далек от истины. Вообще мне двадцать три. Я не настолько умен, хоть и поступил в Гарвард в шестнадцать лет. Просто все свое детство я провел, зарывшись носом в книги. К ужасу отчима я ушел из Оксфорда после первого же семестра и занялся преподаванием. О, Эрик… Я разрываюсь между печалью из-за твоего горестного опыта и гордостью за то, что ты вышел из подобного тем хорошим человеком, коим являешься поныне. Прости за прямоту моего вопроса и благодарю, что поделился со мной частью себя. Я никогда не стану воспринимать это как должное. Твои тетя и дядя, по всей вероятности, необыкновенные люди. Думаю, ты был счастлив их иметь. Я считаю, важнее семьи ничего нет. Молюсь, что ты тоже в силах увидеть всю предлагаемую миром красоту, друг мой. Что-то подсказывает мне, ты сумеешь оценить прекрасное так же, как и я. Кто знает? Быть может, на следующий праздник так и произойдет. Встречаются и куда более странные стечения обстоятельств. Твои слова смущают меня, мой дорогой солдат. Я бы не назвал свои праздные разговоры достойными такой чести, но продолжу предлагать тебе их. Для меня весьма ценно твое обещание стараться беречь себя. Ловлю на слове. Уверен, мы еще очень долго будем друзьями. Кажется, на открытке заканчивается место. Отличный знак, чтобы я закруглялся. Как и всегда, надеюсь, письмо застанет тебя в полном порядке. Всего хорошего, мой друг! С самыми теплыми пожеланиями, Чарльз.