В королевстве у моря

       И наверно, не было бы никакого Дженсена, не случись в жизни Кастиэля та осень, теплая и бархатная, окутанная влажными туманами и навсегда изменившая его и саму жизнь. Кастиэль родился в 1927 году, в Париже, не потому, что родители его были парижанами, да и вообще – французами, а просто потому, что схватки застали мать его в тамошней опере. Она умерла в родах и вскоре они переехали в Америку. Кастиэль рос, счастливо опекаемый старшими братьями и сестрой, которая вполне заменила ему мать. Он был самым младшим, самым любимым и отец, ввиду несовершеннолетнего возраста Кастиэля, был вынужден брать его с собой во все путешествия, в которые он отправлялся с очередной веселой любовницей. Вряд ли он мешал отцовскому счастью – Кастиэль был тихим и улыбчивым мальчиком. Он любил книги, и часто зачитывался ими, не замечая ничего вокруг себя, и конечно, ни в коем случае не мешал никому своим молчаливым присутствием. В то лето отец разбирался с делами, был зол и занят, и наверно неудовлетворен. Только в конце августа, решив дела, он привел в дом совсем некрасивую, но очень молодую и смешливую Софи, объявив, что в середине осени они едут в Европу. Старшие дети, уже самостоятельно жившие, не участвовали в отцовских перемещениях, кроме Кастиэля, который пребывал еще в возрасте романтическом и хрупком, в котором все предельно ясно и если влюбляешься – то навсегда. Бархатный сезон на Французской Ривьере многолюден. Софи пожелала отдавать своё юное тело пожилому любовнику именно там. А Кастиэль должен был попрактиковаться во французском. Со школы отец отпросил его без труда. Отец арендовал маленькую, но роскошную виллу где-то между Марселем и Тулоном, отдаленную от основных курортов. Осень удалась теплой, ласковой. Рядом с домом были чудесные каштановые сады, тихо начинавшие облетать кружевными листьями, скорее от неестественной октябрьской теплыни, чем от холода. И то, что вокруг было малолюдно, да что там – откровенно никого, было на руку только влюбленному отцу и его вечно смеющейся даме. Кастиэль, расправившись в первые две недели с маленькой библиотекой, стал отчаянно скучать. Он часто отправлялся один на побережье, и придумывал, сидя на песке, какие приключения ждут его во-он там, за тем мысом, если он осмелится дойти туда, если он успеет до захода солнца. Потому что после его уже будут искать, и наверняка с фонарями и тревожными криками. Эх… Смелости не хватало. Точнее, благоразумия было ощутимо больше в серьезном синеглазом мальчике по имени Кастиэль. В тот день штормило, и белые барашки катились стремительно к ногам Кастиэля, который снова добровольно изгнал себя к морю со скучной виллы. Тоска по сверстникам становилась невыносимой, он все же был обычным мальчишкой. Ведь даже те черно-белые, волнительные открытки, которые он стащил из незапертого секретера отца, было обсудить не с кем. Он прижал руку к карману и надумал было опять вглядеться в томительные полутени и нагие изгибы, как вдруг увидел, как по кромке прибоя стремительно бежит мальчишка, задрав вверх голову и шумно вспенивая ногами догонявшую его босые ступни волну. На вытянутой руке его трепетал высоко в небе яркий, но какой-то потрепанный воздушный змей и глаза мальчика неотрывно следили за его полетом, не замечая, как волны захлестывают закатанные штанины. Почти поравнявшись с Кастиэлевым заинтересованным взглядом, мальчишка повернул голову и споткнулся, остановив бег. Змей тотчас рухнул на землю, полоснув по отступающей воде. Кастиэль сразу вскочил, чтобы помочь поднять его и стал отряхивать, смутно ощущая свою вину за это нелепое падение. Поднявшись с цветастой тканью в руках он, наконец, поднял и глаза на мальчишку. Тот был его возраста, одетый в свободную рубашку и светлые брюки. Почти рыжий, с россыпью веснушек по всему лицу, которые даже густой загар не мог скрыть, он весело смотрел на Кастиэля и протягивал руку к змею. Глаза были смеющиеся и зеленые. И больше Кастиэль не мог вспомнить ничего, как ни старался. Образ Дина, а мальчишку звали Дин, постепенно стирался из памяти, как стирается надпись на песке, омытая волной, второй, третьей и вот уже ничего не различить. Единственно, что мог Кастиэль сказать отчетливо, это то, что Дин был настолько лучезарным и солнечным, что иногда слепило глаза. Его улыбка рождала ответную почти всегда и в момент знакомства они сначала долго улыбались, разглядывая друг друга. Потом Дин протянул руку снова, уже серьезно и по-мужски здороваясь.