Журавль в руках

Гаррет возненавидел Минратоус. Всем сердцем. С первого взгляда. Город казался каким-то ненастоящим. Как будто магистры навели иллюзию, специально для них двоих, чтобы удержать, и рассеять ее ничем нельзя. Конечно, если вдуматься, то ненастоящими казались слишком спокойные после Киркволла улицы, да и отсутствие на этих улицах храмовничьих патрулей. А еще здесь было куда теплее. В Киркволле, должно быть, сейчас уже вовсю льют дожди, а здесь – солнце. А без Андерса и дом мигом показался неживым, чужим. Он и так особенно Гаррету не понравился – широкие распахнутые окна, широкий балкон, двери в сад не запираются. Наверное, тут так было принято, но это совершенно не отменяло того факта, что жить тут было небезопасно. Кто угодно мог вломиться среди ночи и сделать что угодно. Неужели магистры сами этого не видят, сами не боятся? Либо их настолько боялись, что никому и в голову не могло прийти ограбить или убить, либо уважали. Андерса увели к Архонту с самого утра, а вернуться он обещал поздно вечером, и в распоряжении Гаррета оказался целый день. Целый день одиночества, когда можно больше не решать всякие срочные вопросы – где устроиться на ночлег, что раздобыть поесть, не ловят ли их храмовники, почему Андерсу снятся кошмары, а он опять ничего не сказал… Хотя вот это последнее из их жизни никуда не денется. Если эта жизнь у них будет. Сначала Гаррет сунулся было за Андерсом – не вместе с ним, а просто присмотреть, куда повели и когда отпустят, – но один из сопровождающих, темно-рыжий коротко стриженый юноша подошел к нему и мягко, но настойчиво попросил не мешать. Гаррет с удивлением уловил ферелденский акцент, хотел спросить даже, как сюда угодил еще один ферелденец, но не успел – юноша умчался догонять процессию. А Андерс даже ничего не заметил, увлеченный разглядыванием города. Ему, похоже, Минратоус понравился. Гулять в одиночестве не слишком-то хотелось, и Гаррет вспомнил, что Андерс просил зайти на рынок и купить чего-нибудь поесть. В Киркволле они ходили вместе, вместе придумывали, что купить, а Орана тихонько сердилась, потому что Андерс ни разу не позволил ей нести тяжелую корзину, а она никак не могла взять в толк, как же это так можно. Что с ней стало после взрыва, сумела ли выжить?.. Рынок обнаружился в приморских кварталах. Патруль любезно объяснил, как туда пройти, а потом Гаррет еще долго слышал, как солдаты, даже не думая понизить голос, обсуждают его. Они тут что, новых людей видят раз в полгода, как в захолустном Лотеринге? Первым делом Гаррета обхамила эльфийка-блондинка с большой корзиной – за то, что преградил ей путь, и за то, что такой неповоротливый – сразу не убрался. Он так опешил, что даже не сразу придумал, что ответить, а когда придумал, эльфийки уже и след простыл. Он вообще-то первый раз видел, чтоб эльфы в городе вели себя так настырно – ну, разве что за исключением Фенриса – а на этой еще и ошейник красовался, вряд ли она свободная. По сравнению с киркволльским рынком, здесь почти не воняло, да и толкотни такой не было. Эльфы среди покупателей встречались куда реже – не то рабами поровну становились и эльфы, и люди, не то магистры не гнушались и сами сходить за покупками. Гаррету это было не слишком-то интересно, он пытался сообразить, что же все-таки ему взять, чтоб это было просто готовить, оно не испортилось и хватило бы его надолго. Тут их кормить будет некому, придется все самим – а Гаррет и не помнил, когда последний раз готовил не в походе из чего попало и как попало, а дома, чтоб было вкусно. Он прошел оружейные ряды, портновские, подумав мимоходом, что надо бы купить Андерсу новую мантию, прошел ряд с товарами местного Круга и даже слегка сбавил шаг – почему-то торговали не усмиренные, а самые обычные маги, молоденькие совсем – ученики, наверное. Здесь народу было еще меньше – несколько человек стояли около зелий, но и все. В Киркволле амулеты, талисманы и зачарованные кольца вызывали куда больший ажиотаж. Правда, в Киркволле еще и у мостовых был куда более заплеванный вид, а те несчастные, которые предлагали публике зачарованную фигню, ни страдать, ни переживать уже давно не могли. Едой торговали совсем близко к морю, сюда доносился солено-свежий ветер и запахи порта. Гаррет выбрал круглую сырную голову, свежевыпеченный, еще горячий хлеб, и задумался. Выбирать рыбу он не умел – только ловить ее в речке, где она уж точно свежая. Выбирать фрукты он не умел еще больше, это Андерс каким-то образом всегда знал, что там поспело по-настоящему, а что удачным боком кверху выложили. Решив, что на сегодня они обойдутся бутербродами, и взяв еще чистой воды – кто знает, что там в местном колодце и можно ли это пить. – Гаррет отправился домой. Ждать. У входа стояла корзина с рыбой. Не успев удивиться, что это еще за новости, Гаррет обнаружил прицепленную к ручке записку – «В благодарность господину Андерсу». Уже куда-то влез, подумать только. Он даже не удивился. Это же Андерс, он вечно куда-то лезет. День тянулся мучительно медленно. Гаррет с полчаса провел в библиотеке, пытаясь отыскать книгу на каком-нибудь понятном языке и при этом на понятную тему, так и не нашел – разве что «Приключения крошки демона», с картинками и отпечатанную очень крупными буквами. Знакомиться с приключениями крошки демона ему совершенно не хотелось, и он пошел пройтись. Солнце стояло почти в зените и немилосердно палило; народ на улицах почти исчез, патрули забились в тень стен и несли службу оттуда, а чайки перестали орать так, что в центре города слышно. Киркволльские чайки, кстати, такими горластыми не были, а может, всех, кто громко орал, отстреливали храмовники. Гаррет в плотной кожаной куртке быстро взмок, но раздеваться не хотелось: какую-никакую, а защиту куртка с вшитыми рунами давала. Да и вообще – на вражеской территории без доспехов не ходят. Дурацкие шпили Круга, кажется, торчали отовсюду, куда бы Гаррет ни пошел. Они словно собрали город вокруг себя, подавили его, вцепились, как пещерный паук в свою добычу, оплели и не желали отпускать. И наверняка в этих башнях полным-полно магов, а Андерс так доверчиво к ним потянулся, так поверил, когда их сюда пригласили… Не то что бы у них был выбор, конечно. Свернув в очередной переулок и вынырнув из тени разросшегося сада – там в глубине что-то зрело и сладко пахло, – Гаррет вдруг очутился почти перед самыми башнями. Вход охранялся, стражники смерили его равнодушно-презрительными взглядами. Гулять сразу расхотелось. Возле дома его ждал Фенрис. Гаррет глазам своим сперва не поверил. Они расстались не слишком хорошо: Фенрис зачем-то хотел, чтоб на встречу с его внезапно объявившейся сестрой пошел еще и Гаррет, а Гаррет считал, что трудно придумать более глупую идею, чем вообще идти туда, где подозреваешь ловушку. Слово за слово – и они переругались, а на следующее утро Гаррет узнал, что Фенрис куда-то исчез. Его немудреные пожитки, все, что он скопил за шесть лет в Киркволле, тоже пропало, и Гаррет решил, что Фенрис надумал податься в бега, куда-нибудь на край света и от Тевинтера подальше. И уж последнее, в чем он бы мог заподозрить бывшего приятеля, так это в том, что он снова попытается встретиться. Фенрис изменился. Его лириумные клейма побледнели, будто бы выцвели, расплылись, как слишком сильно разведенные водой чернила, оставленные на солнце. Лицо прорезали морщины, и теперь видно было, что он давно не юн. Глаза будто бы потускнели – а может, в них слишком ярко светило солнце. – Здравствуй, – помедлив сказал Гаррет. Он не знал, как ему поступить; стоит ли протянуть руку, стоит ли улыбнуться, стоит ли хотя бы удивиться встрече. – Здравствуй, Гаррет. Я ждал тебя. – Я понял. Что ты здесь делаешь? – Это сейчас неважно. Важно, что сейчас здесь делаешь ты. Ты здесь из-за него? Голос эльфа чуть дрогнул. На мгновение сквозь деланное равнодушие пробилась острая, колючая неприязнь; Гаррет помнил эти интонации, по совместным походам и приключениям, по посиделкам в «Висельнике», когда собирались все вместе, и волей-неволей приходилось общаться. – Я здесь не из-за него, а с ним. Я его люблю, если ты забыл. Пойдем в дом, я поищу нам выпить. Дом, правда, не наш, но должно же тут что-то быть в погребах. Гаррет улыбнулся, но Фенрис на улыбку не ответил. Он, конечно, всегда был мрачноват, но в последние годы научился расслабляться – а сейчас замкнулся в себе опять. «Что-нибудь» нашлось. Не «Агрежио Павалли», но пахло вроде неплохо – летней травой, притомленной на солнце ягодой и чем-то еще, островато-пряным. У Адрианниного родственника был неплохой вкус. Гаррет открыл одну бутылку, разлил темно-алый напиток по бокалам и запоздало вспомнил, что Справедливости алкоголь не нравится. Правда, с самого взрыва он не видел в любимых глазах синего свечения… да он вообще этих любимых глаз не особо видел, потому что они почти не разговаривали. А он, идиот бесчувственный, даже не спросил, что там Справедливость сейчас думает, что он ощущает, как он. – Тебе надо уезжать, – сказал Фенрис, сделав пару глотков. – Андерс не уедет. У него тут какие-то обязательства. – А он тебе разве не рассказал, что и кому успел пообещать? Нет? Удивление в голосе бывшего приятеля было самую малость нарочитым. Достаточно, чтоб Гаррет понял: Фенрис прекрасно знает, что Андерс промолчал. – Фенрис, а ты понимаешь, что с ним происходит? – Да. Но спроси лучше сначала его самого. Прямо спроси. Это же твой Андерс. Он же не такой, как местные лживые маги. – И все же – что ты сам здесь делаешь? Раз маги здесь такие лживые? – У меня не было выбора. Ты же отказался мне помочь. А теперь не будет выбора вовсе. Правда, я все же посоветую тебе еще раз. Уезжай как можно быстрее. Ты не маг и тебе здесь делать нечего. – Андерс не уедет. – Я не сказал «уезжайте». Я сказал «уезжай». Поговори с ним, и если он тебе не доверится, продолжит врать – зачем тебе это надо? Фенрис давно ушел, за одной бутылкой бокал за бокалом исчезла вторая. Гаррет, по правде говоря, хотел напиться – вдрызг, вдребезги, так, чтоб не думать, не соображать, нырнуть в серый алкогольный дурман и утонуть – потому что Фенрис задал те самые вопросы, которыми Гаррет мучился не одну неделю. Но этим сладким компотом разве ж напьешься? Неужели все так очевидно? Неужели даже Фенрису понятно, до чего все между ним и Андерсом нелепо и глупо складывается? И ведь нельзя же просто так взять и спросить. Андерс ясно дал понять, что не хочет обсуждать, почему ему сюда понадобилось и что у него за дела с Адрианной. Но между любящими людьми таких тайн не бывает. Это слишком глупо. Это неправильно. За окнами уже начинало темнеть. Гаррет потихоньку собрал и выбросил бутылки, прошелся по саду, чтоб проветрить голову. Вместе с темнотой на Минратоус опускалась прохлада, а морем пахло даже здесь. Между любящими людьми не бывает тайн. Любящие люди иногда занимаются любовью. Любящие люди делятся друг с другом тем, что их жизни есть важного и нужного. И не врут. Чем дольше Гаррет думал об Андерсе и о том, что надо бы нормально поговорить, тем острее понимал, как сильно хочет его. Сколько, в конце концов, можно, они оба молодые здоровые мужчины, они друг другу не изменяют – так в чем же дело? Можно потащить его в спальню, и все. Отпраздновать новоселье. А потом он захочет поговорить, он всегда любил поговорить в постели – про революцию свою, про манифесты, про подпольщиков – про что угодно, кроме Гаррета, по правде говоря… Выход. Да. Именно выход. Гаррет подтащил кресло к двери, чтоб не пропустить, и уселся ждать. Когда Андерс наконец вернулся, уже миновала полночь. Он был очень бледный, чуть не до синевы, щеки ввалились, а волосы потускнели. В скудном свете тусклого фонаря он мог бы сойти за призрака, а то и духа. Один из провожатых – тот самый рыжий, которого Гаррет запомнил с утра, – поддерживал Андерса под руку и, кажется, правильно делал, потому что шатало его так, как будто это он тут две бутылки выдул, а не Гаррет. Поймав взгляд Гаррета, Андерс улыбнулся. – Здравствуй, родной. Ты что, решил не ложиться без меня? – Нет. Пойдем, у меня для тебя сюрприз. Он махнул рукой провожатым, чтоб выметались, подхватил Андерса в охапку, на ходу стаскивая с него мантию, – в Киркволле, в первый год жизни вместе, они обожали так дурачиться и хохотали на весь дом, потому что любить друг друга было легко, радостно и так естественно, как будто иначе и быть не может. –Родной, пусти меня, пожалуйста. Я очень устал и хочу спать. Гаррет попросту опрокинул его на кровать, навалился сверху, перехватив запястья. – Я тоже устал. Ты меня больше месяца мучаешь. Никуда я тебя не отпущу. Он делал то, чего делать было категорически нельзя, и знал это. Но близость Андерса сводила с ума – широко и удивленно распахнутые глаза, светлая кожа – такая бледная, что все жилки видно, – ледяные пальцы, он вообще весь был холодный, и хотелось согреть его самым простым, самым живым способом… Андерс не сопротивлялся. Тихо попросил перестать, а когда Гаррет не послушался, подчинился: делай, что хочется. Иногда на него и дома такое находило он почти не реагировал на ласки, просто разрешая Гаррету делать с собой что вздумается, доверяясь почти вслепую. Гаррет, конечно, предпочитал получать хоть какой-то отклик – чтоб на его поцелуи отвечали, чтоб обнимали, когда он обнимает сам и шепчет что-то бессмысленно-нежное, чтоб, в конце концов, Андерс перестал лежать как бревно и по крайней мере дал понять, что ему нравится – но между ними так давно не было вообще ничего, что стоило радоваться хотя бы тому, что он разрешил даже это немногое. – Я люблю тебя, – сказал Гаррет, выпустив его. – Слышишь, люблю. – Слышу. Зачем ты это сделал? Тебе что, так невтерпеж? Я же сказал, что очень устал. Андерс сел в постели и спустил ноги на пол. – Ты куда? – Посплю в гостиной. – Андерс, стой. Скажи мне, что магистры от тебя хотят? Тебе не кажется, что я имею право знать? – Тебе не кажется, что ты лезешь немного не в свое дело? Что там магистры от меня хотят – это мое дело, и разбираться я буду сам. Он отодвинулся, явно намереваясь встать и уйти. Гаррет схватил его за руку и с силой дернул назад. Хватит уже умалчиваний и недомолвок. Любящие люди так не делают. Только вытрясти из него правду – сейчас, пока он не успел придумать новые отговорки, – а там уже разбираться, кто кому что должен, кто в чем неправ и что им делать дальше. – Нет, Андерс. Это наша с тобой жизнь и это мое дело тоже. Я имею право знать, что мы здесь делаем, – хотелось схватить его, встряхнуть и приложить об стенку, чтоб перестал нести чушь. – Я не могу тебе сказать, я уже говорил. Я предупреждал тебя, что так будет, спрашивал, хочешь ли ты этого. Отпусти меня, пожалуйста, я пойду спать в гостиную, – Андерс равнодушно отвернулся. – Никуда ты не пойдешь. Применять силу, конечно, тоже было нельзя. С Андерсом нельзя вообще ничего делать силой, ни любить, ни расспрашивать, но вести себя так, как он, тоже нельзя. Гаррет злился все сильнее, а Андерс вел себя так, как будто ему было все равно. – Перестань, пожалуйста, на меня давить. Я все равно не скажу тебе, чем мы с Адрианной занимаемся. Не могу. Ты, когда брал заказы в Кровавых Клинках не рассказывал же каждому встречному, чем занимаешься. – Но я ведь не каждый встречный, Андерс. – Да. Ты не каждый встречный. Именно поэтому я надеялся, что ты меня поймешь и не будешь допрашивать. Я страшно устал, мы ставили очень сложный опыт, а дома на меня набрасываешься ты, как будто у тебя секса не было три года, игнорируешь меня, когда я говорю тебе, что не хочу, потом начинаешь этот допрос… Гаррет, ты вот говоришь, что любишь, а сам ведешь себя так, как будто я твоя собственность и шагу без тебя сделать не могу. Ты меня совсем не слушаешь. Мне это не нравится, Гаррет. От тихого спокойного голоса, от усталого взгляда хотелось отгородиться, хоть как, хоть чем, оттолкнуть, закричать, лишь бы Андерс перестал вести себя так, как будто ничего не происходит. Гаррет давно выпустил его и смотрел, как он медленно одевается. Почему-то вспомнилось, как в первый их год вместе, когда Андерс по утрам собирался в свою лечебницу, а полусонный Гаррет валялся в постели, пока можно, они играли в стриптиз наоборот – правда, после этого стриптиза наоборот Гаррету приходилось срочно отправляться в ванную и проводить там некоторое время наедине с собой, а Андерс уходил довольный. Про стриптиз наоборот он рассказывал, что научился, когда работал в денеримском борделе – Гаррет страшно возмущался, и Андерс, чуть не пополам складываясь, соизволил объяснить, что работал он там лекарем. У них ведь все было. И разговоры за полночь, когда оба рассказывали друг другу, как прошел день, и совместные походы на рынок, вдвоем, как супруги, и приемы у киркволльской знати, куда они тоже ходили вместе – и если бы взгляды юных незамужних дев могли убивать, наверное, оба были бы уже мертвы… Почему же все исчезло? – Знаешь, Андерс, я не понимаю, что мы тогда вообще делаем вместе, если тебе ничего не нравится! – в сердцах бросил Гаррет. Андерс замер. Как был, в одном сапоге и в нижней рубашке. – Я не знаю. Но если ты правда так считаешь… Тогда, наверное, ты прав. Нам рядом друг с другом делать нечего. И я, пожалуй, тогда пойду. За этот дом заплачено, живи сколько хочешь, только не надо больше, пожалуйста, вываливать на меня свои претензии и свое недовольство. Он на ходу влез в сапог и вылетел из спальни, хлопнув дверью. Распахнутое окно дохнуло ночным сквозняком, по разгоряченной коже прошелся прохладный ветер. Гаррет замер. И что он только что сделал? Странно, но раньше они ни разу не ссорились. Бывало такое, что не понимали друг друга, бывало, что по полдня не разговаривали, а с того момента, как Андерс взорвал церковь, все покатилось лавиной. И впервые Андерс не пошел навстречу, не попробовал договориться, а только ушел в себя и вдобавок обиделся. За дело, наверное, потому что на него нельзя было давить, ни в коем случае, а Гаррет попытался. Вот и получил. Наверное, надо было вскакивать, догонять, просить прощения, но Гаррет чувствовал, что не получит ничего, кроме гневной отповеди. Андерс на взводе, и в любом случае имеет смысл подождать, пока он не успокоится. Хотя бы до утра. Пусть прогуляется, а потом Гаррет накормит его завтраком, они поговорят и помирятся. Даже мысленно произнесенные, эти слова прозвучали глупо. Это в детстве можно насмерть поссориться и через полчаса помириться, а они все слишком запутали и виноваты сами. Оба. Заснуть Гаррет так и не смог. Смотрел, как переползают вслед за луной тени, слушал, как за окном шумит то ли сад, то ли море, вспоминал, как сорвался – и думал, что если бы сейчас появилась Флемет и предложила исполнить любое желание, он пожелал бы переместиться на несколько часов назад. Успокоиться. Найти другие слова, нужные. Не спорить, не препираться, а поговорить. Хотя Андерсу это было, кажется, вовсе не нужно. Утром принесли записку. Вчерашний темно-рыжий ферелденец, неодобрительно поглядывая на Гаррета, вошел без стука и вручил ему запечатанное письмо. Поскольку он всем своим видом демонстрировал, что не уйдет, пока Гаррет не прочтет, пришлось распечатывать. Как он и думал, письмо было от Андерса. Совсем короткое. «Ты совершенно прав, нам лучше разойтись. Хочешь, живи здесь, хочешь, уезжай, мне все равно. Я нашел свое место и мне здесь хорошо». Дальше была еще пара строк, несколько раз перечеркнутая, так что разобрать написанное было невозможно. Гаррет смял письмо и отшвырнул в угол. Лучше разойтись? Вот и отлично, потому что сил больше нет оставаться в этом треклятом Тевинтере. Сейчас же – в порт, выяснять, не возьмет ли кто-нибудь его на борт, за работу, и не подбросит ли хоть до Ривейна. – Ответ будет? – спросил рыжий. – Нет. Ему и не надо. Рыжий нахмурился, будто хотел что-то сказать, и махнул рукой. – Ладно. Это ваше дело, в конце концов. Просто вы даже не… Ну неважно. Ваше дело. Сборы много времени не заняли. Вещей у них почти не было, магистерские деньги Гаррет брать не хотел, поэтому оставалось только одеться – жалко, что даже постирать одежду не успел, – прихватить меч и вспомнить дорогу в порт. Он знал, как сильно будет сожалеть потом, когда пройдет злость на Андерса, но точно так же знал, что сделать-то ничего нельзя. Это копилось давно, а сейчас они просто сказали вслух то, о чем уже много времени думали. К тому же пока злость еще не прошла, и он сам не смог бы сказать сейчас, был ли искренен, когда говорил о любви. У дверей стоял Фенрис. – Хоук… стой. Гаррет остановился. По крайней мере, если Фенрис тут давно, он знает, как попасть в порт побыстрее, и чтоб башни по дороге не маячили. - Послушай. Я вчера был у тебя. Я что-то тебе говорил. Что? – Уже забыл? Все ты правильно сказал, Фенрис. Даже смешно: мы никогда не дружили, а ты почему-то все про меня знаешь. Ты сказал, нам с Андерсом надо расстаться, и был прав. У нас с самого Киркволла все шло наперекосяк. Слушай, как мне быстрее пройти в портовый квартал, чтоб не ходить мимо Круга? И ты не знаешь, нет сегодня кораблей до Ривейна? Фенрис сполз по стене, обхватив голову ладонями. В ярком утреннем свете выцветшие клейма казались полосками грязи. – Гаррет. Послушай. Забудь, что я тебе вчера наговорил. Я был… Меня… Это ложь, это сделано для того, чтоб ты убрался из Тевинтера. Вы хоть не поссорились? – Мы разошлись. О чем ты сейчас говоришь? Ты был совершенно прав. Я ему не нужен. У него какие-то свои дела, в которые он меня даже не думает посвящать. – Хоук… Гаррет. Выслушай меня и не ори хоть пять минут. Данариус ставил на мне опыты. Я… не совсем получился. Они пытались поймать меня, чтоб понять, в чем ошиблись. Поймали. Стерли память. Но стирала Адрианна, не сам Данариус, он бы так не ошибся… Я начал вспоминать. Тебя, Киркволл, магов. А они продолжали опыты. И пришли к выводу, что нужно повторить то же самое с магом, тогда у них все получится. Но понимаешь, это можно сделать только добровольно, если подопытный не хочет, ничего не выйдет. Я когда-то согласился добровольно. Проект закрытый, добровольцев среди магов они искать не хотели, слишком дорожат своими. Твоему Андерсу обещали помощь в Киркволле – давали деньги их подполью, помогли с рецептом взрывчатки, – а потом обещали, что он сможет жить здесь. В обмен на это он должен был отдать на опыты себя. Теперь Адрианна будет заниматься превращением его в подобие меня. – Какого хрена, Фенрис, что ты несешь? Ты сам-то слышишь, какой это бред? Не мог он так поступить, он же не совсем кретин, и он рассказал бы мне! – И что ты сделал бы, если б он тебе сказал? – Сунул в мешок и увез. В Ривейн, в Антиву, да куда-нибудь подальше, – буркнул Гаррет. – Нельзя же быть таким идиотом... Хорошо, даже если допустить, что это правда – откуда ты знаешь? Ты ж у них вряд ли в доверенных лицах числишься. – Они считают, что я ничего не понимаю и не запоминаю. Что я их послушное орудие. Иногда их магия берет верх, вот как вчера, и я исполняю приказания. Они решили не запрещать Андерсу привозить тебя, догадывались, что ты будешь на него обижен за то, что он молчит, и вы все равно поссоритесь. Уедешь – сыграешь им на руку. Гаррету захотелось побиться головой о стену. Он злился и на себя, и на Андерса, и на Фенриса, который притащился тут и ведет душеспасительные беседы… Ну какого хрена Андерс не доверился ему и не рассказал все с самого начала? Какого хрена вообще не доверял, если говорил, что любит? Вот так. Магистры используют Андерса, Андерс использует Гаррета, потому что ему вздумалось поиграться в семью, а ты, Гаррет, думай, зачем вообще на свет родился, такой наивный. – Я останусь. Найду какую-нибудь работу… Слушай, как все-таки в порт пройти? Им нужны грузчики, наверное. – А Андерс? – Пусть делает, что хочет. Фенрис пожал плечами. – Три квартала вниз, свернешь направо, выйдешь за стену, еще шесть кварталов прямо, обойдешь таверну «Голубые волны» и увидишь, куда спускаться. Грузчики всем нужны, ты прав. – Отлично. – Послушай, они еще… – Все, Фенрис. Мне неинтересно, что там Андерс придумал с Адрианной, Данариусом и кем-то еще. Это его жизнь, которая меня не касается. Он ушел не оборачиваясь. Не хотелось видеть упрек в глазах Фенриса. Вообще ничего видеть не хотелось. Значит, это началось давно. Андерс очень давно в сговоре с магистрами. Напросился на опыты… да вряд ли, Фенрис сочинил на ходу, потому что даже Андерс на такую глупость не способен. Значит, и не было никакой любви.